Loe raamatut: «Гардемарин Ее Величества. Идентификация»

Глава 1

– Так, может, все-таки потрудитесь объяснить, как это вышло, господа офицеры?

Последнее слово его сиятельство Николай Ильич Морозов произнес с нажимом и даже с некоторой издевкой, при этом не сводя с меня сурового начальственного взгляда. Будто желал ненавязчиво напомнить, кого я должен благодарить за полученный раньше срока, хоть и не совсем «настоящий» чин прапорщика.

А заодно за награды, за ООО «Конвой», которое принадлежало мне лишь формально, и в первую очередь – за особую милость, оказанную какому-то там не в меру прыткому курсанту. Похоже, в понимании его сиятельства место в гардемаринской роте само по себе было высшим благом.

С этим я бы спорить уж точно не стал – хотя истинные причины таких благодеяний и вызывали немало вопросов.

Стоявший рядом со мной капитан Гагарин украдкой вздохнул. Разнос длился уже чуть ли не четверть часа, однако завершаться явно не собирался. И вместо воздаяния за отлично проделанную работу нас ожидали, похоже, только гром, молнии и то, что в военной среде на любом уровне называют тем самым непечатным словом.

Впрочем, чего-то такого и следовало ожидать. Хотя бы исходя из одной только оперативности, с которой нас обоих вызвали на «ковер». Вручение медалей и орденов обычно случается куда позже, ведь положенным по такому случаю документам предстоит сделать целый круг – а иногда и несколько – по кабинетам руководства. От младших чинов к старшим, потом обратно. А если уж кому-то из особо отличившихся полагается первая степень награды, помимо всего прочего требуется еще и резолюция высших инстанций. И уж там, в Зимнем, Генеральном штабе или в здании министерства на углу Вознесенского и Исаакиевской, бумага может запросто застрять хоть на полгода.

А быстро можно получить только… Да-да, только их самых – в изрядном количестве.

Так что я сообразил, к чему все идет, уже когда меня с лекции по военной топографии сначала выдернули к дежурному офицеру, а потом, даже без захода к Разумовскому, отвезли на машине с черными номерами прямо на Дворцовую площадь через все кордоны.

И, поднимаясь на верхний этаж отведенного Совету бывшего здания штаба Гвардейского корпуса, даже успел подготовиться… Во всяком случае – морально.

А вот для Гагарина разнос, похоже, оказался чуть ли не сюрпризом. Ведь за вычетом одного… кхм, нюанса операция прошла почти безупречно. С минимальными потерями личного состава и запредельной эффективностью, которая позволила взять не только еще одну базу террористов в поместье покойного Распутина, но и организовать путевку в казематы Петропавловской крепости еще примерно дюжине его сподвижников разного калибра. Включая тех, кто носил весьма громкие фамилии и титулы.

И на этот раз у меня уже почти не было опасений, что следствие вдруг свернет не туда или снова застрянет. Столичный Комитет работал без выходных, а Соболева я крепко держал за жабры, и если вдруг у Третьего отделения появятся какие-то неизвестные сыскарям материалы, я узнаю об этом даже быстрее Совета имперской безопасности.

Не самый плохой результат. Да, пусть не блестящий, однако вполне удовлетворительный. А с учетом поспешности и раскладов, в которых нам с Гагариным пришлось работать, – пожалуй, даже выдающийся.

Но у Николая Ильича Морозова на этот счет явно было другое мнение.

– Я вас спрашиваю, Сергей Юрьевич, – как такое вообще могло случиться? – продолжал бушевать он. – Вы, как командующий операцией, несете полную ответственность за произошедшее. Или кто-то здесь готов возразить?

– Никак нет, ваше сиятельство, – вздохнул Гагарин.

– В таком случае потрудитесь объяснить, почему единственного человека, которого вам велели взять живым, доставили в Петербург по частям? С головой, отделенной от туловища? Я читал отчеты лейб-медиков, господа офицеры. – Морозов подался вперед и облокотился на стол. – И там говорится, что срез на шее гладкий, как от бритвы. Иными словами, кто-то сработал чистым атакующим элементом. И при этом сработал с близкого расстояния, отправив на тот свет Одаренного… Вы знаете, какой ранг был у Распутина?

Вопрос явно был чисто риторическим, так что мы с Гагариным лишь молча переглянулись, вздохнули и приготовились слушать дальше.

