Жизнь складывается из мелочей, так и эта книга, она сложилась, из коротких историй, выуженных из нашей жизни.
Небольшая история. Гроза.
Дон медленно плыл среди зелёных плавней и белых песков. Солнце припекало, приятно согревая кожу.
Они лежали на песчаной отмели, подставив свои тела под яркое июньское солнце. Слабый ветерок ласкал волосы, а маленькие песчинки сверкали на загорелой коже.
– Ой, смотри, Богомол.
– Ну-ка дай я его…
– Нет, не трогай его.
– Почему?
– Он за всех молится.
– Танька, ты, когда повзрослеешь?
– А тебе бы поумнеть не мешало. Двадцать скоро, а ты как был дураком, так и остался.
– Ах, я дурак, ну, держись.
– Славка нет. – Он поднял её и понёс к воде. Яркими брызгами радуга вспыхнула над ними. Окутывая их ореолом, как окутывают ореолом на иконах святых.
Уже потом когда вода стекала с волос, а они опять сидели на отмели она сказала.
– Я ж говорю дурак. Зачем было волосы мочить.
– Ну, прости. – Он обнял её.
– Слава нет.– Сказала Танька, поддаваясь его напору. Плавни качнулись и зашелестели, зелёной листвой.
Уже потом когда жара спала и тёплая июньская ночь забрызгала небо звёздами, они сидели на скамейке вдыхая запах ночных цветов. Она спросила.
– Слав, а ты меня любишь?
– Да.
– Что значит да?
– Ну, люблю.
– Слава я спрашиваю, ты меня, по настоящему, любишь?
– По самому настоящему.
– А ты хочешь, чтобы у нас появился маленький?
– Ты что залетела?
– Дурак, ты Славка. – Она отвернулась от него.
– Ну, прости, я подумал, может ты, беременна?
– Нет. А ты бы хотел?
– Не знаю.
– Что ты вообще знаешь? Я ж говорю, дурак ты ещё совсем. Ладно, иди домой. Я спать пойду, завтра вставать рано.
– Можно я останусь.
– Ага, сейчас отец проснётся он тебе останется.
– Ну, давай ещё посидим.
– Нет спать. Четвёртый час уже.
Солнце сверкало на спицах велосипеда. Славка катил по сухой колее, раскручивая педали и подпрыгивая на кочках. Возле Таниного двора он нажал на тормоз и резко повернул, подняв пыль задним колесом.
– Чё пылишь? – Спросил Танькин отец.
– Здравствуйте дядя Боря. Танька дома?
– Дома сейчас кликну. Мать, зови Таньку, полуночник явился.– Он вонзил топор в пень и пошёл к Славке. – Ну, че Славка, когда свадьбу будем играть.
– Так это, какую свадьбу, дядя Борь?
– Как, какую? Ты мне это, того, не увиливай. Кто с Танькой до утра просиживает? Вон весь сенник помяли, думаешь, я не знаю.
– Так мы это, ничего дурного.
– Ладно, заливать то. Я ещё из ума не выжил.
Калитка скрипнула, вышла Танька.
– Привет. Чего тебе?
– Так зашёл.
– Ишь ты, так он зашёл. Купец за товаром пришёл.
– Папа хватит уже.
– Тоже мне хватит. Смотрите, у меня как бы поздно не было. – Мать со двора. – Че, ты к детям привязался старый, без тебя разберутся. Марш домой дрова вон не колоты. – Я все вижу. – Сказал Танькин отец, и нехотя пошёл на двор. – А что мать, может мне, помощник нужен. Вот был бы зять сейчас бы, в миг, дрова накололи.
– Пойдём на реку? – Спросил Славка.
– А ты что не на работе?
– Да у меня трактор сломался, а запчасть только завтра привезут. Я отгул взял.
– Ладно, сейчас. Мам я на реку схожу.
– А борщ кто будет варить?
– Так суп же ещё есть.
