Loe raamatut: «Опасные незнакомки. Повести и рассказы»

Font:

ISBN 978-5-0059-8763-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВАДИМ ГОЛУБЕВ

ОПАСНЫЕ НЕЗНАКОМКИ
Повести и рассказы

ПАСЫНОК
Повесть

ПРОЩАЙ РОДИНА!

С детства Сергей помнил биологического отца – латыша-художника в четырех стадиях. Когда тот был в легком подпитии. В эти дни папаша, получив деньги за выполненный заказ, тащил в дом всякие вкусные вещи и обязательно игрушку для чада. Читал мальчику книги на латышском и русском языках, попахивая рижским бальзамом. Мать в этой ситуации старалась выудить у супруга как можно больше денег. Часть оставить на пропитание, квартплату, да на обновки для ребенка. На себя тратила лишь то, что сама зарабатывала. А зарабатывала она неплохо. Считалась одной из лучших парикмахерш в Риге. Поэтому со всех концов столицы маленькой, но гордой республики к ней ехали состоятельные дамочки, не скупившиеся на чаевые. Их мама тратила на роскошные наряды и дорогую косметику. При этом не забывала откладывать «на черный день» – болезнь, развод. Увы, муженек Юрис Петерис все чаще оказывался во второй стадии, когда от него разило водкой, а сам становился агрессивным, заносчивым, все чаще вопящим:

– Я художник! Я – гений! Мои картины призы на всех выставках получают! А ты кто? Никто и звать никак! Парикмахерша!

Мама пыталась вразумить, что и она своего рода – художница. Попробуй создать из «трех волосков» на голове богатой старушенции произведение искусства! Или из сальной копны волос на башке невесты соорудить роскошную, благоухающую корону. Раскрасить саму новобрачную так, что щелки глаз превращались в бездонные голубые озера, а тонкие губёшки становились огромными алыми розами. И что работает она лишь с теми, кто считается городской элитой. Отца это раззадоривало еще больше.

– Лайма Вайкуле у тебя стрижется?! Да, эта Лайма в кабаке «Юрас перли» у меня на коленях сидела, песенки пела, а я пил самый дорогой коньяк и черной икрой закусывал! – куражился родитель.

После начиналось худшее. Батя замечал пропажу денег и вопил:

– Где мое бабло?! Украла?!

– Да ты сам пропил или по пьянке потерял! – не моргнув глазом, врала мать.

Потом наступала третья стадия. Художник ненадолго уходил из дома. Затем его приносили на руках собутыльники – местные пьянчуги. Папаня рыгал какой-то гадостью, писался во сне. На короткое время придя в себя, трясущимися руками перебирал монеты, преимущественно медные, снова ненадолго уходил из дома, чтобы снова оказаться в нем принесенным на руках.

Ну, а потом батя протрезвлялся, вступал в четвертую стадию, снова шел творить «гениальные произведения». Петерис-старший трудился на художественном комбинате. Работать дома не позволяла хоть большая, но полутемная комната в строении семнадцатого века, приспособленного из купеческого амбара под жилье. Отцу поручали писать портреты Ленина, Брежнева, прочих руководителей партии и правительства, плакаты, прославлявшие героизм латышского народа и других народов Советского Союза в годы Гражданской и Великой Отечественной войн, трудовые подвиги латышей, процветание республики. Ими украшались стены домов ко Дню Победы, революционных праздников. Прославляя Советскую власть в своих полотнах, Юрис Петерис ее не любил. Очень не любил. Считал, что при капитализме он, с его талантом, стал бы живописцем с мировым именем. Оттого, как-то находясь в подпитии, изобразил на огромном портрете Ленина со скорбным лицом. Портрет провисел на здании в центре недолго. Пока на него не обратил внимания кто-то из партийного начальства. «Шедевр» немедленно заменили, а к дому на улочке Сарканас Гвардес, где жила семья Петерисов, подъехала черная «Волга». Из нее вышли трое молодых людей в штатском. Ткнули ордера на обыск и арест художника за антисоветскую пропаганду и агитацию. Сергей помнит, как, ахнув, схватилась за голову мама. Как невпопад пьяно захихикал отец, начавший пропивать, полученный за картину аванс. Перерыли весь дом. Ни подрывной литературы, ни иностранной валюты, за которую тогда сажали, ничего другого предосудительного не нашли. Кивнули матери:

– Ваш муж не в состоянии собраться сам. Подберите ему туалетные принадлежности, носки, смену белья, что-то теплое. Продукты не нужны. Там накормят!