– Официально покойный Григорий Григорьевич не аттестовался ни разу – так как не утруждал себя ни военной, ни гражданской службой, – продолжил Морозов уже чуть тише. – Однако по данным Третьего отделения он обладал способностями на уровне не ниже четвертого ранга силы.

Скорее третьего – слишком уж хорошо держался, даже с высушенным чуть ли не до дна резервом. Надо признать, драться младший Распутин умел неплохо. И случись наша встреча чуть раньше или не окажись при мне перстня, подаренного ее высочеством Елизаветой, вероятнее всего, это я остался бы медленно остывать на снегу с головой, отделенной от туловища хирургически точным разрезом.

– И именно поэтому я никак не пойму, как такой человек мог погибнуть якобы случайно, да еще и от рук подготовленного офицера, который получил приказ брать его живым. – Морозов перевел взгляд на меня. – Вы знаете, почему я позвал еще и вас, господин прапорщик?

– Никак нет, ваше сиятельство. – Я пожал плечами. – Вряд ли есть хоть малейший смысл полагать, что это я мог убить Распутина.

– Казнить! По-моему, это слово подходит куда лучше. Впрочем, обвинять в подобном курсанта действительно глупо. Однако, судя по рапортам остальных участников операции, вы первым… одним из первых, – поправился Морозов, – отправились в погоню за Распутиным за пределы здания и территории усадьбы. А значит, вполне могли видеть, что там произошло.

– Вероятно, мог. Но, к моему же глубочайшему сожалению, не видел, ваше сиятельство. – Я развел руками. – Когда я обнаружил тело, все уже случилось. Голова лежала отдельно, примерно в десяти шагах. И никаких следов или…

– Достаточно. – Морозов махнул рукой. – Все это я уже неоднократно читал. И если вам больше нечего сообщить…

– При всем уважении, ваше сиятельство! – не выдержал Гагарин. – Неужели вы считаете, что кто-то из офицеров гардемаринской роты станет утаивать столь важную для нашего общего дела информацию? Или – не приведи господь! – обманывать старшего по званию?

– Откуда мне знать, Сергей Юрьевич? – Морозов насупился еще сильнее. – Смею предположить, что в том лесу не было никого, кроме ваших людей и покойного Распутина. Если уж он, уж простите меня, скончался… Не станете же вы утверждать, что это случилось само по себе?

– Разумеется, нет, – буркнул Гагарин. – Однако и добавить мне совершенно нечего. Разве что… могу только предположить.

– Уж будьте любезны, Сергей Юрьевич, – предполагайте!

– В лесу было еще темно. Возможно, из-за плохой видимости кто-то из бойцов неверно оценил местонахождение… объекта. Или расстояние до него. – Гагарин говорил нарочито неспешно, осторожно подбирая слова. – И случайно сработал атакующим элементов по цели, а не рядом.

– И случайно одним ударом обезглавил Одаренного четвертого ранга? – Морозов поморщился, как от внезапного приступа зубной боли. – Вы сами-то в это верите?

– Я верю в то, что написал в рапорте. И верю своим людям, – холодно отозвался Гагарин. – И если у вашего сиятельства остались еще какие-то вопросы или претензии к работе гардемаринской роты, я попросил бы оформить их официально. Если мне не изменяет память, гардемаринская рота не обязана отчитываться перед Советом безопасности.

– Похоже, вы не в полной мере представляете себе наши полномочия, Сергей Юрьевич, – усмехнулся Морозов. – Не говоря уже о том, что не далее, как этой ночью, сами запрашивали у меня разрешение на проведение операции, разве не так?

– Времени было мало. Я мог бы обратиться напрямую в министерство, но… – Гагарин замялся и поджал губы. – Вы и сами знаете, сколько пришлось бы ждать подтверждения.

– Мы оба знаем. Так что давайте не будем делать вид, будто мы не заняты одной и той же работой. За последствия которой отвечаем все вместе, начиная с меня и заканчивая господином прапорщиком. – Морозов устало потер глаза и провел ладонью по лицу, приглаживая усы. – И мне бы очень не хотелось, чтобы кто-то здесь думал, что я сейчас таким образом пытаюсь назначить виновных или подозреваю кого-то.

– Никак нет, ваше сиятельство, – буркнул я. – И мысли такой не было.