– Какой суп его уже жмых доедает. Вон, аж за ушами, трещит.
– Ладно, я быстро, приду и сварю.
– Иди, что с тобой делать. Смотрите, гроза будет.
–Да какая гроза, на небе ни облачка.
Они шли вдоль реки. Ноги погружались в горячий песок. Песок просачивался сквозь пальцы, приятно обжигая их. Вода сверкала на солнце, покачивая белые кувшинки.
– Смотри, там в дали. Небо как будто соединяется с землёй. Видишь?
– Ну…
– А как ты думаешь, что там, за той линией?
– Трасса.
– Я не об этом. Что там за трассой.
– А, в этом году кукурузу посадили, а в прошлом подсолнечник сеяли. Но его по краю проезжающие поломали.
– Славка, ну какой же ты, ну хорошо, трасса вот она, уходит туда вдаль, и теряется за линией горизонта.
– Нигде она не теряется. В город она приходит.
– Ну, вот смотри. Мы с тобой идём, а река тоже течёт. Откуда она течёт, куда и где она протекала, разве не интересно?
– Ну, это я знаю, нам в школе рассказывали. Дон берет своё начало с ручья Урванка. Дон это большая судоходная река…
– Я не про это.
– Ну, а что ещё?
– Я не про это, я вообще о реке, о том, что вокруг.
– А у меня, дядя по дону баржу водит. Он меня как то в рейс брал. Знаешь как классно. Плывёшь себе, а вокруг разные берега станицы, а ещё там готовили вкусные макароны по-флотски.
– Ну, вот видишь как интересно. Разве тебе не хотелось бы узнать, что там дальше. Пройти по реке до конца, увидеть все своими глазами?
– Я тракторист, я работаю на земле. Зачем мне это?
– Ладно, проехали.
Маленький, зелёный богомол, сложив лапки на груди, покачивался на тонком стебельке.
– Смотри, он как будто молиться.
– Чуманеет он от жары, а не молится.
– Нет, смотри, он лапки сложил и покачивается в такт молитве. А если прислушаться, слышишь?
– Что?
– Музыка такая напевная тягучая…
– То у меня в животе урчит…
– Дурак, ты Славка.
– Чё дурак то, после купания знаешь, как есть хочется.
– Банан будешь?
– Не, я борща хочу.
– Нет борща, не наварила ещё.
– Ну, я ж не в претензии, я так просто сказал.
Свежий ветерок прошелестел листвой и пропал.
– Слав, а ты думал, как мы с тобой жить будет.
– Известное дело, хорошо. Дом поставим, детей нарожаем.
– Детей это хорошо. А что мы делать с тобой будем?
– Ну, так ведь, это разное. – И Славка потянулся к ней.
– Нет, я не про это. Я вообще, о жизни.
– Жизнь длинная разберёмся.
– Да разберёмся. – Снова пролетел ветерок и сорвал стрекозу с камыша. – Слав, а если не разберёмся?
– Тань, ты сегодня какая то странная. Я тебе говорю, что я разберусь.
– Да уж, ты разберёшься?
– А что это значит: « Да уж» Ты, что мне не веришь. Я между прочим, когда к тебе этот студент лип разобрался.
– Да разобрался. Кулаками махать ты горазд. Но ведь на кулаках жизнь не построишь.
– А на чем её построишь? Ты если говоришь, говори прямо. А то ходишь кругами, как будто я дурак, а ты тут одна умная.
Ветер пронёсся по дороге, поднимая клубы пыли. Небо заволокло тучами.
– Хочешь прямо. Хорошо. Скажи, ты, когда хоть раз, думал, о чем ни будь, кроме как пожрать, поспать и заняться сексом?
– Думал. Распредвал на тракторе полетел, а у меня работы не меряно. А ты тут ещё со своими заворотами. Голова от них уже пухнет.
