Жизнь примечательных людей. Книга первая

Картины, эфиопы и стихи

Сначала – начало знаменитого стихотворения Николая Гумилева «Мои читатели», написанного незадолго до смерти, в 1921 году.

Старый бродяга в Аддис-Абебе,

Покоривший многие племена,

Прислал ко мне черного копьеносца

С приветом, составленным из моих стихов.

Лейтенант, водивший канонерки

Под огнем неприятельских батарей,

Целую ночь над южным морем

Читал мне на память мои стихи.

Человек, среди толпы народа

Застреливший императорского посла,

Подошел пожать мне руку,

Поблагодарить за мои стихи.

Все три друга Гумилева, упомянутые в первой строфе, достаточно известные люди. Но если второй и третий угадываются сразу (Колбасьев и Блюмкин) а вот с первым долго бились даже литературоведы. И, наконец, установили (см., например, книгу А.Давидсона «Николай Гумилев. Поэт, путешественник, воин», 2001 г.), что речь идет о Евгении Всеволодовиче Сенигове. Он же – Белый Эфиоп, он же – Русский Гоген.

Человек (как и все упомянутые в стихотворении) удивительной судьбы.

Согласно автобиографии Е.В. Сенигова, сохранившейся в одном из дел Архива внешней политики России (АВПР), он родился в 1872 году в обеспеченной дворянской семье, близкой ко двору. Его старшая сестра была фрейлиной императрицы Марии Федоровны. Он закончил реальное училище в Петербурге, затем в 1892-1894 годах учился в Московском Алексеевском военном училище, откуда был выпущен подпоручиком и направлен в Туркестанский линейный батальон, в Ферганскую область, где служил с 1894 по 1897 год. В край, где шла моя любимая Большая Игра.

Пока все понятно – типичная, в общем-то судьба молодого человека из дворянской семьи.

А вот дальше начинается непонятное. Большая игра в эти годы уже была на излете, и наш туркестанец, прослужив всего несколько лет, выходит в отставку. В 1898 году Сенигов по одним сведениям, в составе военной миссии, по другим – «по неизвестным причинам и неизвестным маршрутом» отправился в Эфиопию. Сам он писал, что это была политическая эмиграция.

Почему в Абиссинию? Зачем в Абиссинию? Вот хотите верьте, хотите нет – между Туркестаном и Эфиопией существует какая-то непонятная связь. Достаточно вспомнить туркестанского поручика Виктора Машкова, который однажды отправился из гарнизона крепости Карс в отпуск. Отпуск затянулся на несколько лет и протянулся на несколько тысяч километров. Сам поручик стал человеком, который первым завязал сношения России с Абиссинией, при этом вдрызг рассорив военного министра, министра иностранных дел и самого батюшку-императора. Но я сейчас не о нем, а о Сенигове.

Оказавшись в Эфиопии, Сенигов остался там на постоянное жительство. При этом в Аддис-Аббебе он находился как бы вопреки русским законам, редко появлялся в отечественном посольстве, соотечественников чурался, с общиной никаких дел не имел, и никаких адресов по праздникам родному правительству принципиально не подписывал. Среди живших в абиссинской столице европейцев Евгений Всеволодович слыл умницей и пьяницей-социалистом.

Жившим в Эфиопии российским чиновникам Сенигов казался подозрительным. Например, А. Орлов, глава российской миссии, доносил в Петербург 10 апреля 1901 года: «Около трех лет уже проживает в Абиссинии лицо, называющее себя русским подданным и поручиком запаса Сениговым. Лицо это ранее проживало в Харраре, а год тому назад перешло на службу к г. Леонтьеву. В настоящее время Сенигов, не довольствуясь скромным вознаграждением, получаемым от Леонтьева, поступил на службу к Расу Ольдо-Георгису, правителю Каффы, куда на днях и уезжает в качестве инструктора войск Раса». Через несколько лет, в июне 1906-го, глава российской дипломатической миссии в секретном донесении министру иностранных дел Извольскому упоминает «одного совершенно абиссинившегося бывшего русского офицера Сенникова, живущего в Каффе (территория, подарившая миру слово "кофе", родина этого напитка, до сих пор одна из наименее изученных областей Эфиопии, расположенная в юго-западной ее части), не имеющего не только никаких связей с Россией, но даже враждебно к ней относящегося».

