Нам здесь жить

– Нет, Уланчик, не пойдет, – возразил Сангре. – Черт-то один, но рога разные, в смысле нынче на самой Руси что ни княжество, то отдельное государство со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая присягу. А меня еще мой отец учил, что присягают на верность всего один раз. Когда… – но тут он осекся и смущенно кашлянул в кулак, виновато покосившись на друга.

Ему, конечно же, очень хотелось поведать Улану о том солнечном дне, когда воинская часть, где служил гвардии капитан Михаил Сангре, выстроили на плацу для принятия присяги на верность Украине. Поведать во всех подробностях и, разумеется, процитировав блистательный ответ отца, в тот же день облетевший весь Привоз, Молдаванку и Дерибасовскую.

Уже самое начало: «Советские офицеры дают присягу один раз в жизни!» привело новое украинское командование в неописуемое изумление, от коего оно попросту онемело. Именно потому вызванный из строя гвардии капитан смог беспрепятственно продолжить, иронично глядя на хмурые лица своих сослуживцев:

– А шлимазлы и байстрюки, готовые променять родину, друзей и кальсоны по выгодному курсу, никакие не офицеры, а…

Далее последовала непереводимая игра слов с использованием всего богатства словаря идиоматических выражений, густо пересыпанных виртуозными фразами из лексикона мамы Фаи и портовых биндюжников.

В строй Михаил встал самостоятельно, без команды, ибо начальство так и не вышло из ступора. Командир части попытался сделать вид, что ничего особенного не произошло, но не удалось – чуть ли не все те, кто накануне колебался, присягать или нет, как один отказались. Ну не захотели господа офицеры встать в один ряд с байстрюками, шлимазлами, гопниками, лайдаками, тухлыми фраерами, коцаными лохами и прочим фуфлом. Скандал оказался ужасный, ибо вместо предполагаемых и уже доложенных наверх семидесяти пяти процентов, в новую армию незалежной неньки Украины перешло меньше четверти.

Как ни удивительно, Галя, молодая супруга капитана Сангре, узнав о случившемся, не сказала мужу ни единого слова поперек. А может, сказалась буйная кровь ее дедушки пана Станислава, никогда не забывавшего о своем польском шляхетском роде Амадеев и не раз рассказывавшего внучке, как он сам браво дрался с фашистской сволочью в те времена, когда пан Сталин еще мочил свои пышные рыжие усы в чарке с горилкой, осушая ее во здравие пана Гитлера.

Одобрила сына и мама Фая. Более того, она еще сильнее возгордилась своим ненаглядным и единственным, который «имеет-таки истинную честь и не променял ее, подобно Исаву, на шмат жирного сала и миску ароматного борща с галушками». Хотя и всплакнула – не без того – провожая любимца в далекую Россию. Правда, внука у сына с невесткой (с обещанием отдать, когда они осядут где-нибудь всерьез и надолго) забрала.

А фраза Михаила о настоящем советском офицере, принимающем присягу лишь раз, так ей понравилась, что она цитировала ее маленькому Петру при каждом удобном случае, и застряла она в голове мальчишки накрепко. Впрочем, он и сам, когда повзрослел, столь сильно восхищался поведением отца, что о дне принятия украинской присяги неоднократно рассказывал тому же Улану.

Ныне, судя по невозмутимому лицу друга, тот уже набрался терпения, дабы выслушать эту историю в очередной раз, но Петр вовремя спохватился и был краток:

– Потому что настоящий офицер дает присягу на верность лишь один раз, – повторил он отцовские слова и, не давая Буланову вставить хоть слово, торопливо продолжил: – Да, не спорю, мы ее уже приносили и как ни крути, получается, что это второй, но при таком форс-мажоре даже мой батя дал бы добро на лишний разок. Но на один, а значит давать ее надо именно тверскому князю.

– Почему?

– Ну не Юрию же с его татарами, – пожал плечами Петр. – Значит, Москва отпадает, Одессы пока, увы, не существует, как ни удивительно сознавать за этот факт, и, следуя методом исключения, остается Тверь, поскольку остальные князья мелковаты.

– И все-таки на мой взгляд проще сделать ставку на будущих победителей.

– Проще, – согласился Петр и поморщился. – Но… несправедливее. И потом, какие проблемы? Одно то, что именно тверские князья выведут русские полки на Орду, гарантированно обеспечит им первое место. Следовательно, и победителями окажутся они.

