Loe raamatut: «Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов», lehekülg 22

Герман. Ты говорила мне именно об этом.

Варя. Нет, я не говорила тебе об этом. Ты сам давно думаешь об этом. Только боишься признаться себе в этом.

Герман. Нет.

Варя. Да.

Герман. Как бы там ни было, это было бы безответственным решением.

Варя. Безответственно, следовать чужим решениям, отказываясь от своего пути.

Герман. Ты рассуждаешь как Тоша.

Варя. Может быть. Но в данном случае, я считаю, что он прав.

Герман. Я не хочу тебя больше слушать. Спасибо за ужин.

Уходит. Тоша поёт.

 
Тучкою серой спустивши штаны
Дождик домой возвращался с войны.
Влаге небесной – навстречу стеля
Чудо колосья рождала земля
Землю зелёным укутав ковром
Сотканный плыл из колосьев паром.
В небе раскинув свои паруса
Звёзд удивлённых глядели глаза.
Плыли по небу, качаясь, мосты
Маем опившись, орали коты.
Где то в кустах пел и плакал рояль
Краской на холст, разливая печаль.
Жизни моей не затейливый круг
Нежно украшен цветами подруг
Вдруг загорелась на небе звезда
Может быть, та, что навеки моя.
 

Утро. Варя убирает со стола. Все разошлись. Входит Герман. Садиться за стол.

Варя. Доброе утро.

Герман. Доброе.

Варя. Ты сегодня не учишься?

Герман. Нет, решил прогулять.

Варя. Ты, и прогулять?! С чего это вдруг?

Герман. Так.

Варя. Ты не заболел? – Подходит к Герману. Трогает его лоб.

Герман. Нет. Просто решил воспользоваться твоим советом. – Закрывает глаза.

Варя. Я что советовала тебе прогуливать занятия?

Герман. Нет, я решил остановиться. Посмотреть туда ли я иду.

Варя. А… Дело хорошее. Главное не задерживаться. А то можно застрять.

Герман. Постараюсь не застрять. Скажи, а ты действительно считаешь, что из меня может получиться хороший скрипач?

Варя. Не знаю. Но я верю в тебя. Верю в твою звезду.

Герман. В мою, звезду? Знать бы, где она? И есть ли она вообще.

Варя. Есть. Нужно только её найти.

Герман. Ты мне поможешь её найти?

Варя. Постараюсь. Может, я здесь именно для этого.

Герман. Подержи меня за лоб. У тебя очень нежные ладони.

Варя. А у тебя красивый греческий лоб. – Прижимает его к себе, гладит по голове. – Затемнение.

Вечер. Квартира. Варя, Кристина.

Кристина. Ой, боюсь я, сейчас прийдёт так прогонит.

Варя. Ничего не прогонит. Ты ко мне пришла, а не к нему.

Кристина. А как же подарок?

Варя. Не заслужил ещё. Потом отдашь, когда ценить тебя начнёт. И вообще, за мужиками бегать нельзя. Они от этого раздуваются как пузыри. И купаются в своей самости. А прекрати обращать на него внимание, так он сразу сдуется и как щенок за тобой следом побежит.

Кристина. А как не побежит?

Варя. Побежит. Тут главное терпение. Как на рыбалке. Либо ты его, либо он тебя.

Кристина. Ой, не смогу я…

Варя. Сможешь. А если, что беги в туалет. Я сама всё сделаю.

Входит Тоша.

Тоша. Привет Кристин

Кристина. Привет, а я, это…

Варя. Она не к тебе пришла. Она ко мне пришла. Ах, Кристя, как я тебе завидую. Такой мужчина. Цветы, ресторан, поездка на острова. Так и до свадьбы не далеко. Кстати когда едете?

Кристина. Едем?

Варя (Делает ей знаки) Я приду проводить.

Кристина. Проводить?… Мне в туалет нужно. – Выбегает.

Варя. Бедняжка, совсем ей плохо.

Тоша. Что с ней?

Варя. А ты как думаешь. Кобель.

Тоша идёт к туалету. Становиться у дверей.

Тоша. Кристина. Кристина.

Кристина. Что?

Тоша. Тебе плохо?

Кристина. Мне хорошо. Отстань.

Тоша. Может тебе, чем ни-будь помочь.

Кристина. Чем?

Тоша. Ну, не знаю? Я могу, как то поучаствовать.