Сверкнула молния. Гром прокатился по небу и затих как заглохший трактор. Первые, большие капли ударились о землю поднимая пыль. Скоро их стало много, и они захлестали по земле, превращая её в чёрную, скользкую жижу.
– Да ты кроме своего трактора не видишь ни чего. Все, что ты видишь вокруг себя это борщ, секс и этот твой как его вал.
Как можно жить в машинном масле, кукурузе и подсолнечнике. Я когда обо всем этом думаю, то понимаю, что жить в этом не смогу.
– Ну да конечно тебе бы лучше было бы со студентом. И что я дурак, помешал вам.
– Может быть и лучше, может быть, и надо было с ним.
– Ну, так скатертью дорога.
– Ну и пока. – Она повернулась, но ноги поехали по чёрной жиже, и Танька упала в лужу.
– Давай помогу. – Он протянул ей руку.
– Не надо, я останусь здесь, простыну и умру на дороге. – Славка попытался её поднять, но сам растянулся в грязи. Он лежал с черным от грязи лицом и только белки его глаз сверкали как у негра. Танька рассмеялась.
– Не смешно. Он попытался встать и снова упал. – Танька покатилась от смеха. Она смеялась, а Славка все пытался встать, но снова падал. Вдруг она перестала смеяться, посмотрела на Славку и сказала – Знаешь, я беременна. Славка застыл, лицо его вытянулось, глаза некоторое время выражали недоумение. Пока, наконец, осознание произошедшего события, не дошло до него.
– Так, что ж ты тут разлеглась. Тебе ж нельзя. – Он встал, поднял её на руки и понёс по раскисшей от дождя дороге. – Ты главное, это, не простынь. А я если хочешь, к дядьке на буксир пойду. Будем плавать, где хочешь.
– Кем же ты будешь там?
– Так ведь, у буксира тоже мотор есть. Буду мотористом. Знаешь, когда мотор заведёшь, он начинает с тобой разговаривать. Если он работает ровно, это значит все хорошо, и он тебе говорит спасибо. Ну, а если с перебоями, то, что то не ладно, и нужно его лечить. Да мало ли он ещё, чего говорит, только вот не все слышат.
– Какой ты у меня тонко чувствующий. – И она прижалась к его колючей щеке.
Родя.
Дождь, крупными каплями падал на землю, разлетаясь мелкими брызгами. Родя стоял под дождём. Втянув шею и подняв плечи, он морщился от воды. Она ручьями, бежала, за воротник. Дождь усиливался, а Родя стоял без движения. На балкон вышла соседка.
– Родя, милый, иди домой. Не смеши людей. – Родя не шевелился. – Родя я до тебя обращаюсь. А если я до тебя обращаюсь, значит, имею, что тебе сказать. Так вот я тебе говорю, Родя иди домой.
– Да оставь ты его в покое. – Сказал муж соседки. – Пусть стоит, если ему так хочется. Может уже заболеет, и одним дураком будет меньше в нашем дворе. – Дверь захлопнулась, и соседка исчезла за занавеской. Родя остался стоять.
Темнело. В окнах загорался свет. В окне на втором этаже свет не зажигали, но Родя знал, что она там. Иногда ему казалась, что стройный силуэт стоит за занавеской, но сказать с уверенностью было нельзя. Может быть просто ему хотелось, что бы она там стояла.
– Родя – Снова высунулась соседка – Если ты сейчас же не снимешься с якоря, я вызову стражей порядка. И остаток ночи ты простоишь в обезьяннике.
– Родя – Выглянул сосед – Я тебя умаляю, канай отсюда подобру-поздорову. Потому, что если моя Рая будет так волноваться из-за тебя, клянусь, я что ни будь, с тобой сделаю.
– Слушайте, многоуважаемые вы мои. Из окна высунулся ещё один сосед. – Дайте вы мне уже спать.
– Ой, ты, боже мой. – Ответил муж соседки. – Да на шо вам спать. Вы и так скоро уснёте вечным сном.
