Loe raamatut: «Философская лирика. Собака из лужи лакает небо»
О человеческих отношениях
Любая встреча – это тайна
Любая встреча – это тайна.
И кто решил, что связь случайна,
Когда, как в множестве семей,
Ослабил узы Гименей?…
С командировочными часто
Не всё безоблачно и ясно,
Женат – не писано на лбу,
Но есть на всех одно табу:
Чтоб после не идти с повинной,
Не задержись на середине.
Приезд с отъездом – день один,
В нём места нет для середин.
А что есть нравственность, мы спросим?
– Это когда противно после.
Так говорил Хемингуэй,
Не самый грешный из людей.
Командировочным со стажем
И вовсе понимать не важно,
Какая с нравственностью связь
У чувства под названьем страсть.
Ведь если исключить болезни,
Страстями жить куда полезней,
Чем страсть отставить на потом
Ещё здоровым мужиком
И ждать, когда оно случится
Законным браком обручиться,
Не тем, что наш оформит ЗАГС,
А тем, что там – на небесах…
Связь, что случайная вначале,
Кольцом так свяжет обручальным,
Что речь за нравственность вести
С любимым – боже упаси.
А за моральные устои
Ответит правило простое:
Приезд с отъездом – день один,
В нём места нет для середин.
Проблема отцов и детей
Два поколения – сущий пустяк,
Даже когда под одной они крышей.
Светлое время – для взрослых трудяг,
Темень – для тех, кто годами не вышел.
С вечера предки устроят бедлам,
Ночь напролёт молодые судачат.
Дом превратится в индейский вигвам,
Трубкою мира прокуренный напрочь.
За бледнолицых болезных своих
Очень тревожится вождь краснокожих,
Совесть до лампочки стала для них,
С чем краснокожий смириться не может.
Если развеется с крыши дымок,
В доме поселятся сырость и прелость,
А стариков, как печальный итог,
Ждёт резервация – Дом престарелых.
В мире продвинутом стало светлей,
Многое к лучшему в нём изменилось,
Лишь без проблемы отцов и детей
Жить человечество не научилось.
Доклад о современной молодёжи
– Коллеги, господа, прошу вниманья,
Речь поведу за нашу молодёжь.
Да, да про ту, что хуже наказанья,
Чей принцип и девиз – Вынь и положь!
Пред нами три известные цитаты,
Их авторы умнейшие мужи:
«…Взять нашу молодёжь, она развратна,
В гламуре пребывает и во лжи,
Воспитана ужасней маргинала,
Работать не желает и не чтит
Начальство. С ней все наши идеалы
На грани разрушения почти».
Цитата номер два: «Все наши дети
Тираны, уваженье старикам
Не выкажут, не отведут к обедне.
Где молодёжь, там царствует бедлам.
Достигли мы критической отметки,
Свихнулся мир и просто не жилец,
А наши избалованные детки
Приблизят света этого конец».
Ещё цитата: «Поколенье наше
Культуру лучших лет не сохранит,
И на пороге день позавчерашний,
Что кроме зверств ничем не знаменит»…
Аплодисменты стихли, и докладчик
Как документы в подтвержденье фраз
(Мол, говорилось так, а не иначе)
Представил артефакты напоказ —
Горшок из Вавилона и папирус
С проклятьями, иные образцы,
Где клинописью древней говорилось,
Что осуждали мудрые жрецы,
До исправления чего Сократ не дожил…
Мы на пороге Страшного суда,
А вечная проблема с молодёжью —
У мира в горле кость во все года.
Шумеры озадачивались прежде —
Отцам всегда с детьми не по пути…
Я ж сохраняю слабую надежду,
Что мир не рухнет, стоит нам уйти.
Передадим в наследие как в лизинг
То, что с собой не взять за окоём,
И с эстафетной палочкою жизни
Помчится молодёжь своим путём.
Пути Господни неисповедимы,
Но неизменны люди во все дни —
Будь наши внуки трижды херувимы,
Подвергнутся нападкам и они.
Мы все человеки и ходим под Богом…
Мы все человеки и ходим под Богом…
Одним – нас так мало, другим – слишком много,
А кое-кому – так мы просто балласт,
И редко когда, чтобы нас – в самый раз.
Причиной – эпоха, где бал правит похоть?
И как разобрать, чей поблизости локоть,
То локоть товарища или врага,
И чьи из тумана встают берега?
Кто выйдет навстречу – провидец-предтеча,
Иль встретят пришельца вульгарною речью?
