Loe raamatut: «Нежданный подарок осени»

Осень ворвалась в город, смывая дождями зелёную краску с деревьев и тут же создавая разноцветными мазками яркую, цветную палитру сказочной красоты. Только почему-то всё это безумное буйство красок не радовало, а нагоняло на него муторную тоску и вселяло в душу горькую грусть. Ещё по-летнему голубое небо вело неравную борьбу с набрякшими от воды тучами, пытаясь расталкивать их редкими лучами осеннего солнца. Оно явно проигрывало битву, и вскоре моросящий, непрекращающийся дождь стал властелином этого мира. Природа, казалось, жила в унисон с его настроением, так же хандрила и грустила. Роман капризничал, не желая выползать по утрам из-под тёплого одеяла, валялся почти до обеда, пока голод не выгонял его на кухню. Наскоро перекусив, он перебирался в гостиную и, уперевшись ладонями в подоконник, надолго замирал у окна. Глядя сквозь испещрённое мелкими каплями дождя стекло, он чувствовал, что угасает под этот грустный аккомпанемент минорных аккордов осени.

От тоскливых мыслей его оторвал настойчивый звонок в дверь.

– Ромаха! Привет! – рявкнул с порога громила, затянутый в байкерский кожаный прикид. – Пожрать есть что?!

Рома скривил недовольную мину, хотел обматерить его, но решил не связываться, просто махнул рукой и медленно побрёл назад в гостиную. Гость запустил пальцы в рыжую лопатистую бороду, закрывавшую половину массивного лица, и совершенно не озаботившись тем, что нужно разуться и закрыть за собой входную дверь, ринулся на кухню, едва не сбив хозяина квартиры с ног. Роман вернулся в прихожую и со злостью шарахнул дверью, так что даже оконные рамы в гостиной отозвались тяжёлым вздохом.

– Так есть или нет?! – продолжил реветь бородатый, обшаривая холодильник и шкафы.

– Ты можешь не орать, Миха? – устало протянул Рома, появляясь на кухне.

Он открыл холодильник, с некоторым удивлением обнаружил, что там, как говорится, мышь повесилась, с минуту потупил, продолжая пялиться в пустое чрево белого ящика, и, разочарованно скривившись, аккуратно закрыл его. Затем блуждающим взглядом обвёл пространство вокруг, остановился на госте и задумчиво пробормотал:

– Яйца и хлеб вчера покупал. Будешь?

Миха радостно кивнул.

– Тогда ищи, – равнодушно бросил ему Роман.

– Где искать? – гаркнул гость, но Рома только неопределённо пожал плечами и, не оборачиваясь, отправился прочь.

Бородач, словно не веря себе, ещё раз пробежался по шкафам, вновь заглянул в холодильник и озадаченно замер посередине кухни. Неожиданно глаза его вспыхнули радостным огнём. Тяжело ступая высокими ботинками на толстой подошве, он потопал в прихожую, открыл шкаф и обнаружил на вешалке, рядом с длинным плащом, белый пакет с продуктами.

– Наше-ё-ёл! – радостно завопил он во всю мощь своего лужённого горла, сдёрнул пакет с крюка и двинул обратно.

Яйца, не меньше десятка, уютно шкворчали на сковороде, нарубленный огромными кусками чёрный хлеб покоился на разделочной доске, а гость, словно дирижёр размахивая деревянной лопаткой, громко, так что наверняка было слышно соседям, проводил психотерапевтический сеанс с хозяином квартиры.

– Ты, Рома, закачивал бы с этим. Того и гляди запьёшь с горя. А я?! Как я твоему брату в глаза смотреть буду?

Роман громко выругался при этих словах, но его возмущение утонуло в громовом рокоте Михиного голоса. Он продолжал свой, как ему казалось, умный и душеспасительный монолог, совершенно не обращая внимания на то, как реагирует на его тирады «пациент».