– И вам того желаю. Но все-таки, согласитесь, каждый человек имеет право на отдых. Даже такой как вы.
– Я разве я против. Да, этот Ромео торчит посреди двора как заноза, в заднице моей…
– Шо ты там такое сейчас сказал? – Переспросила Рая.
– Дорогая моя, я сказал, что он торчит как заноза в заднице всего Евросоюза.
– А что он там торчит?
– А я знаю.
– С Галкой они поругались. Вот и стоит. Она его видеть не хочет. – Ответил сосед.
– Нет, ну вы посмотрите. Они имеют между собой противоречия, а весь двор не может уснуть. Если так будет продолжаться и дальше, то мы все скоро будем иметь счастье жить в дурдоме.
– Мы итак имеем счастье жить в дурдоме.
– Я бы просил вас не обобщать свои ощущения.
– А я когда вижу вас и не думаю ничего обобщать.
– Так. Все. Прекратили, а то мне придётся поговорить, с вами обоими, и тогда мало никому не покажется.
– Слушайте, Галя. – Сказала Рая.
– Да, до неё надо громче кричать. Давайте-ка разом все.
– Галя, Галя. – В окне вспыхнул свет.
– Галя я знаю, вы меня слышите. Я вас умоляю, прости вы этого идиота. Он уже во всем, раскаялся. А то схватит воспаление и отправиться туда, куда нам всем не хочется торопиться. А? Галя. Родя все понял и больше так не будет. Родя скажи, что ты так больше не будешь. Галя, Родя говорит, что не будет.
Окно открылось, Галя посмотрела на Родю. Родя стоял, опустив глаза и казалось, не видел ничего, кроме пузырей, взбиваемых крупными каплями. – Родя – Сказала Галя – Иди домой. – Родя качнулся, и пошёл к подъезду.
Дождь закончился. Свет в окнах погас. Двор уснул под звуки цикад
Недоразумение.
Она была женщина крупная, если не сказать полная, а он же напротив, маленький и щуплый. Он стоял у калитки с рюкзачком и букетом цветов. Она осмотрела его с головы до ног и сказала – Это вы, что ли Кирилл?
– Я.
– Ну, входите Кирилл – Он шагнул к калитке и наступил в коровью лепёшку – Вот недоразумение – проворчала она. Он посмотрел на свой ботинок – Вон вытрите об траву – Он обтёр ботинок и вошёл в дом.
– Садитесь за стол. Чаю попьём. Чай пьёте?
– Да.
– Это хорошо. А водку?
– Нет.
– Вот это я уважаю, а то сразу отворот поворот. Я этого не люблю.
– И я тоже не люблю.
– Как же ты решился?
– Что, решился?
– Приехать, решился. Не многие решаются.
– А я такой, я смелый. Я вас как в первый раз увидел, ну ваше фото, так всё, сразу влюбился.
– Ну, так прям и сразу?
– Сразу – Она налила чай и подала ему стакан – Это ж, что ж, думаю я, такая женщина и одна, не порядок. Как же она без крепкого мужского плеча. Да в такой глухомани.
– Ну, простите, какая ж это глухомань, до города полчаса на автобусе.
– Ну, так я и говорю, город рядом, а съездить не с кем.
– Ну, почему ж не с кем у меня соседи хорошие.
– Вот и я говорю, соседи хорошие, город рядом. Зачем же вы объявление о знакомстве подавали?
– Ну, так ведь хочется человека рядом, родного, хорошего, чтоб как, за каменной стеной. Настоящего мужчину. Вы меня понимаете.
– А как же, это вы в самую точку. Я для вас буду как крепость, как форд пост – Он стукнул кулаком по столу, стакан упал и чай пролился ему на штаны. Он закричал, вскочил на стул.
– Снимайте скорее штаны – Он спустил штаны, она закрыла лицо руками – Ой нет. Нет. Не снимайте – Он натянул опять штаны – Вы это сметанкой, сметанкой – И она подала ему упаковку со сметаной. Он выдавил в штаны всю сметану.