– Мысли не было… Ладно вам уже… обоим. – Морозов махнул рукой. – Бог с ним. Отработали как надо. И все, что вам по такому случаю причитается, – получите, слово офицера. Жалко, конечно, что самого Распутина взять не вышло, но что уж тут поделаешь. Всем иногда свойственно ошибаться.

Его сиятельство наконец сменил гнев на милость. И даже любезно пригласил нас с Гагариным присесть на диван у стены. Видимо, обязательная часть «порки» подошла к концу и пришло время поговорить по делу.

– В общем, нормально. Мы в той усадьбе столько всякой дряни взяли, что хоть сто человек посадить хватит. И надолго. Но в целом ситуация складывается… В общем, хреново она складывается, господа офицеры, – вздохнул Морозов. – Я пока еще не знаю, какая именно гадость назревает, но чую, нас ждет что-то похуже девяносто третьего года. Не исключаю, что к весне Совету придется ввести в столице чрезвычайное положение.

– Все подъезды к Зимнему перекрыты с конца октября. Так что, полагаю, для гардемаринской роты уже почти ничего не изменится. – Гагарин улыбнулся одними уголками рта. – Если это не чрезвычайное положение, то не знаю…

– И, надеюсь, не узнаете, Сергей Юрьевич, – ядовито огрызнулся Морозов. – Так или иначе, я настоятельно рекомендую вам готовить личный состав к активным действиям. И, дай бог, нам не придется стрелять по своим.

Старик явно знал куда больше, чем говорил, но нам с Гагариным об истинном положении дел в стране знать, конечно же, не полагалось. Наверняка за толстыми дверями начальственных кабинетов уже кипели самые настоящие сражения, и я мог только догадываться, когда эта закулисная бойня начнет превращаться в то, что вырвется на улицы Петербурга.

Действительно, как в девяносто третьем… И хорошо бы, если не хуже!

– Впрочем, давайте не будем заранее настраивать себя на худший исход… Ступайте, господа офицеры. – Морозов откинулся на спинку кресла. – Можете быть свободны.

Мы с Гагариным поднялись с дивана и, козырнув, направились к выходу. Гроза миновала, и в целом расклад оказался не так уж плох: похоже, его сиятельство решил «пропесочить» нас лишь для порядка, а на самом деле был вполне доволен исходом операции. Я мог только догадываться, что обнаружили в изрешеченной крупнокалиберными пулями усадьбы столичные сыскари, но «улов» наверняка получился богатый. И взятых в бою документов, дисков и вещдоков вполне хватало, чтобы следствие обрело второе дыхание.

Не говоря уже о возможности под шумок расправиться с теми, кто и вовсе никак не связан с террористами. Не то чтобы я считал Морозова настолько наглым и беспринципным, однако знал достаточно хорошо и ничуть не сомневался: старик своего не упустит. А избавление Петербурга от такой заразы, как Распутин, – весьма и весьма мощный козырь.

Которому еще предстоит сыграть, когда придет время.

– Ну ладно, десантура. Вроде отбились. – Голос Гагарина вырвал меня из размышлений. – А теперь, может, наконец расскажешь, зачем прикончил Распутина?

Значит, все-таки видел… Или угадал. Или просто сделал вывод. Вполне очевидный – с учетом того, что рядом с обезглавленным и еще чуть подергивающимся на красном от крови снегу телом не было никого, кроме меня.

Я шумно выдохнул через нос, попытался изобразить искреннее удивление… но врать все-таки не стал. Во-первых, Гагарин был слишком хорошо осведомлен о моих талантах и видел все собственными глазами. А во-вторых…

Во-вторых – просто некрасиво. Одно дело изображать неведение и втирать очки высшему руководству, и совсем другое – обманывать командира и боевого товарища. Последствия такой глупости рано или поздно окажутся куда сильнее, чем у ошибки, допущенной во время операции.

– Да оно как-то само вышло, ваше сиятельство, – вздохнул я. – Может, у него резерв закончился, может, еще чего… Я и не думал, что пробью.

– Ага, не думал он… – Гагарин прищурился и замедлил шаг. – Интересная ты личность, прапорщик Острогорский.

– Да уж, куда интереснее. – Я чуть понизил голос. – А чего не доложили? Тогда бы Морозов с меня спрашивал.

– Ну ты чего, десантура, такое говоришь? Гардемарины своих не сдают! – Гагарин сверкнул глазами и даже как будто чуть приосанился, но тут же снова принялся хмуриться. – А вот сам теперь приглядывать буду повнимательнее – ты уж извини.

