Loe raamatut: «Солдат и пёс. Книга 1»

Глава 1

Сент глянул на меня так, что я все понял.

– Сейчас будет, – сказал я.

Он дружески махнул хвостом.

Когда я слышу от кого-то, в том числе и из статеек от якобы ученых, что у животных – у собак в частности – нет никакого разума, мне всякий раз хочется сказать: «дядя, ты дурак?» Ну или тетя, потому что и от теть такое слышать приходилось. Но я не спорю. Зачем?.. Я и так знаю.

Собаки – они как люди. Умные и глупые. Хорошие и дурные. Им ведома любовь и злоба, зависть, печаль, азарт. Страх смерти и бесстрашие. И дружба. Преданность. Вот это главное. Нет на свете друзей лучше собак.

Ну, конечно, я не стану говорить, что собачий разум равен человеческому. Я-то как раз не дурак. Я о другом: есть то, в чем они равны нам и лучше нас. Я это понял много лет назад. С тех пор отношусь к собакам на равных. Без всякого сюсюканья, без снисходительного доброхотства. Друг есть друг. Раз так, тяни лямку, помогай, и я помогу…

Мини-открывашкой я аккуратно вскрыл банку говяжьей тушенки. Организовывать питание в боевой обстановке приходилось самыми подручными способами, и здесь у нас, конечно, было преимущество над псами. У них-то рук нет.

– Держи, брат, – сказал я внимательно смотрящему на меня Сенту и выложил тушенку на расстеленный прямо на земле целлофановый пакет. Посуда для собак в военно-полевых условиях – лишнее бремя, роскошь. Мы, спецы минно-розыскного, минно-подрывного дела вынуждены таскать с собой и на себе куда больше оборудования, чем другие, включая так называемый «Общевойсковой комплект разминирования» ОВР-3В, защитную спецодежду со всякими, естественно, бронежилетами, наколенниками, налокотниками. И все это надо таскать на себе под летним пеклом… Впрочем, сейчас, к концу лета, не сказать, что пришла прохлада, но хотя бы жара спала, даже дожди брызнули. Впрочем, они такие мимолетные были, слегка взбодрили и исчезли, сдутые степными ветрами, тонко пахнущими прогретым разнотравьем. Конечно, нелегко. Но все же и на том спасибо, что такой адовой жары больше нет.

– Ешь, ешь, братец, – я потрепал Сента по загривку. Умный пес не сразу взялся за еду. Взглянул на меня светло-карими, совершенно человеческими глазами. Мол – точно, хозяин, разрешаешь? А как же ты? А тебе осталось?..

Конечно! – ответил я взглядом и улыбкой. Лишь после этого Сент воспитанно, нежадно взялся за еду.

Тонкости собачьих характеров – интереснейшая штука, хоть книги пиши об этом. Вот, глядишь, я бы и написал, будь у меня время… Вечно некогда, вот же беда! Хотя какая тут беда? Просто жизнь как жизнь.

Я встречал псов самых разных. Один – одна, вернее – молодая сучка была необычайно льстивая особа, умевшая так обаять, что диву давался. Нет, ну вот каким надо быть кретином, чтобы говорить, что у собак одни инстинкты?! Да ведь она же, эта Леда – ее звали Леда – была самая настоящая женщина, кокетка и чаровница, до мозга костей пропитанная сущностью «инь»! Только вот почему-то сгусток этой сущности по чьему-то капризу залетел в облик юной немецкой овчарки… Был у меня и угрюмый недовольный всем на свете пес, к тому же упрямый как ишак. Не знаю, кто дал ему имя Эдем – рай, то есть. Сдается мне, что так мог сделать очень странный или невезучий человек, совсем не попадающий в реальность. На рай эта дурная псина была похожа так же, как пустыня Гоби на Северный полюс. Я не сумел найти подхода к собаке, и не знаю, нашел ли бы кто другой на моем месте. Вряд ли. Эдема безжалостно списали со службы по профнепригодности. Там это быстро. Ни малейших сантиментов. Всякие нюни и слюни потом обойдутся кровью и смертью.

