Loe raamatut: «Санаторий-02. Повести и рассказы о любви»

Санаторий – 02

Жизнь забросила меня в это отдаленное от цивилизации райское место, и начался уже второй месяц моей работы здесь (см книгу «Санаторий-01. Повести и рассказы о любви»).

И мог ли я, давая согласие здесь работать, подумать, что мне так понравится эта работа и такая жизнь. Да почему бы и не понравилось? Всё есть: солнце, воздух, бесплатные крыша над головой с мягким большим ложем в спальне, кормежка, женское внимание и глубокие ласки, – бери, сколько влезет, но с собой уносить нельзя ничего. Всё непосредственно на месте.

И горячие мокрые щели между ног на каждом шагу, за каждым углом, под каждым кустом, на каждом шезлонге, в каждом номере.

Он такой, такой, такой…

Я встретил их на берегу моря. Своих бывших однокурсников. Они поженились еще недавно, как мне рассказывали. Еще с вуза она рассказывала в группе, что «он такой, такой, такой…» И теперь сидели как-то отчужденно на скале… Вроде и рядом, но, как мне показалось, не вместе. Почти спиной друг к другу и никаких обнимашек или даже внимания друг другу. И выражение в лицах полно безразличия…

Через несколько дней мы с Белкой (так ее звали все в вузе) случайно встретились на территории санатория. И она пригласила вечером на чай.

Я сидел рядом с чайным столиком на диване. А Белка сидела молча рядом.

– Что-то не так? – спросил я.

Она как-то сгорбилась и прилегла мне на ноги, подложив под голову ладошки, подобрав свои тоненькие ноги на диване под себя. Через некоторое время я услышал всхлипывания. Ну да пусть… Допил из чашки чай и откинулся на спинку дивана. Не то, чтобы стал засыпать, но несколько расслабился и прикрыл глаза. Что же поделаешь, если разговор и контакт не сложились.

Сквозь дремоту услышал, что кто-то расстегнул мне ремень на брюках и ширинку. Первая мысль, – «приснится же такое». А потом член обхватили влажные губы. Я не стал напрягаться и просто стал прислушиваться сквозь дрёму. Активность губ на члене стала возрастать, и дремать или делать вид дремлющего человека уже не получалось. Включившееся сознание напомнило мне, что я в гостях у Белки в номере. И это я также увидел, когда открыл глаза.

Такая домашняя девочка, такая прилежная студентка, «мамина дочка» – так мы ее звали иногда с улыбкой. Теперь она насадила на член свой рот и водила его вверх-вниз с большим воодушевлением.

– Белка, что ты делаешь?

Она не ответила и не оторвалась от члена, и я решил ей не противиться ни в коем случае, раз это доставляет удовольствие, и она сама этого хочет. Всё равно это уже случилось и началось. Сначала облизывала головку и массировала ладонями сам ствол. Шершавый язык по кругу облизывал головку, потом прямыми движениями следовал до самого корня. И снова возвращался до головки и всё повторялось снова и снова. Потом головка оказалась полностью у нее во рту, и я услышал вполне явственные почмокивания.

Моя ладонь легла ей на затылок и стала покачиваться в такт почмокиваниям. И стал слегка придавливать при ее движениях вниз. Мне даже показалось, что я услышал очень тихие постанывания.

Решил сосредоточиваться больше на своих ощущениях. В члене были чувства распирания, тепла. Внизу живота разгорался огонь. По всему телу разливалась нега и расслабление. Хотелось извиваться всем телом. И в какой-то момент накатило так, что я не выдержал и, сильно надавив на затылок, выгнулся ей навстречу тазов, втыкаясь «по самое не могу». Бурная горячая волна спермы рванулась в горло Белки, которую она стала активно глотать с каким-то внутренним урчанием.

Я смотрел в потолок, а Белка повернулась на спину и смотрела на меня довольными глазами.

– Ты как? – прошептала она. – Всё нормально?