По приезду в Африку некоторое время Сенигов провел в экспедициях. Затем был представлен при дворе негуса Менелика, женился на знатной амхарской девушке.

Командовал крупным отрядом у одного из значительных провинциальных военноначальников и даже сам управлял провинцией. Потом, бросив службу африканскому вождю, завел ферму в Западной Абиссинии, на реке Боро.

Современников поражало, что, хотя Сенигов вовсе не бедствовал, но выглядел и одевался, как настоящий эфиоп, – более того, ходил босиком тогда, когда местная знать уже стала носить обувь.

А у Сенигова появилась новая идея – он решил создать на одном из островов озера Тана нечто вроде "демократической коммуны". Сенигов активно занимался созданием коммуны, отдавая этой затее все деньги, которые зарабатывал как художник.

Да, художник. Его называли "Русским Гогеном". Отличный рисовальщик, к тому же долгое время не имевший никаких конкурентов в Аддис-Абебе, он пользовался большим успехом как среди придворной знати, так и среди европейцев, живших в эфиопской столице. Кроме портретов на заказ, бывший поручик много рисовал и для себя. Но как-то странно. Чешский ученый Чеслав Есьман, который и назвал его «русским Гогеном», писал со слов очевидцев: «Сенигов рисовал большие композиции на листах грубой бумаги, предвосхищая того Гогена, которого выдумал Сомерсет Моэм». Но эти картины Сенигов почему-то уничтожал. Можно добавить, что Сенигов был еще и неплохим лингвистом – за несколько лет он выучил языки нескольких местных народов.

После того, как коммуна разорилась, наш герой много ездил по стране, собирал легенды, записывал со слов стариков рассказы об обычаях и традициях каффичо и рисовал, рисовал, рисовал…

Вот только круг общения с соотечественниками ограничивался известными купцами из Дагестана, братьями Ханафи и Хаджи Магомедовыми, торговавшими эфиопским табаком. На одном из снимков Сенигов с женой сфотографирован вместе с семьей Ханафи Магометова. Единственным исключением оказался путешественник и поэт Николай Гумилев.

Белый Эфиоп прожил в Абиссинии почти четверть века, и вдруг в 1921 году он вдруг бросает все и уезжает в бурлящую революцией Россию. И тут возникают наши противники по Большой Игре англичане, которые зачем-то задерживают его в Египте. Задерживают на несколько лет. Как писал сам Сенигов в апреле 1924 года секретарю Отдела Ближнего Востока Наркоминдела Пастухову: "Я жил с 21 по 23 год в дороге, с 23 бедствую в Москве". У него были какие-то странные дела в Наркомате Иностранных дел, о которых он сообщал в своей записке в Наркоминдел очень общими словами: «Цель моего приезда связать мою вторую родину, Абиссинию, с государством, которое по принципам III Интернационала может дать бескорыстную… поддержку ее…».

И дальше опять случается непонятное – однажды он уже таинственно исчез из России и неизвестно как и неизвестно зачем оказался в Эфиопии. Четверть века спустя ситуация повторилась, вот только Сенигов больше нигде не «всплыл». Дальнейшая судьба этого таинственного Игрока неизвестна. Единственная зацепка – в 1937 году его акварели неожиданно были переданы ленинградскому Музею антропологии и этнографии имени Петра Великого, больше известному как Кунсткамера, женщиной, которая назвалась женой Сенигова. Там же сейчас хранится и его эфиопский дневник. Но в целом могу сказать, что об этом чловеке нам неизвестно гораздо больше ,чем известно. Может быть, найдется еще цепкий исследователь, который вытащит из архивов недостающие части этой головоломки.