Бывали и всякие другие. Но никогда я не встречал столь благородного джентльмена, как Сент. Аристократ духа – понятие вне сословий, люди с такими качествами могут родиться в самой простой семье. Равно как и в великокняжеской фамилии может на свет явиться быдло быдлом… Это о людях, но я о собаке: служебной минно-розыскной восточноевропейской овчарке по кличке Сент.

С этой кличкой все просто – от слова «сентябрь». Мой друг-напарник родился почти два года назад. По человеческим меркам ему лет двадцать пять-двадцать восемь – самый расцвет молодости, уже не юность, еще не совсем зрелость… Прекрасный возраст! Сил – вагон, а если голова на плечах есть, то знаешь, куда эти силы приложить…

Между прочим, мне тоже не мешало бы подкрепиться. В боевых условиях распорядок дня вольный, сам решаешь, когда чем заняться – по возможности, конечно. И когда есть возможность перекусить, то упускать ее нечего.

Повернувшись, я достал из рюкзака початый ИРП – индивидуальный рацион питания, картонную коробку с запасом продовольствия на сутки. Достал галеты, банку печеночного паштета. Вполне вкусная штука! Вода у нас имелась отдельно в бутылочках. И принялся уплетать, привалившись спиной к молодому деревцу. Не очень, конечно, удобно, что что есть, то есть.

Наше отделение направили на разминирование участка, который противник засеял «лепестками», очень коварными миниатюрными минами, рассчитанными не столько на то, чтобы убить, сколько на то, чтобы искалечить. Формой эти штуковинки действительно напоминают семена клена или самолетик: два крылышка и небольшой корпус. Как говорится, чистая аэродинамика. Их заряжают в специальные кассеты, выстреливают как фейерверк, и они, крутясь и планируя, рассеиваются, засевая собой определенную территорию. Обнаружить их очень трудно, так как планирующие корпуса пластиковые. Обычные миноискатели, настроенные на металл, тут бессильны. Лишь собачье чутье способно справиться с задачей найти такой «лепесток». Сент умеет их искать.

За спиной у меня зашуршали торопливые шаги.

Я умею различать людей по звукам ходьбы, еще не видя их. Не всех, не буду зря хвалиться. Но есть такие, чей шаг ни с кем не спутаешь. Вот в данном случае именно этот человек и шел. Почти бежал.

Мой сослуживец, вожатый минно-розыскной собаки Анатолий Уваров, по-нашему «Толь Толич», был человек с причудливо-паническим складом характера. Он вечно «где-то слышал» нечто нехорошее и спешил расспросить-переспросить тех, кого считал заслуживающими доверия. На мое несчастье, я был у него в высоком авторитете. Считался человеком умным, хотя и бесхитростным. Что, впрочем, и к лучшему. Поэтому чуть только услыхав звон и не зная, где он, Толь Толич, выпучив глаза, опрометью бежал ко мне, и вот опять:

– Слышь, Серый! Ты слыхал?! Говорят, собакам нормы довольствия срезать хотят!

– Кто говорит?

– Ну, кто говорит! Все… Слухи носятся!..

Толь Толич никогда не мог точно сказать, кто конкретно говорил то, что он транслировал. «Говорят» – и все тут.

– Толян! А если будет слух носиться, что лица старше сорока лет подлежат насильственной кастрации? Ты первый в санчасть побежишь, чтобы тебе яйца отрезали?..

Толич чуть надулся:

– Э-э, Серый, да ладно тебе! Я ж серьезно!

– Слухи серьезными не бывают! Толич, ну ты же взрослый мужик, ну надо же фильтровать базары… – наставительно внушал я, но все мои наставления были как об стенку горох. Назавтра Толь Толич прилетал ко мне с очередной бомбой:

– Серега, слыхал? Вроде как нашего комполка отзывают! Говорят, на повышение пойдет. Кого пришлют, как думаешь?! Вот взвоем, новая метла же!

– Думаю, Петросяна пришлют, – отвечал я.