Отца осудили быстро и тихо, без шумихи в прессе. Покатил Юрис в зарешеченном вагоне в печально известные мордовские лагеря. Ну а маму вызвал директор салона красоты, со вздохом предложил уволиться по собственному желанию. Добавил, что звонили из всесильного КГБ, сказали, дескать, нельзя работать в заведении, где обслуживается городская элита, жене антисоветчика и диссидента. Пришлось ездить маме из центра в удаленный Кенгарагс – дыру, населенную работягами, да маргиналами. Там ее – известную мастерицу схватили «с руками и ногами». Прежняя клиентура последовала за ней. Моталась кто на такси, кто на служебных машинах мужей. Финансовые показатели затрапезной парикмахерской резко пошли вверх. Директор потирал руки. Зато коллеги мамаши его радости не разделили. Стукнули «куда следует». Теперь уже ее пригласили в КГБ.

– Надо бы вам, Юлия Борисовна, уехать из Риги. Еще лучше – из республики, – сказал с легким латышским акцентом гэбистский чин в штатском. – Вы – русская, в любом уголке страны найдете работу по душе. Такая мастерица нигде не пропадет! С трудоустройством на новом месте поможем.

– Ну и куда я поеду? – вырвалось у матери. – Моя семья живет в Риге с петровских времен! Все здесь: могилы предков, подруги, город, где я провела жизнь, школа для ребенка. Хоть Россия, хоть Украина, хоть сопредельные Эстония с Литвой – для меня чужбина! Кстати, с мужем я развелась. Полностью отмежевалась от его антигосударственной деятельности, о которой ничего не знала.

– Все равно, Юлия Борисовна, надо уехать! Вы же не хотите, чтобы мы проверили вашу работу? Например, откуда берете импортный инструмент, западные шампуни, макияж, которые не поставляются в советские салоны красоты, не говоря уже о рядовых парикмахерских? Сядете! А ребенок попадет в детский дом! Не думаете о себе – подумайте о сыне! Мы договорились с вашим начальством. Вам предоставят очередной отпуск. Только не надо ехать на взморье, на вашу дачу! Съездите в другие республики, подыщите работу! А на какие деньги построили дачу?

– Скажите тоже – дача! Баня, да сарай! И не взморье, а берег реки Лиелупе. Дыра! Дачу решили записать на меня, чтобы муж не пропил. Он сказал: «Твой участок – ты и строй»! Поэтому нет каких-то хором! Лишь хозяйственные постройки!

– Немалые средства на сберегательных книжках – тоже все ваше? Не смешите! С зарплатой парикмахерши две жизни потребуется, чтобы столько собрать! При этом ни есть, ни пить, не одеваться, ни платить за квартиру. Не испытывайте судьбу! Поезжайте в отпуск!

Поначалу Сергей приуныл. Прощай теплая вода Лиелупе, походы на берег моря, где вода была теплой лишь в очень жаркие дни, посиделки в летних кафе с его любимыми рублеными шницелями и свиными отбивными, прогулки на отцовской яхте со светлым названием «Дзинтарс» (янтарь). Однако он надеялся вернуться к началу учебного года. Тогда наиграется с друзьями – Эдиком, Эдгаром, Ойярсом, Абрашкой Рабиновичем, сероглазой Анитой, в которую были влюблены все мальчишки двора. Поделится воспоминаниями о прошедшем лете, о далекой Москве, знакомой ему со сверстниками лишь по отцовским плакатам, да картинкам в учебниках. Пацаны лопнут от зависти, а Анита наконец-то обратит на него внимание.

Мама заказала такси, хотя до огромного здания вокзала было идти всего семь минут. Сунула водителю рубль притом, что поездка стоила лишь десять копеек. Разместились в купированном вагоне, где Юля приобрела сыну, словно взрослому, нижнюю полку. Тихо гуднул тепловоз, медленно двинулся, набирая все большую скорость. Проплыли мимо окна громады зданий Академии наук и рынка, неказистые пристанционные строения. После мелькнул ненавистный Кенгарагс – разлучник с мамой. Затем пошли сосновые леса, среди коих мелькали большие поляны с хуторами, перед которым паслись овечки с козочками, да важно возлежали ухоженные коровы. Глядя на это, Сергей представлял, как через месяц замелькают в обратном порядке: леса с хуторами, Кенгарагс, Академия Наук. Потом, уже на такси, – улица Калею, площадь Альберта и, наконец, родной дом на Сарканас Гвардес. Мальчишка тогда даже не мог предположить, что все это он увидит снова через много лет.

