Loe raamatut: «Взлёт и падение. Книга вторая. Падение»
КНИГА ВТОРАЯ
П А Д Е Н И Е
Роман о буднях гражданской авиации времён
перестройки и рыночных отношений
глава 1. Дефолт
Только начали жить, а тут снова удар
И за рубль бьют сегодня по роже,
Вроде те же рубли и всё тот же товар, -
Только всё несравненно дороже.
Жестоко, безжалостно, беспощадно по объёму работ авиация была отброшена в далёкие пятидесятые годы прошлого века, когда в стране ещё кое-где тлели угли самой кровавой войны в истории человечества. Туда была отброшена вся экономика России. Встали почти все заводы, шахты, фабрики, когда-то неустанно работавшие в три смены. Тысячами разорялись индивидуальные предприниматели и мелкие частные предприятия. Трагедии, боль, слёзы, инфаркты и даже самоубийства. Разорялись банки, но на их обломках возникали новые. Тысячи разъяренных обманутых вкладчиков штурмовали офисы «МММ» известного афериста Сергея Мавроди, «СЕЛЕНГА», «ЧАРЫ», «ХОПЁР-ИНВЕСТА» и других банков, некоторые руководители которых просто сбежали за границу.
С новой силой разгорелась гражданская война в Чечне.
С экранов телевизоров политики о сложившейся обстановке мямлили что-то маловразумительное в стиле известного газового магната премьера Черномырдина, который прославился тем, что умел сказать так, что и сам потом не мог понять, что же он сказал. Но, по крайней мере, люди смеялись, слушая его, от души, а не горько, как, например, глядя на дирижирующего в Германии оркестром пьяного Ельцина.
Абсолютно недееспособный от постоянных загулов и не вылезающий из ЦКБ президент, вообще молчал. Рейтинг его упал до минимального уровня. Тем не менее, его подлечили и полуживого начали возить по стране и проталкивать на выборы на второй срок. Первый тур он проиграл. Народ его больше не хотел. Возникла угроза возврата к власти коммунистов. Новая, разжиревшая на экономическом беспределе, продажная и беспринципная элита этого допустить не могла. Ведь коммунисты весьма известные мастера по экспроприации экспроприаторов. Награбленного имущества можно было лишиться в одночасье. Да хорошо, если только имущества.
Не могли этого допустить и западные «демократии». Им, особенно «другу Биллу» Ельцин был выгоден тем, что при нём можно было беззастенчиво, прикрываясь высокими идеалами демократии, грабить Россию с её неисчерпаемыми природными ресурсами. Достаточно вспомнить только одну сделку Гор-Черномырдин по оружейному урану. И поэтому денег для выборов не жалели ни те, ни другие. Второй тур Ельцин выиграл. Вернее, ему его выиграли. По некоторым данным за него фактически проголосовало не более 4 процентов. Да по логике вещей так оно и должно было быть. Это не 99,9%, как в добрые советские времена.
Ах, крайности, крайности! Куда вы ведёте Россию?
На инагурации, положив безвольную руку на конституцию, повторно «испечённый» президент невразумительно промямлил несколько минут, а затем снова исчез в недрах элитной клиники. Дикий капитализм в России был спасён, и угроза реставрации коммунизма миновала. А потом грянул дефолт.
––
– Все знают, что локоть языком не достать, но 75% всё же пытаются это сделать, – медленно говорил на очередном разборе командир отряда ПАНХ Токарев. – Видит бог, мы испробовали всё, чтобы выжить, но обстоятельства оказались сильнее нас. Пытаться доставать локоть языком мы не будем. Дефолт припёр нас к стенке, и я с болью в сердце должен сказать вам, что больше не вижу перспектив нашего движения вперёд.
Токарев с трудом произнёс эти слова и замолчал. Он извлёк из кармана платок, вытер вспотевший лоб и оглядел зал, хранящий гробовое молчание. С затаённым испугом на него глядели совсем ещё молодые лётчики, вчерашние выпускники училищ. Они только успели пройти наземную подготовку и ещё не начали летать. С не меньшим испугом смотрели и уже опытные вторые пилоты, которых ещё несколько месяцев назад планировали на ввод в строй в качестве командиров самолётов. Менее заметно отражалась речь командира отряда на лицах привыкших ко всему опытных командиров самолётов и командиров звеньев.