– А кто ты такой, чтоб менять династии?! – возмутился Улан. – И вообще, есть ли в этом смысл? Коль победят московские князья, значит, они способнее, талантливее…

– Или подлее, – перебил Сангре. – На конкурентов в Орде стучать и степными саблями Русь к своим ногам пригибать особого ума не надо. Да ты сам погляди. Про Юрия вообще говорить нечего – козел высшей марки, успел я от проходящего народа наслушаться, что он сейчас вместе с татарами в тверских владениях вытворяет, а касаемо прочих московских князьков… Скажешь, Иван Калита на тверских князей в Орде не клеветал, отчего у них головы одна за другой летели? А? Чего умолк?

– Откуда нам знать – может, и тверичи того… – проворчал Буланов.

– Ты сам-то в это веришь? – иронично хмыкнул Сангре. – Историю пишут победители, и если б со стороны тверичей была замечена хоть какая-нибудь пакость, Москва бы ее расписала с своих летописях в стихах и красках. Нет, я, конечно, отечественную историю в Академии на четверку сдал, в отличие от тебя, да и та, если честно, незаслуженная, но в своем розовом беспортошном детстве мне довелось читывать в разных исторических книжках за потомство Ивана Калиты и его самого. И мой вывод категоричен: нашей прекрасной стране всё время не везло с государством.

– В смысле?

– В смысле, с руководством. То на троне полудурки припадочные с пятнадцатью женами под мышкой, то столь рьяные любители подглядывать за жизнь в Европе, что аж специально дыры в стенах для форточек ковыряют, откуда потом все время нездоровые сквозняки несутся, то вообще вечно пьяные идиоты, оркестрами дирижирующие, а в перерывах между пьянками оружие всякой мрази раздающие, после чего кое-кому…

Он неожиданно помрачнел и резко осекся, отвернув лицо в сторону. Улан вздохнул, понимая, что именно вспомнилось Петру – последняя командировка на юга майора Михаила Сангре закончилась трагично, и на память об отце у его друга остались лишь семейный фотоальбом и несколько боевых наград. Последнюю из них – орден Мужества – вручили уже сыну, ибо посмертно.

Однако Петр довольно быстро взял себя в руки и продолжил:

– А ведь все пошло с нынешних шлимазлов. И что уж там спрашивать об их отношении к населению страны, когда они своих родных братьев нещадно гнобили – кого голодом уморят, кого… Да, кстати, – встрепенулся он, резко меняя тему, – напомни-ка мне, хоть раз при осаде врагами их столицы московские князья, начиная с Дмитрия Донского, вставали на стены вместе со своим народом? Да ладно стены, но они ж и в Москве не оставались, постоянно удирая куда глаза глядят.

Улан почесал в затылке, подыскивая опровержение. Сангре терпеливо ждал и торжествующе улыбнулся, услышав от друга растерянный ответ:

– А знаешь, я и правда не припомню ни одного случая, чтобы… Но-о… им же рати для обороны страны собирать требовалось.

Петр иронично крякнул:

– Ой, только не надо меня лечить! Ты сам-то веришь в эту детсадовскую отмазку? Да со сбором войска любой воевода справился бы. Наоборот, народ вдвое, а то и втрое быстрее собрался бы на выручку, узнав, что их князь или царь героически кукует на стенах столицы и весь израненный, потеряв три руки и четыре ноги, все равно не собирается сдаваться, день и ночь грызет гнусных врагов зубами и впрыскивает им в кровь ядовитую от лютой ненависти слюну. Не-ет, дружище, шкуру они свою любимую спасали и ничего больше. Короче, не желаю я за этих трусливых татарских холуев подписываться, и баста! – Улан хотел возразить, но Петр властно протянул в его сторону руку. – Ша, дядя, я еще не изъяснился за тверских князей. Так вот навряд ли Михаил рванул бы без оглядки из Твери во время ее осады врагами. И его сыновья тоже.

– Почему ты так уверен?

– А я на днях имел беседу со старостой. Мужик опытный, пожил немало, повидал всякое, в том числе и татарскую Дюденеву рать. Была такая, лет двадцать назад. Между прочим, привел их на Русь один из сыновей Александра Невского, а по совместительству родной дядя этого Юрия. Разборки он с родным братцем учинял вот и позвал басурман на подмогу, умник хренов. Ну они и рады стараться, явились – не запылились. И единственное не пострадавшее в то время княжество – Тверское, потому что Михаил выставил на границу войско и сам встал во главе его. Прямо как в песне: на смертный бой, с татарской силой темною…, – он осекся и потер лоб, задумчиво протянув: – Как в песне… А что – мысль неплохая.