Несмотря на такую странную байду в башке, Толь Толич был очень неплохим вожатым. Контакт с животными у него присутствовал на уровне генов, они тянулись к нему, чуя его незлобивость и заботливость. Ну и опыт, само собой… Анатолий Анатольевич Уваров являлся самым пожилым в нашем ОВМРС – отделении вожатых минно-розыскных собак. Когда-то он был милицейским кинологом, ушел на пенсию, выслужив срок. Завел собачий питомник. Прогорел по неспособности к бизнесу. И вот теперь – сержант-контрактник. Равно как и я, грешный. Но не жалею. Сам выбрал, не смог в стороне остаться…

Сейчас мне под сорок, а собаководом стал гораздо раньше. И уже второй год я на контракте в зоне боевых действий. Сперва вот у меня оказался бестолковый Эдем, от которого быстро отказались, потом взрослая «немка» Джетта – не очень умная, но вполне нормальная псина. Ей неопытный дурак-повар «заварил верхнее чутье» горячей и слишком пряной похлебкой. Есть горячую еду собаки не стали, но горячего пара нанюхались, и этого хватило. Нос пёсий – тонкий инструмент, считай, что хроматограф лабораторный. Ну и я тут недосмотрел, понятно. Вины с себя не снимаю. В результате трех собак опять же списали со службы, включая Джетту. Ее дальнейшей судьбы я не знаю, вроде, кто-то забрал из гражданских. И вот у меня оказался Сент.

Ему был год, и он был предварительно обучен. Получил, так сказать, общее собачье образование. А дальше с ним уже занимался я. И теперь он друг, брат, и помощник. А я? Надеюсь, что для него тоже…

Пес поднял голову, внимательно и спокойно посмотрел на приближающегося Уварова. Я не оглянулся. Теперь к звуку шагов прибавилась характерная легкая одышка: Толич старался держаться бодрячком, но возраст брал свое.

Подойдя, он шумно плюхнулся впритык ко мне:

– Ф-фу! Устал, передохнуть малость… Здоров, Серега!

– Здоровее видали.

– Да ладно тебе… Кормишь своего, что ли?

Удивительное все-таки у него свойство задавать бессмысленные вопросы.

– Нет, это у нас с тобой коллективная галлюцинация, – хмыкнул я. – Чего хотел?

– Да ну тебя! Галлюцинация… Вот нам такую могут устроить галлюцинацию, что небо с овчинку покажется. Слыхал?

– Молодец, Сент! – я поощрительно потрепал пса по загривку, видя, что он съел и вылизал пакет. Вообще-то всякое лишнее сюсюканье с животным нежелательно, но я, во-первых, очень сдержанно, а во-вторых, Сент у меня умница, редко такого встретишь. Его этим не испортишь.

– Чего слыхал? – обратился я к Толь Толичу.

– Ну, чего… Что нас в восьмой квадрат хотят забросить на лепестки.

– Так это ж естественно.

– Ага! Естественно-х…ественно… А ты что, не слыхал, что там ихние ДРГ шастают?

– Да они везде шастают.

– Э!

В этом кратчайшем возгласе Толь Толич ухитрился полноценно выразить и мою наивность, и свою мудрость. Ему, разумеется, сказал кто-то, что слышал от кого-то, что именно там, в восьмом квадрате – местности, так обозначенной на наших топографических картах – были замечены ДРГ, то есть диверсионно-разведывательные группы противника. Особой логики в этом вроде бы не было, но на войне своя логика, я в этом давно убедился… Но все-таки сказал:

– Ну и какого черта им в восьмом квадрате делать? Я понимаю – в пятом! Там да. А в восьмом?

– Э!.. – повторил Толь Толич, но с другой интонацией. – Там, у них, говорят, база, схрон. В лесочке. Ты вообще там был?

– Нет.

– А карту помнишь?

– Конечно.

– Ну вот. Помнишь, там перелесок такой обозначен…

– Па-адъем!.. – вдруг загорланил голос. – Па-а машинам!..

Это скомандовал наш временный командир, прапорщик Горелкин, прикомандированный к ОВМКС на время нашей, так сказать, командировки. Отделение наше входит в роту управления, командир по штату – сержант, он сейчас в полку, занят своим делом, а нас, четверых вожатых вот отправили на спецзадание, под руководством прапорщика Горелкина, который ни разу не собаковод, а какой-то хозяйственник, что ли. Я его знаю слабо, но прапор как прапор, плюс-минус, больше ничего. Нам то что? Мы свое дело знаем…

«По машинам!» он орал, что называется, по шаблону. Машина была всего одна: УАЗ-«буханка», с шофером-ефрейтором. Тоже, естественно, контрактником. Это транспортное средство и должно было доставить нас в точку, формально нам еще неизвестную. Но я полагал, что Толич, хоть и пылесос для слухов, в данном случае скорее прав, чем нет. Началось…

Воя стареньким движком, «буханка» подкатила, мы погрузились, поехали. Горелкин с важным видом достал из офицерского планшета запечатанный конверт, стал его вскрывать.