Где, и как умер Сенигов – неизвестно. Но вот что удивительно – в стихотворении Гумилева речь идет о смерти. И у всех трех героев стихотворения с кончиной какая-то чертовщина – сведения о смерти сомнительны или спорны. Как тут не вспомнить блестящий роман «Посмотри в глаза чудовищ» – о «посмертной» жизни самого Гумилева…

Забытое "Золото" или Подвиг офисного планктона

Надо бы завести рубрику "Дурацкие юбилеи". И вот первый кандидат: чуть больше полувека назад начались съемки фильма "Золото" по одноименному роману Бориса Полевого.

Сейчас об этом фильме помнят разве что в Мончегорске, где он был снят. По крайней мере, на официальном сайте в разделе "Знаменитые гости города" съемки фильма фигурируют – наряду посетившими Мончегорск Раулем Кастро, Михаилом Горбачевым и Александром Розенбаумом, отрабатывавшим там практику на "Скорой" после 5 курса мединститута. На этот список именитых гостей Мончегорска заканчивается, а мы продолжаем.

Косвенным показателем забытости этого фильма является то, я не нашел ни одной его афиши.

Меж тем и роман, и фильм "Золото" весьма занимательны. Вот как его сюжет пересказывает "Википедия":

Старший кассир банка Митрофан Ильич Корецкий решает не эвакуироваться из приграничного с Латвией городка. С ним осталась юная машинистка Муся Волкова – она не успела к транспорту.

В здание банка два бойца принесли драгоценности, которые были подобраны из почтового вагона взорванного эшелона. Под самым носом у немецких солдат кассир и машинистка выносят более 17 кг драгоценностей из города. Фашисты узнают о ценном грузе и начинают поиск беглецов…

Борис Полевой был, наверное, не самым великим русским писателем, но он совершенно точно был журналистом божьей милостью. Это стало ясно еще в 20-х годах, после выхода его первой книги с нетривиальным названием "Мемуары вшивого человека". Тогда выпускник техникума и начинающий репортер по заданию редактора "Тверской правды" внедрился в криминальный мир Твери под видом московского "вора в законе". Самое интересное – предтеча Шарапова умудрился не только не "сесть на перо" уголовников, но и раскопал неопровержимые доказательства связей криминальных воротил Твери с коррумпированным руководством. После публикации серии очерков был дикий скандал, полетели головы, несколько отцов города надолго присело, а у Полевого вышла первая книжка.

С тех пор и сложилась традиция, что все его книги (включая, естественно, самую знаменитую его книгу, "Повесть о настоящем человеке"), как пишут американцы, "основаны на реальных событиях".

И тут я заинтересовался – какое реальное событие стоит за "Золотом". Действительно ли был этот "подвиг клерков", это невозможное по нынешним временам road movie по оккупированной территории с мешком золота за плечами?

Как выяснилось, все действительно было, причем случилось все (как и почти во всех его книгах) в его родной Твери/Калинине. Только было все и проще и сложнее одновременно.

1941 год. Немцы прут на Москву как подорванные, в котлах иногда оказываются целые армии, не успевшие отойти. Очередной прорыв – в Тверской области, где под угрозой захвата оказывается Калинин. Областная контора и городское отделение Госбанка в последние часы перед захватом Калинина были эвакуированы в г. Кашин, где пробыли до конца оккупации. Причем обеспечивали организованный вывоз ценностей из столицы области не высокие начальники, а рядовые сотрудники – инкассатор В.Н. Дружининский и старший кассир В.А. Абалишников.

А многим районным отделениям области пришлось самостоятельно эвакуироваться в Марийскую АССР, причем деньги и ценности девочки-операционистки тупо везли в мешках на крестьянских подводах под бомбежкой, без какой-либо охраны – а сзади их настигал фронт.

Но одному отделению не повезло – Емельяновское отделение Госбанка СССР в результате прорыва немцев оказалось отрезано. Что делать – совершенно непонятно, и не случайно прототип главной героини потом шутя упрекала Полякова, что своим романным героям он изрядно облегчил задачу. Мол, вынести 17 килограмм золота – это ерунда, в вещмешок влезет, ты попробуй что-нибудь сделать в той ситуации, в которой они оказались в реальности.