– Россия умеет находить выход из самых трудных положений, – продолжал Токарев, – но она славна ещё большим умением находить туда вход. Этот вход нашли наши бездарные политики, и я не уверен, что на этот раз найдётся быстрый выход. Обстановка в стране и отряде вам известна. Мы практически встали. Если раньше нам не хватало 50 самолётов Ан-2 для работы, то сейчас летают максимум 4-5 бортов. Заказчикам не по карману оплата наших работ, пассажирам не по карману стоимость наших билетов. Цены растут, и впереди я вижу только ухудшение нашего положения. Работы нам больше нет, коллеги. А нет работы – нет и зарплаты. Поэтому я с болью в сердце должен вам сказать: всех, кто найдёт где-то работу и… напишет рапорт на увольнение, я не буду удерживать. Просто не имею права.
– Ни фига себе! – не выдержал кто-то из молодых лётчиков. – Зачем же мы тогда учились? – растерянно произнёс он и беспомощно огляделся вокруг.
– Надо было на торгашей учиться, – зло произнёс командир самолёта Митрошкин. – Вон вся страна в торговлю ударилась.
– На банкира переучивайся, – невесело хихикнул кто-то, – будешь нас обирать.
– Если что будет у тебя брать безработного, – возразили ему.
– Это что же нам теперь зубы на полку?
– Безработный лётчик, да к тому же если ещё и бездомный! Звучит.
– Братцы, как же так? У меня же семья!
– Не у тебя одного.
Дождавшись, пока схлынут первые эмоции, Токарев продолжал:
– В виду сложившихся обстоятельств, принято решение о ликвидации одной эскадрильи Ан-2. Самолёты, отработавшие ресурс будут списаны, остальные законсервируют на длительное хранение. Возможно, часть самолётов будет продана. И последнее. Все пилоты, у кого есть соответствующий налёт на право переучивания на другие типы самолётов и вертолётов (хотя и там дела не блестящи) будут переучены по их желанию в нашем учебном центре.
– А у кого нет? – выкрикнул кто-то из зала.
На этот вопрос Токарев молча развёл руками.
– В грузчики без налёта берут, – мрачно подсказал какой-то юморист. – Или мойщиком самолётов. С лётным образованием сразу возьмут.
– Не возьмут, он же может самолёт угнать.
– Грузчик тоже может.
– Ну, тогда один путь: на рынок капустой торговать.
Уже сразу после разбора к Долголетову подошли несколько человек с рапортами на переучивание на самолёты Ан-24 и Ту-134. Другие принесли рапорты на увольнение. Некоторые не приняли никакого решения и ходили в раздумье. Трудно было решиться бросить то, к чему привык, что стало смыслом частью твоей жизни.
Григорий ставил на все рапорта одну визу: «Ходатайствую по существу». Взяв очередную бумагу, он поднял голову. Перед ним стоял прекрасный пилот, командир самолёта Лёва Муромцев.
– На какой тип, Лёва? – спросил он, разворачивая рапорт.
– Командир, я увольняюсь.
– Что? – привстал Григорий. – Ты хорошо подумал? У тебя налёт хватает на Ту-134.
– Знаю. Но я увольняюсь.
– Лёва, не пожалеешь? У тебя есть все предпосылки стать классным пилотом в тяжёлой авиации.
Григорию жаль было расставаться с этим грамотным, рассудительным и спокойным лётчиком. На него можно было положиться в любой обстановке. Чем-то отдалённо он напоминал ему Клёнова Жорку. Имел отличную технику пилотирования, быстро сдал на второй класс и готовился получить первый. Григорий планировал его на должность командира звена. Он отодвинул рапорт.
– Лёва, время пока терпит, я даю тебе срок подумать пару дней. Кстати, ты же ещё пенсию не заработал. Подумай об этом.
– Я всё обдумал, командир. Нужно рвать цепи пока сравнительно молодой, и ещё не поздно начать другое дело более надёжное, чем авиация. Впереди-то ей ничего не светит. Новых самолётов нет, старые самолёты тоже уже не делают.
