Loe raamatut: «В закрытом гарнизоне-2. морские рассказы»

Валерий Ковалев
Font:

© Валерий Ковалев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С легким паром

Удобно устроившись в кресле вахтенного и забросив ноги на направляющую балку, я с интересом читаю «Караван PQ-17» Пикуля. Второй час ночи, на лодке тишина и убаюкивающее гудение дросселей люминесцентных ламп.

Внезапно у кормовой переборки раздается резкий зуммер отсечного телефона, я встаю, и направляюсь туда.

– Не спишь? – раздается в трубке загробный голос Витьки Допиро. – Пошли на дебаркадер, помоемся.

– Идет, – говорю я, и вщелкиваю ее в штатив.

Помыться стоит, тем более что мы готовимся к очередному выходу в море и целыми днями принимаем на борт различное оборудование, приборы, расходные материалы и продукты.

К тому же я подвахтенный, а рядом с лодкой, у причала, пришвартован заводской дебаркадер с отличными душевыми для гражданских спецов.

Достав из бортовой шкатулки у торпедных аппаратов казенное полотенце, мочалку, шампунь и мыло, я сую все в защитную сумку от противогаза, набрасываю ее на плечо и спускаюсь на нижнюю палубу.

Во втором отсеке, у пульта химического контроля, работают две молоденьких малярши, а рядом пританцовывает и скалит белые зубы, сменивший меня, вахтенный носовых отсеков, Славка Гордеев. Помимо обхода отсеков, в ночное время мы обеспечиваем все огнеопасные работы, которые ведутся на лодке.

– Видал? – подмигивает мне Славка и вожделенно пялится на обтянутый комбинезоном, пышный зад одной из девиц.

Я ухмыляюсь, молча показываю ему большой палец и ныряю в люк третьего.

Там меня уже поджидает Допиро, с такой же сумкой.

Мы взбегаем по звенящему трапу в центральный пост, где в окружении светящихся датчиков и мнемосхем скучает вахтенный офицер, и просим разрешение подняться наверх.

– Давайте, – значительно кивает тот головой, и мы исчезаем в шахте люка.

Наверху россыпи звезд, начался отлив и пахнет морем.

Сойдя по узкому обводу на трап, мы минуем караульную будку, с стоящей у нее «вохрой», с наганом в кобуре, и ступаем на широкий, заасфальтированный причал.

Несмотря на глубокую ночь, завод работает. В огромных, высящихся вдали цехах, мерцают вспышки сварки, слышны звон металла, грохот пневмомолотков и урчанье электрокаров. Родина укрепляет свой ядерный щит.

Миновав стоящую позади нас в ремонте лодку, мы подходим к ярко освещенной коробке дебаркадера. На нем расположены всевозможные мастерские и подсобки, в числе которых шикарная душевая для заводских рабочих.

Отдраив нужную нам дверь, мы спускаемся вниз и попадаем в обширную раздевалку. В ней, в ярком свете плафонов, белые шкафчики у переборки, мягкие маты на палубе и низкие длинные скамейки по периметру. Из-за неплотно прикрытой двери душевой, слышен шум воды, неясные голоса и выбиваются клубы пара.

– Во, кто-то уже моется, – говорит Витька, и мы раздеваемся.

Потом я тяну на себя тяжелую дверь, мы переступаем высокий комингс, и обширная душевая оглашается пронзительным визгом.

Там, в молочном тумане, мелькают несколько розовых тел, и в нашу сторону летят мочалки.

– Ух ты-ы! – восхищенно гудит Витька, и тут же получает одной в лоб.

– Пошли отсюда! – орут из кабинок девицы, стыдливо прикрываясь руками.

– Да ладно вам, – утирает с лица мыльную пену Витька. – Матрос ребенка не обидит. Ведь так, Валер?

– Ну да, – отвечаю я, и мы, посмеиваясь, семеним по кафелю в другой конец душевой.

Соседки, что-то бубнят, потом хихикают и, поддав напоследок пару, по одной выскальзывают за дверь.

– Хорошо помыться, мальчики! – весело кричит последняя.

– И вам не хворать, – бубнит Витька, намыливая голову.

Через полчаса, изрядно напарившись и ополоснувшись напоследок, мы возвращаемся в пустую раздевалку, в изнеможении опускаемся на скамейки.

– Хорошо, – говорит Витька, тяжело отдуваясь. – А у нас в Сибири, бабы между прочим, с мужиками моются.

– Иди ты?! – не верю я.

