Loe raamatut: «Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов», lehekülg 42

Весенняя лихорадка.

Воздух, расчерченный тонкими ветками, сырых деревьев, застыл перед глазами, трёх студентов архитектурного университета, вышедших, на улицу из дешёвой рюмочной. – Весной пахнет. – Мечтательно сказал, один из них, глубоко вдохнув широко раскрытыми ноздрями. – Да… сказал другой, пнув, ногой талый почерневший сугроб. – Теперь бы продолжить. – Сказал третий и щёлкнул себя по шее.

– Предлагаю, взять пива, и закатиться к кому-нибудь. – Сказал второй.

– Можно ком не. – Сказал первый, снова втягивая ноздрями воздух. – Я тут не далеко комнату снимаю.

– Один?

– Да, то есть не совсем. Квартира двух комнатная, в одной комнате я, в другой хозяйка.

– Хозяйка, нормальная?

– Не жалуюсь.

– Пошли. – Решительно сказал второй, и товарищи отправились за пивом.

Расположившись на диване, они медленно потягивали пиво, и говорили о жизни. Весна, бодрящим воздухом, входила в комнату, и дурманила крепче пенного напитка. Возбуждение росло, и разговор плавно перетёк к обсуждению, женской половины, человечества.

– А что, Лёшка, хозяйка твоя как? Хороша?

– Ей уже около пятидесяти.

– И чего? Женщина в соку, самое то.

– Согласен, с мнением предыдущего оратора. Если такую женщину хорошо ублажить, то потом будешь, как сыр в масле кататься. Она тебя и накормит, и приласкает, и без средств не оставит. А Лёшка?

– Отстань. – Отмахнулся Лёшка.

– А что…тут главное не зевать. Женщина одинокая, ей тоже любви и ласки хочется. А ты дундук, и не понимаешь таких вещей.

– Да, я… – оправдывался Лёша, – мне и не нужно этого вовсе.

– Как это не нужно?

– Я… это… – краснел, Лёша. Уши у него горели так, словно их крепко отрепали. Лёшка не мог признаться, что Маргарита Анатольевна, так звали его квартирную хозяйку, давно, уже присматривалась к нему. И даже намекала ему, всем своим существом. Она выходила в коридор в одной ночной рубашке. Сразу после душа, обмотанная в короткое полотенце, с розовыми от пара щеками, не стучась, заглядывала к нему в комнату, под надуманными предлогами. Лёша при этом краснел, и прятался за учебники. Сколько раз он собирался съехать с квартиры, но всякий раз откладывал своё решение по непонятным для него самого причинам. И теперь, когда товарищи говорили о ней, он чувствовал себя так, будто его тыкают палкой в кровоточащую рану. Он раздражался, чувствуя к своей хозяйке, ненависть. Он захотел сказать о ней, что-то очень и очень гадкое, но успел произнести только два слова – да она… – в эту минуту дверь открылась и в комнату заглянула Маргарита Львовна.

Маргарита Львовна, была толстой, и некрасивой, женщиной. Над верхней губой у неё росли чёрные усики, лицо было неровное, всё усыпанное прыщами, а на носу чернела огромная бородавка. – А я смотрю, у тебя свет, подумала, может нужно, что, а у тебя гости. Извини. – Она вышла и закрыла дверь.

– Вот это жаба – протянул Лёшкин товарищ.

– Да брат повезло тебе, с хозяйкой. – И друзья рассмеялись. После они стали обсуждать своих однокурсниц. Перебирая прелести молодых девчонок, они так распалились, что решили, купить шампанского, и отправиться в общагу, к девчонкам. Лёшка, ехать не хотел. С девчонками он чувствовал себя очень скованно. Он не мог поддерживать, лёгкий, непринуждённый разговор, не был таким же пластичным, в танце как его товарищи. И уж тем более не мог, обнять девушку и поцеловать. Ему казалось, что для этого нужен был очень основательный повод. А так просто, взять, и начать, хватать женщину руками, он не мог. Нет, в своих фантазиях, он, конечно, всё это проделывал с лёгкостью, в реальности же он краснел, и цепенел от страха. Но оставаться дома, наедине с хозяйкой ему не хотелось совершенно. И, Лёшка, отправился в общагу.