А то ещё хуже – то будет не речь,
А звуки пищалей, огонь и картечь…
Такое ниспослано нам испытанье,
Не зная, что нас ожидает заранье,
Я есмь!.. о себе заявлять в гуще масс
И верить, что нас там и здесь – в самый раз.
Звонарь
Звон малиновый не стирается,
От зари стоит до зари —
То звонарь из всех сил старается,
На ладонях сплошь волдыри
От верёвок. А тьма кромешная
Не расступится – на заре
Не грозит ему быть повешенным,
Ведь не вешают звонарей.
Не малинова если зоренька,
А кровавым пятном заря —
Это значит, что с колоколенки
Люди сбросили звонаря.
История в повторе – это фарс
История в повторе – это фарс,
Трагедия смешит, случившись дважды…
Но как бы нам в комедию не впасть
Где плачут все, что было не однажды,
Где аргумент последний кулаки…
Чтоб с представленья не идти с фингалом,
Когда не задним вы умом крепки,
Не стоит ждать весёлого финала.
История в повторе – это фарс,
Когда за счастье – не убит, ограблен
Всего лишь… Но удар и свет погас…
– Что это было?
– Да всё те же грабли!
Смотрит ребёночек на облака,
Смотрит ребёночек на облака
Всё-то ему интересно пока.
Пальчиком в носик мальчонка залез,
Тоже преследует свой интерес.
Сколько ещё неизведанных мест
Парень откроет вдали и окрест,
Лазить замучается… А пока —
Смотрит ребёночек на облака.
Уходят от женщин мужчины беспечно
Под осень скворцы покидают скворечни
И прочь улетают.
Уходят от женщин мужчины беспечно —
Старо, как преданье.
Чему удивляться, когда так ведётся
С основ мирозданья,
С каких дел тогда это подлость зовётся,
Что без оправданья?
Ведь так происходит с начала творенья
С другими и с нами…
И кто виноват в том? Наверное, время.
А может мы сами?
И несутся наши кони по задворкам бытия
Кто безумного догонит?
Под хвостом горит шлея…
И несутся наши кони
По задворкам бытия.
Больно ты горяч, хозяин.
Сколько можно погонять?
От кнута истёрлись длани,
Как же в них стакан держать?
Всё одно твоя зазноба
Расстегнуться не спешит
И не ждёт любви до гроба
От загубленной души.
Слишком много, барин, пьёте.
Бесконечны кутежи.
Точно пуля на излёте
Вы в ногах у госпожи.
Несподручно птице-тройке
Воз нагруженный везти,
И до следующей попойки
Клятву верности блюсти.
Не хрипит уже, а стонет.
Вновь надрался, как свинья…
И несутся наши кони
По задворкам бытия.
Земля перенаселена
Земля перенаселена.
Не умещают ярды
Всех тех, чей счёт – чья в том вина? —
Идёт на миллиарды.
По улицам и этажам
Толпа снуёт безлико,
А рядом не хватает нам
Любимого до крика.
Земля перенаселена,
По швам трещит до срока…
Не потому ли, люди, нам
Порой так одиноко?
Пилигрим в собственном доме
Он на кухню прошёл, сделав вид, что опять не заметил
Тот порядок, когда уже нечего с глаз убирать,
Мимо взгляда прошёл, где на раннем семейном портрете
Про себя сам себе что-то силился он рассказать.
От вчерашней любви он давно получил похоронку
И смирился – работа, их сын поступил в институт…
Тишина напряжённо звенела в ушных перепонках —
Что тебе не хватает и где по-другому живут?
Здравый смысл в знак согласья кивал на других с умным видом,
Извлекал своих кроликов жуликоватый факир —
Что изменчиво счастье людское, не вечно либидо,
Нёс какую-то глупось про женский загадочный мир.
По квартире своей с отрешённостью всех пилигримов
Шёл один из немногих подобного рода мужчин,
В безнадёге своей проходя очевидного мимо,
Потому что развод невозможен по целому ряду причин.
Он только хотел
Хотел он достойно пройти через войны,
А не воевал,
Разумно всегда говорил и спокойно,
Не веря в слова.
На всё отводил он приличные сроки
С начала начал.
Когда обличались чужие пороки,
Согласно молчал.
Свой век он прожил не в добре и не в злобе,
Не мёрз, не потел.
Итог его жизни – слова на надгробье:
"Он только хотел".
Вандалы могилу его не разрушат,
И множество лет
Взирать будет с камня на всех равнодушно
Линялый портрет.
Возможно, что кто-то один из немногих,
О прошлом скорбя,
Поймав тусклый взгляд, неожиданно вздрогнет,
Узнав в нём себя.