– В принципе в порядке, – ответил я, посмотрев на нее. – Такая домашняя девочка, такая прилежная студентка, «мамина дочка» – мы все тебя знали именно такой. И вдруг…

– И вдруг с твоим членом во рту? – расхохоталась она в голос. – Я и не такое умею благодаря порнографическим фильмам и журналам. Только муж не хотел этим пользоваться. Хочешь прочувствовать на себе? Тогда восстанавливайся скорее и продолжим, – пообещала Белка с уже улыбкой в ответ на мою улыбку.

– Знаешь, – продолжила она, нахохотавшись. – Я всегда представляла его «он такой, такой, такой…» Но всё оказалось не так. В первую неделю всё было просто замечательно. Или мне так казалось и от счастья я ничего не замечала. А потом или он поменялся, или я прозрела. Пустой, грубый, ленивый, бездеятельный. Ни по дому, ни по магазинам и рынку, ни – ты уж прости, – ни в постели. Сначала раз в неделю совокуплялись, потом раз в месяц, потом вообще стал спать на диване… А у меня аж пекло всё внизу живота. Вышла замуж девственницей, мечтала о таком сумасбродном и феерическом медовом месяце, хотя бы… Не говоря уже о будущей жизни с ним.

– А ты знал, что о тебе ходили просто бешеные легенды среди нас, девчонок в вузе? – она погладила меня по щеке, а потом просто прижала лицом к моему животу. – Только от рассказов и упоминаний о тебе многие просто сходили с ума. Сколько мокрых писек и голодных ртов было после этих разговоров, даже в присутствии других парней. У всех в паху горел вечный огонь при упоминании твоего имени. И ведь не все с тобой переспали, но хотели практически все. Даже я, как ты сказал: домашняя девочка, прилежная студентка, «мамина дочка», – любила будущего мужа и хотела тебя. На выпускном вечере смотрела на тебя в окружении самой похотливой части наших студенток и понимала с грустью и радостью, что ты уходишь из моей жизни навсегда.

– А земной шарик оказался-то не таким уж большим и даже маленьким, – рассмеялся я, чувствуя, как между ног снова поднимает голову ненасытный «змей-горыныч». – Иди-ка ко мне.

Я потянул ее к себе и усадил на себя верхом. Белка без слов поняла мои поползновения и сразу же села на еще не полностью вставший член и ввела его в себя. И дальнейший свой рост член осуществлял уже во влагалище. Всегда мне такие его варианты «роста» были особенно приятны. От расширения и удлинения уже в пизде член рос и быстро, и приятно сам без моего участия раздвигал стенки женского органа, и сам себя проталкивает глубже и глубже.

Белка начала откидываться назад, и мне пришлось придержать ее за поясницу, чтобы не упала с меня и с дивана. Она, напевая что-то сквозь сомкнутые губы, покачивалась грудной клеткой и головой из стороны в сторону, как-будто исполняя какой-то одной ей известный танец под слышимую одной ей музыку. Потом начала точно так же двигать тазом, – из стороны в сторону. Несмотря на то, что к тому времени в ней торчал уже деревянный кол-член, она продолжала и продолжала исполнять свой танец.

А потом уперлась в мои плечи руками, начала движения вверх-вниз, вверх-вниз, всё ускоряя и ускоряя фрикции. Я уже отпустил из рук ее таз и взял в замок ее грудную клетку, прижав таким образом к себе и тем самым регулируя на подсознательном уровне амплитуду ее подскоков вверх-вниз, вверх-вниз, чтобы не выпустила член изнутри и при движении вниз не сломала его. В таком положении она двигала уже только тазом, и упиралась с размаху лобком в лобок всё сильнее и сильнее.

– Да кончай же ты! – чуть не заорала она. – Кончай сейчас, и тогда и я кончу.

Я кончил от ее крика практически сразу. И она тоже рыкнула и упала мне на грудную клетку.

– Я очень хочу от тебя забеременеть, – опять зашептала Белка. – Раз уж не смогла от мужа, то это еще лучше, – забеременею от тебя. Не беспокойся, преследовать не буду. Перед отъездом муж всё же переспал со мной. Скажу ему, что понесла от него. И пусть пожизненно платит мне алименты в качестве компенсации такого разочарования. А видеть ребенка, если захочешь, ты сможешь всегда, договоримся, – и ярко так заулыбалась.

