Loe raamatut: «Русские женщины привилегированных сословий в Италии и на Лазурном берегу Франции», lehekülg 3

Многие политэмигранты – подобно А. И. Герцену и Н. П. Огареву – перед выездом распродавали свою недвижимость в России и переводили состояния в Европу. Часть уезжавших часто возвращались обратно, так и не создав за рубежом налаженного быта, особенно после Манифеста 17 октября 1905 г., ставшего своеобразной конституцией буржуазной России, провозгласившей амнистию политическим заключенным, способствовавшей возвращению на родину многих эмигрантов¹⁴⁷. Вернулись почти все представители народнических демократических партий.

Несмотря на активное общение между двумя народами – после начала процесса Рисорджименто и провозглашения в марте 1861 г. Итальянского королевства во главе с Виктором Эммануилом II – официально Российская империя некоторое время отказывалась признавать единую Италию. «Турин использовал все средства – прессу, дипломатию, организацию давления на Париж и Лондон – для того, чтобы добиться немедленного дипломатического признания Россией»¹⁴⁸. Установление дипломатических отношений произошло только в июне 1862 г.

В роли посла новой Италии в Россию прибыл Константино Нигра, проработавший в России 6 лет над развитием «наилучших из возможных отношений». В июне 1881 г., за год до отъезда, подводя итог своей дипломатической деятельности, он написал знаменитую фразу, часто определявшую линию взаимоотношений двух стран: «Россия и Италия не в состоянии доставить друг другу «ни особых радостей, ни особых неприятностей («non troppo bene, non troppo male» – В. О.)… Эти 2 страны слишком удалены друг от друга и слишком несхожи, чтобы поддерживать интенсивно сердечные или, напротив, враждебные отношения. Россия стремится распространить свое влияние на «теплые моря», Италия вынашивает балканские амбиции, однако, они не могут быть не конкурентами, ни соумышленниками… Не было, да и не будет никогда такой пары, как Италия-Россия. В данном случае нет тех условий, какие обычно… подталкивают государства либо на путь дружбы, либо вражды»¹⁴⁹.

В начале XX века официальная Россия, обеспокоенная нарастанием революционных процессов, пыталась все же строить новые отношения с молодым итальянским государством. Итальянская пресса, сообщая, что король и император соединены не только семейными узами, но и взаимной симпатией, заявляла, что присоединяется к сердечным речам русских газет, утверждающих, что не может существовать никакого антагонизма между интересами обеих стран и что ничто не мешает искренней дружбе между ними¹⁵⁰. В июле 1902 г. король Виктор-Эммануил III посетил Россию, где встретился с Николаем II в Петергофе¹⁵¹.

В конце 1909 г. уже состоялся официальный визит российского императора в Италию. Встреча царственных особ состоялась в загородной королевской резиденции под Турином, в Раккониджи. Кроме царственных особ и председателя итальянского правительства Д. Джолитти, присутствовали послы Титтони и Извольский¹⁵². Было подписано соглашение 1909 г. между Россией и Италией по поддержанию статус-кво на Балканах. Сила эффекта этого договора определялась тем, что Италия и Россия изначально принадлежали к двум противостоящим лагерям европейской политики. Был осуществлен важный шаг в сближении народов двух столь разных стран.

В начале 1903 г. было официально организовано первое «Российское общество туристов», о задачах которого сообщала пресса: «На днях в Министерстве внутренних дел последовало утверждение устава «Российского общества туристов». Цель общества – содействовать развитию в России туризма во всех видах, без различия способов передвижения. Общество будет устраивать экскурсии с образовательной целью, съезды и выставки по различным вопросам туризма, публичные лекции, образовательные беседы и чтения, создавать и издавать труды, могущие служить облегчением при путешествии, как-то: путеводители, дорожные книги, карты по географии, дорожники и тому подобное»¹⁵³. Факт создания общества свидетельствовал о растущем интересе к путешествиям среди всех сословий, но малообеспеченные слои населения традиционно продолжали заниматься «трудовым туризмом».