Старший брат Романа Терехова, Игорь, разбился на байке два года назад, такой же дождливой осенью. Разбился не насмерть, повредил позвоночник и у него отказала нижняя часть тела. Молодой парень, такой же шумный и здоровый, как его друг Миша, оказался прикованным к инвалидному креслу. Когда врачи сообщили ему, что это навсегда и шансов на восстановление нет, он приказал своей подруге принести в больницу его дробовик. Расписанная татуировками Томка, недалёкая, и, по мнению Романа, туповатая, даже на секунду не задумалась, зачем её парню в больнице оружие. Она потом так и говорила его друзьям:

– А чё? Я чё, экстрасенс, что ли? Догадываться должна? Сказал принеси, я принесла.

Да, она принесла, а Игорь без долгих раздумий снёс себе пол башки, как только Томка покинула палату. Его хоронили в закрытом гробу. За катафалком всю дорогу до кладбища ехала длинная кавалькада мотоциклов разных цветов и марок и не смолкая гудели сигналы клаксонов. Так же, как сегодня, моросил мелкий холодный дождь, дул промозглый ветер, но никто из пришедших проводить Игоря в последний путь не обращал внимания ни на холод, ни на остальные неприятные выверты погоды. Тогда Роману казалось, что и его жизнь закончилась вместе с жизнью брата, настолько гнусно и тоскливо было на душе.

 В детстве он не сильно был привязан к нему. Разные по характеру и по фактуре, братья не тянули даже на дальних родственников. Старше Романа на семь лет, Игорь и нравом, и внешне походил на отца, этакая цыганистая порода – кареглазый, с черными волнистыми волосами, такой же мордатый, скуластый, с уверенным твердым взглядом. Он с детства напоминал танк – так же, как эта тяжёлая многотонная машина пёр только вперёд, и какие бы преграды не возникали на пути, сносил их, давил и крушил. Его тело бугрилось мышцами от постоянных упражнений с железом, которыми он увлёкся с ранней юности и не оставлял вплоть до самой аварии, поэтому на его фоне младший брат казался просто тенью человека. Старшего всегда куда-то несло, он ни минуты не мог усидеть на месте, любил драйв, любил, чтобы адреналин бурлил в крови и туманил мозг. Близкие друзья Игоря были под стать ему, как на подбор. Тот же Миха, который в одиночку мог перевернуть небольшой автомобиль, а уж если они собирались в стаю, то могли перевернуть что угодно.

 Младший брат был полной противоположностью старшему. Не писанный красавец, хотя прямой нос с узкой переносицей, красиво очерченный рот и узкие скулы придавали его лицу утончённый вид. Образ завершали серо-голубые глаза, которые притягивали и манили, делая его весьма привлекательным. Если старший был точной копией отца, то младший не только лицом, но и романтичным, покладистым характером пошел в мать.

Их семья жила в трёхкомнатной квартире, где и сейчас обитал Роман. Пока мама была жива, он спал в гостиной, зато Игорь имел отдельную комнату, куда Рома мог входить только с его позволения. Впрочем, младший и не стремился к близкому общению с братом, не разделяя его интересов. Рома любил покой, увлекался игрой на гитаре, писал стихи, неплохо рисовал и мечтал прославиться как музыкант. Ему не исполнилось и пятнадцати, когда умерла мама. Он ничего не знал о её болезни, и никакого предчувствия не было, его просто не посвящали – берегли. Для Ромы ничего не менялось, пока мама не оказалась в больнице. Месяц, всего один месяц – и она просто сгорела, растаяла как свеча. Он навсегда запомнил их последнюю встречу. Мама, ужасно исхудавшая, слабым, словно чужим голосом расспрашивала его про школу, про брата, про отца; он читал ей свои последние стихи, а она касалась его лица, гладила по голове, ерошила волосы и грустно улыбалась. Наутро её не стало.