– Сам иди, – хмыкает приятель. – В деревнях.

Потом мы обсуждаем забавное приключение, хохочем и направляемся к своим шкафчикам.

– Твою мать! – выпучивает глаза Допиро. Рукава его робы и штанины, завязаны мокрыми узлами.

То же самое и с моей.

– Вот сучки, – шипим мы с Витькой, пытаясь развязать узлы. Но не тут-то было, они затянуты намертво.

Следующие полчаса, матерясь и действуя зубами, мы все-таки приводим робы в рабочее состояние, напяливаем их на себя и спешим назад.

– Ну что, как говорят с легким паром, – бормочет Витька, когда, добравшись до каюты, мы заваливаемся в койки.

– И тебе не хворать, – зеваю я, вслед за чем мы проваливаемся в сон.

Крепкий и глубокий.

ДМБ

Придет весна, растает речка,

И ДМБ объявит Гречко.

(из военной поговорки времен застоя)

Майское утро субботы.

Казарменный городок купается в лучах весеннего солнца, вдали голубеет залив и зеленеют сопки. В режимной зоне, у уходящих в воду пирсов, дремлют черные тела ракетоносцев. Откуда-то доносит тягучий гудок рейдового буксира.

– Ну что, Валер, держи краба, – басит Витька и сдвигает белесые брови. – Глядишь, еще свидимся.

Рядом с нами, с увольняемыми в запас, прощаются другие ребята. Все пожимают друг другу руки, хлопают по плечам и широко улыбаются.

На «дембелях» блистающая золотом погон и нарукавных шевронов, отутюженная форма «три», первого срока, надраенные до зеркального блеска хромовые ботинки и черные щегольские бескозырки, с длинными муаровыми лентами и надписью «Северный флот».

Ребята оттрубили по три года и уходят на гражданку.

Смотреть на них приятно. Все рослые, как на подбор, уверенные в себе и солидные.

А моему набору служить еще полгода, что сейчас кажется целой вечностью.

Мы знаем, что в той, новой жизни, вряд ли встретимся и всем немного грустно. Будут еще новые встречи и друзья, но таких, как эти, никогда не будет.

Потому, что мы экипаж подлодки. Где все за одного и один за всех. Без дешевого пафоса и героики. Многие поймут это много позже, на гражданке, которая сейчас кажется такой желанной и заманчивой.

А пока мы радуемся как дети, и по – доброму завидуем ребятам.

– Ну что, кореша почапали?! – смотрит на часы здоровенный Колька Кондратьев.

«Дембеля» в последний раз окидывают взглядом кубрик, шлепают на затылки бескозырки, и прихватив чемоданы, вместе с нами направляются к выходу.

– Смир-рна! – бросает руку к виску дневальный, дверь выпускает группу и оглушительно хлопает.

Мы вниз не спускаемся, традиция, и возвращаемся в кубрик, к открытым окнам. На широком подоконнике одного из них, уже стоит наготове экипажная «Комета».

Как только открывается дверь подъезда и из нее возникает первый «дембель», Серега Антоненко давит кнопку и наступившую тишину взрывает марш «Прощание славянки».

Из подъездов близлежащих казарм появляются другие группы увольняемых, в воздухе возникают новые «славянки» и в окнах всех этажей гроздьями висят моряки.

– ..р-раа!!! – мощно несется над заливом и в небо взмывают сотни чаек.

А группы увольняемых сливаются в одну, и парни, весело переговариваясь и изредка оглядываясь назад, широко шагают в направлении режимной зоны.

Там они в последний раз пройдут мимо своих ракетоносцев, с развевающимися на рубках сине-белыми флагами, и каждый взглядом простится с кораблем. Навсегда.

Когда последние фигурки исчезают за открытыми створками ворот «зоны», мы прекращаем орать, и от избытка чувств закуриваем.

– Да, – в три затяжки сжигает свою «приму», сидящий на подоконнике Витька Свеженцев. Скорее бы осень и домой!

– Ничо! – встряхивает чубом Серега Осмачко. Щас сходим на три месяца в автономку, потом санаторий и тю-тю!

– А мы с Васькой, наверное, останемся на сверхсрочную, – хлопает по плечу друга Сашка Миронов. Служба нам нравится.

«И никто не подаст нам руки, сундуки мы с тобой, сундуки!» весело декламирует Васька, и все хохочут.

А минут через десять издалека доносится певучая сирена, и по фарватеру, вдоль строя кораблей, в сторону выхода из залива, рассекая синь воды подводными крыльями, проносится белоснежная «Комета».