Девчонки радушно приняли гостей, накрыли на стол, хлопнуло шампанское, вылетела пробка, и события стремительно закрутились вокруг Лёшки. Свет в комнате погас, заиграла музыка, и пары закружились, в темноте. Лёшка сидел напротив долговязой девицы, с длинными волосами, и накладными ресницами. Она смотрела на него вопросительным взглядом, а он чувствовал, как немеют его конечности, и костенеет язык. Вскоре пары разбрелись по комнатам, а Лёшка всё сидел напротив девицы, и молчал.

– А ты всегда такой молчаливый? – Пропела девица, заглядывая ему в глаза.

– Я… нет,… я…просто у меня… – Лёшка не знал, что сказать, мысли путались, а по телу бежала мелкая дрожь – день был тяжёлый. – Выдавил из себя Лёшка.

– Да… – сочувственно, вздохнула девица, и подалась всем телом к нему. Лёшка оцепенел, губы его пересохли, а язык заблудился между нижними, и верхними рядами зубов. – Давай выпьем… – прошептала девица и протянула ему бокал. Лёшка махнул бокал залпом, колючие искры, ударили в нос. Девица ждала, нужно было предпринимать решительные и энергичные действия, но Лёшку, словно столбняк схватил, он смотрел на девицу, выпучив глаза, а она ждала, выпятив вперёд свои малиновые губы. Время стремительно шло, а он никак не мог придумать себе причину, по которой сможет взять и поцеловать её. Это должно было быть, что-то очень весомое, что бы было понятно, что выбора у него другого не было. Напряжение, которое Лёшка испытывал решая эту неразрешимую задачу возросло. Лицо у него покраснело, в висках стучало. Губы сжались так, будто он поднимал штангу, пытаясь побить мировой рекорд. Наконец девица устала. Она выдохнула, закатила глаза, и пропела – поздно уже, пора бы уже и в постель – Лёшка встал, и, извиняясь, за поздний визит, вылетел из комнаты.

Он бежал по апрельским лужам, ломая подошвами лёд. Злость и досада подстёгивали его, как плётка подстёгивает необъезженного жеребца. Он влетел в квартиру, и наткнулся в коридоре на Маргариту Львовну. Она стояла в ночной рубашке, с кружевными оборками. Увидев Маргариту Львовну, Лёшка почувствовал к ней сильную ненависть, будто это она была виновата в том, что произошло в общаге. – Жаба, – прошипел Лёшка – толстая, уродливая жаба. – Крикнул Лёшка, тонким, визгливым голосом. Он хотел ударить её, бросился к ней, но почему то уткнулся носом, к ней в грудь, и зарыдал. Маргарита Львовна обхватила его руками, и увела в спальню.

Утром, Лёшка проснулся рядом с Маргаритой Львовной. Так гадко он не чувствовал себя никогда. Он долго отмывался в душе, потом оделся и трусливо проскользнул мимо Маргариты Львовны, к входной двери. Весь день он проболтался по улице, и вернулся домой только к ночи, с намерением съехать с квартиры на следующий же день.

Но Лёшка не съехал с квартиры. Он прожил с Маргаритой Львовной год. И только когда у него случился роман с Олей, с технологического института, он оставил Маргариту Львовну.

Музыка вращающихся сфер.

Когда ночь опускается на землю, скрывая её от солнца, воздух становится прозрачен и чист, луна слегка касается воды и яркие серебряные огоньки осыпают всё небо. Тогда сон становится явью, и ты не понимаешь, как оказался посреди огромного мира, среди проплывающих вокруг тебя планет.