Кристина. В чём?

Тоша. Во всём.

Кристина. Ты, что совсем уже. Подержать меня, что ли хочешь?

Тоша. Ну, если нужно… – Дверь открывается. Кристина выходит.

Кристина. Не нужно. Сама справляюсь. Отстань.

Тоша. Хорошо. Я просто подумал…

Кристина. Думал бы меньше. – Уходит на кухню.

Варя. Ну что?

Кристина. Кажется, зацепило.

Варя. Теперь главное. Ни какого интереса к нему. Пусть помучается. – Входит Тоша. -Тоша, тебе чего.

Тоша. А я это, чаю хочу.

Варя. Ага. Ну, наливай. – Наливает. – Чего ещё?

Тоша. Я попью с вами?

Варя. Вообще-то, мы разговариваем.

Тоша. Хорошо, не буду мешать. – Уходит.

Варя. Тоша, чай возьми.

Тоша. Да. – Берёт чашку уходит.

Варя. И дверь закрой поплотнее.

Входит Миша. С пакетами. Он в хорошем настроении.

Миша. Кристина, Варя. С наступающим. – Обнимает их.

Варя. И тебя Миша.

Миша. Варя, звонил маме. Рассказал ей о твоей идеи. Перевести их сюда. Мама в восторге. Завтра еду смотреть квартиру. Если всё сложиться приедут после нового года.

Варя. Миша, ты молодец. Я горжусь тобой.

Миша. У меня тут шампанское, конфеты, давайте отметим.

Варя. Кристина, доставай бокалы.

Входит Герман. В руках ёлка.

Герман.

Герман. А вот, как говорится гвоздь программы.

Варя. Какая красавица.

Герман. Это ещё не всё. Внимание. Я бросил математический.

Варя. Что?

Миша. То-есть как это бросил?

Герман. Так. Начинаю новую жизнь. К чёрту математику. Буду поступать в консерваторию.

Варя. Это же отлично.

Входит Тоша.

Тоша. А можно мне с вами.

Герман. Входи собрат по искусству. Я теперь буду придерживаться твоей свободной концепции жизни.

Тоша. А я думаю от неё отойти.

Герман. Прекрасно. Давайте выпьем за свободу выбора.

Варя. Все к столу.

Тоша. Кристина, можно я с тобой сяду.

Кристина. Пьём за свободу выбора. Каждый сам выбирает, где ему сесть.

Тоша. Тогда я сяду рядом с тобой?

Кристина. Как хочешь.

Тоша. Кристина, у тебя всё в порядке?

Кристина. Да.

Тоша. Может тебе, что ни-будь нужно?

Кристина. Тоша, мне нужно, что бы ко мне не лезли с глупыми вопросами.

Тоша. Как скажешь, я не буду больше.

Кристина. Вот и хорошо.

Тоша. Кристина.

Кристина. Что-о-о…

Тоша. Если хочешь, я всегда буду рядом.

Кристина. Не хочу. Я хочу хотя бы в туалет ходить одна.

Тоша. Я не об этом.

Кристина. А о чём?

Тоша. Я тут подумал, и хотел бы, когда прийдёт время…

Кристина. Тоша, какое время? Куда прийдёт? Что ты несёшь?

Тоша. Ну, то самое, ты меня понимаешь?

Кристина. Тоша ты не заболел?

Тоша. Нет. Просто я хотел бы быть рядом, когда появиться малыш.

Кристина. Тоша, какой малыш?

Тоша. Наш с тобой.

Кристина. Наш с тобой!?

Тоша. Да.

Кристина. А с чего ты взял, что у нас с тобой, когда ни-будь появиться малыш?

Тоша. Ну, это… ты ведь в положении.

Кристина. Я!?

Тоша. Да.

Кристина. А почему ты решил, что я в положении.

Тоша. Ну, это… твоё самочувствие и походы в туалет…

Кристина. Тоша, самочувствие моё отличное. А в туалет женщина ходит, не только когда беременна. И переменна твоя ко мне, тоже теперь понятна. Думал, что я залетела. Так вот, я не залетела, понял? И ты теперь абсолютно свободен. Гуляй на все четыре стороны.

Тоша. Кристина.

Кристина. Что-о?

Тоша. Я так не могу.

Кристина. Что ты не можешь?

Тоша. Гулять.