Русская ассоциация вскоре стала секцией Международной ассоциации трудящихся русских эмигрантов, ибо среди русских, находящихся за рубежом в последней четверти XIX-начале XX вв., значительно увеличилось число трудовых (экономических) переселенцев. Но никаких законоположений, регулирующих эмиграционные потоки из России, не существовало. Экономическая миграция была, по сути дела, противозаконной и нелегальной. Трудовые элементы из России ехали на заработки, в основном, в Германию, Данию, Англию и за океан, а не в «Италию – страну бедноты, которой … здесь трудно, тесно и обидно, как и повсюду на свете», по замечанию географического сборника Европы, изданного в 1908 г.¹⁵⁴. Неудивительно, что россияне, эмигрировавшие в США, уступали пальму первенства только итальянскому и австрийскому «пролетариату»¹⁵⁵.

Особенно выросло число эмигрирующих в годы Первой русской революции – газеты сообщали, что «эмиграция из Одессы и Бессарабии с приближением Пасхи все более… усиливается. На австрийской границе эмигрантам делаются всевозможные затруднения. Сюда наехали из России тысячи семейств»¹⁵⁶. По официальным данным на 1905 г. в Италии проживало 2615 русских¹⁵⁷, но Италия продолжала оставаться страной «для русской эмиграции маргинальной»¹⁵⁸. Первая мировая война и Октябрьская революция стали причиной разрыва двухсторонних отношений, восстановленных только 11 февраля 1924 г.

Таким образом, мы можем сделать вывод, что в конце XVIII столетия была сформирована законодательная база для выезда граждан Российской Империи за рубеж и установлены дипломатические отношения практически со всеми итальянскими государствами, что привело к трансформации отношений между нашими странами: в Италию поехало большое количество русских путешественников и эмигрантов. Но «состав русских эмигрантов в Италии по сравнению с другими странами был довольно специфичным – среди них преобладали представители русской аристократической среды»¹⁵⁹. И среди них было немало женщин, причем первые «русские европеянки» в начале своей эпопеи «европеизации-эмансипации» всегда выезжали как женщины семейные, ибо замужние дворянки не могли путешествовать и реализовывать себя профессионально без разрешения мужа. Исключением стали представительницы Российского императорского дома, повлиявшие как на развитие официальных отношений между нашими странами, так и на ликвидацию маргинального положения женщины в российском обществе и рост статуса российской дворянки в Европе: они первыми стали выезжать без своих высокопоставленных супругов.

1.3. Представительницы Российского императорского дома в Италии

У Российского царского двора при организации матримониальных отношений уже с начала XVIII столетия были сформированы проевропейские настроения, выражавшиеся в том, что российские императоры «традиционно вступали в брак с немецкими принцессами. Все супруги принимали православие, новое имя, а при венчании и титул»¹⁶⁰. Нежелание «воссоединения» с Рюриковичами было своеобразным признанием кризиса русского правящего Дома и – непосредственно после Петра I – был «заведен» обычай вступать членам императорской фамилии в брак с представительницами европейских владетельных домов (в основном, из Дома Гессен – Ганау – Кассель).

Уже в XVIII веке на российский престол периодически вступали женщины европейского происхождения, и это не представляло проблемы для русских людей. Оглядываясь на царствование Екатерины II, фрейлина А. Ф. Тютчева отмечала: «Екатерина II была не столько умной женщиной, сколько гениальным мужчиной; она была призвана к тому, чтобы влиять на людей, направлять их, управлять ими»¹⁶¹. Павел I исключил возможность очередного женского царствования в России посредством нового закона о престолонаследии 1797 г. Но в XIX веке русские уже привыкли оценивать своих властителей в чисто «гендерных терминах» и традиционно продолжали учитывать и влияние «цариц». Таким образом, воздействие авторитетных женщин на самом верху социальной пирамиды – в роли русской императрицы – разрушало выстраиваемое предыдущими веками «влияние идеологии обособленных сфер на гендерные традиции»¹⁶², выражавшееся, в частности, в обостренном внимании к тому, чтобы авторитет женщин не выходил за определенные рамки.