Погасив пожар, он успокоился.
– Это ж надо такая неприятность.
– Ничего до свадьбы заживёт – Сказал он и посмотрел на неё. Она улыбнулась.
– Должно зажить. А то какая ж это будет свадьба.
– Это точно.
Вечер смотрел в окна и манил их свежей прохладой.
– А пойдёмте в сад. Там так хорошо.
– А вы знаете, я с вами хоть на край света. Мне с вами все хорошо.
– Они вышли в сад и сели на скамейку.
– Вы любите природу? – Спросила она.
– Обожаю.
– А ночную прохладу, луну? – Она вздохнула полной грудью и прямо перед его носом, поднялись два больших полуовала сверкающие своей белизной в лунном свете.
– Если сказать честно, то очень люблю особенно лу… лу… луны. Когда они… он очертил в воздухе две окружности.
– Это вы сейчас на, что намекаете?
– На луны…
– Это, какие такие луны? Я женщина порядочная и такого к себе отношения не потерплю. Я за это, вот видел – И она скрутила перед его носом огромный кулак. Кулак был большой и тяжёлый.
– Что вы я и не думал, так просто к слову пришлось.
– А вы следите за словами, что б ни приходилось.
– Теперь буду следить.
– То-то. Ладно, вы не бойтесь это у меня юмор такой.
Она откинулась на спинку скамейки и потянулась.
– Господи, какая благодать.
– Да. – Согласился он.
– Чувствуете, какая свежесть?
– Да.
Какие запахи?
– Да.
– Сядьте ком не ближе – Он подвинулся к ней – А это небо, до него можно достать рукой. Вы ощущаете эту близость – Последние слова она прошептала ему на ухо, касаясь его мочки горячими губами.
– Да.
– Что вы раздакались? Да, да… Мне холодно, накройте меня пледом.
– А где его взять?
– Вы мужчина или что? В доме на стуле.
– Да, то есть, нет, я сейчас – И он ушёл в дом.
– Господи, что ж мужики то такие пошли. Никакого понимания. Как будто перед ним не женщина. А пустое место. Ну, где вы там пропали?
– Я в доме – Послышался звон разбитой посуды.
– Ну, то, что вы в доме это я уже слышу. А вот, что вы там расколотили, это я даже представить себе боюсь.
– Нашёл. Несу.
– Ну, слава богу, хоть с этим справился.
– Вот – Он вышел во двор, держа в руках банное полотенце.
– Что это вы мне несёте?
– Плед.
– А вы плед от банного полотенца отличить не можете?
– Простите, там было темно, и я взял первое, что попало мне под руку.
– Хорошо, что это ещё был не утюг.
– А, утюга там не было.
– Ну, слава богу, а то бы вы притащили и его.
– А, что нужно было…
– Нет. Давайте сюда уж полотенце.
– Ни как не привыкну к вашему чувству юмора.
– А я никак не привыкну, что все время с вами шучу. Ладно, садитесь уже.
– Ага.
– А, что вы там расколотили?
– Не знаю, там темно, что то упало, когда я искал выключатель.
– Твою мать, праздничный сервис.
– Я все возмещу.
– Да сидите уж.
– Сижу.
– А что вы сидите?
– А что встать?
– Да куда вставать? Вы вот, что. Делайте уже, что ни будь. А то я вам этот сервис никогда не прощу.
– А что делать?
– Господи. Обнимите меня для начала.
– А, что так можно?
– Ну не так что бы очень…
– Хорошо я не буду.
– Да обнимайте уже… – И она положила его руку к себе на плечи.
Они сидели в обнимку, на небе появились первые звезды.
– Господи, красота, то какая. – Сказала она.
– Да.
– Что да?
– То есть, нет. Я хотел сказать красиво тут у вас.
– А у вас?
– Что у нас?