 Отец спустя год встретил женщину – немолодую, но обеспеченную, с собственной квартирой. Впрочем, он и сам недурно зарабатывал мотористом в автосервисе, имел славу кудесника и довольно приличную клиентуру. Старший сын пошёл по его стопам, правда, специализировался в основном на мотоциклах, но несмотря на молодость, вскоре приобрёл среди байкеров такую же славу, как и отец. Он начал помогать отцу лет с шестнадцати, ещё учась в школе, и старший Терехов всячески поощрял стремление сына овладеть его профессией. Отца мало волновали школьные успехи Игоря, которые оставляли желать лучшего, однако он очень гордился, когда отпрыск собрал из старья свой первый мотоцикл. Можно было купить новый, средств в семье хватало, но отец намеренно отказался дать деньги, и Игорю пришлось изрядно потрудиться, чтобы заполучить средство передвижения. Зато это был собранный собственными руками его личный агрегат с форсированным движком – предмет зависти всех друзей, среди которых тут же началось повальное увлечение мотоциклами. Только одного мотоцикла Игорю было мало, он загорелся мечтой иметь крутой американский байк, на каких гоняли байкеры в голливудских блокбастерах. Он работал как одержимый, копил деньги на дорогостоящую мечту, но когда до намеченной цели оставался практически маленький шажок, вдруг изменил намерения и приобрёл гараж неподалёку от своего дома. Там он оборудовал мастерскую, свой первый автосервис. Спустя пару лет парень уже владел несколькими гаражами по соседству, в которых работали его друзья и просто наёмные ребята. Крутой байк ещё долго оставался мечтой, пока Игорь налаживал и расширял свой бизнес, вкладывая в него все заработанные средства. Зато потом он уже смог позволить себе всё: воплотить мечту, создать байкерский клуб, построить бар и ещё много чего, о чём даже не помышлял в юности.

Отец и старший сын всегда считали, что младший немного не от мира сего, но никогда не осуждали и не пытались навязать ему свои взгляды на жизнь. Отец полностью отдал его воспитание на откуп матери, которая поощряла и поддерживала Ромкино увлечение музыкой, ну а Игорь – просто не замечал его.

Отношения братьев резко изменились только после смерти мамы. Рома с удивлением обнаружил, что Игорь, оказывается, может быть и участливым, и заботливым, может поддержать и ободрить в трудную минуту, и защитить. В отличие от младшего брата, Игорь в штыки встретил новое увлечение отца. В один из вечеров они серьёзно поругались и отец ушёл, на прощание громко хлопнув дверью. Он собирался забрать Романа с собой, но Игорь просто встал на дыбы и не позволил. Тогда Рома не мог понять причину поведения брата, в его возрасте всё это было слишком сложно. Только спустя некоторое время он осознал, что Игорь принимал это близко к сердцу из-за матери: не мог простить отцу, что тот быстро забыл её и прельстился другой женщиной. Он предвзято относился к новой жене отца и практически прекратил с ним общаться.

 Родители прожили вместе более двадцати лет, и за все годы, которые мог помнить Рома, они никогда не скандалили, не ругались и даже не спорили. Казалось бы, идеальная пара. Но чем больше он вспоминал и размышлял на эту тему, тем больше убеждался, что они просто жили параллельно. Сейчас, спустя много лет, Рома вообще пришёл к выводу, что в их квартире проживали две разные семьи, просто объединённые ведением общего хозяйства. Разные интересы, разное восприятие жизни, разная ментальность. Как ни старался, он так и не смог себе объяснить, что, кроме общих детей, могло объединять этих абсолютно разных людей? Были ли они счастливы? Может и были, только по отдельности, каждый по-своему. Может, их общее счастье и заключалось в том, что они не досаждали друг другу никакими требованиями, попытками навязать своё мнение, заставить другого жить по его правилам? А может, мама умерла оттого, что просто устала? Устала отбывать номер и играть в эту игру под названием «благополучный брак». Да нет же – чепуха! А как же он, как же Игорь! Она ведь так любила их, и они любили её…

 Чем больше он думал над этим, тем больше запутывался, и в конце концов решил обсудить это с братом, но тут случилось несчастье, и все накопившиеся вопросы так и остались без ответа. Впрочем, после смерти Игоря и самих вопросов не осталось. Они почему-то ушли вместе с ним, зачёркнутые свалившимся на него горем.