Кристина. Но не гуляй. Что тебе нужно?

Тоша. Я тут подумал…

Кристина. Опять?!

Тоша. Когда думал, что ты в положении…

Кристина. Тоша, тебе нельзя много думать. Что ты там ещё себе надумал?

Тоша. Я подумал, то есть я не подумал. Я понял, что жить без тебя не могу.

Кристина. Что не можешь?

Тоша. Жить.

Кристина. Без меня?

Тоша. Без тебя.

Кристина. Совсем-совсем, не можешь?

Тоша. Совсем-совсем не могу.

Кристина. Ты мой зайчик. Иди ко мне.

Герман. Друзья, два часа до нового года. А у нас ёлка не наряжена.

Миша. Давайте нарядем, только у нас игрушек нет.

Кристина. Я могу сделать, нужны бумага и ножницы.

Герман. Бумаги у меня хоть завались. Вот стопка лекций по математики.

Тоша. Ура, у нас будет математическая ёлка.

Герман. Варя, я… знаешь, я так счастлив. – Берёт её за руки. – Я никогда так счастлив не был.

Варя. Будет ещё лучше, ты только верь.

Герман. Я люблю тебя. – Она обнимает его. – Звонок в дверь.

Варя. Я открою. – Открывает дверь. На пороге разносчик пиццы.

Разносчик. Варя?

Варя. Тёма? А ты, что здесь?

Тёма. Пиццу принёс. Заказывали?

Варя. Нет.

Тёма. Неужели ошибся? – Смотрит адрес. – Вот же Первомайская 8 квартира34. Постой, а ты здесь как?

Варя. Я здесь живу. Только это 8а кв34.

Тёма. Значит ошибся.

Варя. Ошибся.

Тёма. Пойду. А то придётся, есть её самому. – Уходит. Останавливается. – А ты почему ушла?

Варя. Звезда позвала.

Тёма. Врёшь ты всё.

Варя. Почему вру?

Тёма. Нет никакой звезды. Ты её выдумала.

Варя. Зачем?

Тёма. Что бы оправдывать свои поступки.

Варя. С чего мне оправдываться. Это не я от него ушла, а он от нас с мамой ушёл, когда я была ещё маленькая. И за всё это время ни разу не приехал ко мне. Не поинтересовался. А теперь от него ушли. И пусть почувствует, что значит быть не нужным. Всё в жизни возвращается.

Тёма. Да, возвращается. Только, знаешь, когда ты приехала, он радовался как ребёнок. А потом, когда ты сбежала, он сидел у окна, и долго смотрел в темноту. Он думал, что ты вернёшься, понимаешь?

Варя. А я тут причём? Ты тоже его сын. В отличие от меня, он вырастил тебя. Иди к нему.

Тёма. Ему нужна ты.

Варя. Зачем.

Тёма. Не знаю. Может быть, он хочет, что бы ты простила его. Я думаю, ему бы хотелось знать, что где то рядом живёт его дочь. И она любит его. И то, что, он ей нужен.

Варя. Зачем ты всё мне это говоришь?! И зачем ты вообще здесь?!

Тёма. Может быть, меня привела сюда звезда?

Входят Тоша и Герман.

Тоша. О, пицца. Кто заказал?

Тёма. Не важно. Теперь уже её не возьмут. Хотите, оставьте себе.

Тоша. Ну, брат спасибо. Ты вернул мне веру в деда мороза. – Берёт пиццу уходит на кухню.

Тёма. Ладно, с наступающим вас. – Идёт к двери.

Варя. Куда ты?

Тёма. Домой. Мама ждёт. Это был мой последний заказ. Да, вот ещё, достаёт из рюкзака документы. – Это твоё.

Варя. Откуда?

Тёма. Когда ты ушла, он переживал. Я искал тебя. Нашёл на вокзале. Ты спала. Я вынул документы из твоего рюкзака. Думал, что это вернёт тебя. Прости. – Уходит.

Герман. Кто это?

Варя. Мой брат.

Герман. Почему он ушёл?

Варя. Его мама ждёт. А где то там, горит свет, в одиноком окне.

Герман. Свет…

Варя. Да, свет… знаешь, кажется, меня там очень ждут.

Герман. Ждут… где?

Варя. Мне нужно ехать.

Герман. Что, опять звезда?

Варя. Да.

Герман. Куда на этот раз?

Варя. Здесь не далеко.