На ее корме чернеет толпа моряков, машущих бескозырками в нашу сторону.

 
Прощай, не горюй,
Напрасно слез не лей,
А лучше крепче поцелуй,
Когда сойдем мы с кораблей!
 

доносится оттуда, и все исчезает в туманной дали.

У черта на куличках

– Майна, майна помалу, мать вашу! – простужено хрипит боцман, и грузовая сетка с очередной партией груза, ложится на «стол» шахты глубоко внизу.

Там орудуют ракетчики, раскрепляя все по штормовому, а мы – швартовная команда, под руководством командира БЧ-2 и боцмана, орудуем наверху.

Когда очередная шахта наполняется, мы вытаскиваем ребят наверх, и все отходят в сторону.

– Закрыть крышку шестой! – машет капитан-лейтенант в сторону маячащего на мостике старшины команды.

Через минуту в корпусе слышен шум гидравлики и громадная крышка ракетной шахты плавно опускается на место.

– Перекурить бы, товарищ капитан-лейтенант, – ноют Осмачко с Тигаревым и Гарифулин. Совсем задубели в шахте!

– Гарик Данилович, облаченный в новенькую канадку, скептически косится на своих подчиненных и милостиво кивает.

Скользя сапогами по мокрой палубе и весело балагуря, мы семеним к рубке, спускаемся в переходной люк и по трапу сбегаем на пирс. На нем горы всевозможных грузов, среди которых копошится еще десяток моряков.

– Да, – скептически говорит Федя Гарифулин, – когда мы дымим сигаретами у борта пришвартованного рядом дебаркадера. – До ночи хрен все загрузим.

Завтра поутру, наш ракетный крейсер уходит из Северодвинска еще дальше на север, к своему постоянному месту базирования, и на него необходимо принять все то, что полагается для нового корабля в таких случаях.

А полагается немало. Здесь необходимый по штату «ЗИП», легководолазное и химическое снаряжение, штурманские приборы, стрелковое оружие и пиротехника, разнообразное шхиперское имущество, морские спецодежда и обувь, а также всевозможные расходные материалы, включая спирт, моющие средства, и даже пылесосы.

Все, наиболее ценное, накануне принято на борт, помещено в сейфы, хранилища и раскреплено по штатным местам, а остальное мы грузим в пока еще пустые ракетные шахты.

Их у нас двенадцать и в каждую можно свободно запихать по три легковых автомобиля.

– Кончай перекур! – доносится с рубки, и мы, дососав бычки, поплотнее запахиваем свои номерные ватники и топаем назад, на ракетную палубу. С неба, кружась в воздухе, падает пушистый снег, и мы ловим его руками.

Потом снова команды «майна – вира», привычный мат боцмана и шум гидравлики.

Когда в десятую по счету шахту грузим «ленинскую комнату», на палубе появляется замполит.

– Так, арлы, комнату апускать бэрэжно! – наклоняется над шахтой Башир Нухович.

– Не беспокойтесь, товарищ капитан 2 ранга! Все будет тип-топ! – орут снизу ракетчики.

Ленкомната, детище замполита и изваяна в столярном цехе завода по его личному эскизу. В ней два десятка стильных полированных столов, такие же, изготовленные из карельской березы стулья, украшенная накладным гербом трибуна и множество впечатляющих зрителя стендов, с изображениями вождей и их изречениями.

Во сколько стал Башир Нуховичу этот политшедевр мы не знаем, но без энного количества корабельного ректификата, тут не обошлось точно.

Спирт, а по флотски «шило», в Заполярье эквивалент денег, и за него можно достать самого черта.

И о будущем благополучии нашего славного экипажа, который является не только военным, но и хозяйственным организмом, позаботился не только заместитель.

Помощник с боцманом, за этот же «эквивалент», расстарались на складах пару десятков новеньких ватников, и множество бочонков краски. Укрепили свои «хозяйства» и рачительные командиры боевых частей, вместе с правильно воспитанными подчиненными.

Например, мы, торпедисты, презентовав сдаточной бригаде несколько кило сэкономленного ректификата, обзавелись в отсеке дополнительным вращающимся креслом для вахтенного, шикарной, с кодовым замком сейф – шкатулкой и крепящимся к подволоку столом – трансформером. Аналогичный комфорт, в зависимости от проявленной военно-морской смекалки, получили и другие отсеки корабля.

Аврал завершаем в первом часу ночи.