– Так что дальше-то? – перебил Улан.

Петр вопросительно уставился на друга. Тот повторил.

– Да ихняя Дюденя почуяла, что настрой у пацанов не детский, почесала репу и сказала, что притомилась и вообще подзадержалась в гостях, пора и по домам. То есть одна, пускай бескровная победа над регулярным татарским войском в активе тверичей имеется.

– Я читал об этом, – кивнул Улан.

– Ты читал, а мне, как ни дико оно звучит, очевидец рассказывал. Да ты сам, поди, от мужиков местных слыхал, как они о Михаиле отзываются. Сомневаюсь я, чтоб в других местах народ добровольно и в таком массовом порядке шел защищать столицу и своего князя. Заметь, в худшем случае они рискуют поиметь инвалидность без выплаты пенсии или вообще облачиться в деревянный макинтош, а в самом лучшем… ничего не поиметь. Ну-у, если не считать драного трофейного малахая и чувства глубокого морального удовлетворения за небесцельно прожитые годы. А ведь идут.

– Ладно, давай пока отложим дальнейшую дискуссию и как следует все обдумаем, – предложил Улан.

– Идет, – согласился Петр. – Но ненадолго. Через три дня устраиваем повторный сходняк.

Улан согласно кивнул и иронично заметил:

– Странный у нас бизнес-план получился. Начали с обсуждения, где и как раздобыть деньги для покупки пороха, а закончили спасением Руси.

– А чего удивляться, – пожал плечами Петр. – Мы ж не европейцы какие-нибудь, так что нормальный русский бизнес-план.

Глава 6. Вставай, вся Тверь огромная, или Окончательный выбор

Почему Сангре предложил столь небольшую отсрочку, Улан понял, узнав, когда именно местные мужики собрались идти в Тверь.

– Оставлять тебя не хочется, а если по уму, то и мне надо бы завтра вместе с ними в Тверь податься, – мрачно заметил Петр, кивая в сторону Горыни. Тот стоял подле своей избы, расположенной по соседству и что-то старательно втолковывал заплаканной Зарянице. – Я и песню для них стоящую припомнил. Пришлось, правда, переделать кой-какие слова, но в целом подходит как нельзя лучше. Так сказать, на злобу дня, для поднятия боевого духа, чтоб маршировалось бодрее, – и он вопросительно покосился на друга.

– Намек понял. Хочешь моего благословения, – кивнул Улан и поинтересовался: – А как долго ты сможешь усидеть на лошади, особенно если ее пустить рысью или галопом?

Петр покраснел, но за ответом в карман не полез.

– Ополченцам в пешем строю драться предстоит.

– А из лука стрелять ты можешь? – не отставал Улан. – Или решил карабин с собой прихватить?

– И в мыслях не держал. Но почему сразу лук? Между прочим, их тут ни у кого нет. Сабель, кстати, тоже. Зато помахать топором или, скажем, секирой могу запросто. Ну и копье как-нибудь в руках удержу, не выроню. Так как?

– Угомонись, – усмехнулся Улан. – И без тебя управятся. Лучше скажи, ты надумал, что делать дальше? Или предложил новый мозговой штурм с одной целью: отпроситься у меня и уехать сражаться?

– А на мой взгляд одно с другим так тесно связано, что не разорвешь. Удастся отличиться в бою – вот тебе и выдвижение. Как идея?

– Не ахти, – покачал головой Улан. – Во-первых, слишком много риска. Во-вторых, как мы установили, ты чересчур многого не умеешь.

– Но мы ж говорили…

– …про топор и копье. Согласен, с ними ты управишься. Но они – оружие ополченцев, а я сомневаюсь, что князь им заплатит хоть копейку. Дружинник же из тебя никакой, – и он напомнил: – Лошадь, сабля, лук. Без последнего так-сяк можно обойтись, но первые два… Лучше бы про альтернативу подумал. У тебя, кстати, неплохие идеи были.

Петр мрачно покачал головой.