– Это я вас спрашиваю, что у вас?
– А у нас? У нас тоже красиво.
– Да?
– Но, не так как у вас.
– Ну, прижмите меня крепче. Ну. Да, что вы все время ёрзаете. Точно у вас шило в одном месте.
– Нет, никак нет шила.
– А что тогда?
– Я в туалет хочу.
– Тьфу, ты господи, ну идите. Только свет не включайте.
– Ага, я мигом – Убегает. И тут же возвращается – А как же я это, без света то?
– А черт, действительно, без света я вас никак туда пустить не могу.
– А что ж делать то мне – Он мялся, сводя ноги.
– А вы давайте вон туда, в кустики.
– Ага, я сейчас я мигом.
– Да уж не торопись, я подожду – Он скрылся в темноте. Через мгновение раздался крик.
– Помогите.
– Что случилось?
– Он меня держит.
– Кто держит?
– Куст.
– Какой куст?
– Не знаю, а нет, знаю это ежевика.
– А что ж вас в ежевику понесло?
– Да тут темно было.
– Ну, выходите уже оттуда.
– Я не могу, он мне тут все разодрал. Я истекаю кровью. Спасите меня.
Через полчаса его увезла скорая.
– Вот недоразумение – Думала она, глядя как исчезают в темноте огни скорой помощи
Простая история.
Дорога шла мимо спелой пшеницы, и утопала в бескрайних жёлтых полях. Серые, потрескавшиеся комья земли, были пронизаны сухими тонкими стебельками. Тёмные трещины тянулись вдоль дороги, расходясь на маленькие, сухие ручейки, наполненные пылью. Весь в масленых пятнах и насквозь пропавший соляркой, трактор стоял посреди дороги, уткнувшись, ржавым капотом в канаву, заросшую тёмно-зелёной травой. Лёшка сидел под деревом, жевал зелёный стебель, смотрел на белые облака, бегущие по синему бескрайнему небу. И думал – Вот они белые, чистые бегут себе по небу и ни что их не беспокоит. А человеческая жизнь как земля, сначала она сырая, наполненная влагой, и пронизанная множеством жизней. Больших и малых. А потом, пройдут годы, и станет она как эти сухие комья, потрескавшиеся и не нечто не годные. – Лешка посмотрел на трактор. – Или вон как этот трактор, отбегал своё и умер, прям как человек. Так и я когда-нибудь. А что останется? Ничего. Всё тлен. Впрочем, если, к примеру, жениться, детей завести. Тогда память обо мне в детях жить будет. Меня уже не будет, а всякий на детей посмотрит и скажет это Алексича, сразу видно. А потом на внуков перейдёт, на правнуков, и так далее. Пройдут десятилетия, а какой-нибудь праправнук будет говорить, что, дескать, жил на земле Алексей прародитель наш, великий был человек. Да, сильно и благородно. Даже гордость чувствую за себя. Дело за малым невесту нужно хорошую, что бы ни было мучительно больно за неверно сделанный выбор.
Из-за пригорка выскочила серая нива, и, оставляя за собой клуб пыли, помчалась к трактору. Она затормозила возле трактора. Дверь открылась, и, из машины вышел председатель.
– Ты что тут прохлаждаешься?
– А шо?
– Тебя люди ждут.
– Подождут.
– Что значит подождут.
– А то и значит, что отбегалась моя коняга. Всё конец ей. – Он кивнул на трактор.
– Что такое?
– Заклинило. Всё. Nil permanet sub sole. Что значит, ничто не вечно под солнцем.
– Ты мне ещё тут пофилософствуй. Я разберусь.– Он хлопнул дверью, и нива понеслась назад.