«Черт ее знает, что у нее там в голове за завихрения мыслей, но пусть беременеет, если хочет», – подумал я, готовясь к новому совокуплению.

– У меня еще неделя санатория. Потрахаешь меня всю эту неделю?..

Да, уж! Домашняя девочка, такая прилежная студентка, «мамина дочка» – и выпрашивает ее потрахать. Хотя еще почти вся ночь впереди… Тогда держись.

Боком, раком, спиной, лицом, валетом, сверху, снизу, в рот, в пизду, – хорошо, что стонали и кричали не в открытую форточку. После такого каскада в течении несколько часов она еле смогла отдышаться и вырубилась так, что даже членом изнутри не смог разбудить: просто сотрясалась от моих фрикций и храпела.

Утро было идеальное. Мы лежали, обнявшись в постели, и она смотрела на меня с широкой улыбкой.

– Надо было мне за тебя выйти замуж.

– Ну, во-первых, никто пока не смог меня женить на себе. Во-вторых, никто не может сказать, как сложились бы наши отношения в браке. В-третьих, я люблю трахаться и спать отдельно, сам.

– Так ты не женат? А почему все в санатории говорят, что у тебя есть жена и дети?

– И я, и администрация, и сотрудники санатория распространяют такие слухи, чтобы никто не имел на меня виды.

– А я…

– И ты тоже не имей на меня виды в качестве мужа.

– А знаешь, я отблагодарю тебя за эту и другие такие сказочные ночи. Я всем отдыхающим бабам расскажу, какой ты феерический и неутомимый любовник. К тебе же эти бабы в очереди выстроятся на каждую ночь.

Что ей было сказать? Не могу же я отказаться и сказать, что и без ее рекламы у меня постоянно очереди баб и в корпусе, и в кабинете, на пляже, в лесу, на дороге, – везде. Хотя… Пусть рекламирует.

– Ты долго потом меня еще трахал, когда я заснула?

– Ну, было еще несколько раз. А что?

– Мне кажется, что у меня внутри кровавые мозоли. Придется сделать один-два дня перерывы. Хотя нет, я приму обезболивающее. Жалко терять эти дни, благоприятные для зачатия…

Детки и мамашки

И черт меня дернул прийти первый раз в первый номер на зов к больному ребенку. Сочувствие, переживание, сопереживание, человечность…

Придется теперь переквалифицироваться в разведчика и прятаться по чужим номерам, чтобы меня не нашли ни днем, ни ночью. Ведь просил же, чтобы никто от персонала в корпусах не знал, что я медик. Но какая-то зараза проговорилась. Или это работа Белки? Растрезвонила от радости или распирающего собственного удовлетворения? И уволиться теперь не могу согласно контракту. Будут теперь выстраиваться длинные очереди с детьми в кабинет, окружать и сыпать вопросы в столовой, на беговой дорожке на параллельных курсах, в бассейне на вышке и плавательных дорожках, в спортзале на снарядах, на пляже и везде-везде-везде, где поймают эти «яжмать». И никакие отговорки, что я не педиатр, не помогут. А после осмотра ребенка, будут подставлять свои собственные спины, жопы, грыжи, геморрои, груди и прочие места для осмотра и получения бесплатной консультации. Больше НЕ по необходимости, а преимущественно от скуки, и чтобы занять время. Да и надо же воспользоваться халявой, – это в крови у нашего народа независимо от материального благополучия. И если даже выставить миллионную цену за консультацию, то тем более придут, чтобы потом похвастаться другим, что они ВОТ СТОЛЬКО заплатили.

Я сразу же отгородился (согласовав с Хозяйкой) объявлением на двери (плакатом, который по размерам только слепые не могли не увидеть перед входом), что ВСЕ даже самые легкие недомогания буду отправлять в местную сельскую больницу (с тараканами и клопами). Амбулаторно лечить в санатории не имею права, – только на койке в больнице. И стоимость отдыха удваивается, раз приехали не только с болезнью, но и с «липовой» справкой об идеальном здоровье. Плюс оплата за коммерческие койки в любой больнице, хоть в США. В противном случае, – я так аргументировал своим нанимательницам, – не дадут нам с тобой, Хозяйка, и с тобой, шеф-повар, общаться, и/или будут вытаскивать среди ночи или во время любовной игры из постели обоих или троих.