Не которое время ты остаёшься в полной тишине. А потом откуда-то доносится тонкий, едва уловимый звук. Он вырастает из ночной тишины. Подобно хрупкому, одиноко растущему цветку. Он расширяется и заполняет собой пространство. Проникая в каждую клетку твоего организма. И вот он уже звучит внутри тебя, красивой и не с чем несравнимой музыкой. Ты осматриваешься вокруг и понимаешь, что её рождают огромные вращающиеся сферы. Это симфония вращающихся сфер, среди звёздной пыли. В этих звуках ты узнаешь произведения всех живших когда-либо композиторов и тех, что жили, и тех, что ещё будут жить, ещё не рождённые, и ни когда не звучавшие на земле.

Потом всё исчезает, и ты оказываешься в маленькой комнате, с давящими стенами, ограничивающими твоё сознание, и ты не можешь вместить, и малую часть того что ты видел.

Так спокойнее.

Большая, жёлтая рыба, вынырнула из темной глубины, и тихо поплыла, разрезая плавником чёрную ночь. Она была круглая как луна, что плывёт, касаясь темной воды. Она была погружена в мысли. Нельзя было понять, о чём она думала. Да и сама она не понимала о чем. Потому что мысли её были так глубоко, что разглядеть их было не возможно. Она плыла в полной темноте, с закрытыми глазами. Казалось, что она спит. И ни, что не беспокоит её.

Так было до тех пор, пока, что то не коснулось её, огромного тела. Она вздрогнула, и открыла глаза. Маленький, светящийся рачок, кружился перед ней. Он был настолько маленький, что она никогда бы не обратила на него внимания. Если бы не круг света, которым он был окружён. Свет был настолько ярким, что казалось тьма, расступалась вокруг него. Рыба смотрела на него, и мысли отчётливо проступали в её голове. Они были настолько осязаемы, что казалось их можно коснуться плавником – Удивительно – Думала она – Какой маленький и такой яркий. А зачем? Вот вопрос – И она с удивлением посмотрела на него. А он продолжал кружиться перед ней, и свет его разгорался всё ярче и ярче. – Смотри-ка – подумала она, и новая мысль проступила из темноты перед ней. – А ведь он разгорается как ночная звезда. Того и гляди перегорит. Надо бы ему об этом сказать – И рыба сказала – Послушай, если ты будешь так ярко гореть, ты перегоришь – но рачок не услышал её. Ведь рыбы не умеют говорить. Они могут только думать. И беззвучно шевелить губами. А рачок продолжал разгораться все больше и больше, пока множество скрытых во тьме мыслей не показались на поверхности сознания большой рыбы. Они хлынули, словно огромный поток, шумя и споря, друг с другом. Опровергая и доказывая свою правоту. И рыба много думавшая, но никогда не видавшая ни одной своей мысли испугалась. – Если он и дальше будет так гореть то я, пожалуй, сойду с ума. – И открыв тёмную пасть, она проглотила рачка. И снова всё погрузилось во тьму. Она махнула хвостом и ушла в свои мысли – Что ж так спокойнее – Подумала рыба, но не увидела ни одной мысли.

Суть.

Лучше пить горькую правду, чем сладкий нектар лжи. Правда порой горчит, но ум очищает. Когда как от сладкой лжи ум оплывает глупостью, как тело жиром от жирной пищи. Пейте правду, сквозь правду видна истина, а в нектаре лжи отражаются наши заблуждения.

Лучше найти бога в себе, чем божество вовне. Бог внутри человека ведёт к истине, освобождая душу. Божки же, вовне, заботятся только о своём величии. Превращая нас в рабов, которые поклоняются своим страхам.