Попутчиком оказался полноватый, разбитной, с огромными усами майор милиции, возвращавшийся с санаторного лечения на курорте Кемери. Четвертая полка в купе пустовала. Майор, назвавшийся Володей, сгонял в вагон-ресторан, вернулся с бутылкой коньяка, лимонадом для Сережи. Юля достала миноги, бутерброды с карбонадом, источавшим незабываемый запах, нежнейшим сыром, балтийским лососем. Сергей видел, как все более становилось игривой слегка захмелевшая мать. Усталость сморила мальчишку. Он отвернулся к стене и заснул безмятежным детским сном.

Утром прибыли в Москву. Мама выглядела не выспавшейся и усталой. Володя – тоже.

– Нам бы куда-нибудь в отель, – неуверенно сказала мать, настороженно глядя на огромный незнакомый город.

– Что ты, Юля! В Москве гостиницы только по броне, – ответил майор. – Поедем ко мне! У меня двухкомнатная квартира рядом с метро. Поживете, оглядишься, что-нибудь придумаем.

На стоянке такси стояла огромная очередь. Володя махнул постовому милиционеру, что-то сказал ему. Тот быстро подогнал машину с зеленым огоньком. Под возмущенный ропот очереди погрузили чемоданы и рванули к новой жизни.

Их ждала «двушка», темноватая от обильной зелени деревьев, посаженных вплотную к дому. Сереже выделили целую комнату. Небольшую, но «свою». Сам он хотел бы разместиться вместе с мамой в гостиной с телевизором, а дядю Володю – в маленькую. Но вспомнил русскую пословицу: «От добра добра не ищут», что в Риге у него не было и этого, а всего лишь закуток. Разместившись и отдохнув с дороги, поехали смотреть столицу. Кремль Сережа узнал сразу – таким изображал его на плакатах отец. Но видеть на рисунке одно и совсем другое видеть воочию. Любоваться его храмами, дворцами, башнями, видом на Замоскворечье, открывающимся с высоты холма. Мать с сыном были поражены. Поразили их также громады домов на проспекте Калинина, «высотки» Министерства иностранных дел, гостиницы «Украина», жилого дома на Красной Пресне. Зато пища в ресторане не понравилась. Еще менее понравилась еда, приобретенная в гастрономе рядом с домом. Не помогло даже искусство матери сделать из неаппетитной снеди, что-то более-менее съедобное. Утром снова не выспавшаяся и усталая мама сделала знаменитый «завтрак по-крестьянски» – жареную картошку с ветчиной, залитую яйцом. Ткнула вилкой, поморщилась:

– Как же вы в Москве такие продукты едите?

– А по мне – так очень вкусно! – выпалил Володя и добавил. – Придется, Юля, привыкать! Ты веришь в любовь с первого взгляда?

– Признаться, не очень…

– До встречи с тобой я тоже не очень верил. Теперь – поверил! Выходи за меня замуж! Как человек ты мне подходишь, как женщина и хозяйка – тоже!

– Ты знаешь мою историю. Как начальство отнесется к нашему браку? Вам, поди, запрещено жениться на мне подобных?

– Начальство меня уважает, потому, что я – лучший из подчиненных! Простит. А в ЗАГС надо идти завтра же! Чтобы сразу же заняться вашей пропиской, Сергея в школу определить.

– В ЗАГСе месяц, как минимум, надо ждать. А я – приезжая. В Латвии таким все три месяца ждать приходится.

– Звонок от моего начальства – сразу же зарегистрируют! И пропишут в день обращения!

– А как же Рига?! – спросил Сережа.

– С Ригой пока придется подождать. Нельзя нам туда возвращаться, сынок.

– Детей у меня нет. Будешь моим ребенком. Усыновлю! – пообещал Володя.

– У меня есть отец, – насупился мальчик.

– Нет у тебя отца! Твой отец лишен родительских прав, – вздохнула мама.

– Точно! Диссидентов и антисоветчиков у нас лишают родительских прав! – поддержал «жених».

МОСКВА НЕ ЗЛАТОГЛАВАЯ

Как и предсказал дядя Вова, свидетельство о заключении брака паре выдали в тот же день без всяких ожиданий. Сразу прописали мать и сына в квартире Владимира Ивановича. Определили в школу рядом с домом. Вот только с усыновлением замешкались. Не захотел сам Сережа, чтобы его папой стал чужой дядька. Пошел в школу под своей латышской фамилией.