Но… Вот такие ночные и пред-ночные фокусы время от времени имели место.

Тем более, что этот заезд был сплошь с детьми, сплошь без папаш, нередко с горничными и нянями… И поводов позвать меня к себе или обратиться в кабинет было много.

И всё потому, что у них всех нет: сочувствия, переживания, сопереживания, человечности…

Не спит

– Мой Васечко не спит уже тридцать минут. Я в отчаянии!

– Давайте я пообщаюсь с Вашим Васечко без Вас, и всё будет хорошо. И можно попросить чашку кофе? Ну, пока ребенок заснет, у Вас хватит же времени его заварить, я надеюсь.

– Вы так самонадеян, что я на самом деле пойду и сварю нам двоим кофе, – и высокомерно фыркнувшая мадам «поплыла» на кухню.

Есть такой придуманный лично мной фокус в успокаивании и усыплении маленьких деток. Покачивая пацана медленно и печально, я ладонью накрыл его верхнюю часть лица и прикрыл его веки пальцами. Как бы он не возмущался, как бы он не вырывался, освободить и открыть веки не мог. И заснул в течении почти около минуты. Аккуратно уложил его в кроватку, решил доложиться мамочке и пошел вглубь номера.

Дама стояла боком к большому зеркалу и разглядывала себя так внимательно, что даже не слышала, когда я вошел. Ее одежда была вся спущена ниже ягодиц. И я подошел сзади вообще бесшумно и обнял ее сзади, от чего она вздрогнула всем телом.

– Заснул? – тихо спросила она.

– Да, крепко-крепко, – ответил я, нашарив при этом обе груди и положив на них раскрытые ладони с широко раздвинутыми пальцами.

Мамаша подняла руки к волосам, сколотым в узел. И они упали ей на плечи. Но при этом неудерживаемая больше одежда тоже упала на пол, соскользнув с ее бедер и голеней. Но мамочка словно и не заметила этого, а просто сделала шаг вперед, перешагивая одежду и ведя меня к кровати. Я и не заметил сразу кровать в глубине комнаты в сгущающейся темноте. Теперь она стала видна.

Одной рукой я стал срывать с себя одежду, оставляя ее лежать на полу за нами, спустил и отбросил ногой брюки и прижался членом к ее ягодицам. Другой рукой не отпускал ее грудь. И когда мы дошли до кровати, на мне тоже ничего не было.

Дама нагнулась и откинула покрывало с постели, но при этом член проскользнул между ее ноги и коснулся женской мокрой промежности. Мамашка вздрогнула. Мне не надо было уже ни слов, ни разрешения. Я взял крепко за ее таз и в той же согнутой до кровати позе проткнул женское сокровище мгновенно и максимально глубоко. И она опять вздрогнула всем телом, о не выпрямилась и не отстранилась.

Прижимая ее за таз к члену, я вбуравливался и вбуравливался в нее всё глубже с каждым последующим толчком. Сначала в несколько суховатое влагалище, потом она потекла и продвигаться стало легче. Мне было жаль, что она не вздрагивала так, как при моих объятиях и моем проникновении в ее святая святых. Но и не сопротивлялась. И не пыталась как-то изменить позу и положение с опущенными к постели руками.

Не чувствуя и никаких встречных попыток, а еще опасаясь, что проснется ребенок, я ускорялся и ускорялся в темпе. Из ее рта не издавалось никаких звуков кроме участившегося дыхания. А я несколько изогнулся спиной назад, отрывая ее ноги от пола и уже буквально подбрасывая ее на члене.

ВЗРЫВ! – так бы я охарактеризовал свои внутренние ощущения, быстро вытекшие наружу. Еще взрыв и еще несколько взрывов поменьше, послабее.

Я опустил даму и поставил ее на ноги. Но ее ноги словно стали подкашиваться, и она присела на кровать с разворотом.

– Я никогда не изменяла мужу, – прошептала она громко.

Я не стал ничего отвечать и начал одеваться. Дама продолжала молча сидеть голая на кровати, просто свесив руки на колени.