Лучше любить, чем быть любимым. Любимый это тот, кого одаривают. Он купается в энергии любви, того кто отдаёт. Он получает, наполняясь как сосуд, наполняется чистой водой. И если он не напоит ею никого, то она утечёт от него. Любовь же того кто ею одаривает, деятельна. Она учит пониманию, состраданию, и доброте. А самое главное, любовь самоотверженна. Через неё вы спасётесь, и многие, через вашу любовь прейдут, к пониманию истины.

Лучше отдавать, чем брать. Истинно говорю вам, отдай. Что проку в том, что ты будешь только брать? Не всякий амбар выдержит, если его всё время наполнять. Да и что будет с зерном в нём? Если его всё время хранить там? Рано, или поздно оно начнёт гнить, разрушая собой сам амбар, пока в конец не разрушит его.

Всякий отдающий зерно, служит круговороту божественной энергии, не запирая её и не растрачивая впустую. Такой амбар нужен господу. Ибо через него он может передавать свою божественную энергию.

Лучше быть нужным кому-то, чем искать нужных себе. Не ищите тех, кто нужен вам. Ибо как понять, кто нужен вам, а кто нет? Станьте сами необходимостью, для тех, кто не может обойтись без вашей помощи. И тогда поймёте, что вы нужны тем, кто нужен вам.

Лучше жить каждым днём, чем днями. Можно за день прожить столько, сколько не прожить и за тысячи дней. А можно теряться в бесконечной череде дней. Жалуясь на длинную и скучную веретеницу, сменяющую непонятно зачем тьму на свет, и наоборот. Забывая кто мы, и зачем. Подобно путникам, которые вышли так давно, что уже и не помнят, зачем и куда идут. Другое дело, когда каждый день мы проживаем как первый и последний в нашей жизни. Тогда день для нас наполняется и каждая минута на вес золота. И разум наш раскрывается, вбирая в себя каждую кроху проходящего через него дня. Насыщая и наполняя нас самым главным. Подобно тому, как наполняется сосуд чистой водой.

В малом зерне храниться большее. Никем не замеченное оно лежит в земле, храня в себе жизнь, заключённую в нём. Придёт время, и влага призовёт его. Земля раскроет свои, объятия и тело его умрёт, наполняя мир новой жизнью. Протягивая вечность подобно тому, как из шерсти тянут нить, связывая крепкими узами, и сплетая в единое полотно, всех кто имеет в себе его дыхание. И потому говорю я вам. Не просите большего. Берегите то меньшее, что есть в вас.

Глина под ногами, всего лишь грязь на ботинках. Но если она попадёт в руки мастера, то может, стать тем, чем будут восхищаться веками. Так и люди. Без отца небесного ничто они. А с ним подобны светильникам, которые наполнили маслом.

Белый сон.

Я беру белый лист бумаги. Он такой белый, что мне не за что зацепиться. Постепенно я начинаю растворяться в нем. И вот белизна уже вокруг и внутри меня. Я дышу белым, я вдыхаю и выдыхаю её. Но она все равно остаётся белой.

Я делаю над собой усилие и вижу чёрный грифель карандаша. Он возникает посреди белого полотна и на нем появляется маленькая чёрная точка. Я начинаю чувствовать точку опоры. Я обретаю почву под ногами. Время начинает свой отсчёт.

Ещё одно усилие над собой и точка начинает вытягиваться в тонкую линию. Она устремляется вверх, теперь он существует. Теперь в моем мире есть низ и верх. Извиваясь, линия заканчивает свой первый виток. И я вижу перед собой склонённое дерево. Оно начинается внизу и растворяется, теряя свои тонкие ветви вверху, в белой пустоте.

Снова усилие над собой и линия скользит, разрезая белизну. Несколько продвижений вверх и вниз и передо мной дорога на обочине, которой стоит дерево.

Я направляю свою мысль и вот у дороги камень, а за ним животное. Несколько чисел заключённых в моем сознании превращаются во вдох. Я делаю последнее усилие. Грудная клетка сокращается, и воздух потоком устремляется в мой мир. И вот передо мной человек, зовущий свою собаку, вынюхивающую, что то за камнем.