– Пидерис, пидерис! – загоготали пацаны, когда учительница назвала фамилию Сергея во время переклички.

В Риге так называли нехороших мужчин, вечерами охотившихся на молодых парней и мальчишек на узких улочках Старого города. Для начала стерпел. На перемене внезапно втолкнули в туалет. Гнусный шкет с последнего стола, именуемого «камчаткой», мазнул немытой лапчонкой по лицу, подвыл:

– Эх, ты, пидерис!

Тут же больно приземлился на кафельный пол, получив апперкот в челюсть. Четверка других пацанов кинулась Сережу. Тот, встав спиной к стене, лихо отбивался кулаками. Выросший на хорошей пище, выше на голову московских сверстников, быстро наставил синяков «оппонентам», отбив всякую охоту драться.

– Ничего! С тобой старшеклассники разберутся! – пообещали они, утирая кровавые сопли.

Все-таки в одном месте достали, оставили синяк. Вечером его обнаружил дядя Вова. Расспросил, что, да как. Пообещал завтра сходить в школу вместе с Сергеем. Тот попробовал возразить, дескать, не по правилам это.

– А по правилам кучей на одного нападать? По правилам звать на расправу переростков? Запомни: с самого начала не напугаешь, долго потом хулиганье будет из тебя вить веревки!

Утром одетый в штатское майор явился на школьный двор. Он пришел отдельно от Сергея, не выпуская его из поля зрения. Мальчишку сразу же подхватили под руки двое переростков из старших классов, поволокли за школьное здание. Дядя Вова быстро шмыгнул за ними. Там восседал на пустом ящике парнище, давно исключенный из школы. Рядом почтительно стоял гнусный шкет, начавший заваруху.

– Вот, эта нахонь пришлая на меня – коренного москвича руку подняла.

– Ты, урод, знаешь: на кого кулак поднял? – спросил парнище. – Его братан срок в лагере за убийство мотает. Кстати, мой тоже. Вмажьте ему для прописки!

Вмазать не успели. Володя уложил обоих. Одного кулаком, другого – ногой. Шкета достал Сергей. Снова апперкот, вмазавший малолетнего хулигана в стену, затем серия ударов по корпусу, когда тот сползал по бетонным панелям. Парнище выхватил кастет. Майор крутанул его руку, так что хрустнули кости, обезоружил. Затем нанес пару незаметных для глаза ударов. Парнище захватал ртом воздух.

– Братан с зоны откинется, зарежет тебя – козлину!

– Ну а пока я с тобой – козлёнком разберусь, нанес еще пару чуть заметных ударов майор.

Парня вырвало, кровавая моча растеклась по дешевым джинсам.

– Узнаю, что ты снова болтаешься рядом со школой – сгною! – пообещал Владимир Иванович. – Пошли вон отсюда!

Он дал по пинку каждому из «великолепной четверки».

– Кто моего сына обидит – со мной будет иметь дело! – обернулся к мальчику. – Теперь Сергей понимаешь, что с твоей фамилией трудно даже в многонациональной Москве? Будем оформлять усыновление! А с родным батей, придет время, сам разберешься.

Так, Сергейс Петерис стал Сергеем Владимировичем Поздняковым.

Мама смоталась на пару недель в Ригу. Продала «дачу», картины, что не поворовали. Яхту реализовать не удалось, машину тоже. Они были записаны на отца, и их по решению суда конфисковали в пользу государства. Едва выписалась с прежнего места жительства, как в дом на Сарканас гвардес повалил народ. Смотреть освободившуюся жилплощадь. Оттого мебель, сделанную по заказу лучшими краснодеревщиками, телевизор последней модели, импортную бытовую технику, ковры пришлось «спустить» по дешевке. Зато по хорошей цене коллекционеры купили картины, оставшиеся в городской квартире. Выручка, частично, пошла на покупку зарубежных косметики, шампуней, инструмента. Кроме того, Юля договорилась с прежними поставщиками, что они будут по почте отправлять те же шампуни, макияж, духи. Вернувшись, предложила часть выручки Володе «на хозяйство».

– Что ты, Юля! – даже возмутился тот. – Я могу прокормить вас обоих! Положи эти деньги на сберегательный счет! Самой не надо – сын растет. Лет пятнадцать пройдет – надумает жениться. Тогда много чего потребуется. На свадьбу, на внуков… А время пролетит – оглянуться не успеешь.