– Не годятся они, – пояснил он. – Сами по себе – да, путевые, но… Не выйдет у нас заинтересовать Михаила бумагой, книгопечатанием и прочим. У него более актуальные заботы. Да и экспедиции на Урал формировать князь тоже навряд ли согласится. Я с Горыней потолковал, железа на Руси и впрямь дикая нехватка, но… – он поморщился, – долго все это. А кроме того я представил себе наш будущий разговор с князем и понял: навряд ли он вообще станет нас слушать. Сам посуди: явились какие-то приблуды, кто такие и откуда взялись – неизвестно, с чего им верить? И потом пословицу вспомни: встречают-то по одежке, а она у нас… Потому я и думал податься в армию. Сумею отличиться в бою, урвать чуток трофеев, и тогда…

– Можешь отличиться, а можешь и голову сложить, – перебил Улан. – И второе куда вероятнее.

– А что делать-то?! – взорвался Петр. – Сиднем сидеть?!

– А тебя зачем государство столько времени учило? Опера мы или кто? Пойми, лучше всего заниматься знакомым делом, а мы с тобой профессионалы, нам и карты в руки.

– Так ведь нет сейчас МВД. Куда устраиваться-то? – недоуменно осведомился Сангре.

– Не уверен, – покачал головой Улан. – Названия такого действительно нет, не спорю, но что-то наподобие… В порядке нуждается любая власть. Надо просто выяснить, кто здесь занимается отловом разбойников в лесах, карманных воришек на этих, как их там, торжищах и поимкой прочего преступного элемента. И тогда нам надо… в Москву. Погоди, погоди, – остановил он вспыхнувшего от возмущения друга. – Ты вначале призадумайся. Судя по прозвищу, Иван Калита вроде бы мужик хозяйственный, а такие в порядке нуждаются больше всего. Кроме того, они умеют заглядывать вперед, мыслят на перспективу, а потому поверь – шансов получить работу по специальности у нас с тобой в Москве гораздо больше, – он вздохнул. – Ну да, остаются татары. Но не забудь, с их приводом расстарался не он, а его старший братец Юрий.

– А Иван, когда к власти придет, их на Русь водить не станет? – прищурился Сангре.

Улан замялся. Правду говорить не хотелось, а врать другу – последнее дело, и он промолчал.

– То-то, – поучительно сказал Петр. – Яблочко от яблоньки. Да ты сам прикинь. Вот встречаемся мы где-то через год-два в бою с тверичами и видим, что напротив нас стоят мужики из Липневки. Ну, к примеру, кузнец Горыня или, скажем, Лошак. Помнишь, как он все свои дела бросил и полдня тебе костылик из липы выстругивал? Да им нас и убивать не надо, сами со стыда сгорим.

– Угомонись, – сердито буркнул Улан. – Не встретимся мы ни с кем. Умные князья сотрудников МВД на войну не посылают.

– Всякое бывает, – отмахнулся Сангре и встрепенулся. – О, кстати. Как думаешь, может, стоит попытаться отговорить деревенский народ идти в Тверь? Коль Москва одолеет, значит, и им достанется по первое число, жалко мужиков.

– Не жалей. Сказал же, без тебя управятся. Можешь поверить: в этом сражении верх останется за Михаилом.

– Что, правда?! – радостно вспыхнул Петр. – Это точно?

– Абсолютно, – подтвердил Улан.

– Ну тогда я сегодня же их успокою. Они ж на прощальную трапезу собирались к вечеру. Кстати, и нас с тобой пригласили, заодно и обрадую. Скажу, что бог^[9] видение тебе ниспослал. Думаю, после такого предсказания они и на тебя совсем иначе станут смотреть. Ну, знаешь, как на радостного вестника со всеми отсюда вытекающими.

…Стол для прощальной братчины бабы накрыли на славу. Света небольшие слюдяные оконца давали немного, но его вполне хватало, чтобы разглядеть обилие блюд, начиная с самой середины, где вольготно разместилась огромная сковорода с плавающими в собственном соку толстыми кусками жареного мяса. Небольшой судок с душистым хреном, вышибающим слезу, приткнулся подле. На блюдах вокруг тоже громоздилась всяческая снедь: хищно скалили пасти крупные окуни, густо обложенные кружочками лука, соблазнительно дымилась жареная капуста, многообещающе манил здоровенный брус сливочного масла, вызывали обильное слюноотделение крупные ломти свежеиспеченного хлеба с румяной корочкой. Два запотевших (видно, совсем недавно извлекли из домашнего ледника) кувшина и ендова довершали изобилие. Один из кувшинов был доверху наполнен молоком, по мутной поверхности второго в беспорядке плавали какие-то листочки и палочки – то был квас. Из ендовы с плавающим в ней ковшиком веяло благоуханным ароматом хмельного меда.