– Вот так, значит? И каким же делом хочешь заняться?
– Займёмся бизнесом, пока много пустующих ниш. А пенсия? Я её всегда заработаю. Ведь лётчика к уборщице приравняли. Ельцин нас с ней, спасибо ему, уравнял. Правда, непонятно, как на эту подачку прожить? Его бы на неё посадить.
– Да уж! – вздохнул Григорий. – Ну что же, может, ты и прав. Не забывай нас. – И он размашисто расписался на рапорте.
– Разве авиацию забудешь? – невесело сказал Муромцев, забирая рапорт.
К вечеру Долголетов подвёл итог. Два опытных командира и два вторых пилота написали рапорт на вертолёт Ми-8. Четыре командира – на Ту-134. Один – на Ту-154. Ещё два вторых пилота пожелали летать на Ка-26. «Ну, это они зря, – подумал Григорий, – ведь эти маленькие вертолёты скоро тоже останутся без работы». Но разубеждать ребят не стал. Ещё один командир и три молодых вторых пилота даже не успевших посидеть в кабине просто уволились.
Подписывая рапорта молодёжи, он старался не смотреть им в глаза, в которых стояли слёзы. В одночасье рушилась их мечта, к которой они упорно и целеустремлённо шли больше трёх лет. Сколько же денег затратило на них государство, подумалось ему. Не один миллион. Подготовка пилота стоит очень и очень дорого. И всё ради того, чтобы потом безжалостно вышвырнуть их из системы. Да научатся ли когда считать деньги в этой стране? Или в ней их умеют только воровать?
– Брат открыл салон по ремонту автомобилей, – говорил в курилке один из молодых лётчиков, – пойду к нему в подмастерья.
– А я, наверное, поеду на Север, выучусь на бурильщика, – говорил второй. – Говорят, сейчас они там хорошие деньги зашибают.
– Да сейчас только нефтяники и живут, – согласился с ним третий. – Вам хорошо, вы местные. А мне ничего не остаётся, как ехать на свою родину к родителям. Радовались мои старики, лётчиком буду. А теперь и не знаю, кем стану. Опять всё с нуля начинать.
– Ну и давай вместе на Севера рванём. Чего ты там в своём маленьком городишке найдёшь? Там же сейчас стопроцентная безработица. Не будешь же на самом деле, на рынке у прилавка стоять.
– А где там жить-то?
– Как будто у тебя здесь жильё было. Квартиру снимем.
– Да там, говорят, дают жильё служебное. Не то, что в авиации.
– Ага, балок на четверых.
– А там, может быть, времена изменятся, так и обратно вернёмся. Диплом пять лет действителен.
– Нет уж, хватит с меня авиации.
– Не зарекайся, ещё вернёшься. Не вечно же такой бардак будет продолжаться в стране.
– Закончится этот, так наши правители новый придумают. Слышал же, что Токарев сказал: умеют они входы туда находить.
– А что же ты хочешь с таким президентом?
– Его бы зятька Окулова вот так кинуть.
– Кто это такой?
– Да бывший штурман из Екатеринбурга. Удачно в своё время женился на дочке Ельцина. А теперь в Москве авиакомпанией заправляет.
– Круто! А у него ещё дочери нет? Ха-ха-ха! Чем я хуже Окулова?
– Всем не хватит. Знакома такая фраза? Так вот считай – тебе не хватило.
– Жалко. А у Черномырдина как обстоят дела? На худой конец и он бы сгодился.
– Этот только мужиков клепал.
– Гнать таких людей из правительства надо.
– Правильно. Ему бы в юмористы. Как его послушаю, так потом весь день голову ломаю, что же он сказать хотел? Этот и народу и себе мозги запудрит.
– И правильно делает. Хоть какая-то польза народу. Человек послушает юмор и настроение улучшится. А чего тебе ещё от него надо?
– Эх, юмористы! – подвёл черту и вернул всех к действительности Митрошкин. – Вот посмотрю я, как вы будете через месяц-другой веселиться.
– Ничего! – ответил кто-то.– Пережили голод, переживём и изобилие.
– А ты-то что будешь делать? – спросили его.