Важным фактором в укреплении русско-европейских связей являлось также заключение морганатических браков с представителями Российского царствующего или владетельного дома, ибо такой брак считался «действительным во всех правовых отношениях, то есть законным, но сопровождался определенными ограничениями для одного из супругов. … Статья в Основных законах Российской империи с 1821 г. ограничивала в правах потомков данного брака»¹⁶³. Дети не имели династических прав, не пользовались титулами, а потому, начиная новый род, получали новую фамилию.

Как пример сочетания консервативного понятия императорского долга и организации проникновения прогрессивных достижений Запада в «отсталую» Россию вошло в историю имя императрицы Марии Федоровны – супруги императора Павла I. Ею и сегодня восхищаются западные историографы. Урожденная принцесса Вюртембергская, обвенчавшись с наследником Российского престола 26 сентября 1776 г., во время путешествия по Венеции останавливалась в одном из самых красивых дворцов города – Ка да Мосто¹⁶⁴. С восхождением на престол Павла I для Марии Федоровны был установлен новый регламент жизни, при котором ее «главной сферой должен был стать дом, а не двор и не государство»¹⁶⁵. Но императрица со временем приобрела славу самой строгой, трудолюбивой и занятой дамы России, развернувшей активную деятельность. А. Ф. Тютчева признавалась: «Императрица, которая считается такой доброй, и цесаревна, вызывают во мне в тысячу раз более робости, чем император и великие князья»¹⁶⁶.

Общественное сознание русской аристократки в XVIII столетии проявлялась, в основном, в ее несколько «приземленной» благотворительной деятельности, в частности, в щедрых пожертвованиях на храмы. Организация же более целенаправленных форм благотворительности появилась благодаря филантропической деятельности Марии Федоровны. После кончины супруга она сохранила титул императрицы-матери, продолжая – в определенной мере – контролировать жизнь двора и столицы.

В 1823 г. младший сын Павла I и императрицы Марии Федоровны женился на родной племяннице императрицы – принцессе Фредерике, принявшей в православии имя Елены Павловны и обретшей славу благотворительницы и сторонницы отмены крепостного права. Получившая воспитание в пансионе мадам Кампан, бравшая уроки у Кювье в Ботаническом саду, княгиня, попав в Россию, стала «единственной ученой» в семье Николая I. Уделяя много внимания изучению итальянского искусства, в 1828 г. великая княгиня отправилась путешествовать по Италии. Во время остановки в Риме внимательно знакомилась с творчеством художников-пенсионеров Академии, поддерживая их своими заказами. В 1832 г. Елена Павловна посетила столицу Королевства обеих Сицилий – Неаполь, где выступила ходатаем об избрании в ряды Неаполитанской Академии художеств О. А. Кипренского. Современники вспоминали, что Елене Павловне, как и другим аристократам России, было свойственно «формальное» преклонение перед Европой, над чем «подтрунивали» передовые люди эпохи. Так, А. О. Смирнова-Россет вспоминала, что по прибытию великой княгини в Рим «все представлялись (члены русской колонии – В. О.) ей. Я спросила Николая Васильевича (Гоголя – В. О.):

«Когда же вы… пойдете к ней?» – «Нет, пусть… представится Балинский, а потом уж я, и какая у него аристократическая фамилия». Балинский был мой курьер, родом из Курляндии»¹⁶⁷.

Но передовые идеи не чужды были и самой Елене Павловне. В середине 50-х великая княгиня организовала в Риме либеральный салон, «постоянными посетителями которого были будущие активные деятели Александровских реформ – князь В. А. Черкасский, князь Д. А. Оболенский, граф Н. Я. Ростовцев. Часто собрания проходили и на via Gregoriana, в квартире князя Владимира Александровича Черкасского и его жены княгини Екатерины Алексеевны»¹⁶⁸. В 1857 г. – во время посещения Вечного города – к ним присоединился и И. С. Тургенев, включившийся в обсуждение непривычных для себя политических вопросов.

Супруга Александра I, императрица Елизавета Алексеевна, оставаясь всю жизнь в тени своего мужа, так же незаметно ушла из жизни, передав титул императрицы дочери короля Пруссии, принявшей при венчании имя Александры Федоровны. Прусская принцесса венчалась с братом Александра I – Николаем I – в 1817 г. Была императрицей с 1825 по 1855 гг., после чего сохранила титул императрицы-матери. Сразу после поражения в Крымской войне и кончины венценосного супруга она, стремясь укрепить отношения между Пьемонтом и Россией, направилась в Геную и Ниццу, где была радушно встречена королем Виктором Эммануилом II.