 Примерно через год после ссоры отношения Игоря с отцом наладились, хотя прежней любви и близости уже не было. Но с его новой женой брат так и не общался, не бывал у них дома. Зато Рома каждые выходные проводил у отца. Его новую жену он называл по имени – Нина. Она оказалась вполне нормальной и очень гостеприимной, чувствовался её искренний и неподдельный интерес к его жизни, увлечениям, творчеству. Именно Нина мягко, но настойчиво советовала не замыкаться в рамках музыкально—поэтического направления, первой обратила внимание на то, что он отлично рисует, и посоветовала поступить в архитектурный. Рома внял её совету, поступил, даже закончил, и, хотя ни дня не работал по специальности, однако полученное образование и годы, проведённые в институте, считал отнюдь не напрасно потраченным временем. Но не только за это он был благодарен Нине. Эта женщина, несмотря на своеобразные отношения с Игорем, не дала разрушиться их семье, смогла решить трудную проблему сохранения добрых отношений между сыновьями и отцом. Правда, поступив в институт, Роман стал бывать у них всё реже и реже, а после смерти брата ему вообще стало тяжело видеть убитого горем отца, и он перешёл на общение по телефону.

 Дежурное Мишкино: «как я буду твоему брату в глаза смотреть?» не просто бесило Романа, оно взрывало мозг, и в эти минуты ему хотелось взять что-нибудь тяжёлое и отправить Миху прямиком туда, где он на самом деле мог бы взглянуть в глаза его брату.

– Всё! Готово, пошли жрать! – объявил Миша, появляясь в гостиной.

Рома оторвался от созерцания мерзости, которую творила за окном поздняя подмосковная осень, и медленно, словно приговорённый к казни, побрёл вслед за другом. Он уже сегодня завтракал кефиром с остатками сушек и ему совсем не хотелось есть, но ещё меньше хотелось спорить с Михой, который не терпел ни от кого отказов и всё равно бы настоял на своём.

– Ну что, как настроение? Вестей от Алки нет? – начал Миха, когда они устроились за столом.

После смерти Игоря весь байкерский клуб, предводителем которого тот был последние пять лет – впрочем, он и организовал его – решил как бы взять Романа на поруки, и иногда он чувствовал себя сыном полка, хотя многие из членов клуба были его ровесниками, а некоторые и много младше. Миха вообще считал бесцеремонное вторжение в Ромину личную жизнь делом обыденным и даже своей святой обязанностью. Сам он в свои тридцать пять был, как он выражался, дважды удачно женат, но последние несколько лет довольствовался короткими интрижками с размалёванными, затянутыми в кожу девицами – они в достаточном количестве толклись в баре, где проводили все вечера и выходные члены клуба. Лёгкий перепихон для поддержания тонуса, нередко на скорую руку, прямо в подсобке бара, вполне устраивал Миху и ни о каких серьёзных отношениях он не помышлял. При этом он втирал всем окружающим про высокие семейные ценности, призывал не забывать про обязанность гражданина заботиться о демографии и генофонде нации, в общем – любил нести всякую демагогическую чушь от штатных пропагандистов. Вот и сейчас Миха пытался выяснить, нет ли вестей от девушки Романа, Аллы, которая умотала в Москву пару месяцев назад и не подавала вестей уже почти месяц. Её телефон был вне зоны доступа, и если бы не довольно частые посты в Инстаграм, по которым можно было судить, что у неё всё хорошо, Роман уже бросился бы на розыски. А так – он просто замкнулся в себе, да ещё осень накатила на город со своими занудными прибамбасами. В общем, всё один к одному, «депрессуха» правила бал. Рома уже месяц прозябал, выходя из дома только за продуктами и то не дальше придомового магазинчика с довольно скромным ассортиментом.