Когда ты мёртвым жил, что твой уход?
Мертворождённым ты родился? Нет.
Ты стал таким. На грязный мир глазея,
Исправить мерзость жизни не умея,
Ты на себя взял мщения обет.
Мертворождённым ты родился? Нет.
Родителей ты начал обличать,
В рождении уродца виноватых.
Но начал ты судить не рановато ль,
Секирою размахивать с плеча?
Родителей ты начал обличать.
Ты априори ведал мир иной,
Мир рафинированный, вовсе без гниенья,
Где девочка, идя с уроков пенья,
Не путалась с распущенной шпаной.
А где ты мог увидеть мир иной?
Дня не прожил ты, но понять успел,
Какой у этой жизни воздух спёртый,
И в мире, где господствуют аборты
Ты изначально будешь не у дел.
Дня не прожил ты, но понять успел.
Младенец, брошенный на эшафот,
С рождения завёрнутый в отрепья…
Изнанка жизни, это не столетья.
Когда ты мёртвым жил, что твой уход?
Младенец, брошенный на эшафот.
Кому добавит он седых волос?
Что ведает глазёнок не продравший,
С чужого голоса Христа узнавший
По венчику из облетевших роз?
Кому добавит он седых волос?
Ты умер от отсутствия любви!…
Не осуди, да не судим… Не верю.
Отсутствие ещё не есть потеря,
И храм в душе не церковь на крови.
Ты умер от отсутствия любви!
Скользящий вниз, где нечистоты сплошь
От веры ты отнюдь не отлучился,
И если жить в грязи не научился,
То свой родник очиститься найдёшь,
Тогда поймёшь, где правда, а где ложь.
Про мужиков и женский жребий
У мужиков одно в крови —
Лишь пить и жрать,
Потом им подавай любви,
То бишь – в кровать.
А жребий женщины таков —
Откинув спесь,
Любить им надо мужиков,
Чтоб пить и есть.
О мужском предназначении
Когда любое действо – моветон,
Наскучили пустые развлечения,
Со смыслом жизни – просто огорчение,
Тогда в крови играющий гормон
Напомнит о мужском предназначении -
Дом, дерево и сына воспитать
(Не понимая в этом ни бельмеса.
О том, как жил совсем без интереса,
Быть может даже книгу написать,
Назвав "Воспоминания балбеса")…
Нет выбора – любить иль не любить
Правленья женского бразды тугие.
О, женщины, подруги дорогие -
Достойны вы, чтоб вас боготворить
За наши устремления благие!
Восьмого марта свой высокий слог
Мужчины обратят к Прекрасной даме:
О, женщины, всегда мы вместе с вами!
(Чтоб человеком, выполнившим долг,
Вновь нагло развалиться на диване).
В плену мы вечном у природы женской
В плену мы вечном у природы женской.
Живём и не предполагаем даже,
Что с нашим представленьем о блаженстве —
Идти нам, куда женщина укажет.
Магнитной аномалии источник,
Сбивающий все стрелки у компАсов,
Творит она над нами, что захочет,
Маршрутных карт у женщины с запасом.
Какими бы ни плыть нам берегами,
Проливами – нам с ней не разминуться.
Ведь от неё мы вечно убегаем
С намереньем одним – чтоб к ней вернуться.
Чужие завоёвывать народы
Иль рай искать калИкой перехожим —
Другой нет правды: для мужской природы
Вне женщины блаженство – медным грошом,
Дырявою монетою… Рассветы
Мужчине наблюдать сквозь эту дырку
И слать кому неведомо приветы
Желаньем, запечатанным в бутылку.
Любителям философии о её пределе
Пенять на время и корить пространство —
Что вечность обвинять в непостоянстве.
Без знаний, данных людям априори,
Что грамоте учиться на заборе.
Вне прописных и неизбывных истин
Агностицизма сам Господь немыслим.
И даже в солипсизме Беркли, прочих
Не обойтись без смены дня и ночи.
Но есть у жизни измерение иное —
Когда душа болит и сердце ноет,
Со временем утрачивая связь,
И не стеля соломы, где упасть,
По лестнице карабкаясь на небо,
Являя явь, мы постигаем небыль,
Где следствие возможно без причин,
Как Юм когда-то этому учил.
В согласье с ним, вне всех формальных логик
Откроется нам истина в итоге —
Любой мыслитель будет не у дел
Там, где любовь справляет беспредел.
У кого особый взгляд на мир
У женщины особый взгляд на мир?…
Да нет, – то у мужчины взгляд особый.