– Переучиваться мне уже поздно, – ответил Митрошкин. – В хорошие времена не пускали по производственной необходимости, а теперь, когда сорок лет – сам не вижу смысла. Так что будем стоять до победного конца. Пенсия есть, налёт мне не нужен. Да и здесь ведь кто-то должен остаться. Совсем-то, думаю, не остановимся.
До конца рабочего дня в отряде была суета, беготня по коридорам в поисках различных командиров, чтобы завизировать рапорта, заручиться согласием на переучивание. Счастливчики, которым удалось собрать все подписи, сдали рапорты в отдел кадров. Теперь оставалось ждать, когда вызовут на переучивание.
На следующий день командир отряда Токарев подсчитал: он лишился за один день более двадцати пилотов. Раньше бы такое и в дурном сне не приснилось. Да скажи кому – ни за что не поверили бы. Что ж, нужно писать проект приказа о ликвидации одной эскадрильи. А потом и себе работу подыскивать где-то. Он был человек дальновидный и прекрасно понимал, что дефолт нанёс авиации специального применения в народном хозяйстве смертельный удар, из которого ей не выбраться на прежний уровень и за десятки лет. Если авиация транспортная была отброшена в пятидесятые годы, то эта едва ли не к истокам авиационных работ тридцатых годов. Тысячи лётчиков в стране оказались не нужными и безработными.
Ну, те, что моложе, переквалифицируются, найдут другую работу. Лётчиков везде берут. А вот что делать тем, кому подкатывает к пятидесяти? Только в сторожа автостоянок и прочих шарашек. Если тебе за сорок – ты уже старик и никому не нужен. Так теперь обстоят дела. И никому нет дела, что возраст этот – расцвет мужчины, его опыта и мудрости. Да не нужен нам теперь опыт и мудрость. Лучше мы наделаем своих ошибок, набьём себе кучу синяков и шишек. Зато не так обидно, винить-то некого.
Страна переживала именно такое состояние.
– Что ж, нынешнее состояние наше вполне закономерное, – говорил Долголетов. – Это цена многолетних приписок в нашей бывшей социалистической системе. И за неё вынуждено расплачиваться следующее поколение. Прошлое иногда чревато будущим. Теперь это очевидно.
– Причём тут мы? – возражали ему. – Да если бы не этот Горбачёв, затеявший свою непонятную перестройку, работали бы мы, как и раньше. И Ельцина не было бы с его капитализмом.
– И Ельцин и Горбачёв, господа, это только следствие перемен, которые раньше или позже должны были произойти в СССР. Будь Горбачёв умнее, он пошёл бы по китайскому пути и сохранил бы СССР, который погубили по большому счёту не политики, а пустые полки магазинов. И если бы он так сделал раньше, а не жевал, простите, сопли, то не было бы ещё одного следствия – Ельцина.
– И за это Горбачёву дали Нобелевскую премию? За пустые полки?
– Ему дали её не за достижения экономики, а за политическую деятельность во имя мира. А тут, – Григорий улыбнулся, – и то, и другое сошлось. Армию он развалил, экономику тоже, нас перестали бояться. Представляешь, как наши десятки тысяч танков прошлись бы по зажиревшей Европе? Ведь наша страна всегда была отмобилизована на войну. Да ничто их не смогло бы остановить. Горбачёв снял такую угрозу и это единственное правильное решение, какое он сделал. На какой хрен нам война, если мы и без неё талонами обрастали. Ну а в экономике ему явно вредили. Вспомните, куда вдруг неожиданно девался сахар, запасов которого было ещё вчера на несколько лет? То же происходило и с другими продуктами.
– Да, уж эта перестройка, как серпом по яйцам была многим чиновникам.
– Всё новое сначала пугает, – сказал начальник штаба. – Они же думали, что им будет хуже. Оказалось, что при этой долбанной демократии чиновникам можно жить не просто в коммунизме, а в суперкоммунизме.
– А чего же не жить, если воровать можно безнаказанно. У них соревнование: кто больше хапнет – тот и уважаемее.
– Эх, ребята! – вздохнул командир эскадрильи Ан-28, – как жалко, что всё опять разваливается. Откуда взялся этот дефолт?