Секретчики, мать их! Пинкертоны.

Прапорщик непривычно справился с конвертом вынул бумажку, прочел вслух:

– Группа разминирования… направляется… в восьмой квадрат. Егоров! – крикнул он водиле. – Маршрут знаешь?

Тот что-то пробурчал – типа знаю… И мы покатили по буграм и колдобинам проселочной дороги. Пришлось упираться руками в потолок. Да, на сей раз Толич оказался прав.

Конечно, все были малость на взводе. Современные боевые действия – полеты беспилотников с обеих сторон. Маленький летательный аппарат с дистанционным управлением способен угробить цель, в сто раз больше и дороже его, способен появиться в любое время в любом месте и забрать жизни… Осознание этого, понятно, сидело у нас всех в мозжечке. Но что делать! На войне, как на войне.

Ехали мы минут двадцать. Наконец, Егоров повернул вправо, машина сильно нырнула, тут же вздыбилась, взревела, перевалила ухаб, еще дважды сильно подпрыгнула, после чего наш водитель взял левее и остановился на обочине.

– Ну, вот вам восьмой квадрат… – хмуро промолвил он, не глуша мотор.

– Ага, – Горелкин осмотрелся через лобовое стекло. Пригнувшись, бросил взгляд в небо: – Кажись, чисто пока…

Вот именно – пока.

Облаченные в ОВР, мы выгрузились. Кто-то из собак занервничал, тоскливо взвизгнул. Но Сент спокоен, хоть и чует опастность.

– К ноге! – прикрикнул один из вожатых на скулящего.

Я окинул местность одним взглядом. Слева поле, справа светлая лиственная рощица. Над ними бело-голубое небо с редкой облачностью, и во всем этом – легчайшее веяние недалекой уже осени. Тончайший печальный запах увядающих трав и листьев. Пейзаж будто смертью подернут.

– Ну, мужики, – прапорщик заговорил иным тоном, голос чуть дрогнул, будто что-то знал страшнуютайну, – вы сами все знаете, здесь я вам не начальник… Смотрите! Вот это поле, – он махнул рукой влево. – Я так понимаю, его эти пидоры «лепестками» засрали. Надо прочесать и обезвредить. С богом…

Мы понимающе переглянулись. Поле с легким уклоном влево уходило к горизонту.

– Да это и за месяц не прочешешь… – проворчал Толь Толич.

– Ну, не все сразу, ясно-понятно, – бодро воскликнул Горелкин. – Да и не все оно засеяно. Вы начинайте, благословясь! Сделайте сколько сможете, обозначьте очищенные места. А там видно будет.

Приказ, скажем прямо, не очень внятный, но опять же – на войне, как на войне. Я уже собрался сказать: ну, поехали…

Как взгляд мой, блуждавший по окрестностям, заметил движенье в перелеске.

Зрение у меня как у сокола. В том, что кому-то могло бы почудится колыханием листвы под ветром, я увидел больше. Всмотрелся – и отчетливо разобрал человека в камуфляже и каске, таящегося в жидких зарослях.

– Тревога, – негромко сказал я, шагнув вправо, а Сент дернулся, натянув поводок.

И тут же тишину рассекла очередь.

Стрелявший, видать, поспешил – пули пронеслись прямо над головами, я ощутил, как дунул смертный ветер.

– Рассредоточься!.. – диким голосом возопил прапор, плюхаясь наземь и отчаянно дергая зацепившийся за что-то АКС.

Я вмиг порхнул за земляной бугор, как по заказу случившийся рядом – глубокий след какой-то тяжелой колесной техники, образовавшей в когда-то сырой почве сразу и траншею, и бруствер. Теперь это засохло, окаменело и являло собой отличную позицию для стрельбы лежа.

– Сент!

Умница пес уже был рядом, улегся в след.