Где допустИм для женщин лёгкий флирт,
Мужчины на безумие способны —
Всё бросить и уехать за кордон
В погоне за Полиной Виардо.
– С чего бы вдруг? От чувства глубины?
– Возможно, если их о том послушать.
На деле же – из-за чужой жены
Лишиться повышения по службе
(Случается такое иногда,
Хоть плохо это вовсе не всегда),
Запоем ту беду усугубить.
Вот то по-нашему – орать до глаукомы,
Лицо в сердцах кому-нибудь набить
И кочевать полгода по знакомым,
Пропиться до последнего рубля
И жизнь свою опять начать с нуля.
Вчера ещё от чувства без ума
Женился, а сегодня – бес попутал,
Пообносилась вязи бахрома,
И узы счастья превратились в путы.
В дом возвращаться, что идти в острог,
Где волочить пожизненный свой срок.
Такой вот демонстрируют нам взгляд
На мир мужчины со времён античных.
Что женщины об этом говорят?
– Особый взгляд? Да нет, вполне обычный.
Что до безумств мужчин – самообман,
Заменой счастья им простой диван.
Полжизни проваляться на боку.
Любить? – одни слова… Свобода воли? —
Жизнь чью-то перемелет муж в муку,
Тогда как сам ни с чем пирог, не боле.
О чувствах если говорить всерьёз,
Особый взгляд – когда под паровоз,
Порывом страсти жизнь перечеркнуть…
Не приведи Господь тому случиться,
Чтоб от любви сгорев, когда-нибудь
Как Анне незабвенной отличиться.
Не будем зря на классика пенять —
Мужчинам взгляд особый не понять…
Нет горче женщины на свете
(Ветхий Завет. Екклесиаст, Гл. 7)
Нет горче женщины на свете,
Ей в горечи уступит смерть.
Мужчин любовью безответной
В силки затянет и в тенета.
Она сама по жизни сеть.
Оковы – руки женщин, ноги.
Склонённый у её колен
Притянут будет. Перед Богом
Лишь доброму не знать острога,
А грешный попадёт к ней в плен.
Я верности искал причину.
И обыщи весь белый свет —
Найдётся в мире без личины
На тысячу один мужчина,
А женщины и вовсе нет.
О нашей жизни
Лет детских мозаика
Детство разбилось. Упавшего зеркала
Части отдельные носим в груди.
Всё, что с годами ещё не померкло в нём,
Гранями ранит, саднит.
Юность, желаньями детство разбившую
Радости из ничего просто так,
Мы раздарили букетами пышными
Праздных беспечных гуляк.
Взрослая скаредность, в кучу собравшая
Зёрна и плевелы лет прожитых,
Носит монетами в складках бумажника
Отблески дней золотых.
Смотримся в них мы, как в зеркала зального
Битого временем тёмный проём,
И по осколкам лет детских мозаики
Всё про себя узнаём.
Житейские мелочи
Как много внимания мы придаём мелочам,
От главного нас уводящих, с дороги сбивающих.
О том, что нас мучает, спать не даёт по ночам,
Мы пишем романы, поэмы, словами играючи.
Весна, пробуждение – это вам не пустяки.
А летом жарища от страсти всё испепеляющей.
Сентябрь, бабье лето, прощания, птиц косяки,
От душ чьих-то стылых и зимних ветров улетающих.
А дальше позёмка, сугробы нам ставят заслон.
Приехали, словом, и дальше нам двигаться незачем.
Сбылось, не сбылось, было или быльём поросло —
По счёту большому, всего лишь житейские мелочи.
Кто за проживание выставить сможет нам счёт?
И где прейскурант, обойдутся во сколько утехи нам?
Ведь главное то, что за старым придёт новый год,
И мы на погост из гостиницы жизни не съехали.
А значит, опять нам рассветы встречать не слабо,
Канючить и требовать, злиться, мечтать, привередничать,
В стотысячный раз рифмовать нам про кровь и любовь,
А это уже для живущего вовсе не мелочи.
Жить на авось. Зашибись!
Отдохнула страна от войны,
Новостроек леса поднялись.
Те, кто страстью к наживе сильны,
За квадратные метры дрались,
Вспоминали по случаю мать
И по граблям ходить зареклись.
Как все жили – ни в сказке сказать,
Ни пером описать. Зашибись!
Полагаясь во всём на авось,
Власть народу дозволила красть.
Так и жили бы все вкривь и вкось,
Кабы не забугорная мразь.