Одевшись, я тихонько вышел из номера и пошел по коридору. Какой-то грузный мужчина почти пробежал мимо навстречу, и я услышал за спиной:

– Милая! Открой своему муженьку, я уже вернулся.

Оглянувшись, я увидел, что он стучался как раз в ту дверь, из которой я меньше минуты назад вышел. «Я никогда не изменяла мужу», – вспомнилось мне. Со вспотевшим лбом я продолжил движение в сторону лифта.

Мастит

– Меня зовут Тайя. У меня здесь в груди затвердело и болит, – она показала мне пальчиком в сторону крупной груди, которая практически не умещалась в маленькие чашечки (я бы даже сказал лепестки) ее лифчика, подвешенные за тонкие веревочки-тесемки.

Узковатые глаза, несколько выступающие скулы, узкие губы и волосы несколько ниже плеч. (Taiyō – японский, как мне потом перевели ее имя, что означает Солнце) Я как-то подумал в тот момент, из какой же части Азии приехала эта раскосая худощавая самка, если она так хорошо говорит на нашем языке.

– Мне надо осмотреть подробно груди. Где я могу помыть руки?

Когда я вернулся, Тайя поднялась с кровати, где она продолжала сидеть под одеялом, и когда одеяло осталось на постели, то оказалось, что она сидит только в одном лифчике без трусов.

– Говорите потише. У меня в соседней комнате спит ребенок.

– Ребенок с мужем или сам спит? – спросил я, памятуя прошлое посещение ребенка.

– Муж остался у себя на работе. Он посол. Он не может приезжать к нам часто. Ребенок лежит в кроватке, я его еле-еле успокоила. Потому говорите, пожалуйста потише.

Уже стоя передо мной во весь свой небольшой рост, она сняла лифчик и показала тоненьким пальчиком, где болит. Груди были довольно большие для такого маленького женского тела, как у нее. Но ничего не поделаешь, – в период кормления груди иногда вырастают многократно на это время. Как положено, я захватил обе груди в свои руки и начал их ощупывать пальцами и ладонями симметрично, чтобы иметь точно представление о процессах внутри них.

Пальцами, кончиками пальцев я медленно массировал и перебирал миллиметр за миллиметром ее груди, прощупывая как бы проникая своими ощущениями глубоко внутрь. Ее широкие ореолы лежали у меня в ладони, упершись и почти распластавшись в них, – мягкие и практически пустые.

– Вы хорошо потом сцеживаетесь после кормления?

– Почти всегда хорошо сцеживаюсь. Но позавчера мы были с мужем на одном официальном приеме, и я не могла цедиться вовремя. Когда пришла домой, то они обе были твердые и очень болели. Я долго массировала и старалась убрать всё молоко из них. Боюсь, что я была сильно уставшая в тот день, и эту грудь обрабатывала последней и недостаточно хорошо.

– Да, похоже, что вот здесь, – я прижал в одном месте пальцем, и она ойкнула. – Да, здесь есть уплотнение. Но не ильное. И его можно было бы попытаться с помощью массажа и некоторых других манипуляций вернуть в норму.

– Вы могли бы сделать мне соответствующий массаж и манипуляции?

– Массаж могу, а вот манипуляции… – я начал ей массажировать специальными приемами дольки молочной железы. – …А вот манипуляции, думаю, нет.

– Что не дает делать манипуляции? – Тайя морщилась, иногда ойкала при особенно глубоких моих надавливаниях. – Надо что-то привезти из оборудования? Какой-то аппарат?

– Знаете, если Вы имеете в виду молокоотсос, то я ни раз не видел и не читал из них стопроцентно действующие и помогающие. Если бы могли вызвать сюда мужа, то я бы рассказал ему, что надо делать.

– Мой муж в настоящее время летит в двенадцати часах полета от нас. Если он даже развернет самолет, – а это невозможно, – то прилетит и приедет почти через сутки. Я же помру от такой боли за сутки, – и она расплакалась. – А фактически без разворота самолета он сможет приехать только через несколько суток. Если бросит все свои дела. Что надо сделать, чтобы мне стало легче? Может быть, я сама смогу?