Некоторое время я смотрю на свою картину и чувствую, что это хорошо. Но потом я закрываю глаза, и становится темно. Темнота черным бархатом накрывает меня, и я отдыхаю от всего, что видел.

Некоторое время я наслаждаюсь покоем, затем начинает идти снег. Он падает, крупными хлопьями, завораживая своим полётом. Наконец все вокруг меня становиться белым. Я открываю глаза, передомной снова белый лист бумаги.

Выбор.

– Ты хотел бы вернуться к нормальной жизни? Жить как все, спокойно и ровно. Принимать радость и горе, надеется на лучшее. Любить и быть любимым. Двигаться медленно, но верно, Не вырываясь вперёд и не оказываясь в одиночестве?

– Я узнал БОГА, и теперь я не откажусь от него.

Жизнь.

Я набираю полные ладони песка. Сжимаю кулаки и чувствую горячий и упругий песок в своих руках. Я сжимаю ладони сильней, и песок тонкими струйками просачивается сквозь пальцы. Он бежит быстро и не заметно, приятно согревая руки. Но проходит время и всё прекращается, я смотрю на ладони, а там ничего нет. Только несколько не больших, сверкающих песчинок лежащих на ладонях как напоминание о том, что ушло.

Рождение.

Я закрываю глаза, и чёрная бархатная мгла опускается на меня. Укрывая своим мягким покрывалом. Я оказываюсь в центре вселенной окружённой большими и малыми звёздами. Я плыву среди них, как плывёт корабль, затерявшийся в бескрайних просторах океана. Ветер шевелит мои волосы, ласкает лицо, полощет рубаху на моей спине.

Я чувствую, как чья-то заботливая рука касается меня, направляя моё движение. Я тянусь к ней, но она исчезает так же внезапно, как и появилась.

Звёзды вокруг меня выстраиваются в спираль. Скорость моего движения увеличивается и вместо отдельных, огоньков я вижу, как огненная спираль закручивается вокруг меня, превращаясь в извивающуюся змею. Мне становится страшно. Я начинаю кричать. Ещё мгновение, яркая вспышка света и меня выбрасывает в новый и не понятный мне мир, наполненный звуками, ощущениями и тем, что мне ещё предстоит узнать.

Смерть.

Я замыкаюсь в себе. Внешне больше не интересует меня. Я перестаю слышать его, ощущать, чувствовать его на вкус. Я ухожу вглубь себя. Будущее и настоящее больше не занимают меня. Только картины прошлого разворачиваются передо мной. Увлекая меня своими переживаниями. И я снова и снова переживаю их внутри своего существа. Внешнее отпадает, в мире остаётся только моё тело, связь с которым утончается до тех пор, пока однажды не обрывается совсем. Это как внезапный рывок. Всё вокруг закручивается с огромной скоростью. Сумеречные тени скользят вокруг меня, сгущаясь как ночная мгла. И вот меня выбрасывает в густую тьму, покрытую сверкающими звёздами. И я плыву среди них, становясь одним из многочисленных миров.

Смерти нет.

Время идёт. Жизненные заботы делают нас порой бесчувственным к окружающему миру. Мы замыкаемся на своих нуждах. Они уводят нас, превращая в животных, что роются в земле, в поисках пиши. Но ведь и животных порой, охватывает какое-то странное жгучее чувство. И они воют, задрав морду к небу. Или несутся по полю, стремясь вырваться из жёстких границ, что сковывают их душу. Иногда им это удаётся. И падая под тяжёлой лапой хищника, антилопа орошает землю мелкими капельками ярко-красной жизни, возвращая земле то, что взяла у неё на время. Она освобождается, не чувствуя боли. Глядя, как последние лучи солнца, гаснут. Оставляя яркий след в уходящем сознании.