– С какой целью интересуешься? – вяло ответил вопросом на вопрос Рома, лениво ковыряя вилкой яичницу на сковороде.

– Исключительно исходя из моей крайней озабоченности твоим нынешним, весьма угнетённым состоянием, – не переставая запихивать в свою пасть содержимое сковороды, изрёк Миха, и завершил цитатой из «Декамерона»: «Соболезновать удрученным – человеческое свойство, и хотя оно пристало всякому, мы особенно ожидаем его от тех, которые сами нуждались в утешении и находили его в других».

Рома грустно посмотрел на сидящего перед ним монстра с руками, напоминающими лопаты, пальцами, в которых обычная вилка казалась зубочисткой, и которого с большим трудом можно было представить нуждающимся в утешении. Однако он знал, что это именно так. В этой могучей груди билось сердце, способное воспринимать чужую боль почти как свою. Последний развод Михи сопровождался мучительной ломкой отвыкания от любимой женщины, периодом самокопания и даже пьянством в самом неприглядном виде. Друзья, решившие помочь ему преодолеть стресс сообразно своим представлениям об утешении и соболезновании, просто заперли его на месяц в подвале какой-то дачи, и, к удивлению Романа, это в конечном счёте возымело эффект. Миха вернулся в исходное состояние, но напрочь потерял интерес к серьёзным отношениям с женским полом, хотя очень любил пофилософствовать на эту тему. Впрочем, не только на эту. Его голова необычайным образом, словно поролоновая губка впитывала в себя всё, что Миха когда-либо читал или слышал. Однако при этом никакой каши в его мозгу не образовывалось. Свои, а также чужие перлы он выдавал всегда по делу и в чётком соответствии с темой разговора. Не имея никакого образования, кроме среднего, он мог часами вести диспуты практически на любую тему и даже иногда удивлял специалистов глубиной познаний в той или иной области.

– Ты свою озабоченность можешь засунуть… сам знаешь куда, – бросил ему Рома и отвернулся.

Он прекрасно понимал, откуда растут ноги озабоченности друга, поскольку несколько дней назад обнаружил исчезновение из квартиры охотничьего ружья отца. Тот не стал забирать его при переезде – то ли не вспомнил, то ли охладел ко всему этому. Впрочем, он и не был никогда заядлым охотником, а ружьё купил, скорее всего повинуясь мужскому инстинкту обладания оружием. Рома ни разу – по крайней мере за осознанный период своей жизни – не слышал, чтобы отец даже заикался об охоте. Вот у брата дробовик был вещью если не необходимой, то как минимум, используемой. Он всегда находился под стойкой бара для защиты от грабителей – хотя кому в здравом уме и твёрдой памяти пришло бы в голову грабить заведение, набитое пьяными байкерами. Правда, когда Игорь только открыл пивную – а именно это определение больше всего подходило небольшому заведению, – случались попытки наездов со стороны рэкетиров, но им быстро объяснили, кто есть кто, и эта тема канула в лету. Уже потом, когда клуб начал расти как на дрожжах за счёт притока новых членов и они не помещались в довольно тесном зале, на месте пивной появилось двухэтажное здание, где на первом этаже разместился огромный зал со множеством столиков, длинной барной стойкой и полукруглым, приподнятым танцполом. Второй этаж отвели под бильярдную на пять столов, сауну с ВИП-зоной и три спальных номера для заезжих гостей.

Сейчас всё это практически принадлежало Роману, как и автосервис, и квартира брата в престижном районе, но занимался хозяйством Миша и пара их близких друзей. Единственное, что сделал Роман – это выделил ребятам долю в бизнесе. Каждый получил по десять процентов, таким образом у Ромы осталось семьдесят. Он хотел разделить всё поровну, но Миха решительно отмёл эту идею. Он заявил, что нельзя превращать их компанию в подобие Новгородского вече, потому что это, как правило, бардак и «анархия – мать порядка». Главные, ответственные, окончательные решения всегда должен принимать один человек. Миша настойчиво пытался вовлечь Романа в управление бизнесом, но не преуспел в этом и до поры до времени оставил его в покое. Каждый квартал он приносил финансовые отчёты о деятельности, которая планомерно расширялась, давая уже довольно приличный доход, но Рома даже не просматривал их, а просто складывал в ящик комода.