А в реальности никакого золота, конечно же, не было – откуда ему взяться в районном отделении? Зато было 15 мешков (!) денег, документов и ценных бумаг, которые двум оставшимся сотрудникам пришлось спасать и прятать. В реальности, кстати, главные герои были "отзеркалены" – вместо пожилого кассира Митрофана Ильича Корецкого и молоденькой машинистки Муси Волковой были главный бухгалтер Емельяновского отделения Мария Соловьева и молодой кассир Иван Виноградов. Именно эти двое вывозили все это богатство (в прямом смысле слова), именно они зарывали деньги в лесу и именно они следили за ним весь период оккупации. Соловьева, выдав себя за беженку, напросилась пожить в ближайшую деревню, а Виноградов зиму 41-42 года просто прожил в лесу, охраняя подотчетное имущество. Хуже всего, что по окрестным селам пошли нехорошие разговоры, и Виноградову пришлось пережить несколько очень неприятных моментов. Да и вообще – что эти двое пережили в ту страшную военную зиму – можно только догадываться.

Потом все закончилось очень буднично – когда территорию освободили, деньги и ценности откопали и сдали по описи. Ни наград, ни репрессий не последовало – люди просто выполнили свой долг, какие могут быть вопросы? Вот эта неприметность, неказистость подвига, похоже, и заставила Полевого придумать историю с переходом фронта.

После освобождения Виноградов ушел на фронт, выжил, а когда вернулся домой после Победы, снова работать в Госбанк не пошел. Ну вас нафиг, очень уж нервная у вас работа! Устроился работать лесником, благо опыта после зимовки в лесу хватало.

А Мария Соловьева так всю жизнь и проработала в Емельяновском отделении, лишь ближе к пенсии перевелась ревизором Госбанка в Калинин. После выхода романа Полевого вышла пара газетных заметок об этом случае, а потом как-то все забылось.

Показательно, что единственная оставшаяся память сегодня – это посвященный событию стенд в музее Тверского отделения Центробанка. И то сказать – сопоставимые по масштабу примеры "корпоративной лояльности" не сразу и вспомнишь.

И последнее. Одна из немногих найденных мною заметок называлась "В стране забытых героев".

Не поспоришь.

Когда белые воевали с красными. Плечом к плечу

Доля историка весьма незавидна. Историк в жизни – это как гинеколог в стриптиз-баре: всем весело и интересно, а он скучает. Он все это видел уже стопицот раз и заранее знает, чем все закончится.

Не верите? Ну послушайте одну историю.

Однажды в непосредственной близости от границ России случилась серьезная неприятность. Народ одной соседней страны, доведенный до предпоследней степени нищеты и озлобленный сверх всякой меры коррумпированностью власти, устроил мятеж и эту самую злочинную владу отправил к той самой матери.

И все бы ничего, можно только порадоваться за несчастных людей, вот только мятеж восставших носил ярко выраженный националистический характер. Как следствие – досталось не только вполне заработавшей пинка под зад власти, но и начались весьма ощутимые наезды на всех остальных, повинных только в том, что они были другой национальности и не разделяли бурной радости по поводу нации, которая наконец-то превыше всего.

На несчастье восставших, в стране этой проживало довольно много русских, причем многие – с военной профессией и армейским боевым опытом. Как только начались погромы, русские, которые до этого в основном просто мирно трудились, взялись за оружие и начали создавать отряды самообороны. Недобитые остатки прежнего режима охотно помогали взявшимся за оружие «ополченцам» – прежде всего оружием, продуктами и деньгами.

Вскоре у ополченцев выделилось несколько весьма боеспособных отрядов численностью в 2-3 сотни человек, возглавляемых лихими «полевыми командирами». Особенно гремела слава о подвигах отряда, возглавляемого полковником П., прошедшим не одну войну. Именно он малыми силами творил чудеса, отбивая у националистов даже города. Сам полковник в донесениях был лаконичен: «Чтобы спасти себя и … население от поголовного истребления, мы решились. Был выбран подходящий момент… после короткого боя город остался за нами».