Я молча кивнул – не поспоришь. Да и виноват, если разобраться, сам: опять поторопился. Ведь мог бы ударить похитрее – Копьем в корпус или руку, там, отрубить… с ногой вместе. А не сносить голову, как манекену на показательных выступлениях.

Но, как говорится, имеем то, что имеем.

– Ладно, ничего. Всякое бывает, брат… прорвемся! – Гагарин легонько хлопнул меня по плечу и зашагал дальше. – Лучше скажи, что ты теперь делать будешь.

– То же самое, что и раньше. Ковыряться во всем этом… богатстве. – Я пожал плечами. – У Морозова теперь свои сыскари, а у нас – только мы.

– Ну, допустим, не то-о-олько… – с усмешкой протянул Гагарин. – Что, так и не скажешь, что там у тебя за источники?

– Не скажу… Пока что. Но – в свое оправдание – и Морозову тоже не скажу. Уж как-нибудь и без Совета разберемся.

– Да неплохо бы… А знаешь что, десантура! – вдруг оживился Гагарин. – А ведь есть у меня человечек, которому всю эту гадость с диска можно показать. Большой ученый, между прочим!

– И кто же? – поинтересовался я.

– Одна хорошая девушка. И ты ее уже, кстати, знаешь.

Глава 2

– Доброго дня, Владимир. Рада снова вас увидеть.

Я не сразу узнал Алену. Тогда, в доме у Гагарина на Каменном острове, она показалась мне совсем девчонкой, чуть ли не гимназисткой выпускного класса. Но теперь, в университете, почему-то выглядела… нет, не то чтобы старше, но заметно взрослее. Будто круглые очки в тонкой золотой оправе добавляли ей какой-то особой солидности.

А может, дело было в белом халате. Я чуть ли не с курсантских времен испытывал некий трепет в присутствии медиков или серьезных ученых мужей… и не только мужей. Самая обычная для местных обитателей одежда почему-то всегда казалось мне непременным атрибутом почти священных познаний об истинных причинах и подоплеке всего в мире.

А конкретно этот халат еще и на удивление неплохо сидел: Алена то ли раздобыла необычную модель – укороченную и с чуть приталенным кроем, то ли просто-напросто выиграла в генетическую лотерею. Подниматься по ступенькам на второй этаж здания физического факультета за нею следом было одно удовольствие. Священный трепет во мне чуть поутих, зато любопытства прибавилось. Настолько, что в коридоре я уже почти забыл, зачем вообще полтора с лишним часа ехал в Петергоф, где располагался университетский городок.

Видимо, сказывался образ жизни – вынужденно праведный. Оля в очередной раз пропала, да и в целом не слишком-то интересовалась моей скромной персоной последние месяца полтора. А на лихие ночные вылазки с товарищами по блоку банально не хватало времени. Точнее, сами по себе вылазки порой происходили, однако за стенами Корпуса меня ожидали не любопытные и смешливые девчонки из «Якоря» или очередного разведанного Поплавским ночного клуба, а разве что погоня, секретная операция гардемаринской роты или встреча с капитаном Гагариным. К которому я, конечно, испытывал дружеские чувства, но…

В общем, его сестра определенно показалась мне куда интереснее.

Я даже пожалел, что не смог вырваться раньше. Но учеба под конец года вдруг навалилась с утроенной силой, и я совершенно неожиданно для себя обнаружил, что ей не стоит пренебрегать… ну, хотя бы иногда. И если прогулы лекций или практических занятий еще кое-как могли сойти мне с рук, то к зачетам и экзаменам на сессии определенно следовало относиться поаккуратнее.

И раз уж даже Поплавский на целых две недели вдруг взялся за конспекты – не свои, а Корфа, конечно же, – и превратился в почти образцового курсанта, то и мне стоило последовать его примеру. Что я, в общем-то, и сделал, каким-то образом умудрившись собрать все отметки в зачетную книжку раньше остальных.

Потом пролетел Новый год, а за ним бессовестно короткие каникулы, которые нам пришлось чуть ли не целиком просидеть на казарме, отлучаясь на редкие дежурства в город, – и на все эти дни жизнь будто встала на паузу. Силы зла притихли, в столице наконец воцарился покой, и о громких событиях зимы и конца осени теперь напоминали разве что сражения в социальных сетях, где ярые последователи генерала Морозова во главе с блогером в усатой маске намертво сцепились со сторонниками мягких мер, интеграции в мировое сообщество, парламентаризма и прочей республиканской мути.