Мать нашла работу быстро, в пяти минутах ходьбы от дома. Изумила всех своим мастерством. Сразу же образовалась постоянная клиентура. Да в таком количестве, что принимать ее пришлось исключительно по записи. Коллеги, освоившие максимум пару моделей причесок, дружно завидовали «латышке».

– И чего все прутся в Москву, будто здесь медом намазано?

– Была я в прошлом году по путевке в Риге – рай! Жратва отменная, чистота, культура. Шмотки в комиссионках обалдеть! Нет, всем столицу вынь-положь!

Такие разговоры приходилось слышать Юлии Борисовой, взявшей при разводе девичью фамилию. Директор парикмахерской вызвал к себе «новенькую».

– Звонили оттуда! – поднял он глаза к потолку. – Велели присмотреть за тобой. Так, что никаких политических анекдотов, никаких антисоветских разговоров, никакой критики партии и правительства! Стукачек и у нас хватает! Ну а за доброе отношение – половину зарплаты мне!

– В Латвии директора берут только четверть!

– Здесь – Москва! Другие доходы, другие цены, другой уровень жизни. Ладно, как говорят в Одессе: «Разойдемся красиво» – сорок процентов. Ты на чаевых в разы больше получаешь, а я в них ре лезу!

– Вот твари! – уже дома ругнулась мама. – Даже здесь достали! Куда смотрит наша доблестная милиция? Вовик, неужели нельзя найти управу на взяточников?

– Ну, посадим мы твоего директора. Новый сделает все, чтобы тебя, в лучшем случае выжить с работы. В худшем – посадить! И что самое страшное – всех взяточников и казнокрадов не пересажаешь. Придется платить!

Между тем, у Серёжи началось московское детство. Он оказался лучше других одноклассников. Понял, почему родители детей-латышей отдавали их не в школы, где преподавание велось на национальном языке, а в – «русскую». Там обучение было куда сильнее. Успевал он по всем предметам одинаково хорошо. Да и как не успевать, когда подготовку к урокам проверял папа Вова. А тот сам окончил школу с золотой медалью, потом престижный технический вуз с «красным дипломом», потом аспирантуру. На службу в милицию пришел уже кандидатом наук. Папа Вова не только проверял знания, очень толково объяснял, что было непонятно. Много делал, чтобы развить ребенка. Обязательная игра в шахматы, по воскресеньям посещение музеев и выставок, книги сверх школьной программы, принесенные из министерской библиотеки. Пацан уважал отчима – папу Вову, но помнил, что где-то за лесами и полями, за дальними далями есть другой папа: папа Юрис. Так, летел годом за годом, класс за классом.

Раз в месяц папа Вова ездил в служебные командировки. Ненадолго – дней на десять. Тогда мать все чаще поздно возвращалась, все чаще «под хмельком». Нередко ее привозили на машинах «Волга» чернявые, крючконосые, усатые мужики.

– Ну, что ты нашла в этих обезьянах? – спросил как-то подросший Сергей.

– Это – грузины. Богатые люди. Богатые и щедрые. Да и как мужчины Вове с Юрисом сто очков дадут. Однако тебе об этом пока знать рано!

Начальство простило Владимиру Ивановичу женитьбу на супруге «подрывного элемента», хотя и расставшейся с ним. Мало того, вскоре Поздняков-старший получил очередное звание – подполковника и повышение по службе. Теперь он стал заместителем начальника отдела.

Во втором браке мама Юля прожила положенные пять лет, чтобы он не был признан фиктивным. За ним последовал развод. «Бывшая» заявила Володе, что не будет делить жилплощадь, но Сергей должен остаться с отчимом. Собрала шубы, дубленки, прочее носильное, а главное – инструменты и косметику. Набралось несколько чемоданов. За ними приехал на «Волге» жгучий брюнет Гиви. С нескрываемым презрением глянул на Володю с пасынком. Сам тащить мамкино барахлишко не стал. Кликнул болтавшихся во дворе алкашей. Дал им «десятку», коей хватило на две бутылки водки, да еще осталось на закуску. Мать «чмокнула» Сережу в макушку и упорхнула к новой жизни.

– Папа, ты не выгонишь меня? – сдерживая слезы, уткнулся мальчишка в Володю.

– Что ты?! Ты мне – родной! Куда я без тебя денусь? – обнял его подполковник, проглотив комок в горле.