– Разбирайся. – Алексей сплюнул, и растянулся на зелёном ковре. – Вот бы сейчас на речку, искупнуться, да с удочкой посидеть. Или раков надрать. А вечерком за пивком смотаться – Он посмотрел на свой трактор. – Впрочем, мотаться теперь уже не на чем. Он с тоской посмотрел туда, где синяя река спокойно текла, огибая серое здание фермы. А ведь Машка сейчас там, на ферме. И что вчера вечером артачилась? Играет со мной. Как кошка с мышкой. Ну, ничего я тоже не лыком шит. Со мной не забалуешь. Эх, сейчас бы молочка свежего. Да на речку с Машкой. Так нет же, сиди тут, жди, пока буксир пришлют. – И он с грустью посмотрел на трактор. – А с другой стороны, сейчас все трактора в поле. Раньше пяти и ждать нечего. А если тут оврагом пройти, так я там, через полчаса буду. – Лёшка встал и зашагал к оврагу. Тропинка провела его через овраг и вывела к ферме. Он вошёл в здание. Там было пусто и прохладно. Пахло навозом. Он прошёл к подсобному помещению и открыл дверь. За широким столом сидели девчата.
– Ой, Машка, глянь, тракторист твой пришёл. – Рыжая, девчонка, усыпанная веснушками, посмотрела на Лёшку.
– Маша, выть ко мне. – Она встала и пошла к нему.
– Что тебе?
– Молока хочу.
– Тебе тут что? Супермаркет?
– Тебе жалко, что ли? – Он съёжился как воробей.
Ладно, сейчас. Я себе оставляла. А так-то уже всё молоко вывезли. Раньше надо было. – Она ушла. Девчата смотрели на него и шептались.
– Лёш, иди к нам, мы тебе другую девку найдём, получше Машки.
– Ой, девочки, что вы Машка его крепко привязала, вон он как бычок на привязи за нею ходит. М-м-м дай Машка молочка.– Они рассмеялись, а Лёшка отвернулся.
– Хватит вам, смущать парня – Сказала Машка – Своих парней, заведите и смущайте.
– Ишь ты заступница, забирай своего Лёшку, да держи крепче, а то уведём.
– На, пей. – Лёшка пил молоко. Оно текло по губам, капая на майку.
– Ой, ты господи, по усам текло, а в рот не попадало.
– Чего дразнишься? – Он отдал банку – Пойдём на речку, искупнёмся?
– Ты что, ошалел? – А, что?
– Всё равно ничего не делаешь.
– А ты, что не на тракторе?
– Он у меня в поле стал, не сдвинуть. А буксир раньше пяти не прийдёт.
– Хорошо. Тётя Нина, можно я на речку сбегаю, искупаюсь.
– Ох уж эти ваши купания, иди, только, что б к четырём была на месте.
– Хорошо.
Они шли зелёной тропой окружённые стрекочущим хором. Лёшка скинул обувь и пошёл босиком. Трава была упругая и нежная, она упиралась в ноги и ласково щекотала их. Прям как Машка – Подумал он и посмотрел на неё. – Такая же упрямая, и ласковая. Интересно, а какой Машка женой будет? – Он снова посмотрел на неё. Она повернулась к нему.
– Ну чего смотришь? Хочешь чего?
– Нет, так просто.
– Лёш, а ты зачем за мной бегаешь?
– Я не бегаю, ещё чего.
– А, чего ты по вечерам ко-мне таскаешься? Влюбился?
– Делать мне больше нечего. Мне если хочешь знать ещё не время об этом думать.
– Да я вижу, вон молоко на губах ещё не обсохло. – Она рассмеялась. – Дай оботру. Залился как поросёнок, а туда же рассуждает. Не вертись. А что тебе во мне совсем ничего не нравится?
– Почему совсем, у тебя руки нежные.
– А ещё?
– Ещё ты добрая.
– Это хорошо. А замуж меня возьмёшь?
– Что это вдруг?
– Да так ничего, шучу я. Ай да кто быстрее до того берега.
Они сбросили одежду и, разорвав голубую линию, захлопали руками по воде. Уже потом, когда вода успокоилась, и они лежали на песке. Лёшка спросил – Маш, а что для тебя, ну эта семейная жизнь?