– Молодец, – сказал я пересохшим ртом.

Куда девались мои соратники, я не видел. И как-то не до них. Я напряженно всматривался в заросли, до которых метров около двухсот. И разглядел вражеского бойца, маскирующегося в неплотном подлеске. Я находился в исключительно выигрышном положении. А стрелок я хороший.

Я поставил предохранитель на одиночный огонь. Прицелился. Палец лег на спуск. Плавно, плавно, тяну…

Выстрел.

Враг дернулся и завалился навзничь. Но я совершенно точно мог сказать, что это не тот, кого я видел первым. Значит…

Значит, вполне возможно, он скрытно движется сюда. Да и не он один! Наверняка.

Я ощутил, как от этой мысли мне стало жарко. Здесь, в высоком полевом разнотравье опытные диверсанты мгновенно смогут подобраться к нашим, и с преимуществом внезапности перебить их. И что делать? Вскочить и броситься в атаку?.. А вдруг они затаились и только того и ждут, чтобы расстрелять нас, как мишени?..

Сент навострил уши и заворчал. Что еще за черт?!

И тут я услыхал противное жужжание. Неужто беспилотник?

Я вскинул взгляд. Точно! Он самый.

Дрон геликоптерного типа, с четырьмя винтами, разнесенными квадратом, с противным жужжанием завис над полем метрах в пяти над землей и метрах в двадцати от нас. Дешевенький аппаратик, скорей всего китайский – страшно выгодная штука. Его и несомый на нем взрывчатый заряд плюс видеокамеру легко можно разменять на цель ценою в миллионы рублей. Но в данном случае группа наверняка связалась с оператором этого дрона, находящегося за несколько километров. Видимо, попросили помощи. И теперь…

И теперь геликоптер резко снизился. Видно, оператор что-то упустил. Не справился с управлением. Слышно было, как винты отчаянно засвистели, не в силах набрать высоту…

Вдруг пес вскочил, понесся вперед. Прямо к дрону.

– Сент! Сент!

Я сам не понял, как вскочил и помчался за ним. Мелькнула сумасшедшая догадка: Сент совершенно по-человечески понял мысль «сам погибай, а товарища выручай»… Но она мелькнула и пропала, и вовсе мыслей никаких не было, а я видел только дрон, почему-то так и зависший в метре над землей, летящего стрелой пса, и чуть дальше – три затаившиеся человеческие фигуры.

– Сент! – срывая голос, крикнул я, уже сознавая, что сейчас будет непоправимое.

Я выстрелил. Попал в кого-то, но еще дрон… Летящая смерть. Он низко и уже готов к тарану.

Сент взвился в воздух. Он смог, но какой ценой…

Взрыв.

И здесь как будто что-то затмило взгляд. Я не видел последний миг земной жизни моей собаки. Увидел ослепительную вспышку. Успел заметить, как один из врагов конвульсивно вскочил и тут же упал. А меня как-то мягко толкнуло взрывной волной, и вдруг я ощутил, как отказали ноги. Просто исчезли, и все. И небо и земля перевернулись.

Я не сразу понял, что лежу на земле и вижу, как немыслимо далекие белоснежные облака плывут куда-то в бирюзово-синем небе. И слышу далекие-далекие голоса.

– …Лежи! Лежи, сука, если жить хочешь! Ранен? Не ссы, поможем, – я не понял кто говорил.

Господи! Как хорошо, оказывается, лежать так, видеть небо, облака. Как я раньше не понимал, что это так чудесно!.. Ну да ладно! Еще немного, и я взлечу к ним…

Небосвод вдруг закрылся радостной физиономией Толь Толича:

– Серый! Серый! Мы их раздолбали! Спасибо тебе, ты нас спас! Если б не ты!..

Если б не Сент… – хотел сказать я, и не сказал. Лицо Толича волшебно побледнело, стало прозрачным, и сквозь него я вновь увидел небо, облака, и почему-то звезды. Они неярко, нежно, но отчетливо сияли в дневном небе, и вдруг я ощутил, что меня приподняло над землей, на секунду задержало – как будто на прощание – и я уже навсегда помчался ввысь. «Похороните рядом с Сентом…» – хотел сказать, но понял, что не могу говорить.