Жизнь красочна и многообразна. Она создана для нас. И мы стремимся к ней всей душой. Мы хотим танцевать её танец. До тех пор, пока она бьётся в наших венах, орошая нас, как дождь орошает иссохшую землю. И мы, напитываясь её, излучаем свою энергию в пространство. И здесь нет место смерти. Потому что, одна жизнь порождает другую. Они сменяют друг друга в вечном космическом танце, Создавая непрерывность действия.

Смерть наступает там, где пропадает стремление. Где гаснет интерес к жизни. Где мы топим себя в заботах о своём естестве думая, что это единственное ради чего нужно жить. И тогда мы становимся рыхлыми и ленивыми. В нас гаснет интерес ко всему, что делает нас по-настоящему живыми. Единственное, что интересует тогда нас. Это то, что связанно с нашей плотью. Всё остальное становиться бессмысленным для нас. И тогда мы по-настоящему умираем. Страсть к потреблению, насыщению нашего естества, единственное, что создаёт в нас иллюзию жизни. И мы верим в неё, в то время как на самом деле являемся уже мертвецами.

И страшна тогда смерть для нас. Она словно призрак весит над нашим домом, пока мы пытаемся спрятаться там от неё. Наивно полагая, что крепкие стены смогут уберечь нас от смерти. Не понимая, что она для нас всего лишь похоронка, в которой указанно, что мы давно умерли. Вот чего мы боимся. Мы боимся узнать правду о себе.

Но если мы двигаемся в вечном ритме жизни. Если мы потребляем столько, сколько нам нужно для того, что бы танцевать её танец, Тогда смерти для нас нет. Тогда сбрасывая с себя ненужную оболочку, мы продолжаем свой танец. Тогда мы летим навстречу своей судьбе, и даже внезапная потеря тела не останавливает наше стремление к высшим идеалам. Человек жив, только когда есть для чего. Только когда нечто большее наполняет его, только тогда он живёт. Только тогда, смерть, перестаёт для него существовать.

Я сижу на куске пенки, цвета хаки. Прямо у моих ног, течёт широкая река. Она синяя и сверкает на солнце. За моею спиной, течёт, другая река, это река человеческой жизни. Она состоит из людей, нежно жмурящихся на солнце, и прогуливающихся, по набережной, покрытой, тёмными, вековыми камнями.

Я не знаю, кто я, и откуда? Куда, я иду, и иду ли я вообще куда ни-будь? Я не знаю, сколько мне лет. Я даже не знаю, старик, я, или младенец? Или может быть, я вовсе ещё не родился. Я знаю, только то, что я вижу.

На меня бросают взгляды прохожие. Взгляды короткие, но любопытные, после чего меня обходят, делая небольшую дугу вокруг места, где я сижу.

– Интересно, что они обо мне думают? – Я смотрю, на девушку, она держится, двумя руками за локоть, своего кавалера, и смотрит на меня. Я закрываю глаза, делаю над собой усилие, и вижу сидящего на пенке мужчину сорока семи лет.

Я вижу, старую обувь, на его ногах, повидавшую, многое на своём веку.

Верхнюю одежду, которая, по всей видимости, не отставала, все эти годы от его обуви.

Лицо утыканное, щетиной, напоминающее, поросший сорняком, газон.

Скулы, торчащие, как две скалы покрытые мхом, и лишайником.

Сбившиеся в кучу, и спутавшиеся волосы, выглядывающие из-под, давно вышедшей из моды, шапки, да ещё глаза. Именно, глаза и привлекли моё внимание. Несмотря на его довольно потрёпанную внешность, глаза оставались живыми, и подвижными как будто время, не тронуло их.

Я смотрю, и мне становиться его жаль, я крепко сжимаю локоть своего кавалера, и думаю, что он никогда не будет таким. Последнее, что я вижу это часть чисто выбритой щеки, своего кавалера, и уверенный, целеустремлённый взгляд.