Ему вполне хватало того, что на банковской карточке всегда имелись необходимые для жизни деньги, а всё остальное было где-то за гранью его интересов. Только когда он решил приобрести новую аппаратуру для своих выступлений в ночном клубе, то с удивлением обнаружил на своём счету внушительную сумму, которая привела его в шок. Получалось, что за два года, палец о палец не ударив, он накопил более пятидесяти миллионов рублей. Что делать с такими деньгами, он не знал, впрочем, и не задумывался над этим.

Образ жизни ресторанного лабуха Романа вполне устраивал и ничего менять он не собирался, пока не встретил Аллу. Девушку его состояние не то чтобы не впечатлило, но и не привело в дикий восторг. Для Аллы это было немало, однако недостаточно, чтобы осуществить свою мечту: она жаждала стать популярной певицей. Именно популярной, потому что певицей она уже была, и с точки зрения Романа, довольно неплохой. Они познакомились, когда Алла пришла устраиваться в ресторан, где изредка выступал Рома. Его приглашали туда примерно раз в полгода, когда требовалось подменить постоянных музыкантов. Его не интересовала оплата, он ставил единственное условие: исполнять наравне с известными шлягерами и свои песни, которых у него накопилось за последние годы в достатке. Он не пытался прорваться на большую сцену, довольствуясь возможностью выступать с авторским репертуаром в этом ресторане и местном рок-клубе, который по совместительству был и ночным клубом в их городе. Хозяин заведения, его давний товарищ, любил периодически устраивать вечера «местной самодеятельности», как он их называл. Вначале это было бесплатное шоу местных рокеров, но вскоре оно набрало популярность, и когда ребята выступали, цены на входные билеты стали превышать цену в обычные дни, так как «самодеятельность» почти всегда собирала аншлаги. Роман среди местных уже слыл звездой, многие завсегдатаи знали его «шедевры» и требовали исполнять именно их.

Еще на прослушиваниях в ресторане Алла приятно удивила Рому прекрасно поставленным голосом и профессиональным исполнением, к тому же девушка была довольно симпатичной. Мягкие слегка полноватые губы, выразительные, подчеркнутые густыми ресницами карие глаза, длинные темные волосы, собранные в пучок на затылке, и стройное, идеально пропорциональное тело. Рома «поплыл» в первый же вечер, но не хотел признаваться в этом даже себе, однако уже через неделю стало понятно, что он просто болен Аллой. Когда примерно месяц спустя она переехала в его квартиру, Роман был на седьмом небе от счастья, считая, что судьба не просто улыбнулась, а сделала царский подарок. Девушка, которую он любил, любила его, и при этом у них были общие интересы и увлечения – о таком можно только мечтать! Но Алла не разделяла его восторгов, она хотела, жаждала много большего, чем мог ей дать Роман. Правда, она с удовольствием исполняла его песни, которые на волне сильных чувств лились из него буквально нескончаемым потоком. Не все они были достойны большой сцены, но если бы некоторые попали к раскрученным исполнителям, то могли стать шлягерами. Увлечённый своим счастьем Рома просто дарил их любимой и был безмерно рад, когда она исполняла их в ночном клубе. Он писал песни, он договаривался о выступлениях, он же аккомпанировал ей, но люди приходили, чтобы посмотреть только на Аллу.