– Ну, ты со своими самолётами не пропадёшь, – возразили ему.
– Пока нет, – печально усмехнулся тот. – Но вот ресурс двигателей закончится – где взять новые? Самолёт этот наши бывшие правители Польше продали когда-то. А теперь-то всё за валюту придётся покупать. А где её возьмёшь после дефолта?
– Заработаешь. Ты вон по заказным рейсам более 150 городов облетал. Это Ан-2 стали никому не нужны.
– Облетал. Да заказчики не валютой за это платят, а нашими деревянными рублями, которые тоже стали никому не нужны.
В СССР все местные авиационные линии между соседними областными центрами держались на старых отнюдь не экономичных самолётах Ан-24, Як-40 (этот называли истребитель керосина), чешских Л-410 и польских Ан-2 и Ан-28, по дури или глупости отданных когда-то полякам. Последние ещё связывали областные центры с районными, и просто с большими населёнными пунктами. Но тогда была единая экономическая система социалистических стран – СЭВ, самолёты закупались централизованно, и был отлажен механизм их поставок. А с развалом СССР развалился и печально известный СЭВ и теперь поляки за каждую пустяковую запасную часть для АН-2 и особенно АН-28 драли три шкуры. Не уступали им и чехи. А самолёты эти в условиях российского бездорожья и громадной территории в некоторых регионах Урала, Сибири и Дальнего востока были просто незаменимы, ибо никакого другого транспорта, кроме воздушного, там просто не существовало. И вот теперь все эти тысячи единиц (а, сколько ещё вертолётов?) летательной техники стали не нужными, лётчики невостребованными.
Сотни аэродромов местных линий с их оборудованием и штатами обслуживающего персонала тоже стали никому не нужны. Самолёты к ним больше не летали.
– Нет, что ни говорите, а в СССР жить было лучше, – вздохнул начальник штаба. – Я на свою лётную пенсию мог спокойно летать в Москву и обратно. Я, простой советский пенсионер. Многие ли могут похвастаться этим в той же Америке? А что сейчас?
– Можешь доехать на такси на работу до аэропорта и обратно, – захохотал Долголетов, подсчитывая. – Три раза.
– Да и свободы было больше, – продолжал начальник штаба. – Исключая времена Сталина. Там был явный перебор. А при Никите и Брежневе жить было можно.
– Свободы больше? – удивился слушавший их Токарев. – А как же с инакомыслящими и политическими тюрьмами?
– Э-э. – отмахнулся тот, – этих недовольных, за народ радетелей, в любой стране хватает. Кстати, все они жили лучше, чем большинство народа. Ещё жирнее жить хотелось. По заграницам шастать хотелось. И там дивиденды зарабатывать, поливая дерьмом родную страну. Дескать, не страна там, а тюрьма сплошная, нет никакой свободы. А я вам скажу, что у нас сейчас нет свободы. И никто об этом горло не дерёт. Где эти ваши долбанные диссиденты? Чего они замолчали?
– Да они давно все за границей.
– Правильно, вот там свобода. А почему? Да потому что у них денег там больше. А какая к чёрту у нас тут демократия и свобода, если я в соседний город к брату поехать не могу? К сестре в Ак-Чубей за 250 километров раньше за 6 советских рублей летал каждый выходной туда и обратно. А бутылка водки стоила три рубля. Что, это было плохо? Где теперь твои диссиденты, товарищ командир? И вот твоя демократия! – поднял он со стола груду бумаг с заявлениями, рапортами, приказами. – За неделю половина отряда уволилась.
– Зачем мне все красоты мира, когда ботинок ногу жмёт? – процитировал Токарев и поднял руки вверх. – Молчу, молчу. Мне тоже такая демократия не нравится. Но что поделаешь, придётся привыкать.
– А не нравится, чего ж в диссиденты не идёшь?
– Их время кончилось.
– Да не время их кончилось. Эти евреи всегда искали, где лучше. Вон, как границы открыли – только их тут и видели, правозащитников долбанных. Не понимаю, чего их раньше держали, деньги на них тратили? Теперь оттуда верещат, как было плохо в СССР и как хорошо стало в нищей России. Они же демократии добивались, свободы. Вот она! А чего ж сбежали, если тут стало так хорошо? Там на пособие по безработице можно лучше жить, чем у нас на зарплату. Потому и сбежали радетели народные.