Положила завистливый глаз
На страну, где живут натощак,
Где мздоимцам любым фору даст
Даже самый последний бедняк,
Что в своей необъятной стране
Как собака на сене живёт,
Своей миской доволен вполне -
Сам не ест и другим не даёт…
Те, кто гадил нам сотни веков,
Разложили костры по углам,
Чтобы мерзкая роза ветров
Благодатный наш дом подожгла.
Видя отблеск пожаров в окне,
Приутихли свои упыри.
Чем страшнее угроза извне,
Тем сплочённее люди внутри.
Слава Богу, кому всех собрать
На бескрайних раздольях нашлось,
Чтобы недруги из-за бугра
Не мешали нам жить на авось.
Ангел, мятущийся в тесном пространстве
Ангел, мятущийся в тесном пространстве
Где узаконена спесь,
Где перечёркнута честь
Линией непостоянства —
Не позволяет упрямство
Крылья сложить на насест.
Ангел, распятый на жердях созвездий,
Мнишь ты с креста соскользнуть?
Многострадальную грудь
Сжатую болью и резью
Тягой житейской к возмездью
Освободить как-нибудь?
Ты за свободу откупишься ложью,
Сбросивши святости плен.
Ждёшь ты каких перемен,
Ангел, меняющий кожу?
Что обратишь ты к подножью,
Что обретёшь ты взамен?
Ангел, с рождения чуждый неверью,
Призванье своё не забыл?
От сонма докучливых рыл
Скрытый железною дверью,
Смирись, прихорашивай перья
Двух неотъемлемых крыл.
1972
Кому бы в морду дать за эти слёзы
Вся жизнь – цепочка маленьких побед
И череда досадных поражений.
А лучшие порывы юных лет —
Не более чем свыше одолженье.
Всё суета – сказал Екклесиаст,
Недостижимо вечное блаженство,
Покой и воля – это не про нас,
И человек далёк от совершенства.
В сравненье с вечностью совсем дитя,
Как Пушкин говорил – ещё младенек,
Ломает колыбель свою шутя.
Что будет, когда встанет с четверенек?
На всю вселенную поднимет крик
И о себе – Я есмь – заявит гордо,
Но с помыслом одним, как Мендель Крик
У Бабеля страдал – кому б дать в морду…
Создатель что-то там недоглядел,
Замешивая нас по локоть в глине,
Когда не смог он положить предел
Тщеславью, самомненью и гордыне,
Что расцвели внутри людей взамен
Обещанной им всем свободы воли,
Чертополох на ниве перемен,
А зёрна доброты – обсевки в поле.
Три ипостаси мерзости живут
И обещают жить, похоже, вечно,
Пока до основанья не сожгут
Всё, что в природе нашей человечно.
Не тварь дрожащая, а человек
Топор, тушуясь, прячет под дублёнку…
Невинная сползает из-под век,
Как мера правоты, слеза ребёнка…
А мы, едва взобравшись на бугор,
Уже готовы рвать любые дали.
Дай нам возможность выйти на простор,
То где б тогда нас только ни видали!
Везде б звучал истошный наш клаксон
И даже там, куда нас и не звали…
Конквистадор дал инкам колесо,
А дело довершил колесованьем.
Стремясь отвлечь беспутных от путан,
Им разум дал в стальные руки крылья…
Как результат – Ирак, Иран, Афган,
Бен-Ладан и другая камарилья.
Любую ложь готов принять народ
Из уст того, кто правит в этом мире,
И если Рим, по пьяни, сжёг Нерон,
Возможности сейчас гораздо шире.
Как с гуся с нас библейская вода,
Не омывает и души не лечит.
Кто скажет мне – и это суета,
Да нет, отвечу – кое-что похлеще.
До срока приближая свой конец,
По головам всё выше мы и выше…
В семье народов крёстный наш отец
Пинает всех, росточком кто не вышел.
Творя добро, провидит зло Творец.
Чтоб ограничить мир в его гордыне,
На Вифлеем пикирует гонец —
Бог вспоминает о внебрачном Сыне.
На Землю посланный за нами присмотреть
(Нам, глупым, мёд бы пить его устами),
Сын предпочёл мучительную смерть,
Чем принимать участие в бедламе.
Его встречали Будда и Аллах,
Узнать, как мы себя ведём на воле,
Но мрачно констатировали факт,
Что вышел человек из-под контроля
И, поклоняясь праздной чепухе,
На праведное слово корчит рожи.