Именно полковник П. и стал сначала неформальным, а потом и признанным вождем восставших русских. Мало помалу разрозненные поначалу отряды объединились в единое воинское соединение численностью около 2 тыс. человек, во главе которого и стал П., авторитет которого был непререкаемым.

И все бы хорошо, но националисты располагали несравнимо большей и людской, и финансовой, и военной базой. Поэтому, несмотря на все успехи ополчения, их теснили все сильнее и сильнее. Это, собственно, непреложный закон войны – арифметика бьет любые подвиги. Если у одних база – тысячи, а у вторых – миллионы, вторые всегда выиграют. Судьба сопротивления, казалось, была решена, но тут вмешалась Россия.

Вмешалась, конечно же, не из-за любви к убиваемым соплеменникам. Политикам эмоции противопоказаны, политика – это всегда и исключительно расчет. Только бездушное «Что нам выгоднее и как этого добиться оптимальным способом» – и ничего другого. И это хорошо, потому что как только в политике появляются эмоции и чувства, заканчивается это всегда одинаково.

Большой кровью.

Так вот, на счастье сопротивлявшихся русских, международный расклад был в их пользу. Дело в том, что за спиной свергнувших режим националистов стояли государства, явно враждебные России – помощь оружием и инструкторами они оказывали практически открыто. Враждебное государство у своих границ – это последнее, что было нужно России. Кроме того, националистические идеи, исповедовавшиеся восставшими, вполне могли перекинутся и на российские пограничные области – материала, который мог стать для них питательной средой, в российском пограничье хватало.

Но была существенная проблема – пока в России мялись и не могли принять решения, процесс зашел уже очень далеко. Купировать болезнь можно было только радикальными методами – и на них пошли.

Однажды ночью границу перешли кадровые части российской армии – причем не с винтовками, а с военной техникой. Только знаки принадлежности к вооруженным силам на танках, бронетехнике и самолетах были тщательно закрашены. Солдаты и офицеры были переодеты в форму русского ополчения, им было запрещено при любых обстоятельствах признаваться, что они кадровые военные иностранной державы, перед участием в операции они дали подписку о неразглашении сроком действия в пятьдесят лет.

Дальше, я думаю, понятно. Против кадровых частей никаких шансов у националистов не было, и они начали терпеть поражение за поражением. Иностранные державы подняли вой, но поскольку никаких явных доказательств участия российской армии в конфликте не было, а российский МИД стоял насмерть, отрицая все и вся, то никаких серьезных последствий не возникло.

Под угрозой полного военного разгрома националистов боевые действия были приостановлены, и конфликт завершился так, как всегда завершаются подобные конфликты – «большие пацаны» принялись втихую разруливать ситуацию, отчаянно при этом торгуясь. Российские войска и армейская техника так же тихо были выведены, остались только засекреченные инструктора, работавшие под чужими именами.

Да, совсем забыл – накануне ввода войск полковник П. был снят со всех постов и заменен куда более управляемым полковником Б. Восставшие русские ополченцы влились в ряды невесть откуда взявшейся армии и бились плечом к плечу с российскими военными. Ничего удивительного – когда начинается серьезная игра, время идеалистов заканчивается, большая политика невозможна без надежного управления.

Вот, собственно, и вся история. Что-то знакомое, не правда ли?

Вот только дело происходило в 1931 году, когда в Синьцзяне вспыхнуло антикитайское восстание уйгуров под предводительством генерала Ма Чжунина.

Русские ополченцы – это ушедшие после Гражданской войны в Китай семиреченские и уральские казаки, в том числе дутовцы и анненковцы. Именно они, не первое десятилетие мирно хозяйствовавшие в Восточном Туркестане, взялись за оружие, когда погромы перекинулись с китайцев на русских. Уйгуров поддерживали Великобритания с Японией, и именно нежеланием иметь на границе еще одно враждебное марионеточное государство по типу Маньчжоу-Го и объясняется вмешательство России.

Полковник П. – это полковник Павел Петрович Папенгут, белогвардейский офицер, участник Гражданской войны, главные свои воинские подвиги совершивший на китайской земле.