Улана мужики после услышанного от него приятного пророчества о победе тверского войска усадили на одно из самых почетных мест, почти под иконами, подле самого деда Липня. Мужики заставили его еще раза три повторить то, что ему якобы привиделось. Правда, их расчет узнать о своих собственных судьбах успехом не увенчался. Улан от ответа уклонился, заявив:

– Бог лишь победу дарит, а кому уцелеть у победителей – ваше мастерство решит.

– Какое там у нас мастерство, – пренебрежительно отмахнулся долговязый Лошак. – Чай не дружинники.

– А про боевой дух забыли? – усмехнулся Улан. – Худо придется тем, кто побежит, а те, кто в строю останется стоять, плечом к плечу с другими, должны уцелеть. Хотя, – он замялся, – и не все, – но на вопрос, кто конкретно, сконфуженно пожал плечами.

– Мог бы и соврать, – разочарованно проворчал Липень.

– Не приучен я к вранью, – засмущался Улан и чуть виновато улыбнулся.

– Глякась, глякась, – возликовал Лошак, тыча в него пальцем. – Эвон, ямки какие на ланитах. Ну, брат, таперя я и в самом деле верю, что ты не татарин. Нешто у басурман такие ямки бывают?!

– Да погодь ты с ямками, – досадливо оборвал его седой Липень. – Тута иное важней, – и он повернулся к Улану. – Ты об ином поведай. Не видал ли, великое княжение татарский хан опосля вернет нашему Михайле Ярославичу? Улан опустил голову, явно не желая отвечать. Почуяв неладное, в разговор сноровисто вмешался Петр, весело завопив:

– Да хватит вам, затерзали мужика вконец! Что ему господь послал в видении, то он и рассказал, ничего не утаил, и довольно на этом. Кстати, о боевом духе. Давайте-ка лучше песню споем, которой я вас днем научил. Не забыли слов-то? Ну, тогда я с другом начну, а вы подхватывайте, – и он затянул: – Вставай, вся Тверь огромная, вставай на смертный бой… – Улан от удивления открыл рот, а Сангре продолжал старательно выводить: – С пога-аной силой темною, с прокля-ятою ордой…

Дружеский, но достаточно ощутимый толчок в бок вывел Улана из оцепенения, и он подтянул припев, правда, на втором куплете осекся, ибо Петр его изменил до неузнаваемости.

Пришли они незваными

Из царства черной тьмы,

Явились окаянные

Посланцы сатаны.

Но к очередному припеву Улан вновь подключился. Да и мужики в избе, вначале тихо и нерешительно, словно пробуя, но, постепенно расходясь, старательно подпевали про благородную ярость и священную войну. Не всё и не у всех получалось, кое-кто фальшивил, кто-то просто орал, не заботясь о попадании в такт, а лишь бы погромче, но чувствовалось, поют с душой. Старый Липень под конец и вовсе аж прослезился от избытка чувств. И когда закончили петь, молчание прервали не сразу, каждому казалось кощунственным после столь высокого начинать разговор о чем-то мелком, будничном, мирском…

– Хороша песня, – наконец тихонько выдохнул староста, перекрестился и, повернув голову к Петру, поблагодарил его: – Спаси тя Христос, добрый человек, за то, что таковское измыслил. Не иначе сам всевышний тебе словеса оные нашептал.

– Ажно всю душу наизнанку вывернуло, – поддержал Лошак.

– Не вывернуло, а очистило, – поправил Липень. – Словно опосля молитвы в церкви. Эвон, – он кивнул на всхлипывавшую жену Устинью, – бабу мою до слезы прошибло. Да и у меня, признаться, очи чуток замокрели.

– Таковское перед сечей споешь и силов удвоится, – встрял обычно помалкивавший Горыня. – А давай-ка, Петро, сызнова её споем.

– Верно, – поддержал его Лошак. – Оно и запомнится лучшее.

Словом, концовка трапезы удалась. А песню, не удовлетворившись вторым разом, перед тем как расходиться по избам, спели и в третий.

– Зря ты таким виршам народ обучил, – недовольно буркнул Улан, едва они оказались в своей избе и, не удержавшись, съязвил: – Вот не знал, что в тебе могучий поэтический дар дремлет.