Чья радость в греховодной шелухе
Увещевать таких – себе дороже…
Что сбились мы с предписанных путей,
Когда-нибудь, заблудшие, ответим…
Всё суета, но в этой суете
Рождаются и плачут чьи-то дети,
И гибнут чащи, и клянёт свой хлев
От голода охрипшая бурёнка,
И впитывает губкой чёрствый хлеб
Слезу с ресниц невинного ребёнка…
Похоже, сотворивший нас Старик
Не ожидал такой метаморфозы.
И прав у Бабеля был Мендель Крик —
Кому бы в морду дать за эти слёзы?
2004 – 2013
Настоящая жизнь, где она?
Житель подлунного мира, в себе подавляющий
Все потайные желанья, предмет осуждения,
Думаешь ты, что покинув земное пристанище,
Там за чертой обретёшь ты второе рождение.
Если шахид ты, то Там подавай тебе девственниц,
Иль Дульсинею, коль рыцарь печального образа.
В Царство небесное Там вход отдельный по лестнице
(Кто в него верит…, а прочим – дендрарии с розами).
Там обретёшь ты покой и людское признание,
Чем обделён ты при жизни капризной фортуною,
Там погрузишься в свой мир из глубин подсознания,
В то, что в мечтаниях тайных себе напридумал ты.
Там нет врагов, все друг другу друзья и приятели.
Каждая нота там верная, душу щемящая…
Только вот жизнь и Там в нашем привычном понятии.
То, что имеем, и есть наша жизнь настоящая.
О земной боли
На неизбежности кострах
Сгорают люди, как поленья.
Сжигает смерть, как Герострат,
Невосполнимые мгновенья…
Но мы их пестуем с любовью,
Пустоты заполняя болью.
К покинувшему буйство трав
И в небо взмывшему, как птица,
Мы все, земную боль прервав,
Однажды присоединимся,
Чтоб над прошедшим с лёгкой грустью
Из поднебесья улыбнуться…
Наш след, как отпечаток бед,
На вечность ляжет безупречно.
Сквозь жизни наши на просвет
Проступит профиль человечий,
Что вырезают обелиском
Скорбь за чужих и боль за близких.
Царску службу волочить парню неохота
Царску службу волочить
Парню неохота,
Стал от армии косить
Он под идиота.
Не по росту парню сшит
Сюртучок казённый.
И в казармы не спешит
Дурень просветлённый.
Знать блаженному милей
Грубые вериги…
Чёрту – ладан, водки злей,
Крест – попу-расстриге.
Подношенье – не приход,
Морда не лоснится.
Не указ законов свод —
Тките власяницу.
Не украсят дурачьё
Аксельбантов плети.
А в потугах на почёт
Взрослые как дети.
Эполеты хороши
Детям на игрушки.
Не заржавят палаши,
Пушки-побрякушки…
Слышишь, как в лихие дни
Что-то там пуляет?
То в солдатики свои
Дяденьки играют.
Чем игрушкой быть при них —
Лучше полководцем.
Да и выбор невелик —
Служба иль юродство.
С дураками не вяжись,
Что тебе их цацки?
Если сможешь, откажись,
От забавы царской.
1985
Лучше всех или как "Ще не вмерла" не запеть
Народиться может угораздить нас
Где угодно – белым, цвета беж,
Жёлтым, чёрным, в Африке и в Аззии,
В Кампучии или в Бангладеш.
Нас о том не известят заранее,
Чтоб соломку подстелить могли.
Даже захудалая окраина
Для кого-то будет пуп Земли.
Говорят – в семье не без урода. Есть
И такое. Что тому виной?
Речь веду не о семье народов здесь,
Нам семьи достаточно одной.
Той, что "Ще не вмерла" до рождения,
Что случится через много лет -
Как о ней в припадке вдохновения
Стих сложил подвыпивший студент. *
Не от вшитых генов незалежности
Иль иных достоинств правосек,
Чтоб сбежать от собственной ущербности,
Возомнит про то, что лучше всех.
С головой дружить не обязательно,
Чтобы высшей расою предстать.
Лишь свидомый (с польского – сознательный)
Может про правителя сказать:
"Недомерок, ростом метр с кепкою
И на образину – смертный грех -
Подрывает нашу веру крепкую
В то, что мы с Европой лучше всех!
Ходит от рождения пришибленный
Недоумок, нравственный урод.
Вроде как одна овца паршивая
Портит нам всё стадо – целый род.
Дан козёл нам свыше в управление
Без царя в свидомой голове.
Лучше всех он волей провидения,
Хоть совсем не нашенских кровей.
