Умолчания

Огромный серебряный шар

Огромный серебряный шар

Недвижно парит

Над штилевым морем в полдень

Лесной родник

Пульсирует мягко

Словно сердце земли

В сумерках на альпийском лугу

Пламя костра вытягивается кверху

Легко и беззвучно.

Люди вокруг в свободных и мягких позах

Они безоружны и молчаливы.

Серебро стекает между пальцев

Серебро стекает между пальцев,

Серебро торопится с ладони

В белые пески песок струится,

Обгоняя мигов вереницу.

Корчится шагреневая кожа,

Обгоняя мигов вереницу.

Лето истлевает в небе мглистом

Отлетает птицей серебристой.

Ворох истлевающих мгновений

В воздухе вчерашние легенды

Выплыви из бренности и тленья

Лебедем, молением, оленем.

Истлевает лето листопадом,

Корчится шагреневым асфальтом,

Хочется застыть в реке мгновений

Лебедем, молением, оленем…

Какую звёздочку несу я

Какую звёздочку несу я

Угаснувшую иль святую?

Какую звёздочку несу

За пазухой в ночном лесу?

Скользя, кружа и куролеся

Чем вынесен на редколесье?

А что успел – какой ценой?

Какие крылья надо мной?

Уходи, ускользни, улети

Уходи, ускользни, улети.

Только звёзды – ориентир,

Только птицы и горы друзья –

Уходи от низин бытия.

Улетай с этих кладбищ и нор,

Не крадись меж могил словно тать.

Да проверь, изготовясь, летать,

Не под компас ли брошен топор

На секунды повёлся отсчёт.

Мёдом кровью ль эпоха течёт –

Без попутчиков, гидов и стай

К родникам, к родникам улетай.

Так пройди, не позарясь на прах,

Уходи светозарен и наг,

Не по тракту – всегда по тропе.

По струне, по лучу – по судьбе.

Задушенно, безумно, возбуждённо

Задушенно, безумно, возбуждённо

От морока убогого зверея

Клинки из ножен – рьяно, зачажённо…

А в небе зонтик реет, зонтик реет

Зелёный зонтик падает, колеблясь

Легко и плавно парашютом детским

Наивен и загадочен, как ребус…

Над каждым. Ежечасно. Повсеместно.

Когда луковица даёт зелёный росток

Когда луковица даёт зелёный росток –

Потрогай её – почувствуешь, что она одряхлела.

Когда росток вытянется в сильную зелёную стрелу,

Устремлённую к небесам –

Пощупай луковицу ещё раз – как она

            Слаба и дрябла.

Также и наши мамы.

Но не проросшие, сохранившие себя в сухости и тепле –

Упруги и сочны.

Бесплодное хорошо сохраняется,

Но отдавшее жизнь за други своя

Измочалено своею любовью.

Почерней от неблагодарности тот росток

Который посмеет упрекнуть свою луковицу

За невзрачный вид.

Человек, собрат мой

Человек, собрат мой,

Я пишу тебе письма

Стараясь не лгать,

Не выпячиваться в наставники

Или в гении.

Это ново, ибо я привык лгать

Ради удобств и избегая мордобитий.

Я стараюсь держать ум в тишине,

Чтоб он видел, а не строил свои

самоублажающие конструкции.

                                          И если увижу существенное –

                                          Могу сообщить тебе,

                                          Пока ты зачумлённо маешься

Для продолжения жизни и рода.

Высоцкий

Отжил, отворожил, отсуетился

И вышел весь.

Над колокольнями впотьмах прозолотился

Опальный крест.

Да полноте. Елей ли, колокольни

В такой судьбе,

Когда босым по иглам, по угольям

Как по траве.

Юродивым, да с каторжным прищуром –

Постов не блюл.

Спасибо, Господи, что певчий был кощунник

И не обрюзг.

Родился январскою ночью в пургу

Я за угол, а за углом стоит

Какой-то неказистый, странный видом.

Полузнакомый, или где-то видел?

И голосом знакомым говорит:

«Всегда январь, весь год один январь.

Промёрзло время на крещенской стуже.

Безумный Водолей всё льёт. Давно не лужи,

А гололёд. Буксует календарь.»

Он говорит (и голос так знаком):

Не поприще искать – а правду мерять.

Не брать советов, на слово не верить,

По игрищам безумным не скакать.

Весть год январь. И стужа у виска

Поёт весь год трубой заледенелой.

И тяжки праздники. И не даётся дело.

И жизнь промёрзла, как до дна река».

«Да, это так, я думаю, – да, так.

Крута судьба, как январи в Сибири.

Невидимо для глаз чужих крута,

Без даровых удач и изобилий.

Ни что задаром и за труд – пустяк.

Гора рождает мышь, огонь не греет.

Мороз в костях, и как свеча в горстях

Жизнь не горит, а мечется и тлеет».

Он отошёл, он за угол ушёл.

Я заглянул, а улица пустынна…

Кто этот призрак, пасынок, пустынник?

Не сам ли я назавтра здесь прошёл?

Свидетели

Ночами тени отрываются от ног

И сходятся за городом впотьмах

Подальше от вокзалов и дорого –

Судить о человеческих делах.

Ночами остывают зеркала,

Уходят отражения из них

Туда, где тени, изморось и мгла –

Судить о помышлениях людских.

Ведь отражения смотрят нам в глаза

И знают наши страхи мечты,

И часто расплываются в слезах,

И пристально вперяются в черты.

Калекою валяется в ногах,

Кривлякою гримасничает тень,

Запоминая каждый жест и шаг,

Запоминая каждый миг и день.

Им есть о чём судачить на ветру,

Как в кабаке шпикам и стукачам.

А утром мы включаемся в игру,

Не ведая, что ведомы теням.

Пойми, что ты один

Пойми, что ты один. Что ты ОДИН.

ЧТО ТЫ ОДИН. Что дружбы – это путы,

Хотя б шелковые. Что если ты любим,

То значит НУЖЕН ДЛЯ ЛЮБВИ кому-то

Пойми потребность женскую облечь,

Нет, ОБЛОЖИТЬ

заботой и раденьем.

И поглотить. Заспать. И придушить.

И обескрылить ересь вдохновенья.

Пойми, что «МЫ», «ЕДИНСТВО» и «ЛЮБЛЮ»

Немыслимы без «УДЕРЖАТЬ» и «СТИСНУТЬ».

Да, дом – бездомному. Да, пристань – кораблю.

Но клетка тоже дом. И якорь тоже пристань.

Мне стоит взалкать красоты

Мне стоит взалкать красоты –

Является быт окоселый

С каким-нибудь мелочным делом

В обличии святой простоты.

Мне стоит забыть маяту

И подлинность внятно услышать –

Встаёт маята на посту

И на ухо бдительно душит.

Встают суета с маятой,

Встают простота с пустотою

На смертный решительный бой

С прозреньем, гореньем, мечтою.

И где мне укрома искать

От их разъедающей нуди?

За жемчугом в полночь нырять?

В бездомье? В бессонье? В безлюдье?