В последнюю ракетную шахту загружаем дюжину оглушительно пахнущих и сочащихся клейкой смолой на срезах, зеленых елок.

Скоро Новый Год и об этом позаботился заместитель. В тех местах, куда мы отправляемся, растет в основном мох, да и то на скалах.

– Тэкс, порядок, – пройдясь по ракетной палубе и обозрев закрытые крышки, – довольно изрекает командир БЧ-2. Всем вниз, пить чай и в люлю!

Через полчаса, угостившись в кают – компании, мы разморено плетемся в каюты и проваливаемся в сон.

А рано утром, взметая водяные гейзеры выхлопов по бортам, наш крейсер плавно отходит от стенки. На причале небольшая группа провожающих, во главе с комбригом и несколько представителей завода.

Сверху густо валит мокрый снег, и берег вскоре исчезает в тумане.

Миновав остров Ягры, крейсер выходит из залива, тоскливо воет ревун, и мы идем в сторону низкого горизонта. Прощай, Северодвинск!

А следующим утром, войдя в Баренцево море и миновав цепь скалистых фьордов, крейсер, втягивается в хмурую, опоясанную заснеженными сопками, гавань.

Вдали виднеется застывшая в небе стрела плавкрана, по обе стороны от нее уходящие в воду, стальные пирсы, с застывшими на парящей воде черными телами ракетоносцев, а слева, на берегу под скалами, небольшой казарменный городок.

– Да, – вздыхает стоящий рядом со мной на надстройке, радиометрист Серега Чибисов и сплевывает за бор. – Тут особо не разгуляешься.

Потом, влекомый пыхтящими буксирами, крейсер совершает циркуляцию, и, раздвигая тупым носом густую воду, подходит к одному из пирсов, на котором чернеет небольшая группа встречающих. С рубки лает мегафон, я верчу в руке бухту бросательного, и мечу ее в стоящих у кнехтов матросов матросов. Легость попадает одному в голову, тот падает, и носовая швартовная дружно регочет.

– А-тставить смех! – гавкает мегафон, натужно гудят шпили, и мы «привязываемся».

Затем с пирса надвигают трап, и по нему сбегает командир.

– Товарищ командующий, ракетный крейсер «К-450» прибыл к постоянному месту базирования! Командир, капитан 1 ранга Милованов!

Вице-адмирал сует ему руку, значительно кивает головой, после чего все убывают в штаб.

После обеда на пирс въезжает грузовой «УАЗ» и начинается великое переселение.

Для экипажа определена новая белая казарма, стоящая на выходе из залива, и мы немедленно начинаем перевозить туда свой скарб.

За высокой, обитой вагонкой дверью, на которой уже привинчена медная табличка «в/ч 53117», нас встречает небольшой холл и светлый просторный кубрик, с двумя рядами голых двуярусных коек. За ними длинная кишка офицерского коридора, с непременной ленкомнатой и каютами, а в другом конце баталерка со стеллажами и умывальник с душем и гальюном.

После тесных помещений плавбазы, на которой команда обреталась раньше, все кажется неправдоподобно большим, и мы с удовольствием обходим новые пенаты.

Из четырех высоких окон кубрика, с казенными шторами и рулонами затемнений на карнизах, хорошо просматривается залив, с чернеющими вдали лодками и небольшим каменистым островом увенчанным створным знаком, похожее на плавающую гусеницу боновое заграждение справа и стоящий на якоре, серый тральщик брандвахты.

Наши «годки» довольно посмеиваются и потирают руки. До формирования экипажа они тут служили и рады возвращению.

– Ну че, кореша, прошвырнемся завтра к соболевцам? – подмигивает приятелям строевой старшина Жора Юркин. – На стакан компоту!

– А то! – басит Серега Корунский, грузно рушась на ближайшую койку.

– Серый – так тут шо, и впрям увольнений нету? – интересуется у него Витька Иконников

– Не, – крутит вихрастой башкой Корунский. – Мы ж у черта на куличках. Дальше только Полюс.

– Вот тебе и флот, мать бы его еб! – с чувством декламирует Саня Ханников, и этаж откликается гулким эхом.

Через несколько часов целенаправленного труда, все приобретает жилой вид.

Кровати образцово заправлены, палуба сияет первозданной чистотой а на вешалке красуется длинный ряд матросских шинелей с шапками. Тут же, у обязательной тумбочки, солидно прохаживается дневальный, с повязкой «РЦЫ», нацепленной на рукав.