Конечно, Сережа грустил, тосковал по маме. А она изредка звонила, интересовалась, что да как, да не нашел ли «бывший» другую женщину? Еще реже встречалась, дарила какую-то ерунду. Жаловалась. То у Гиви оказалась семья в Грузии. Когда он купил кооперативную квартиру, явилась в полном составе. Разумеется, ни на новой жилплощади, ни в сердце некогда страстного и великодушного кавказца места для Юли не нашлось. Мать переехала к другому грузину – Гоги. Но и у того оказалась семья не то в Тбилиси, не то в Кутаиси. Словом, когда домочадцы надумали посетить главу семейства в Москве, он по-хамски выставил Борисову со съемной квартиры. Возник армянин Хачик. Его щедрости и походам по фешенебельным ресторанам быстро пришел конец. Хачик полез в мамины деньги, мотивируя тем, что его детям надо учиться в столице, а это требует огромных средств. Ушла от него сама. Не к кому-то, а к подчиненному Володи. Папа Вова был даже рад. Сделал на свадьбу хороший подарок, соответствующий его званию и положению в обществе. Даже хорошо принял на грудь в ресторане гостиницы МВД, где отмечалось торжество.

– Теперь у мамы есть достойный муж с хорошим окладом и своей квартирой. За нее можно быть спокойным, – объяснил он радость пасынку. – А у тебя выпускные экзамены «на носу». В какой вуз собираешься поступать?

– В тот, где ты учился…

– Похвально. Потянешь? Вуз – тяжелый. Масса народа уходит после первого – второго курса.

– Потяну. Ты меня готовишь куда больше, чем предусмотрено школьной программой.

Экзамены Сергей сдал блестяще: и выпускные в школе, и вступительные в институте. Конечно, пришлось себе во многом отказывать. Не читать интересные книги, не ходить в кино, забыть на время про театры с музеями. Посиделки со сверстниками в прокуренных подъездах, дешевое вино, хмельные, слюнявые поцелуи одноклассниц Поздняков-младший на дух не переносил. Пару раз поучаствовал и решил, что занимается пустой тратой времени. Едва поступил, как страна, долгие годы пребывавшая в кризисе, развалилась на части. Республика за республикой откалывались от некогда мощной державы, создавая свои национальные государства. Оттуда выживали русских и прочих «чужаков». Сережа временами вспоминал рижских друзей. Как там, у них? А как папа Юрис? Вернулся ли в родную Латвию? Пишет ли свои картины? Или может быть сгнил в мордовских лагерях?

Папа Юрис нашел сына, когда тот уже окончил институт, переименованный в университет, успел даже жениться и развестись, сделав ребенка, названного Сережей – в честь себя любимого. Учеба в высшей школе давалась легко. Правда, к концу обучения вместо стариков пришли новые, молодые преподы, говорившие:

– У нас даже Эйнштейн с Ломоносовым придут на экзамен без денег, выше «неуда» не получат. Ну а плохой студент всегда сможет стать хорошим солдатом.

Пришлось «проплачивать» сессии, зачеты, курсовики. Хотел наняться грузчиком на оптовую ярмарку, как сделали многие сокурсники, но папа Вова не дал. Сказал, дескать, зарабатывать надо головой, а не хребтом с руками. Подкидывал деньжат со своей уже полковничьей зарплаты. Однако одного из наиболее наглых и циничных «педагогов» все же посадил. В аудиторию, где сбилась вся группа, вдруг нагрянули полицейские в масках и бронежилетах, с автоматами. В этот момент молодой доцент пересчитывал деньги с конверта, поданного Сергеем. Он был столь жадным и подозрительным, что проверял «откаты», опасаясь обмана со стороны студентов.

– Мордой в пол! – уложили «ученого» на плохо вымытый линолеум. – Деньги в конвертах ваши?

– Нет, не мои!

– Проверим! – стала водить по банкнотам каким-то приборчиком пара ментов, одетых в штатское. – Почему на деньгах ваши отпечатки пальцев? А вот и помеченные нами купюры. Вы задержаны по подозрению в получении взятки в особо крупном размере. Поехали! Разбираться будем в управлении. Вы имеете конституционное право не давать показаний против себя. Вам будет предоставлен бесплатный государственный защитник, если вы не имеете средств на оплату услуг частного адвоката.

Вечером Сергей рассказал о происшествии отчиму. Сказал, что именно в его пакете нашли меченые ассигнации. Спросил папу Вову, не он ли подложил?

– Пришлось. На какое-то время взяточники присмиреют, – ответил полковник. – Словом, сдадите государственные экзамены и защитите дипломы без проплат. Совсем обнаглели вымогатели. Штанов на заднице с их поборами не удержишь!