– Правильно. А мы теперь тут расхлёбываем их долбанную демократию. Они за двухпартийную систему радели, так у нас теперь партий этих несколько десятков, а толку нет. Может, нам лучше сброситься, да пригласить Маргрет Тетчер страной порулить? А чего? Пророков нет в отечестве своём…
– Пророков хватает, настоящих мало. А таких, как Жириновские да Явлинские в каждом квартале найдёшь. Ельцина тоже когда-то за пророка приняли, а что вышло?
– Да, этот пророк всю Россию разбазарит вместе со своей семейкой. Добрался до верховной власти, а как ей грамотно распорядиться не знает.
– Распорядится… в свою пользу.
– Наверняка уже распорядился, с этого все правители начинают. Тут ума много не надо. Но для этого ли президент в стране нужен?
– Чтобы водку пить и дефолты устраивать. Ха-ха-ха! Лучшего мы не заслуживаем. Не надо было в 17-м году бучу устраивать. Царь им, видите ли, не нравился. А сейчас нравится?
– Ну, тот тоже, утверждают, мастер был за воротник закладывать.
– Того я не видел. А этого через день на экранах помятым вижу, словно его корова всю ночь вместо жвачки жевала.
Такие разговоры в первый год дефолта ходили по всей стране. А уж, сколько проклятий было от задёрганного борьбой за выживание народа. Про Ельцина не было в стране популярных анекдотов, о нём никто не хотел слышать. Только пародисты иногда его вспоминали. Для людей он, кинувший страну в пропасть невиданной нищеты и бедности и в то же время наплодивший во всех властных и экономических структурах невиданное количество воров, стал таким же изгоем, как и они сами. Народ от него отвернулся. В минуты просветления он не мог этого не понимать. И не это ли стало поводом для его досрочного ухода со своего поста? Что ж, это было грамотным и мужественным решением. Дальше-то уж было некуда.
Хорошо хоть, что он не ошибся в преемнике. По крайней мере, народу за него краснеть не приходилось.
Путину пришлось вытаскивать страну из невиданной по масштабам клоаки.
Господи, дай ему здоровья и мужества.
–
А тяжёлая транспортная авиация, удивительное дело, летала. Способность выживать у российского человека безгранична. И не такое видели. Поднялись цены на топливо, пограничники и таможенники подняли цены за свои услуги, диспетчерская служба обслуживания полётов, которая ещё несколько лет назад вышла из состава авиакомпании и стала называться Росаэронавигацией, резко подняла свои тарифы. В разы увеличились аэропортовые услуги. В некоторые зарубежные аэропорты стало летать выгоднее, чем в ту же Москву. На самолёт стали смотреть, как на дойную корову, которую можно доить всем, кому не лень. Было бы, что доить.
После жарких дебатов в авиакомпании вынуждены были весьма ощутимо поднять стоимость билетов и тарифы на перевозки вахт в северные города.
– Да кто же полетит на наших самолётах за такие цены? – возражали некоторые, но, не находя другого выхода, смирились.
– Вот мы и дожили до мировых цен, о которых кричали некоторые экономисты в России. Дескать, выправятся цены, и тогда заживём. Кто-то, возможно, и заживёт, только не народ.
– Ха, народ! Да его просто в очередной раз обули!
– Объём перевозок, конечно, ощутимо снизится, – сказал на очередной оперативке Дунаев, – особенно в первое время после повышения. Но другого выхода у нас, к сожалению, нет. В Иране у нас сейчас стабильно работают уже три самолёта. Там нет экономических потрясений, и расплачиваются они регулярно. Как вы понимаете валютой. Но всю компанию они не вытянут. Здесь нам хотя бы некоторое время нужно продержаться на нулевой рентабельности, под которую наши экономисты и рассчитали стоимость билетов. Но долго так работать нельзя. Кстати, как загрузка на московских рейсах?
– Не превышает 50% от максимума, – сказала директор по экономике. – А теперь упадёт ещё больше.
– Быть может, сократить один рейс?