– На клев! – орет он ровно в час, и мы, напялив шинели, сбегаем по гулким ступеням вниз, строимся и направляемся в сторону камбуза.

Его белый куб высится на сопке в конце казарменного городка, и туда, со стороны базы, ходко топают экипажи лодок.

– Прибавить шагу! – бухтит шагающий сбоку Жора, и сапоги громче хрустят по снегу.

К камбузу ведут три широких пролета бетонной лестницы, и, скользя по наледи, мы карабкаемся вверх. Морские строи напористо вливаются в широко распахнутые двери, слышны веселые голоса и мат.

Наш этаж третий.

Нацепив на вешалки шинели и шапки, а заодно и выставив пару вахтенных (иначе шустрые коллеги обязательно чего-нибудь сопрут), мы вваливаемся в громадный зал, наполненный гулом голосов и лязгом посуды.

– Сюда! – появляется откуда-то взмыленный интендант и тычет пальцем в четыре стола в центре.

Мы рассаживаемся за каждый по десять, берем в руки «орудия труда» и приступаем к трапезе.

Здесь она, как говорят, по полной морской норме. Помимо томатного сока, винегрета и шпрот в масле, наваристый мясной борщ, тушеная картошка с курицей, сдобные, посыпанные маком булочки и густой компот из чернослива.

– Ну, Желудок, – толкает в бок своего соседа, сидящий напротив Серега Антоненко. – Теперь наконец-то, мы тебя откормим.

– Угу, – мычит, вгрызаясь в огромный мосол, Сашка Миронов, по кличке «Желудок». – Море любит сильных, а сильный любит пожрать.

Желудок – феноменальный обжора. Он может в неограниченном количестве потреблять самые различные продукты, причем в любое время суток.

После обеда, разморенные едой, напялив шинели и шапки, мы спускаемся вниз, пять минут перекуриваем, а затем строимся и топаем обратно.

В районе штаба флотилии, у которого стоят несколько автомобилей и в сторону камбуза важно дефилируют старшие офицеры, мы встречаем идущий навстречу строй.

– Сашка, Жорка, здорово черти! – орут оттуда. – Когда причапали?

– Здорово! – радостно гудят наши годки. – Сегодня утром!

– Заходите вечерком!

– Непременно!

Потом мы снова доставляем с лодки всевозможные грузы, поднимаем их на шестой этаж, и под пристальным оком помощника с интендантом растаскиваем по своим местам.

А когда висящая в холле радиоточка торжественно играет полуночный гимн, наводим окончательный порядок и заваливаемся спать. Впервые на берегу за последние восемь месяцев.

Не было бы счастья…

Подать носовой! – металлически гавкает с рубки мегафон, я делаю шаг вперед, и, что есть силы, мечу на причал, собранный в бухту мокрый бросательный конец. Метрах в десяти, отброшенный шквальным порывом ветра, он зависает в воздухе, путается и булькает в пляшущие внизу волны.

Под соленый, доносящийся с мостика, мат и ругань бегающего по надстройке «бычка», мы со старшиной команды Олегом Ксенженко, спешно, выбираем проклятый бросательный и снова набираем шлаги.

Когда пыхтящие с внешней стороны буксиры в очередной раз наваливаются тупыми форштевнями на покрытый пеной борт крейсера, и тот опять приближается лагом к стенке, мегафон взрывается новой командой, и бросательный наконец-то достигает цели.

Вслед за этим, в кипящую воду рушится прикрепленный к нему стальной швартов, которые трое матросов на стенке, пытаются подтянуть к кнехту.

– Бах! – взлетает вверх очередная волна, бросательный лопается, матросы валятся на причал, и швартов тонет.

– …ашу..ать!! – неистовствует вверху мегафон и мы, треща спинами и отплевываясь от соленой воды, снова втаскиваем его на надстройку.

– Крепить запасной! – по петушиному орет «бычок» и Олег захлестывает на огоне второй бросательный.

В этот раз все, наконец, получается, легость достигает причала, моряки быстро выдергивают швартов и набрасывают на кнехт.

Потом натужно воет шпиль, с него летят снопы искр, и тысячетонная махина ракетоносца нехотя подтягивается к стенке.

Чуть позже, выстроенные на надстройке, мы понуро стоим и слушаем нелицеприятные сентенции старпома.

– Вы не швартовная команда, а пингвины обос….! – чертом носится он перед строем. – А вот этого ковбоя, – тычет в меня пальцем, – тренировать до посинения!

– Есть! – с готовностью рявкает «бычок» и делает зверскую рожу.