– Ее мой отец под нос целыми днями мурлыкал, когда в очередной раз в командировку на юга собирался, – мрачно пояснил Петр. – Поневоле запомнилось. По сути, у меня в память о нем, не считая фотографий, одна эта песня да орден Мужества и остались. Кстати, самое первое изменение в нее не я, а он внес, слово «фашистской» на более актуальное заменил.

– Все равно зря, – заупрямился Улан. – И рано. Ее ж, месяца не пройдет, вся Тверь петь станет. Представляешь, что будет, когда ее текст до Орды дойдет и хан Узбек пожелает лично с автором встретиться?

– Да пошел он, поц драный, на толстое тверское полено! – возмутился Петр. Однако, не встретив возражений, сменил тон и, в очередной раз обматерив золотоордынского хана, а попутно и Юрия вместе с его братцем Калитой, более спокойно поинтересовался:

– А ты чего старосте про князя ничего не сказал? Или больше о Михаиле Ярославиче не помнишь?

– Народ расстраивать не захотел, – нехотя ответил Улан. – Какое там великое княжение. Ему вообще до конца следующего года не дожить, убьют в Орде по ханскому приговору.

– За что? – изумился Сангре.

– Вроде за утаивание дани, – потер переносицу Улан, – и за что-то еще, но я, честно говоря, запамятовал. Знаешь, как бывает: вертится на уме, а ухватить не получается… Да и неважно, в конце концов, за что именно. Тут главное сам факт. Потому я и говорю, что нам предпочтительнее ехать в Москву. – Сангре открыл было рот, желая возразить, но был остановлен. – Ты пойми главное: не московскому князю пойдем помогать, а Руси в целом, – и Улан коварно прищурился. – И потом тебе самому разве не интересно поглядеть на легендарную личность?

– Разве только посмотреть, – мрачно отозвался Петр. – Нет, расклад-то у тебя вроде правильный, все логично, не придерешься, – похвалил он друга, – но тошнит мой чуйствительный организм с такого расчета. В то время когда весь угнетённый русский народ стонет от продажной политики московских князьков-коррупционеров, по дешевке уступивших Русь Орде ради того, чтоб хапнуть верховную власть в свои загребущие лапы, мы с тобой… – не договорив, он махнул рукой и подытожил: – Уж больно оно… несправедливо получается.

Улан вздрогнул. В детстве ему частенько приходилось держать ответ за проделки своих сводных братьев. С тех самых пор он и полюбил справедливость, вознамерившись посвятить жизнь ее защите. И до сих пор это слово, равно как и противоположное, действовало на Улана, как на обычного мальчишку задиристое «Слабо҆?!». Он с упреком посмотрел на Сангре, знавшего, в какую точку бить, и сейчас воспользовавшегося этим:

– Зря ты так насчет… справедливости, – не удержался он от упрека.

Но Петр взгляда в сторону не уводил, а продолжал смотреть как смотрел, давая понять, что сорвалось это слово с его губ не случайно и он собирается отстаивать свою точку зрения до победного конца.

– Не зря, – упрямо произнес он. – Мне баба Фая полтора десятка лет назад насчет дурных компаний весьма мудро сказала: «Из грязной воды еще никто чистым не вышел». Вот так, старина. Мы с тобой сколько вместе прошли и пережили и при этом чистыми остались, так неужто сейчас по доброй воле согласимся извазюкаться.

Видя эдакую непреклонность, Улан предложил последний вариант, при котором у него еще имелся шанс:

– Тогда давай бросим жребий, чтоб по-честному.

Петр дал добро не сразу. Он критически оглядел комнату, задумчиво выбил на столе звонкую дробь и вдруг, спохватившись, просиял и с легким вызовом в голосе дал свое согласие:

– И правда, пусть судьба подскажет, – с этими словами он извлек из кармана камуфляжных брюк, одетых по случаю участия в проводах мужиков, хорошо знакомую Улану карточную колоду в пластмассовом футляре и предложил: – Давай по простому: я достаю три карты. Если две из них красные – едем в Тверь.

– А если черные?

– Будет так, как ты скажешь.

– Идет, – кивнул Улан.

– Зря ты согласился, – прокомментировал Сангре, неспешно тасуя колоду. – Уверен, мне подфартит. Судьба, она, знаешь ли, тоже иуд не любит, сколько раз убеждался. Кроме того, ты ж помнишь – это особая колода, и эти карты всегда выдают точные советы, – с этими словами он вытащил бубновый червонец, прокомментировав: – Помимо того, что красный, он вдобавок сулит нам успех в финансах.