Неподалеку от Ниццы в бухте Вильфранка были приобретены 40 га земли, формально выбранные для развития заграничного курорта для любимого внука, наследника престола Великого князя Николая Александровича. 26 октября 1856 г. в бухту Вильфранка вошел итальянский фрегат, на борту которого находилась Александра Федоровна, а вместе с ней – большая «свита» из морских инженеров, артиллеристов, фортификаторов, а также дипломатов и военных разведчиков¹⁶⁹. Вдовствующая императрица и почти 400 человек ее свиты¹⁷⁰ незадолго до начала зимнего сезона 1856–1857 гг. арендовали практически все наемное жилье в городе. Организатор размещения русских – внебрачная дочь Николая I Жозефина Кобервейн – предлагала хозяевам вилл суммы, превышающие плату англичан.

Слабое здоровье императрицы сыграло важную роль в росте популярности итальянских курортов. В Ницце императрица выступила с инициативой построения русской православной церкви, которая «получилась очень красивой, благодаря изобилию мрамора в Италии»¹⁷¹. Часто она бывала и в соседнем Сан-Ремо.

В середине XIX в. – в связи с необходимостью поправки здоровья Александры Федоровны – царская семья выезжала и на Сицилию, ибо уже с 1840 г. императрица почувствовала не только признаки болезни Паркинсона¹⁷², но и туберкулеза, от которого скончалась ее дочь Адини в 1844 г. (чахоткой болели две из шести сестер Николая I и все дочери его брата, великого князя Михаила – В. О.). Осенью 1845 г. императрица в сопровождении великой княжны Ольги Николаевны, проехав через всю Италию, расположилась на палермитанской вилле княгини В. П. Бутеры¹⁷³.

Перед поездкой для Александры Федоровны, давно желавшей побывать в Южной Италии, был построен Царский павильон в «помпейском стиле». Архитектор А. И. Штакеншнейдер и садовник П. И. Эрлер как бы готовили императрицу к путешествию. Во время пребывания в Неаполе она приобрела частицу мощей святого Николая, передав ее – по возвращению в Россию – в Никольский собор¹⁷⁴. Здоровье императрицы после поездки окрепло. Прожив еще много лет, умерла 5 декабря 1860 г.¹⁷⁵.

Ее старшая дочь – великая княгиня Мария Николаевна – наследовала деятельный характер своего отца – императора Николая I. В 1852 г. она стала первой женщиной-президентом Императорской Академии художеств, председателем Общества поощрения художеств (основанном ею в последние годы жизни), через всю жизнь пронеся любовь к Италии. Не жалея средств, увеличивала стипендии и награды за лучшие работы в Академии художеств. Как свидетельствовала ее сестра Ольга «понятие о красоте было для нее врожденным, ее влекло к прекрасному»¹⁷⁶. Биографы отмечают также, что Мэри также любила «красивых мужчин и кутил»¹⁷⁷, но второй – морганатический супруг старшей дочери Романовых – в семье не прижился. По словам А. Ф. Тютчевой, брак этот подвергал Марию Николаевну «настоящей опасности, если бы стал известен её отцу», и в подобном случае император вполне мог его расторгнуть, сослав Строганова на Кавказ и заточив дочь в монастырь¹⁷⁸.

После смерти Николая I брак был признан законным особым Актом, подписанным Александром II и Александрой Федоровной 12 сентября 1856 г. в Москве, но при этом остался тайным:

«1. Как второй брачный союз Великой Княгини Марии Николаевны, хотя и получающий ныне по воле Нашей, силу законного, должен однако же оставаться без гласности, то Ее Императорское Высочество обязывается каждый раз, въ случае беременности, удаляться на время родов, от столиц и других места пребывания Императорской Фамилии;

2. Граф Григорий Строганов может иметь помещение в С-Петербургском и загородных Дворцах Великой Княгини Марии Николаевны, но не иначе, как по званию причисленного ко Двору Ее. Он не должен являться с Нею, как супруг Ее, ни в фамильных, ни в иных собраниях Дома или Двора Нашего, а равно и ни каком публичном месте, и вообще пред свидетелями. Прогулки с Великою Княгинею запросто он может дозволять себе только в собственных садах Ее Высочества: С-Петербургскомъ и Сергиевском, но отнюдь не в Петергофском, и других Императорсикх, где они могли бы встречаться с гуляющими, или проезжающими и проходящими»¹⁷⁹.