– Пока не стоит, – возразил Литвинов. – Мы разработаем такой вариант. Если загрузка будет меньше 80 человек – будем посылать Ту-134 из резерва. Мы уже иногда так делаем. А вот с другими рейсами нужно подумать.
– Конкретно?
– Это Киев, Одесса, Харьков, Алма-Ата, Ашхабад. Уже сейчас там загрузка упала до минимума. По новым тарифам вряд ли кто купит билет, если он сейчас на поезде в несколько раз дешевле. Неплохая загрузка на Ташкент, Баку и Ереван.
– Такие города теряем, – вздохнул Дунаев. – Прикусов, понимаешь, о чём говорю?
– Да понимаю, – пробормотал начальник пассажирских перевозок. – Со следующей недели будем закрывать. Алма-Ату мы уже несколько раз отменяли. Жалко, но что поделаешь? Я книгу жалоб принёс, почитайте, что пишут люди. Это наши, русские, что теперь иностранцами стали. Вот, только за один день.
«Вы просто не хотите летать в ненужную теперь вам страну. Бросили нас на произвол судьбы, а теперь и связи с Родиной лишаете».
«Я бывший лётчик, дайте нам самолёт, улетим сами».
«Вам лучше в Египет или Стамбул слетать, чем каких-то нищих русских везти. А ещё считаетесь одной из лучших компаний».
– И какова в тот день была загрузка?
– Восемь – туда, один – обратно. Мы им всё объяснили, но разве они поймут?
– Поймут, – вздохнул Дунаев. – А это, – кивнул на книгу жалоб, – они от обиды написали. Их действительно бросили. А ведь они наши, русские. Ах, беда, беда! Что ещё у тебя, Литвинов?
– Думаю, что нам нужен рейс во Владивосток.
– Что? Это в преддверии повышения цен? Да кто же полетит?
– Туда полетят. Потому что ехать на сегодняшних поездах и долго, как в гражданскую войну, отнюдь некомфортно, да и небезопасно. Восемь дней в холодном вагоне не очень-то кому понравится сидеть. Лучше восемь часов в самолёте.
– Что ж, прозондируйте этот вопрос.
Авиакомпания летала, но полётов стало намного меньше. Впервые за многолетнюю историю её существования вдруг оказались лишние лётчики, которых вечно не хватало. Два раза в неделю полетать сейчас считалось удачей. Если раньше лётчики упрашивали командиров и начальников штабов выкроить им хотя бы один полноценный выходной в неделю, то сейчас многие, заглянув в график планирования полётов и не находя там себя, ныли:
– Один рейс в неделю? Ну, бардак! Это же в месяц так 20 часов не налетаешь! А что в зарплату получать?
– Пишите рапорты на отпуска, пока средний заработок не упал, – советовали начальники. – Летом-то, когда последний раз отдыхали?
– Не помним, – вздыхали лётчики и с неохотой отходили от графика. – Да мы уже отвыкли летом отдыхать. Работу давай!
– Привыкайте. Президент Ельцин вам такой подарок сделал, а вы недовольны.
– Пусть сам такие подарки глотает, с…
– Ничего, он проглотит. Он каждый день глотает. Стаканами.
Особенно недовольны были пилоты самолётов Ту-154. Всё чаще, придя на вылет, они узнавали, что их рейс из-за малой загрузки передан на менее вместительный Ту-134 и поэтому на этом типе налёт упал очень незначительно.
– Нет в жизни счастья! – сокрушался в курилке Устюжанин. – Да если бы я знал, что такое произойдёт, не стал бы переучиваться. Ведь вся наша зарплата на налёт ориентирована. Не налетаешь – фигу получишь. Пора пересматривать систему оплаты. Куда наш профсоюз смотрит? Так ведь и жена из дома выгонит. А я не хочу уходить.
– А что, разве она тебя ещё не выгнала, баламута? – кривился в ехидной усмешке командир Ту-134 Палда. – Давно пора. Не надо было переучиваться. А я уже сорок часов налетал за две недели.
– Сорок четыре, – поправлял его второй пилот. – И до конца месяца ещё восемь рейсов запланировано.