Петр и далее выкладывал карты столь же уверенно и, даже вытащив две остальные, тоже красной масти, не остановился, а с торжествующей улыбкой на лице вытянул четвертую, прокомментировав:

– Все четыре окрашены в цвета пролетарского знамени. И обрати внимание, как шикарно все сходится. Червонная девятка сулит прибыльную работу, а бубновая девятка в сочетании с червонным вальтом – избежание неприятного путешествия, – и он ехидно промурлыкал кусочек из песни Розенбаума: – Так что, старый, извини, не поеду с тобой в Москву. Слишком много там толкотни, да и мне, впрочем, ни к чему.

– Убедительно, – нехотя согласился Улан. – Ладно, считай, с маршрутом определились. Теперь с биографиями. Надо бы их еще раз продумать как следует. То, что ты в Липневке наплел, поверь, не годится. Я, конечно, помалкивал, поскольку ты изложил это местным еще до того, как я пришел в сознание, но версию надо менять.

– А чего тебе не нравится-то? – слегка обиделся Сангре. – Вполне прилично звучит. Из дальней сибирской деревни, потому и говор малость не того.

– Да нет в Сибири русских деревень. Кстати, чего ты ее Тарасовкой окрестил?

– В честь деда. Его родной город в Испании назывался Тарраса, – пояснил Петр. – А касаемо русских деревень ты правильно сказал – теперь нет, ибо у нас все как в песне: враги сожгли родные хаты и завалили всю семью. Ну а мы с тобой чудом уцелели и решили перебраться куда-нибудь поближе.

– Касаемо русских родных хат, – Улан, оглянувшись, отыскал взглядом деревянную бадейку с водой и ткнул в ее сторону пальцем. – Вон, загляни-ка туда и сам все поймешь. Про себя я вообще молчу.

– Подумаешь, – протянул Сангре. – Мало ли сколько и какой крови в нас намешано, да и ни при чем она. Я тебе сколько раз говорил, что русский – это судьба, а все остальное – ерунда, потому национальность даже в паспортах писать перестали.

– Бить не по паспортам станут, а по рожам, – хмуро возразил Улан. – По татарским и иным горбоносым чернявым рожам.

– Да за что бить-то?! – возмутился Петр.

– Раз маскируемся под русских, значит, лазутчики, – невозмутимо ответил Улан. – На кого я работаю – понятно без слов, а ты… Ну-у, пару часов на дыбе повисишь, сам придумаешь и расскажешь. В подробностях. Кстати, если б одна внешность не соответствовала – куда ни шло, а у нас с тобой и еще кое-что добавляется.

– Что именно?

– Знания, – коротко ответил Улан. – С одной стороны, они у нас на удивление обширные, а с другой – мы не разбираемся в самом элементарном. И еще один недостаток у твоей версии. Ну какой же князь заинтересуется обычными крестьянами, пускай и издалека? Эка невидаль. Надо сплести так, чтоб изначально подать себя в самом выгодном свете. Кстати, на твоем месте я бы обязательно выставил вперед своего испанского деда и его благородное происхождение – иноземцев на Руси всегда жаловали. Ну и крест свой не православный заодно обыграешь, хотя лучше бы его вообще на время снять.

– Мамину память?! – чуть не задохнулся от возмущения Сангре. – Только вместе с головой!

– Не волнуйся – если что, они с нас обоих слетят, – буркнул Улан, но настаивать на своем предложении не стал, а вместо этого несколько смущенно поинтересовался о продуктах. Мол, им в Твери первое время и есть, и спать где-то надо, так что деньги обязательно понадобятся, а единственное, что они смогут продать, это продукты из рюкзаков.

Сангре виновато развел руками.

– Увы, хотя я и быстро спохватился, но наши кладовые успели практически опустеть. Защечные мешки и закрома родины тоже. Остался лишь чай, вовремя заныканная мною пачка рафинада и практически нетронутый здоровенный пакет кофе в зернах. Ах да, еще две пачки соли и… все.

– Жаль, – вздохнул Улан. – Хотя нам в любом случае пришлось бы о заготовках позаботиться. А вот что соль осталась – здорово. Тогда мы не только сухарей в дорогу насушим, но и мяса навялим. Авось на первое время хватит.