Спасаясь от злоязычия большого света, супруги часто выезжали в Италию, где и родились их дети. В 1861 г. во Флоренции была приобретена у А. Демидова вилла «Куарто», украшенная с помощью художника и коллекционера К. Лифара с изысканно-артистическим вкусом, так свойственным Марии Николаевне.

Любовь к итальянскому искусству проявилась и при благоустройстве Мариинского дворца, подаренного ей Николаем I: кабинет и приемная были устроены в стиле флорентийского Ренессанса, а один из приемных залов назван Помпейским. Ее дети и внуки продолжили дело благотворительности и сохранили культурные отношения с Апеннинским полуостровом, а сын второй дочери, Евгении, в 1869 г. женился во Флоренции на Дарье Константиновне Опочининой – правнучке великого М. И. Кутузова.

Жизнь в Европе для супруги Александра II – императрицы Марии Александровны – стала, на наш взгляд, не столько отдыхом, сколько спасением от проблемных отношений с царственным супругом. Хотя она испытывала благодарность к императору за то, что он так возвысил ее – «принцессу Гессенскую» с сомнительной репутацией незаконнорожденной – и возвел на русский престол, в то время самый престижный в Европе. Но счастливое время, когда один за другим рождались дети, пришлось только на 1841–1851 гг.

Последующие сложные взаимоотношения ее с супругом нашли отражение в мемуарах высокопоставленных персон двора – фрейлины А. Ф. Тютчевой, великой княгини Ольги Николаевны, графа С. Д. Шереметева: «Мария Александровна чувствовала себя совсем одинокой среди русского двора и чуждых ей придворных… Чрезмерная свежесть влажного санкт-петербургского воздуха простудила ее: она рано заболела грудной болезнью, которая впоследствии свела ее в могилу»¹⁸⁰. В 1865 г. в Ницце она присутствовала при кончине своего сына, цесаревича Николая. Появившиеся в этот период слухи о романах ее мужа, по мнению мемуаристов, «ее скорее удивляли (принимая во внимание семейный траур – В. О.), чем огорчали».

В поисках душевного покоя, а также спасаясь от петербургского климата, она стала выезжать на европейские курорты на долгое время, о чем «Русская Ривьера», печатное издание Южного берега Крыма, писала: «Императрица покинула родину, променяв Ялту на заморские курорты. И вот теперь все русские аристократы согласно новой императорской моде оставляют свои несметные денежные сокровища на чужбине»¹⁸¹. В 1868 г. императрица отдыхала на озере Комо, повелев разместить на вилле д’Эсте знаменитую походную церковь во имя Рождества Христова¹⁸².

В 1870-е годы она открыла для себя маленький городок Сан-Ремо, который стал известен благодаря уникальным климатическим условиям. В 1872 г. состоялось открытие железной дороги Генуя – Сан-Ремо, и императрица в конце 1874 г. совершила свою первую поездку по приглашению Адели Роверицио ди Роккастероне и банкира Антонио Рубино, позднее получившего назначение на должность российского вице-консула¹⁸³. Мария Александровна остановилась в «Отель де Нис», который не смог вместить всю свиту, а потому были арендованы виллы по соседству¹⁸⁴. Известно о нанесенном имтератрице визите вежливости итальянским королем Виктором-Эммануилом II в ответ на ее посещение королевского дворца в Риме за несколько лет до этого¹⁸⁵.