Именно там, в ночном клубе её заметил гость из Москвы – он представился музыкальным продюсером и предложил Алле попробовать себя на большой сцене. Роман не понимал желания любимой бросить всё, в том числе и его, ради непонятных перспектив. Он пытался объяснить ей, что её устремления – это даже не журавль в небе, а утопия. Что эпоха ярких индивидуальностей давно закончилась: есть у тебя голос или нет – никого это не интересует в современном шоу-бизнесе, который, по большому счёту, не имеет никакого отношения к искусству. Там, куда она стремилась, за людей поёт компьютер, а на сцене в основном такие персонажи, которым не только петь, но и приближаться к миру музыки строго противопоказано. Он пытался объяснить, что ей долгие годы предстоит влачить жалкое существование марионетки, а если и придёт финансовый успех, то не раньше, чем через пять-семь лет. А здесь и сейчас они вместе, и разве им нужно что-либо ещё для того, чтобы быть счастливыми? Но Алла, заворожённая сладкими посулами московского гостя, просто не слышала его. Миха предлагал решить вопрос радикально – отправить продюсера домой в машине реанимации, но Роман решил: пусть Алла едет.

Это случилось более двух месяцев назад, и всё время после её отъезда в Москву Рома находился в состоянии некой прострации: скучал и хандрил, не желая мириться с потерей любимой. Казалось бы – вот она Москва, совсем рядом, стоит только сесть в машину и через полчаса он увидится с Аллой. Однако навязываться и просить Рома считал ниже своего достоинства. Ну а предложенный друзьями кавказский метод её возвращения – завёрнутой в ковер – отмёл сразу, обругав их последними словами.

Сейчас он не стал обсуждать с Михой тему исчезновения отцовского ружья, но про себя отметил, что вообще-то друг должен был бы забрать и все режуще-колющие предметы, а также верёвки, шнурки, пояса и другие приспособления, с помощью которых можно свести счёты с жизнью. А лучше всего – запереть его в том же подвале, где сам отбывал психотерапевтическое заключение.

– Ты, Ромчик, должен прежде всего ориентироваться на свои амбиции, своё неуёмное желание. Доказывать, убеждать, объяснять ей. Как говорил великий Джозеф Ренан: «Мечтать хорошо и полезно, давайте не будем забывать, что это сон».

– Это ещё кто такой? – поинтересовался Рома. – Чем знаменит?

– А хрен его знает… – пожал могучими плечами Мишка. – Француз. Может философ, или писатель.

– Где ты только эту мутату выкапываешь?

– Почему сразу мутату? Ведь правильно сказал человек, а главное – в тему.

– Правильно-то правильно, только, думаешь, я это ей не объяснял? По полочкам всё разложил, не то что твой, этот, как его…

– Ренан.

– Ренан, банан, один хрен! В общем – упёрлась и всё. Так что не начинай по новой. Мы с тобой эту тему уже в сотый раз мусолим, а толку ноль.

– Ладно, проехали. Я вообще не за этим прикатил. Погнали в бар. Там сегодня народ собирается, день рождения справлять. Посидим, побренчишь, бухнём.

Рома кивнул, затем слегка напрягся и, немного подумав, с удивлением спросил:

– Если ты на день рождения собирался, так какого ты мне со жратвой мозг выносил?

– Ну, собирался. А жрать-то хочется. Тебе что, жалко?

– Не жалко, – буркнул Рома. – А кто именинник?

– Гога.

– Так я его в понедельник поздравлял, а сегодня суббота.

– Правильно. Всех в понедельник не собрать, а заранее не отмечают. И не один ли хрен – понедельник, суббота. Главное – тусняк, только свои будут.

– Хрен-то один, а что дарить будем?

– Ещё и дарить?! – возмутился Миха. – Мы ради этого кабак закрыли, так что именинник нам ещё должен останется.