– Это когда муж умный и красивый. Чтоб работящий был, не пустозвон какой. Любил бы меня, а я ему за это детишек бы нарожала.
– А за такого как я пошла бы?
– Я же сказала, что б умный был, а ты дурак ещё совсем.
– Что, сразу, дурак-то?
– Да ладно, шучу я. Пошла бы, если б позвал.
– А если я позову?
– А ты позови.
– Смотри, пацаны раков дерут. Пойдём и мы?
– Сейчас, я руки, а бы, куда не сую.
– А я пойду. Вечером раков наварим.
Лёшка вскочил и понёсся к реке. Стоя покалено в воде, мальчишки шарили руками под водой.
– Есть.
– Тащи.
– Ух ты здоровый какой. – Мальчишка махнул рукой, и рак шлёпнулся на траву. – Маш, иди, подбирай, а то расползутся. – Лёшка вытащил рака, и швырнул на берег.
– Аккуратнее смотри. Если нора пошла наверх, руку туда не суй.
– Знаем, учёные. – И ещё один усатый полетел в траву. Вскоре три десятка раков шевелились в густой траве.
– Лёшка, хватит. Мы в чём их нести будем?!
– Ага, последнего зацеплю, и всё.
Лёшка сунул руку, глина заскользила под его рукой, что то вывернулось, но Лёшка крепко ухватил его и вытащил из воды.
– Лёшка брось. – Закричала Машка.
– Тикай, закричали мальчишки и бросились бежать.
Лёшка стоял один по колено в воде и прямо перед собой держал маленькую, чёрную гадюку. Она извивалась в его руке и смотрела на него маленькими чёрными глазами. Раздвоенный язык ощупывал воздух, а Лёшка стоял как вкопанный, с бледным как простыня лицом.
– Брось. – Снова закричала Машка.
– Бросай – Кричали мальчишки.
– Лёшка вздрогнул, точно проснулся от сна. Бросил змею и побежал на берег. Машка обняла его. – Что ж ты у меня дурак-то такой? Что ж ты всякую дрянь, в руки берёшь?
– Я думал рак, скользко было, я ухватил, чтоб не увернулся, а то не рак.
– Не рак. Тоже мне раколов, сума с тобой сойдёшь.
– Скажи, а ты, правда, пойдёшь за меня? Если позову?
– Пойду, если позовёшь.
– Ну, тогда я зову.
– Пойдём уже, раколов.
Они шли, держась за руки, по серой, высохшей дороге, когда нива догнала их, и, подняв пыль остановилась.
– Папка. Ну и достанется нам сейчас.
– Это, что такое? Ты где должен был быть?
– Константин Степаныч…
– Я тебе дам Константин Степаныч. Тебя уже час буксир ждёт. Я все поля объездил, а ты тут с Машкой. Я тебя сейчас…
– Константин Степаныч…
– Папа, не надо.
– Я тебе дам не надо. – Константин Степаныч, вынул ремень, Лёшка пустился наутёк. Он бежал, петляя по спелой пшенице, Константин
Степаныч бежал за ним, махая ремнём и ругаясь. Вдруг Лёшка стал как вкопанный и в упор посмотрел на отца Машки. – Что? – Опешил Константин Степаныч.
– Я это, завтра к вам сватов зашлю.
– Что?
– Я говорю, завтра к вам сватов зашлю. – Константин Степаныч, подошёл к Лёшке и поправил воротник.
– Сватов?! Ну, что ж засылай. Там и поговорим. А сейчас марш, к трактору.
– Я мигом, только вы меня и видели. – И Лёшка рванул, отталкиваясь от земли, так будто хотел взлететь.
– А ты давай в машину. На ферму еду, отвезу.
Скоро дорога опустела. И только жёлтые колосья, налитые спелым зерном, тихо качались над серой, растрескавшейся землёй.