Письмо жителя Сан-Ремо Альберта Амельо своему отцу Джузеппе, генуэзскому судье, передает то неизгладимое впечатление, которое производило на местных жителей присутствие высокой гостьи: «Мне постоянно кажется, что это сон, когда говорят об императрице всея Руси, а я вижу ее почти каждый день, прогуливающейся по улицам Сан-Ремо. … Она просто отвечает на все приветствия, таким свободным и естественным образом, как будто находится в своей… оранжерее… Она делает все возможное, чтобы на зиму уехать из России, всегда предпочитая Италию, язык которой она хорошо знает… Ей нравится этот климат, и она постоянно в движении»¹⁸⁶.

Письма писателя А. К. Толстого, состоявшего в дружеских отношениях с царской семьей, передают подробности, свидетельствующие о существенной разнице между эмоционально-душевным состоянием императрицы в Сан-Ремо и ее петербургским «холодным» настроением. Так, в письме от 21 января читаем: «Императрица кажется здорова на вид. … Вчера играли в шараду в костюмах… Очень было хорошо!».

В письме от 24 января автор пишет: «Вчера читал Попова… Мадам М. визжала, а императрица смеялась до слез»¹⁸⁷.

О том, что императрица осталась довольна своим пребыванием на итальянской Ривьере, свидетельствовал и тот факт, что по возвращении в Ниццу после своего первого посещения Сан-Ремо она опять ездила в этот город несколько раз в том же году, а в знак своей признательности мэру и населению городу Мария Александровна подарила набережной, созданной в 1867–1871 гг., сто пальм, остающихся и по сей день украшением Corso Imperatrice. Эта набережная была названа так в честь русской императрицы по решению городской администрации от 6 марта 1875 г.¹⁸⁸.

Последняя поездка для лечения была предпринята в Канны. Когда императрица вернулась оттуда, все были поражены, как плохо она выглядит¹⁸⁹. Канны стали последним городом, который посещали обе супруги Александра II – официальная и морганатическая. Здесь две неординарные женщины пытались найти покой и отдых.

В 1866 г. император окончательно отвернулся от тяжелобольной императрицы, увлекшись 19-летней Екатериной Долгорукой из рода Рюриковичей. Семья Долгоруких, обескураженная частыми свиданиями девушки с императором, решила отправить ее в 1867 г. к жене ее брата Михаила в Неаполь¹⁹⁰. Маркиза, как опытная в «любовных делах» неаполитанка, сделала все, чтобы не скомпрометировать девушку. Но, по мнению некоторых исследователей, поездка была организована по предложению царя, который предоставил ей необходимые средства для отъезда вместе со своей золовкой Луизой Черчемаджоре, маркизой Вульчано на лето в Италию¹⁹¹. Судя по письмам, Александр II сразу после отдыха в Неаполе предложил им совершить поездку в Париж, куда сам собирался отправиться по приглашению Наполеона III для участия во Всемирной выставке¹⁹².

По возвращению в Петербург Долгорукая стала фрейлиной императрицы, сопровождая Александра во всех заграничных поездках. Дети от фаворитки указом от 11 июля 1874 г. были признаны более знатными по титулу, чем дети от незаконнорожденной принцессы Гессена.

Представляется достаточно правдоподобной интересная версия о том, что император заказал портрет фаворитки лучшему портретисту второй половины XIX столетия И. Н. Крамскому. Тот изобразил одинокую красавицу в коляске на фоне Аничкова дворца, где проживал с семьей наследник Александр Александрович. Портрет был создан как вызов врагам Долгорукой. Художник решился выставить работу только через 3 года после гибели Александра II в 1883 г., назвав «Неизвестной». Лучший женский портрет второй половины XIX в. был приобретен коллекционером П. Третьяковым¹⁹³.

После смерти Марии Александровны Александр II думал об отказе от престола и переезде в Ниццу с семьей. После же трагического теракта 1 марта 1881 г. Александр III сделал все для организации скорейшего выезда Долгорукой за рубеж. Поселившись в Ницце с детьми, она через 10 лет приобрела виллу «Жорж»¹⁹⁴. Стремясь увековечить свой роман с императором, надиктовала воспоминания¹⁹⁵. Оставила о себе добрую память у местных жителей, благодаря внимательному отношению к русскому приходу (в русской церкви хранится вывезенная из России окровавленная рубашка Александра II, которая была на нем в момент покушения)¹⁹⁶. В некрологе отмечалось, что в Ницце Екатерина Михайловна была известна, «как человек, заботившийся о бездомных животных и добившийся устройства специального водоема, где собаки и кошки могли попить в жару»¹⁹⁷.