– Не-ет, сами Вы не справитесь. После такого массажа, как я делаю, надо было бы отсосать застоявшееся молоко, потом опять массаж и опять отсасывание. До боли в сосках, в груди, в губах мужа.

Японка некоторое время, – только стонала и морщилась, а потом решилась:

– Делайте эту манипуляцию сами. Вы знаете и умеете лучше, чем муж. А он еще и может не согласиться. Да и вернется не скоро. Потому я прошу, делайте сами. Я заплачу так и столько, сколько скажете. К тому же мне надо будет кормить ребенка.

Я сидел в глубоком мягком кресле во время проводимого массажа. Но уже даже к этому времени у меня устали и руки, и спина.

– Знаете, Тайя, мне тогда надо как-то изменить наше взаимное положение. У меня очень устали руки.

– У Вас устали руки? Простите, я не подумала об этом. Да и надо приблизиться грудью к Вашим губам, я поняла. Давайте я сяду к Вам на колени. Мой рост таков, что груди в таком случае будут как раз перед губами.

– Но сесть придется мне на колени верхом лицом ко мне. И мне не хотелось бы пачкать брюки.

Японка внимательно посмотрела на меня.

– Снимайте брюки.

Я помялся некоторое – очень небольшое – время и снял брюки. Когда Тайя уселась мне на колени верхом, то она, видимо, поняла, что меня смущало в этой процедуре. Уже на стадии массажа молочных желез и от ее беззастенчиво голого тела член торчал как специально притаившийся в засаде хищник. Теперь он уперся ей в лобок совершенно определенно давая знать, чего хочет.

– Кажется, кто-то требует уже сейчас части оплаты за массаж? – улыбнулась дама, на что я промолчал с занятым ртом.

Тайя улыбнулась и подставила мне свою больную грудь. Я начал ее массировать руками и глубоко засосал сосок. Сила отсасывания ограничивалась только тем, чтобы не повредить сосок и молочные дольки железы. Однако соски на обеих грудях стали твердыми и шершавыми. Я попеременно сильно старался отсасывать из них молоко, а они всё грубели и росли.

Неожиданно я почувствовал, как мамашка сделала какие-то движения тазом, и член стал упираться уже не в лобок, а ей в промежность. МОКРУЮ!!! промежность. И вслед за этим последовала серия толчков с ее стороны, пропускающих член в ее влагалище.

Я с облегчением откинулся на спинку кресла, а Тайя последовала следом за тем, что я не выпускал ее грудь и сосок изо рта, и тоже легла на меня всем телом, продолжая делать толчки тазом на члене. Погружение органа в орган были как-то естественны и взаимно приятны.

Так мы и оказывали друг другу помощь: я отсасывал ей молоко из молочной железы губами, а она влагалищем доила член внутри себя.

Первый оргазм сотряс нас обоих одновременно или с таким незначительным секундным разрывом, что лично я не замети даже, кто начал первым. Изливаться внутрь кормящей матери практически безопасно в плане незапланированной беременности, потому я кончил без задних и тревожных мыслей. Тайя, похоже, тоже получила удовольствие.

– Продолжаем лечение? – с улыбкой спросила японка, не вынимая органа из органа, на что я согласился.

И она скакала на мне верхом до утра, – лежа на мне и затыкая мне рот своей молочной железой, время от времени сотрясаясь от оргазма. Я лежал под ней положив уставшие руки на подлокотники кресла, и не старающийся ей сопротивляться. Сменить позу мы фактически не могли, но нам и эта поза была приемлема.

На рассвете в соседней комнате заплакал ребенок, и Тайя принесла его и, сев опять на член верхом, стала его кормить здоровой грудь.

– А ты знаешь. Боли уже нет. Есть некоторый дискомфорт, но такое ощущение, как после обычного массажа любой части тела.

Она свободной рукой потрогала ту часть груди, где вечером были боли.

– Нет не только боли, но и уплотнения не нахожу. Ты гений! – на этом возгласе она снова ввела в себя член и стала укачивать малыша, равномерно покачиваясь на мне в ее всенощной верховой езде, что-то напевая и улыбаясь мне.