Не ходить ему в козлах заслуженных,
Лишь к обеду ложка дорога,
А когда всем будет не до ужина,
Быстро отобьют ему рога.
Он сбежит, сопьётся иль преставится.
Мы же те, кто в хате на краю,
В том что от неё потом останется,
Будем слать проклятья холую…"
Где родиться, кабы знать заранее,
Чтоб не повторить судьбину впредь,
Про свою любимую окраину
"Ще не вмерла" снова не запеть?
Впрочем, есть на то иное мнение,
С чем не согласится правосек -
Бед причина вовсе не в рождении,
А в козлах породы лучше всех!
*Стихотворение "Ще не вмерла Україна" сочинено в 1862 г. Павлом Чубинским, местечковым львовским автором с польскими корнями. Написал он этот текст экспромтом "на коленке" в ходе студенческой пирушки (Павлу было тогда 23 года).
Хорош совет Козьмы, но только не для нас
"Если у тебя есть фонтан, заткни его: дай отдохнуть и фонтану" (Козьма Прутков). "От дурака куда меньше вреда, если дать ему высказаться" (народная мудрость)
Заткнуть фонтан – совет Козьмы Пруткова,
Насколько он подходит нам и вам?
Молчанье золото? – Оно оковы,
Когда вокруг бардак, позор, бедлам!
Как можно на язык навесить гири,
Когда на семь и даже восемь бед,
На всё, что происходит в нашем мире,
Имеется единственный ответ?
Меч правосудия извлечь из ножен
И с кличем вековым "мать-перемать"
Всё порубить с плеча, чтоб "сколько можно?"
Вопросов нам потом не задавать!
Готовы мы по принципу "знай наших"
В прах разнести отеческий дурдом
И новую заваренную кашу
Расхлёбывать потом, но с полным ртом
Чего? – Не суть. Даёшь свободу слова!
Чем проще, тем верней народный глас!
И потому совет Козьмы Прудкова
Сегодня, извините, не для нас.
Про слова на букву Же
Кто с языком хоть краешком знаком
Не станет спорить здесь, дойдя до смысла -
Суть выражает слово целиком,
Где первой букве быть за машиниста.
Она поможет отыскать ответ
Вопросу вечному "камо грядеши",
Сомнения в ином сведя на нет,
В чём даже и святые не безгрешны.
Когда в начале слова наш маршрут,
Указан, то понять совсем не сложно,
К концу какому буквы Же ведут
Иль через что к нему наш путь проложен.
Возьмём к примеру нашу букву Же.
Желать и Жадность, Жалость или Жажда -
Всё из того, что пройдено уже,
И что ещё пройти нам не однажды
Случится, примем мы с "мерси боку"
Желаемое в розницу и оптом…
Но лыком среди слов на Же в строку
Зачем-то затесалось слово жопа.
* "мерси боку" – большое спасибо (фр.)
Свинство и любовь к деньгам
Быть лучше прочих я не дам зарок,
Последним не смогу я поделиться.
Но если бедность – это не порок,
То жадность, говорят, большое свинство.
Не будь свиньёй и Бога не гневи…
Поговорим мы лучше о любви.
Особый род любви – любовь к деньгам.
То чувство безответно лишь к ленивым.
И тот, кто роет рылом тут и там,
Найдёт свой клад под дубом, под оливой.
Засохнет если дерево в тот год,
Свинья от сожаленья не умрёт.
* * *
Неплохо было б на купюрах обиходных,
Что люди в банки с трепетом несут,
Изобразить бы жёлудь знаком водным,
Отображающим свинячью суть.
Пятак на морде у свиньи, скажу я вам,
Из-за её пристрастия к деньгам!
Люцифер плевела сеет в мозг
Убеждения сеял в людей,
Идеолог и сеятель,Девил,
И оно от лукавых идей
Прорастало обилием плевел…
От посева того сорняки
Вырастали вне истин и логик.
Шили зэки тюремный прикид
С погонялами идеологий.
И каким бы ни был экслибрис,
В лагерях за тюремные пайки
Монархист, анархист и троцкист
Одинаково шили фуфайки.
Так идеи, что создал Господь
И нанёс на святые скрижали,
Обретали незримую плоть
И в материю преображались.
Их дубили красильщики в цвет
Беж, коричневый, красный, зелёный,
И пускался раскроенный бренд
На партийные стяги, знамёна.
Золотистый библейский виссон,
Шёлк атласный, аляпистый бархат
Подгоняли под нужный фасон
Консерваторы и демократы.
И катил их состав под откос
Одержимый вагоновожатый…
Люцифер плевела сеет в мозг,
С головами чтоб снять свою жатву.