Меня примерно одинаково раздражали и те, и другие, так что я почти перестал заходить на новостные каналы. И, наверное, только поэтому и смог как следует взяться за учебу и неожиданно даже для себя выдать весьма достойные результаты. Можно сказать, втянулся.

Но шанс на законном основании вырваться за стены Корпуса и прокатиться до Петергофа, конечно же, не упустил. И как только Гагарин дал отмашку, тут же выпросил у Разумовского увольнительную на полдня, прыгнул за руль и уже через полтора часа парковал «Волгу» под окнами физфака Императорского Санкт-Петербургского университета.

У дверей которого меня, собственно, и встречала та самая уже знакомая мне «очень хорошая девушка».

– Полагаю, я должен заранее поблагодарить ваше сиятельство. – Я чуть ускорил шаг, чтобы поравняться с ней. – Любая помощь в деле будет неоценима.

– Если мы сможем ее оказать, – вздохнула Алена. – И прошу, называйте меня по имени. Титулы у нас здесь не в ходу.

– И почему же? – Я зачем-то огляделся по сторонам. – Господа ученые не жалуют светский этикет?

– Нет, конечно же. Должна заметить, что мы все здесь воспитанные люди. Однако великие умы рождаются не только в благородном сословии. Почти половина преподавателей факультета лишь недавно получили дворянское достоинство. А многим студентам это еще только предстоит. – Алена нахмурилась, поправляя очки на переносице. И вдруг снова заулыбалась. – В каком-то смысле у нас здесь свои, особые титулы.

Да уж, кое-что я определенно успел подзабыть. Действительно, технические и фундаментальные вузы – вроде того же физфака – чуть ли не с самого основания открывали свои двери для всех желающих, в отличие от военных. Так уж сложилось, что служба Отечеству считалась куда более престижной, чем служба науке, и отпрыски титулованных родов предпочитали поступать в Морской корпус, в Пажеское или, на худой конец, подавались в павлоны.

А в университет шли люди попроще. Пусть Конфигураторы по очевидным причинам получались только из Одаренных, но страна ничуть не меньше нуждалась и в обычных ученых – и теоретиках, и уж тем более практиках. И награда была соответствующей: любой из здешних выпускников при поступлении на государственную службу сразу же получал чин по двенадцатому классу и выше, а через несколько лет вполне мог стать потомственным дворянином. Наверняка даже из преподавателей и руководства многие имели происхождение, что называется, от сохи.

Впрочем, какая разница? Как правильно заметила моя спутница, великие умы рождаются не только среди столичных аристократов.

– Свои титулы? – переспросил я. – В таком случае мне не терпится узнать ваш, сударыня.

– Ну… Я пока еще учусь. На втором курсе. – Алена вдруг покраснела, будто ей стало стыдно, что она только что отчитывала меня, как мальчишку, хотя сама еще не поднялась в местной иерархии выше обычного студента. – Но очень надеюсь закончить с отличием и получить звание кандидата наук. А еще через несколько лет напишу диссертацию и стану магистром физики. А потом доктором… прямо как он!

Алена протянула руку и коснулась таблички на стене.

– Горчаков Константин Михайлович, – вполголоса прочитал я, – заведующий кафедрой физики высоких энергий и элементарных частиц.

Слова, написанные снизу, вряд ли могли сообщить хоть что-то солдафону вроде меня. А вот фамилию – да и имя с отчеством – я определенно уже слышал. И поставил бы все свое курсантское довольствие за полгода, что кафедру возглавлял один из многочисленных потомков того самого канцлера.

Обычно наследники рода светлейших князей Горчаковых выбирали, по семейной традиции, карьеру в Министерстве иностранных дел, но тезка моего дяди предпочел точные науки, и, судя по буковкам «д. ф. н.», скромно устроившимся перед фамилией на табличке, добился на этом поприще немалых успехов.

– Мой руководитель, – пояснила Алена, открывая передо мной дверь. – Сережа уже давно просил его помочь с делом, но Константин Михайлович очень, очень занятой человек.