Герман. Я с тобой.

Варя. Вызови такси.

Они вышли на улицу. Снег, крупными хлопьями падал на землю. Делая её белой и чистой, не оставляя ни одного тёмного пятнышка.

До последнего зрителя.

– Пришёл, кто ни будь? – Спросил, большой, упитанный артист Тестов, играющий благородного отца, в белом кружевном чепчике.

– Нет. – Ответил маленький, вертлявый, артист Шнурков, играющий в спектакле, недотёпу. Он, согнувшись, смотрел в маленькую щель, бархатного занавеса.

– Сколько до начала? – Спросила тонкая девочка с голубыми глазами, она играла дочь Тестова.

– Десять минут. – Проворчал артист Ворчунов, играющий в спектакле сердитого старика.

– Ещё есть время. – Сказала артистка Коровина, играющая в спектакле кормилицу девочки с голубыми глазами.

– Господа, да не толпитесь же здесь. – Сказал режиссёр пробираясь к отверстию. – Есть, кто ни будь?

– Нет. – Сказал Тестов.

– Есть. – Закричал Шнурков. – Один, мужчина.

– Господи. – Артистка Коровина подняла к небу глаза.

– Ну, с, поиграем, – потёр ладоши довольный режиссёр.

– Уйдёт с полспектакля. – Проворчал Ворчунов.

– Не каркайте. – Зло сжала губки девочка с голубыми глазами.

– А если всё-таки уйдёт? – Спросил Шнурков. Отходя от отверстия.

– Не уйдёт. – Сказал режиссёр. Заглядывая в щель. – Не должен уйти.

– Может это – спросила артистка Коровина, приподняв платье выше колен.

– Не надо – поморщился режиссёр – талантом брать будем. – Сказал он и расстегнул пару пуговиц на груди девицы с голубыми глазами.

– Тихо – крикнул Шнурков.

– Что – напряглись все.

– Не садиться, сомневается.– Сказал Шнурков глядя в отверстие.

– Может у него геморрой? – Спросил Ворчунов.

– Нет – при геморрое себя так не ведут. – Сказал Тестов.

– А как ведут? – Спросила Коровина.

– Нервно. – Ответил Тестов.

– А этот нервно себя ведёт – Спросил режиссёр.

– Да, не сказал бы, – ответил Шнурков – так оглядывается и губы себе кусает.

– Это он правильно делает, что кусает, а вот если останется на спектакль, то и локти себе кусать станет. – Проворчал Ворчунов.

– Да хватит вам, может он просто в туалет хочет. – Сказала Коровина.

– Может и хочет, на лбу у него не написано – сказал Шнурков.

– Ты вот, что Шнурков – сказал режиссёр – держи его в поле зрения, а я пойду, скажу администратору, что бы он его посадил, и дверь наглухо закрыл.

– Стойте! – Крикнул Шнурков.

– Что? – Все.

– Уходит. – Сказал Шнурков.

– Как уходит? – Спросил режиссёр – Мы же ещё и не начали.

– Так уходит – сказал Шнурков.

– Нельзя! Задержать! Остановить! Не выпускать! – Закричал режиссёр.

– Ушёл – растерянно протянул Шнурков.

– Пошлите, кого ни будь в фойе – приказал режиссёр – пусть посмотрят куда ушёл.

– Может он всё-таки в туалет пошёл – сказала Коровина.

– Ну, какой туалет, пять минут до начала – прошипел режиссёр.

– А что я, когда играла фею, меня так прихватило, что я… – сказала Коровина.

– В кафе пошёл – Сказал влетевший администратор – кофе пьёт.

– Ну, слава богу, наш зритель, подождём – сказал режиссёр.

– Когда я служил в Крыковском драмтеатре, у нас там зрители, тоже любили кофе перед представлением попить – Сказал Тестов.

– И…– Все

– Так вот их потом после этого кофея, по домам на руках разносили. – Сказал Тестов.

– То есть, как на руках…– спросил режиссёр.

– А так, они кофей любили с ликёром пить. И так, порой наликёривались, что им уже не до представления было.

– Не давать! – Закричал режиссёр.

– Не беспокойтесь, у нас в кафе ликёр ещё вчера кончился, его господин Тестов, со Шнурковым, выпили, после, представления – сказал администратор.

– А что имеем полное, законное право… – сказал Шнурков.