Жизнь – театр абсурда
В театр абсурда психиатр приехал,
И режиссёру стало не до смеха,
Когда его всей труппою вязали,
Актёры весело смеялись и визжали.
В защиту шут лишь вышел на помост,
Но слов его не приняли всерьёз.
Когда Главрежа увезли в психушку,
На радостях устроили пирушку.
Лишь трезвый шут кричал в одном исподнем,
Что психиатр и сам из преисподней.
А значит, и шуту туда дорога…
Так люди потеряли веру в бога.
Под лозунгами творчества, свободы
И самовосхвалению в угоду
Себя поставив вровень со стихией,
Провозгласив намеренья благие
Себе дорогу проложили в ад,
Где правит бал рогатый психиатр.
Жизнь с нуля
Однажды на страстной неделе
В один из очень постных дней
Проснуться в собственной постели,
А может, вовсе не в своей,
Продрать глаза и, в изумленье
Уставившись на потолок,
Подумать – нынче ж воскресенье,
Как я забыть об этом мог?
Себе ведь обещанье дал я
Всё в жизни изменить – начать
Жать капитально на педали,
А не мотаться по ночам
Незнамо где и с кем… Ведь статус
Достичь сумеет человек
Лишь тот, кто сменит буйный градус
На тишину библиотек.
С нуля начну жить в понедельник,
Чем страшно удивлю родню.
Привычку дело на безделье
Менять я выжгу на корню.
Воздушных замков строить планы
И рисовать их на песке
Сейчас начну… вот только встану…
Но почему в одном носке
Вступаю в новую неделю?..
Так – год за годом много лет,
Ведь между первым и последним
Днём разницы особой нет.
Приглашение на шоу Страшный суд
Когда ведут по жизни нас любовь и знания,
И вера нам – не молоко прокисшее,
Какое ждать нас может наказание,
Когда оно, конечно, от Всевышнего?
Нам даже приглашенье принесут
На шоу представленье – Страшный суд.
Все индульгенции купившие заранее
Поборники добра и добродетели,
Участники высокого собрания
Мы будем вызываться как свидетели,
Рвачей и лицемеров обличать,
На жизни соучастников стучать.
Весьма возможно, человек я безответственный,
Но если и грешу, то ненамеренно,
По совести живущих всех приветствую,
Хоть совесть есть понятье эфемерное…
А потому на шоу Страшный суд
Билетов мне, увы, не принесут.
В пику Соломону
"Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь".. (Соломон)
В мир благоденствия, возможно,
Для всех людей открыта виза.
Но если мы туда не вхожи,
Откуда взяться оптимизму?
Надежды юношей питают
И вдохновляют на свершенья,
Чтоб тайной негой истекая,
Бежать от плотских искушений.
С молочной зрелостью покончив,
Любой из нас остепенился,
Был молотилкой обмолочен
И будто заново родился,
Всем доказал, что не убогий,
Не слушал «Марью Алексевну»
И на обочине дороги
Не рос как во поле обсевок…
На ярмарке пустых амбиций,
Где всех роднит налёт сусальный,
Взирая на чужие лица,
Мы удивляться перестали.
Не удивляют нас мерзавцы,
Ни жадность, ни тупые рыла,
Ни даже мысль – откуда взяться
Тому, что нас бы удивило.
Во многой мудрости печали,
Как Соломон сказал, в избытке,
Но мы её не замечали,
Приумножали не под пыткой.
Жизнь проскакали в ритме скерцо,
Блаженство да пребудет с нами!
А от дурных реминисценций
Спасёт слабеющая память.
Под тяжестью познаний горбясь,
Находим глупые ответы.
И раз нет мудрости без скорби,
То нафига нам мудрость эта?
Пусть на душе скребутся кошки,
И с мудростью у нас не очень,
Нам Соломон не свет в окошке
С премудростью ближневосточной.
Екклесиаст о подарках
Подарки портят сердце! Много —
Волнение… За что дают?
А мало – гнать таких с порога,
С неподающим надо строго…
А люди – просто ни в тую,
Какой порыв на них накатит?
Что если ультрафиолет…
И лет на восемь? В результате:
Подарков на всю жизнь не хватит,
Кардиограмма – хуже нет,
Таблеток груда на подносе,
Левосторонние шумы
И санитары с миной постной…
Когда же сердце на износе —
Беги подарков, как чумы.
Конец всегда начала лучше,
Ведь человек кузнец и жнец…
А вот меня сомненья мучат.
Добавлю я на всякий случай —