Глава 2

Небо? Ну, пусть будет небо.

Не скажу, что я расстроился, огорчился или вроде того. Нет. Оказывается, помирать совсем не страшно. А раз так, значит, смерти нет. Есть другая жизнь. Ладно! Посмотрим на нее.

Но что-то пошло не так. То есть, может, и так, да я того не ожидал.

Небо отменилось. Оно как-то так незаметно потемнело, я моргнуть не успел, как меня окружила ночь. И восхитительное чувство взлета, отсутствие гравитации тоже исчезло. Мир окутался привычной тяжестью. Полет кончился.

Как говорится – хорошенького помаленьку! Полетал, полетал, и будет. Вернулся.

Я лежал на спине в темноте, и первое, что пришло в голову: госпиталь! Сколько-то проплутал в бессознанке, да и вернулся в себя.

Но с самой первой секунды это мысль была какой-то неуверенной. Вне всякой логики и даже восприятия. В довесок к ней призраком возникла мысль: нет, что-то здесь не то… И вот отсюда уже заработала логика, анализируя окружающее.

Огромное помещение, куда большее, чем больничная палата. Не тьма, но полутьма, искусственный синий свет. Дыхание, храп множества людей. Казарма?

Похоже. Но сроду не было у нас такой казармы! Какая-то она архаичная, как будто из прошлого. Двухъярусные нары, тощее шершавое одеяло типа «привет из СССР», подушка тоже какое-то недоразумение… И маленькая она, эта кровать, черт бы ее взял. Ноги мои ощутимо упирались в металлические прутья спинки. Хотелось распрямиться покомфортнее.

И запах! Тоже такой добротный, пусть и на любителя запах из прошлого – такое амбре устойчиво наполняло старые деревянные здания. Его не назовешь благовонием, чего нет, того нет. В нем другое: нечто патриархальное, уводящее в глубины подсознания, в коллективную историческую память… Короче, вряд ли объяснишь. Но помнить я его помню!

К этому времени мои глаза привыкли к этой полутьме, и весь я освоился настолько, что способен был воспринимать ситуацию в целом. Я видел над собой койку второго яруса, провисшую под тяжестью спящего тела, соседние подобные сооружения, слышал негромкие, но увесистые неторопливые шаги в отдалении… и понимал ровно то, что ничего не понимаю.

Где я, что со мной?..

Но в любой ситуации спокойствие – это на пятьдесят процентов решение любой проблемы. Ну ладно, на тридцать. Трезво, спокойно разбираться. И при том не тянуть.

Шаги приближались. Я осторожно повернул голову. Постарался, чтобы движение было максимально незаметным. Увидел коренастого парня в солдатской форме…

Твою же мать!

Это была так хорошо знакомая мне по фотографиям и картинкам форма бойца Советской Армии образца 1969 года, то есть последний вариант, просуществовавший до самого распада СССР. Однобортная гимнастерка с металлическими пуговицами, ремень с тускло отблескивающей латунной бляхой, штаны-галифе полушароварного типа, заправленные в кирзовые сапоги. А главное – голову украшала пилотка. Головной убор, в Вооруженных силах РФ сохраненный только на флоте и для женщин-военнослужащих! Иными словами, я видел перед собой солдата ВС СССР, к ремню которого к тому же был прикреплен штык-нож. Дневальный, ясное дело.

Ну и что все это значит?..

Ответ на этот вопрос, конечно, уже крутился во мне, но я не готов был к нему морально, поэтому постарался оттолкнуть его, этот ответ, не находя никакого другого.

Дневальный мерно прошагал мимо, а я, стараясь не шевелиться, проводил его взглядом, и тут только заметил рядом табурет с аккуратно сложенным обмундированием. И опять же с запозданием обратил внимание, что на мне тонкое белье: рубаха и подштанники. Летние, хлопчатобумажные, на армейском канцелярите – х/б. Зимний же комплект был так называемый полушерстяной или п/ш. В этом ночном костюме под неказистым одеялом спалось, в общем, нормально, но в целом в казарме ощущалась заметная прохлада, несмотря на «нагревательные элементы» в виде множества молодых тел. Без них, наверное, было бы еще холоднее.