Гога, здоровенный красавец-грузин, руководил автосервисом. Ну, как руководил – был смотрящим, считал деньги, следил, чтобы никто не крысил и не делал «левака». Правда, ни в машинах, ни в мотоциклах он ни черта не разбирался, как и в бухгалтерии – зато был надёжным и умел держать людей в кулаке. Впрочем, Гога и байкером был липовым. Конечно, ежели сходка, то все атрибуты при нём: кожаный прикид, высокие ботинки, цепи, заклёпки… Однако мотоциклы он обходил стороной и ездил исключительно на своём «Мерседесе». Но, как говорил Игорь, который дружил с ним ещё со школы: «Главное, в нём живёт дух свободы, а гонять по городу на байке – это уже на любителя».

Было в клубе ещё несколько таких любителей покрасоваться в наряде байкера – владельцы крутых дорогих мотоциклов, которые ездили на них только на тусовки. Один – крупная шишка из местной мэрии, другой – бизнесмен, имевший огромный офис в Москва-Сити, ну и ещё несколько мелких чиновников из администрации и сотрудников полиции разных рангов. Впрочем, немало членов клуба, собиравшихся в баре, в миру были вполне респектабельными и уважаемыми людьми: врачами, учителями, инженерами, руководителями компаний. Они имели семьи, воспитывали детей, стараясь оградить их от влияния подобных, как принято считать, маргинальных группировок, но при этом на протяжении всей жизни хранили верность субкультуре людей, для которых мотоцикл является неотъемлемой частью жизни. Для них членство в клубе было возможностью хотя бы на время спрятаться от негатива социальной реальности, сделать глоток свободы, почувствовать себя неформалом.

Роман не принимал философию жизни своих друзей, но и не порицал. Он вообще не порицал ничего, что не наносит вреда другим людям, и считал, что сходить с ума каждый волен по собственному усмотрению. Так же он относился и к рокерам, считавшими себя отдельной, высшей кастой в современной музыке. Своё же творчество он вообще никак не классифицировал. Писал сообразно настроению: и рок, и бардовские песни, и откровенную попсу. Только в своём заведении, перед байкерами, он исполнял исключительно рок-н-ролл. Рок они считали своей музыкой и даже если в обыденной жизни кто-то из них мог слушать что угодно, то сбившись в стаю, все придерживались строгих правил сообщества. Даже если не рок-н-ролл, то уж, наверняка это должна быть неординарно энергичная музыка. У Ромы был довольно обширный репертуар для таких выступлений. Несколько своих композиций и масса всемирно известных хитов популярных рок-групп. Он прекрасно владел инструментом и давил не по-детски, чем приводил в восторг свою аудиторию. Впрочем, в подпитии парни и девушки готовы были слушать и менее виртуозное исполнение, лишь бы было мощно, громко, драйвово.

– На мотоцикле не поеду, доберусь на своей машине, – бросил Роман, встал с табурета и пошёл из кухни.

– А то я тебя не знаю! Я на «крузаке» приехал, – крикнул ему вслед Миха.

Рома притормозил и не оборачиваясь кивнул головой. У себя он натянул джинсы, толстый свитер болотного цвета, высокие ботинки на тракторной подошве, надел плащ, на голову вязанную шапку.

Они выбрались из дома, когда уже почти стемнело. Холодный ветер продолжал дуть, бросая в лицо капли мелкого дождя, и Рома, поёжившись, поднял воротник утеплённого плаща. Зато в просторном зале бара-ресторана «Харлей» было уютно и светло. Играла тихая музыка, официанты суетились у составленных буквой «п» столов. Человек тридцать гостей сгрудились у барной стойки, оттуда слышался громкий голос Гоги, периодически прерываемый дружным хохотом. Почти всех присутствующих Роман знал, кроме стоящих особняком троих кавказцев и двух женщин рядом с ними – единственных дам на этом банкете, если не считать супругу самого именинника, которая, как и положено грузинской жене, контролировала правильное приготовление национальных блюд на кухне. Большинство гостей были просто приятелями и знакомыми, а не друзьями Гоги, но он рад был видеть всех собравшихся.

– Бичо, брат! – заорал Гога, распихал сгрудившись вокруг него гостей и двинулся навстречу Роману с Михой.