И, да, это был, наверное, единственный случай в нашей истории, когда «красные» и «белые» плечом к плечу сражались на одной стороне, и даже были одеты в одну и ту же военную форму. Более того – "чтобы никто не догадался", советский контингент использовал дореволюционную систему званий. "Господин штабс-капитан ОГПУ" и "товарищ поручик РККА" – эти дикие, казалось бы, словосочетания были реальностью.

При чтении иных документов даже и не знаешь – смеяться или плакать. Вот выдержка из документов по 171-му отдельному батальону войск НКВД, который охранял в Синцзяне авиазавод:

"На политических занятиях в роте групповод занятий поручик Волков (ЫЫЫ!), проводя рассказ "Гражданская война и создание Красной Армии" не подготовил карту, не указал всех направлений наступления белогвардейцев и интервентов на Советскую Республику. Кроме этого поручик Волков недостаточно знал места основных побед Красной Армии над белогвардейцами, не упомянул о зверином облике белого офицерства и их зверствах по отношению к рабочим и крестьянам". (РГВА Ф. 38447 Оп.1 Д.5 Л.15).

Но вернемся к "дутовцам". Бывших белогвардейцев никто не преследовал, скорее наоборот – участникам боевых действий в Синьцзяне была обещана либо полная амнистия и возвращение на Родину, либо предоставление обширных земельных участков на неосвоенных территориях Восточного Туркестана. Однако руководство "точечно" проредили. Вот еще один снимок:

1926 г., Китай, празднование Троицы эмигрировавшими казаками. Мужчина справа, держащий в руках скрипку – Калачев Григорий Иванович, бывший военный чиновник, после отставки арендовал водяную мельницу у богатого уйгура, в запрудах разводил рыбу. Жил достаточно зажиточно. Мужчина по центру снизу в полулежащем положении третий справа – Могутнов Иван Максимович с верхнего снимка, последний адъютант Дутова. Был арестован людьми в гражданской одежде. Ими же был арестован Калачев Григорий Иванович. И тот, и другой исчезли бесследно. Впоследствии при переезде в Советский Союз их женами были уничтожены все фотографии мужей в форме со знаками отличия. По общему мнению, оба были "зачищены" как люди Папенгута.

Растущее влияние полковника, безоговорочный военный авторитет и неуправляемость не устраивали ни советских представителей, ни китайцев. По согласованию с советским генеральным консулом в Восточном Туркестане Апресовым, прибывшим в Синьцзян в декабре 1933 года, полковник Папенгут, занимавший твердую антисоветскую позицию, 10 декабря был отстранен от командования, арестован и расстрелян номинально китайским, а де-факто вполне самостийным правителем Синьцзяна Шэн Шицаем . Ему было 39 лет.

Командующим русскими частями был назначен полковник царской армии Бектеев, вскоре получивший чин генерал-лейтенанта армии Синьцзяна и круглую сумму «неподотчета» для содержания русских полков. Военным советником к нему был приставлен товарищ Фу Дзи Хуй − под этим неблагозвучным для русского человека именем скрывался советский военный советник, будущий маршал бронетанковых войск и дважды Герой Советского Союза Павел Семенович Рыбалко.

И, самое примечательное, никаких волнений в рядах белогвардейских «ополченцев» не случилось – в точности, как и на нашей памяти.

Морали в конце не будет, вы взрослые люди, выводы делайте сами.

Скажу только одно – политика честной и простой не бывает никогда. Это всегда, по определению, очень грязное и многослойное явление. Все подводные камни тех или иных решений и действий исследователям не удается вычленить даже много десятилетий спустя, когда уже и секретные документы становятся доступны.

Вы скажете мне – ну ладно, вам, историкам, хорошо, вы это изучали и знаете. А нам, простым людям, что делать, как понять – что вообще происходит, где нам правду говорят, а где нагло врут?

На это есть простой и безошибочный принцип. Как только вам начинают предлагать объяснения, где все просто и понятно, где одни черные, а другие белые, это значит только одно – вас разводят.

Не ведитесь.