Традиционные связи императорского семейства с Лазурным берегом поддерживались и супругой Александра III, принявшей в православии имя Марии Федоровны. Принцесса Дагмар – дочь короля Дании Кристиана IX – была ранее невестой наследника престола цесаревича Николая Александровича, старшего брата Александра III, к которому после смерти брата в 1865 г. в Ницце перешел титул цесаревича и рука его невесты. Датская принцесса стала женой Александра в 1866 г., что нарушило традицию российского Императорского дома выбирать для наследников престола невест из владетельных домов немецких государств. В 1881–1894 гг. она носила титул супруги-императрицы, а с 1894 г. – императрицы-матери.

Весь 1896 год вдовствующая императрица решила провести на Лазурном Берегу, в Кап Дай, надеясь, что целебный климат побережья поможет Великому князю Георгию, больному туберкулезом. Общественность предложила в память о скончавшемся в Ницце наследнике престола и для удовлетворения религиозных потребностей русской общины строить новый храм, что нашло поддержку у Марии Федоровны, хотя Александр III не поощрял строительство православных церквей за рубежом, в частности, в Италии и Франции.

Как уже отмечалось выше, отношения между Россией и Италией стали налаживаться в начале XX века. 30 июня 1902 г. король Виктор-Эммануил прибыл в Петергоф¹⁹⁸. В том же году император Николай II во многом под влиянием матери дал согласие на постройку Православной Церкви в Бермонд-парке в центре Ниццы, так как эта территория была выкуплена еще императором Александром II сразу после смерти старшего сына. Вилла, в которой скончался Николай Александрович, была снесена, а на ее месте возведена мемориальная часовня в византийском стиле: «Сей соборный храм сооружен… щедротами государя императора Николая Второго и его Августейшей матери вдовствующей Императрицы Марии Федоровны. Освящен 4/17 декабря 1912 года»¹⁹⁹.

Супруга же Николая II – Александра Федоровна – посещала Италию вместе с братом еще до своего замужества. «Тогда будущая императрица побывала во Флоренции и наслаждалась беззаботными днями, осматривая… все достопримечательности, включая галерею Уффици. Они посетили монастырь Сан-Марко и видели алтарь работы Фра Анджелико. Впечатления от увиденного императрица пронесла через всю жизнь.

Итальянский «след» заметен в архитектуре нового Ливадийского дворца в Крыму²⁰⁰. Во время поездки в Италию Александра Федоровна купила акварели, копии со скульптурных творений Луки делла Роббиа и копию с «Мадонны» Боттичелли. Последняя картина стала одной из немногих личных вещей, которые царская семья увезла с собой в ссылку. «Мадонну» императрица повесила над своей кушеткой во время пребывания в Тобольске»²⁰¹.

В целом, налаживание контактов в среде космополитического великосветского бомонда закладывало основы будущим геополитическим отношениям. Но в андроцентристской политической теории вклад женщин всегда оказывался на периферии анализа межгосударственных отношений, тогда как именно женщины – представительницы Российского царского дома внесли значительный вклад, как в развитие дружески-теплых отношений между Россией и Италией, так и в феминизацию русского великосветского общества: не будучи профессионально подготовленными женщинами-политиками, но приобретая – после смерти высокопоставленных царственных супругов – статус императрицы-матери, они с еще большим достоинством представляли интересы России в Европе, что наиболее весомо выразилось в усилении русского военного присутствия в середине XIX века в ареале Средиземноморья.

В итоге, их привязанность к Лазурному берегу влияла на позитивное развитие отношений между странами, что ярко проявлялось в формировании облика «русской Ниццы», ставшей символом русского присутствия в Европе. С другой же стороны, благодаря своему статусу, женщины Императорского Дома могли позволить себе выезжать в Европу без сопровождения высокопоставленных супругов, становясь первопроходцами на ниве женской эмансипации.