– Да, я вам, голубчики за это благодарность выпишу. – Сказал режисёр.

– Возвращается! – Закричал Шнурков – Сел!

– Ну, родные, ну голубчики мои, наш зритель в зале, покажем ему, на что мы способны. По местам! Начали!

Заиграла музыка. Занавес взмыл под потолок, и спектакль начался. Первое время, единственный зритель сидел и смотрел на сцену, потом стал ёрзать и посматривать на дверь. Но так как в зале никого кроме него не было, то он не решился встать и выйти, к тому же, у дверей стоял хмурый администратор. В конце концов, зритель смирился, досидел до конца спектакля, и впоследствии, уже больше никогда не посещал театра.

Порок.

Артисты «А» и «В», сидели за столом, и отмечали бенефис артиста «И», сколько тёплых слов было сказано артистами «А», и «В», в адрес артиста «И» Пока артист «И», не вышел. И вот тут то, артист «И», мог бы услышать много не лестного о себе, если бы имел уши, которые могли бы слышать сквозь стены. Когда же артист «И», вернулся, а вышел артист «А», то и артист «А», мог бы многое услышать не лестного о себе, если бы конечно стал под дверью, и приложил ухо к замочной скважине.

Ну, а когда вышел артист «В», и вернулся артист «А», то я думаю, вы сами сможете догадаться, сколько не лестного услышать мог бы о себе артист «В», если бы мог слышать на расстоянии.

Бенефициант.

– Послушайте… ну, что же вы меня не слушаете,…я же к вам обращаюсь… – Говорил артист Лопухин, своим приятелям, коллегам по цеху. Коллеги, отмечавшие бенефис Лопухина, уже изрядно выпили, и не слушали бенефицианта. Они горячо спорили, говорили громко, вели себя шумно, и совершенно забыли о Лопухине. Лопухин тоже был пьян. Он начал отмечать свой бенефис сразу после того, как занавес опустился, и не многочисленные зрители разошлись по домам. Сначала бенефициант, принял поздравление, от своих товарищей, бывших в зале, и зашедших после спектакля к нему за кулисы, принеся с собой бутылку армянского коньяка. Потом, его горячо поздравила команда монтировщиков, и Лопухин выпил с ними беленькой. Потом, он снова пил коньяк, но уже с режиссёром в гримёрке. После… после он плохо помнит, помнит он только, начало банкета, где его сердечно поздравляли, коллеги по цеху. Они бесконечно говорили тосты, и называли его гордостью театрального искусства. Клялись в вечной дружбе, любви, и пили за его здоровье. Потом… потом стало темно, и артист Лопухин, на время выпал из общего торжества, посвящённого его персоне. Когда же он вернулся, картина, которая предстала перед его осоловевшим взглядом, напомнило ему разруху оставленную, пролетевшим, по столу торнадо. Полупустые блюда, с торчащими из них окурками. Валяющиеся, опорожнённые бутылки. Перевёрнутые фужеры, запах винегрета, смешенного запахом пролитого на скатерть вина, красные, и ошалелые, рожи, его коллег по цеху.

Они о чём то, спорили, ругались и совершенно не замечали виновника торжества. Лопухин вспомнил, как его чествовали товарищи, и ему захотелось, сказать им, что то очень, и очень приятное. – Друзья мои… – обратился к ним Лопухин. Но его никто не услышал. – Послушайте же меня. – Повторил Лопухин. Его не слышали, друзья по цеху продолжали спорить, перекрикивая друг друга, не обращая на него внимания. Когда же Лопухин встал и подошёл к ним, то его оттолкнули, да так, что он упал под стол. Падая, Лопухин схватился за скатерть, и потянул её за собой. И всё, что было на столе, вместе со скатертью полетело вниз, на самого Лопухина.

Ну, и свинья же ты Лопухин. – Услышал Лопухин, лёжа в луже красного вина, с винегретом на голове, посреди осколков битой посуды.