– Вот! – поднимал вверх толстый указательный палец Палда. – Санитарная норма, как в добрые советские времена. Возвращайся обратно, Пашка, так и быть в свой экипаж возьму, только сначала язык подрежу.
– Свой подрежь, – огрызнулся Пашка, – а то говорят, когда спишь, он у тебя вываливается.
– Кто такое говорит? – угрожающе вопрошал Палда. – Удавлю!
– Так из твоего экипажа и говорят ребята. Говорят ещё, что с тобой в гостинице спать невозможно. Говорят, как командир наш заснёт – у него язык вываливается изо рта. Да и храпит, как слон. Да ещё и зубами скрипит. А скрип такой, как гвоздём по стеклу. Да и разговариваешь во сне, говорят. К психологу бы вам надо, товарищ командир.
Палда несколько мгновений переваривал сказанное, вздохнул, почесался и ласково спросил:
– Так ты говоришь, жена тебя из дома ещё не выгнала?
– Ещё нет, – подтвердил Пашка. – А за что? Я хороший! Да таких мужчин, как я во всём Бронске…
– А жаль. Сейчас я её сделаю вдовой. – И Палда, воздев кулак, которым очень просто можно было убить быка, угрожающе направился в сторону Пашки.
– За что? – вскричал тот, укрывшись за спиной вошедшего начальника штаба.
– За твой язык, кочегар! Иди сюда!
Но юркому механику удалось выскользнуть из комнаты в коридор. С досады Палда трахнул кулаком по стене. От стены отлетела и упала на пол, со звоном разбившись, плитка.
– Он ещё и государственное имущество портит, – уже из дверей не унимался Пашка.
Смеялись курившие тут лётчики. Они давно знали, что Устюжанин любил «заводить» великана Палду и ждали продолжения. И оно последовало, едва тот успокоился.
– Ну, стена – ладно! – продолжал из дверей Пашка. – Но вот зачем ты, Владимир Анатольевич, на ноль сороковой машине штурвальную колонку погнул? Зачем?
– Чего-о? – под общий смех возмущённо спросил Палда. Колонку эту не согнул бы и слон.
– Так твой же штурман рассказывал. Говорит, как только самолёт на посадке нужно выравнивать взятием штурвала на себя – а тебе живот мешает, колонка в него упирается. Ну, ты, якобы, колонку и погнул, коромыслом её сделал, чтобы живот облегала. Теперь в бортовом журнале замечание написано. Сам я, правда, не читал…
Новый взрыв хохота сотряс курилку.
– Ты что ли трёп пустил? – повернулся Палда к своему штурману. Тот на всякий случай подвинулся.
– Нет, конечно. Устюжанина не знаешь? Он и не такое наболтает!
– Знаю этого баламута, – на этот раз добродушно ответил Палда и двумя руками потрогал свой живот, опустив глаза вниз. – Вообще-то всё, что выше этих самых приборов у мужчины грудью называется. Ха-ха! Или трудовая мозоль.
– Ха-ха! – передразнил командира Пашка. – О колонку штурвала и не такие мозоли натирали после пяти литров пива.
– Убью, заморыш! – вскричал Палда. – Лучше держите меня, пока я из него бифштекс не сделал! Разорву на части! – Он сделал угрожающую стойку и выставил перед собой толстые, как сосиски, растопыренные и кривые, словно поражённые артритом пальцы, похожие на зубья экскаватора.
А Устюжанин, хохоча, уже спускался со второго этажа штаба отряда. «И как он только своими щупальцами удерживает трёхлитровую банку с пивом?» – думал он, перепрыгивая через две ступеньки.
Такую банку Палда поднимал просто. Однажды на спор ему налили пятилитровую банку из-под болгарских помидоров. Он приклеился к ней своей правой клешнёй, приподнял её, но до рта не донёс. Признав своё поражение, к изумлению спорщиков, взял банку двумя руками, и, не отрываясь, в течение минуты осушил её до дна. Было слышно, как в его глотке что-то бурлило, как будто вода сливалась в аварийную канализацию.
– Ну? – выдохнул он, оторвавшись от пустой банки и оглядев изумлённых спорщиков. – Кто пойдёт за пивом? Да не забудьте там воблы купить. Люблю! Ха-ха-ха!