Я делаю усилие, открываю глаза, и вижу реку с плывущими по ней льдинами. Льдины похожи на осколки, разбитого стекла. Они плывут мимо меня. И на них сидят птицы.

Мир это большое количество пазлов, складывающихся в хаотическом порядке – Эта мысль внезапно появляется в моей голове, и не отпускает моё сознание. – Калейдоскоп. – Возникает новая фраза в моей голове, и я слышу, как звенит велосипедный звонок, я оборачиваюсь и вижу как мимо меня, на блестящем велосипеде, проносится мальчик лет девяти. Его велосипед подпрыгивает, и дребезжит багажником. Мальчик счастлив, у него широко раскрытые глаза, и упрямые волосы, рвущиеся из-под шапки. Он проносится по луже, и тысячи водяных, капель, разлетаются в разные стороны, сверкая на весеннем солнце.

Капли осыпают меня, холодным дождём. Я вздрагиваю, и вижу перед собой мокрое, вращающееся колесо. Оно разрезает лужу напополам, и несёт меня над самой водой. Я быстрее кручу педали, брызги летят в разные стороны, радость захлёстывает меня, и я звоню в серебряный звонок, распугивая спокойно гуляющих, по набережной людей.

Серая чайка, срывается с набережной, спасаясь, от несущегося, велосипеда. Она скользит над водой, и я вижу как синяя, гладкая поверхность, проносится под крылом чайки, и исчезает позади меня.

Я слегка разворачиваю крылья, выставляю вперёд лапы, и приземляюсь, на белый, ледяной осколок. Теперь вокруг меня только синяя вода, и свежий, морской ветерок, дующий со стороны залива. Я втягиваю голову и замираю, глядя на проплывающую мимо меня набережную. На набережной люди, они, жмурятся на солнце, и смотрят на меня.

Человеческий детёныш, кричит, подражая мне, и бежит к краю набережной. Он смотрит на меня большими глазами, и машет руками, думая, что они тоже умеют летать. Возле самого края он, спотыкается, и ноги его отрываются от серых камней. Он беспомощно взмахивает руками. Я чувствую толчок, и вижу, как набережная уходит у меня из-под ног. И летит мне навстречу, смешиваясь с синей поверхностью воды. Я пытаюсь выровнять положение своего тела в пространстве, но оно не слушается меня. Оно слишком тяжело для полёта, а крылья, не могут опереться о воздух. Ещё мгновение, и я падаю. Падаю, как простреленная насквозь птица. Тело моё беспомощно тянет к земле, но я успеваю насладиться тем мгновением, полёта, что достался мне при падении, ещё до того как страх овладевает мной. До того, как он проникает в меня, через голову, и распространяется по всему телу, принося с собой мелкую дрожь, осыпая ею мои конечности.

Падение прекратилось также внезапно, как и началось. Крепкие руки обхватили меня, и выдернули из пасти глубокой ледяной бездны. Они подняли меня над ней и вернули в лоно, пахнущее цветами, и свежим молоком. Я увидел перед собой испуганные глаза, и заплакал. Мне было жаль себя. Маленького и беззащитного, чуть не погибшего, в холодной, тёмной воде. Я плакал, пока сквозь пелену слёз не увидел её глаза. Они были, мягкие, тёплые, и наполненные состраданием ко мне. Я потянулся к ним, и стал растворяться в них. Я чувствую, в своих руках, маленькое, вздрагивающие тело. Я прижимаю его к себе, и, мокрый, нос, касается на моей груди. Сердце моё съёживается от мысли, что было бы с ним, если б я вовремя не подхватила его. Он плачет, я чувствую его горячие слёзы на своей груди и ещё сильнее прижимаю его к себе.

Ветер подул с залива, и я почувствовал его в себе. Он подхватил меня и понёс, поднимая всё выше и выше, оставляя землю далеко внизу.

Когда я вернулся, я увидел себя сидящим на куске пенки, а прямо передо мной текла широкая река.