Отбросив одеяло, я встал. Увидел сапоги с намотанными вокруг голенищ портянками. Да уж! Реликт за реликтом. Ну, с портянками я обходиться умею, жизнь научила. Быстро обулся, разобрал амуницию на тумбочке, прошелся по карманам гимнастерки – тоже летней, х/б, с черными погонами и петлицами – пальцы наткнулись на бумаги и книжечку из плотного материала. Документы. На месте. Хорошо.

Накинув х/б, я встал, пошел, стараясь ступать бесшумно…

Так!

С первого же шага я ощутил непривычность габаритов и моторики. Смотрел на окружающее я с заметно более высокой точки, и как-то неловко было ощущать самые естественные движения: встал, пошел… словно в одежде с чужого плеча.

Да. И вновь тот же немыслимый ответ.

Вставанием я, разумеется, произвел легкий шум, и теперь дневальный неспешно шел ко мне. В синем свете «ночной» лампочки я разглядел, что это среднего роста коренастый широкоплечий парень азиатской наружности. Типа башкира или северного казаха. Шел он, поигрывая в пальцах какой-то не то цепочкой, не то четками. Да, и даже при таком освещении видно было, что погоны и петлицы у него красные, с общевойсковыми эмблемами: звездочка в обрамлении лаврового венка. На советском армейском жаргоне этот орнамент иронически назывался так: «сижу в кустах и жду Героя» – имелась в виду Золотая Звезда, знак отличия Героя Советского Союза. Лычек на погонах не было. Рядовой.

– Ты куда? В сортир? – спросил он негромко и доброжелательно, и без малейшего акцента.

– Да, – не соврал я, поскольку именно туда и собрался. Правда, с другой целью.

– Ты же из переменного состава?.. Знаешь куда идти?

Мысль моя сработала вспышкой молнии.

Конечно, дневальный увидел мои черные погоны. Ага! Значит, в этой части я временно прикомандированный, на пересылке, так сказать. Можно слегка шлангом прикинуться:

– Да нет, честно говоря. Еще не успел…

Говорил я очень осторожно, опасаясь сболтнуть лишнего.

Рядовой показал рукой:

– Вон туда, по коридору вправо почти до конца. Дверь налево. Там увидишь.

– Спасибо!

И я припустил по указанному маршруту.

Длинный неуютный коридор, худо озаренный дежурным освещением, развешанные по стенам советские плакаты и наглядные пособия: форма одежды… элементы строевой подготовки… Все это безмолвно орало мне о том, что со мной случилось то самое. Совершенно невозможное. Противоречащее всем известным мне научным данным. Аргумент за аргументом вколачивался мне в мозг. Тебе еще доказательства?.. На! На! На!

Но я знал, что главный довод впереди.

Туалет, как я и ожидал, оказался санузлом: умывалка с латунными кранами, эмалированными металлическими раковинами. Тусклые небольшие зеркала над ними…

Вот он, момент истины! Зеркало. Честно сказать, несколько секунд я не решался подойти к нему. Впрочем, все это психологический вздор, который надо решительно ломать. И времени на все минуты три-четыре, не больше. Дневального подводить ни к чему. И я шагнул к зеркалу.

На меня смотрел очень рослый парень симпатичной наружности. Рост – в районе ста девяноста. Короткая армейская стрижка. Волосы темные. Серо-синие глаза. Ален Делон, блин!.. Нет, парень на знаменитого француза не похож, но все-таки было в его лице нечто плакатно-кинематографичное, наверняка он должен производить впечатление на девушек, да еще в сочетании с ростом, со спортивным телосложением…

Я поймал себя на том, что мысленно говорю: он, он… Хотя пора бы уже говорить: я. Да! Хватит цепляться за руины обыденного мировоззрения. Надо принимать реальность и встраивать себя в нее.

На секунду я закрыл глаза, вновь открыл – нет, я не надеялся, что длинный парень исчезнет, а вместо него возникну я, Сергей Борисов. Нет. Просто уж так, по простительной человеческой слабости. Все! Нет Сергея Борисова. А кто есть?..

Я полез во внутренний карман гимнастерки. Вынул красную книжицу – военный билет – и несколько аккуратно свернутых и подколотых скрепкой бумаг. Ну что ж! У меня где-то около минуты, чтобы в самом первом приближении въехать в ход событий…

Через полторы минуты я был в казарме. Дневальный глянул на меня с легким поощрением: молодец, долго не шлялся.