Потом старпом убегает в рубку, Сергей Ильич распускает строй, и мы, хлюпая в сапогах водой, приводим свое хозяйство в исходное.

– А зря он нас, – обращаясь к «бычку», недовольно гудит Олег. – При таком ветре нужен линемет, как, например, у американцев. А мы все по старинке, на пуп.

– Я вам завтра дам линемет, – недовольно брюзжит Сергей Ильич. – Все вниз!

Прихлюпав в отсек, мы с Олегом устало стаскиваем разбухшие сапоги, потом освобождаемся от спасательных жилетов, мокрых ватников и штанов, после чего стоящий на вахте Саня, развешивает все сушиться.

Если быть объективным, то швартовные команды на корабле отработаны неплохо. Ребята подобраны не хилые, каждый знает, что и как делать, но в такой шторм мы «привязывались» впервые.

А поскольку швартовка для каждого корабля является своего рода визитной карточкой, недовольство командования понятно. На нее всегда глазеют с берега и дают свою оценку.

На следующее утро, после проворота оружия и механизмов, мы с Олегом выбираемся на надстройку и приступаем к тренировке. Погода стоит ясная, в небе нежарко светит солнце, и все располагает к приятному времяпрепровождению.

На палубе стоящего впереди крейсера дебаркадере, рассевшись по лавкам, лениво дымят сигаретами десяток заводчан в касках и с интересом взирают в нашу сторону.

– Здорово сынки вас вчера вздрючили! – кричит кто-то оттуда, и все смеются.

– Так, – недовольно косится на весельчаков Олег. Давай, крепи и первый бросок на стенку.

Я снимаю с плеча пеньковую бухту троса с увесистой грушей легости, внутри которой грамм двести свинцовой дроби, захлестываю ее конец за ближайшую утку и, оставив на палубе большую часть шлагов, беру оставшиеся в левую руку.

Потом, по команде Олега, раскручиваю увесистую легость и запускаю все в воздух. Распускаясь спиралью, снасть со свистом рассекает воздух и приземляется в дальнем конце причала.

– Во-во! – орут с дебаркадера. Сегодня уже лучше!

Обижаться не приходится. Каждый из сидящих там, в свое время не один год оттрубил на флоте, и мы относимся к заводским с уважением.

– Давай по нам! – советуют после очередного броска зрители. – Легостью в промежность! – и дружно гогочут.

– Давай, – согласно кивает Олег, и я прикидываю расстояние до дебаркадера.

Туда метров сорок и попутный ветерок. Докину.

– Лови, дядя! – кричу я, после чего легость уносится к цели. Через секунду на посудине что-то звякает, и за борт летит каска.

– Го-го-го! – надрываются работяги, кто-то пронзительно свистит, а я подтягиваю сброшенный с дебаркадера бросательный

Потом гогот замолкает, и зрители делают нам какие-то знаки.

Оборачиваемся.

На причале, у трапа, стоят командир со старпомом.

– Ко мне! – слышится оттуда.

Переглянувшись, рысим с Олегом на причал.

– Товарищ капитан 1 ранга! – бросает он к виску руку. – Проводится тренировка по подаче бросательного. Старшина команды мичман Ксенженко!

– Добро, – кивает тот дубовыми листьями на козырьке фуражки. Сколько метров до дебаркадера?

– Метров сорок, – косится в ту сторону Олег.

– Да нет, пожалуй все полста будет, – авторитетно заявляет старпом.

– Вот так и надо кидать, – по доброму щурится на меня командир. – Далеко и точно. Объявляю тебе внеочередное увольнение.

€2,15
Vanusepiirang:
18+
Ilmumiskuupäev Litres'is:
14 märts 2016
Objętość:
300 lk 1 illustratsioon
ISBN:
9785447452698
Allalaadimise formaat:
Tekst, helivorming on saadaval
Средний рейтинг 3,7 на основе 7 оценок
Tekst, helivorming on saadaval
Средний рейтинг 4,9 на основе 98 оценок
Tekst
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Tekst, helivorming on saadaval
Средний рейтинг 4,8 на основе 125 оценок
Tekst, helivorming on saadaval
Средний рейтинг 4,8 на основе 848 оценок
Tekst, helivorming on saadaval
Средний рейтинг 4,7 на основе 49 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4,3 на основе 30 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4,7 на основе 26 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4,8 на основе 24 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4,5 на основе 2 оценок
Tekst
Средний рейтинг 4,6 на основе 5 оценок