Мир перевернулся для Лопухина, с ног наголову. Прямо перед его глазами были новые, кожаные ботинки, Козлова, артиста, играющего любовников, и авантюристов. Ещё полгода, назад занявшим у Лопухина денег, и до сих пор не вернувшим их ему. Слева от Лопухина, были ноги, режиссёра. Они степенно лежали на туфлях с длинными носами, напоминающие Венецианские гондолы. Ноги режиссёра были облечены в красные, махровые носки с дыркой на левом, большом пальце. Пальцы периодически то сжимались, то распрямлялись, обдавая Лопухина запахом плесневелого сыра. Слева от режиссёра сидела актриса Куницына, первая красавица, и прима театра, играющая юных возлюбленных. Её правая ножка, гладила ступню режиссёра, отчего та, подрагивала от удовольствия. Другая же ножка примы, ласкала серые мокасины, артиста Орлова. Орлов был крепок, по-мужски красив, и уверен, в своей непогрешимости. Артист Орлов переиграл десятки людей, ищущих правду, и теперь, когда ножка актрисы Куницыной тёрлась о его мокасины, он чувствовал, что заслужил по праву это внимание, и в тайне придавался ему с таким наслаждением, с каким обычно, получают награду за честно выполненную работу. Недалеко от Орлова, Лопухин, увидел штаны. Штаны эти были неизвестного происхождения, и в театре раньше никогда не попадались на глаза Лопухину. Возможно Лопухин, и не обратил бы на них внимания, если бы не одно обстоятельство. На правой штанине, вернее на том месте, где находилась коленка, лежала рука Артиста Козлова. Она поглаживала штаны ладонью, обхватывая коленку всей своей пятернёй, с кольцом на безымянном пальце, по которому Лопухин и узнал руку Козлова. – Тьфу, какая гадость… – подумал Лопухин и отвернулся от неизвестных штанин.

– Вы только подумайте, какая свинья, этот Лопухин – услышал Лопухин голос Козлова – мало того, что заставил нас скучать на своём бенефисе, так ещё и вечер испортил.

– Ни говорите – отозвался Орлов – стерпеть такой ужасный бенефис, и не получить за это хорошего банкета, это просто неслыханное хамство. Я бы за такое гнал взашей из театра.

– Согласна – пропела артистка Куницына – и выпила шампанского.

– Ох, этот Лопухин моя головная боль. – Сказал, медленно разжёвывая сыр, режиссёр. – Давно бы уже послал бы его ко всем чертям. Искусство от этого бы не пострадало, а так сказать вздохнуло бы с облегчением. Да не могу… этот Лопухин пришёл в театр ещё при прежнем режиссёре, так сказать сторожил театра, нельзя, седины нужно уважать, вот и приходиться терпеть.

– А ведь он каналья – сказал Орлов – лежит себе там под столом, и в ус не дует. Измучил нас своим бенефисом, испортил банкет, а сам назюзюкался и почивает теперь в блаженстве и спокойствии.

– Где он там – заглянул режиссёр под стол.

– Да вон он – пнул Лопухина в бок ботинком Козлов.

Если бы в этот момент, Лопухин, мог встать, то он бы высказал всё, что о них думает, но встать он не мог, и потому презирал своих коллег молча.

– Не помер он там? – Спросил режиссёр.

– Жив, вон он, морда счастливая, как у нажравшейся свиньи. – Сказал Козлов и снова пнул Лопухина ботинком.

– Надо бы господа, его домой отправить, не дело его тут под столом на ночь оставлять – сказал режиссёр.

– Надо. – Согласился Орлов – А то он тут весь театр заблюёт.

– Козонька моя, хлопнул режиссёр, артистку Куницыну, пониже спины – вызови ка такси.

– Давайте вытащим его от туда – сказал Орлов, и полез под стол.

Они дружно подхватили Лопухина под руки, и повели к выходу.

– Аккуратнее дорогой вы наш. – Говорил режиссёр. – Не ушибитесь, вы нам ещё нужны.

– Да – Подхватил Орлов – Талантище. Звезда так сказать мирового масштаба.

– А какой бенефис закатил, это ж надо…– Запел тенором артист Козлов – я плакал вот такими слезами. Какая искренность! Какая мощь!

– Талант вы наш. Талант! – Говорил режиссёр, похлопывая Лопухина по плечу, провожая его до двери.

Лопухин улыбался, глаза его были наполнены любовью ко всему, что его окружало. Он смотрел по сторонам, и ему было стыдно за те чувства, что он испытал к своим товарищам по искусству, лёжа там, под столом. Ему захотелось сказать своим коллегам, что то очень приятное, но комок подкатил к горлу, слёзы навернулись ему на глаза, и он зарыдал, уткнувшись в плечо артиста Козлова.