– Сколько до подъема? – спросил я.

– Три часа без малого, – он улыбнулся, показав белоснежные зубы. – Спи-не хочу!

Я кивнул и прошел к своей койке.

Формально-то оно так, да вот уснуть мне было трудновато. Приходилось и свыкаться с положением и делаться философом, восклицая про себя: нет, ну каковы же прихоти судьбы!..

Судя по тому, что случилось со мной, ничего случайного в мироздании нет. Все мы под контролем… наших персональных ангелов, скажем так. Вот только понять их логику и чувство юмора иной раз бывает нелегко.

Я покинул облик контрактника Вооруженных Сил РФ Сергея Борисова для того, чтобы воплотиться в обличье рядового Советской Армии Бориса Сергеева. По воинской специальности, конечно же, кинолога.

Рядовой Сергеев Борис Андреевич, 1963 года рождения, бывший студент, ушедший из технического вуза по собственному желанию, призван в ряды СА в мае 1982 года. Имеет второй юношеский разряд по баскетболу. Совсем скромненький. Видать, позанимался малость, да и бросил… После карантина и принятия присяги почему-то в ракетном дивизионе направлен в Центральную ордена Красной Звезды школу военного собаководства, прошел курс обучения по специальности «вожатый караульных собак» вместе с подопечным – двухлетним кобелем Громом породы «восточноевропейская овчарка». Паспорт животного – тощая бумажная книжечка – прилагался. После выпуска рядовой Сергеев и пес Гром направлены во временное распоряжение военного коменданта города Н. с дальнейшим переводом к постоянному месту службы. Это событие было датировано 3 сентября 1982 года, стало быть сегодня где-то 4–6 сентября. Я не прослужил еще и полугода, стало быть по негласной солдатской иерархии называюсь «дух».

Вот с этим и жить еще полтора года. Да больше! С этим и жить…

В шесть утра вспыхнул яркий свет, и дневальный – не тот, что был ночью, другой – во все горло возопил:

– Па-а-адъем!.. – и казарма вмиг наполнилась суетой.

Откуда-то взялись несколько сержантов и офицер – старший лейтенант в сапогах, портупее и с красной повязкой на рукаве. Дежурный по части, ясное дело.

Со второго яруса прямо передо мной спрыгнул худощавый белобрысый парень.

– Привет! – радостно осклабился он мне.

– Привет, – улыбнулся и я.

– Ну что? Сегодня, кажись, раскидают по частям?

– Должны, – солидно кивнул я. – Посмотрим!

– Да… Хорошо бы нам в одну часть попасть!

– Это точно. Да только вряд ли…

Он вздохнул.

По ходу этого разговора мы самым интенсивным образом одевались.

– Колян! – окликнул его кто-то, и он обернулся:

– Да?

Ну, имя теперь знаю. Уже неплохо.

– На зарядку! – прикрикнул старлей. – Быстро! Без ремней. Строиться!

Одетые, но распояской, мы выбежали на рассветный холодок, поеживаясь.

– Ну, – проворчал кто-то за моей спиной, – вот она тебе и осень… Здрасьте, год не виделись!

– Стройся по ранжиру! – командовали сержанты.

Я оказался почти правофланговым. Выше меня только один парень с голубыми авиационными погонами и петлицами. В этом отношении у нас тут царило полное разноцветье – ну, переменный состав, понятно.

– Баскетболом занимался? – вполголоса спросил я.

– Не, гандболом, – расплылся в улыбке он. – Нападающий! Первый разряд.

И верно, я бы мог догадаться: мощный детина, тяжеловес. Ручной мяч – спорт силовой, контактный, игроки как правило здоровые, массивные ребята.

– Напр-раву! – рявкнул один из сержантов. – Бегом марш!..

Зарядка оказалась элементарной. Побегали, поделали примитивные разминочные упражнения, опять пробежались, теперь уже к казарме.

– Полчаса на заправку кроватей и санитарно-гигиенические мероприятия! – скомандовал сержант.

Будучи лицом кавказской национальности, он произнес «гиенические», что, разумеется, осталось без комментариев.