Судя по едва заметному придыханию, моя спутница мысленно наделила его све… то есть господина доктора наук чуть ли божественным статусом. И испытывала к нему то ли непомерное почтение, то ли вообще что-то вроде влюбленности. Потрудись Гагарин чуть лучше проинструктировать меня перед поездкой, я бы, пожалуй, мог если не почитать что-то из работ Горчакова, то хотя бы в общих чертах ознакомиться с биографией.

Но пока у меня имелась возможность только разглядывать его обитель. Вопреки ожиданиям, за дверью оказался не солидный кабинет, а, скорее, что-то вроде лаборатории. В самом углу расположился видавший виды письменный стол, а сразу за ним ветхое кресло на колесиках, наверняка заставшее еще царствование дядюшки Николая, книжная полка… и все.

Похоже, местный владыка не любил тратить казенные деньги на обстановку. Или вообще не обращал особого внимания на такие мелочи, как мебель. Зато приборов в его обители я насчитал около полутора дюжин. Увесистые ящички с крутилками потенциометров и ручками сверху или по бокам явно были произведены еще чуть ли не середине века, но порой среди них попадались и относительно «свежие», с цифровыми дисплеями.

Пожалуй, вывод о скромности Горчакова я все-таки сделал раньше времени: одна такая высокоточная игрушка вполне могла стоить как четыре моих «Волги».

С мотоциклом в придачу.

– Константин Михайлович! – Алена шагнула вперед, оглядываясь по сторонам. – Константин Михайлович, где вы?

– А?.. Кто здесь? – Удивленный мужской голос раздался совсем близко. – Я не… Проклятье!

Послышался глухой удар, и откуда-то из-под лабораторного стола, потирая ушибленный лоб, вынырнула высокая тощая фигура. Взглянув на которую, я едва смог сдержать улыбку.

Горчаков ничуть не напоминал своего великого предка, хоть наверняка уже и был ровесником орденоносного государственного мужа, чей портрет я видел сотни, а то и тысячи раз. Если его светлость канцлер с годами приобрел какую-то особую породистую стать, то этот до сих пор сохранил что-то мальчишеское, будто еще подростком сразу начал стареть, непостижимым образом миновав зрелость.

Волосы на макушке Горчакова исчезли, зато по бокам продолжали расти буйными седыми прядями – прямо как у безумного ученого из какого-нибудь старого фильма. А толстенные очки в роговой оправе и халат с прожженным кислотой лацканом, надетый на непонятного цвета вязаный свитер, лишь усиливали впечатление.

Впрочем, вся эта забавная неуклюжесть Горчакову на удивление шла – и, пожалуй, в каком-то смысле даже располагала к себе.

– Доброго вечера… господин доктор? – полувопросительно поздоровался я, прикрывая за собой дверь.

– Константин Михайлович, – вполголоса поправила Алена.

– К вашим услугам! – Горчаков тут же бросился ко мне, на ходу протягивая для пожатия длинную костлявую руку. – Да-да, помню, меня предупреждали о вашем визите… Виталий?

– Владимир, – улыбнулся я. – Приятно познакомиться.

– Мне тоже, мне тоже – очень приятно! – Горчаков потряс мою конечность с такой силой, будто всерьез планировал оторвать. – Прошу, проходите сюда, Валерий. Думаю, нам с Аленой уже есть что вам рассказать.

Похоже, к моему приезду действительно готовились – как ни странно. На экране ноутбука, стоявшего на лабораторном столе по соседству с местным оборудованием, я разглядел уже знакомое изображение – кадр из того самого видео с уличной камеры, которое я еще перед Новым годом демонстрировал Гагарину.

– Должен сказать, данных для анализа все-таки маловато. – Горчаков схватил меня под локоть и потащил чуть ли не силой. – Однако кое-что я могу предположить уже сейчас. И, смею утверждать, Виктор, едва ли ошибусь в своих предположениях!

Его светлость доктор физических наук определенно не блистал манерами и не предложил мне ни чаю, ни даже присесть. Впрочем, устраиваться все равно было некуда – единственное кресло пряталось за столом, а работать здесь, похоже, и вовсе предпочитали исключительно стоя. К тому же Горчаков в очередной раз перепутал мое имя, что вполне могло означать высшую степень пренебрежения или…

Нет, скорее все же самую обычную рассеянность. Работа поглощала старика настолько, что люди и прочие отвлекающие факторы для него уже давно превратились во внешние раздражители. Наверное, он в глубине души отчаянно желал избавиться от меня как можно скорее – поэтому и перешел сразу к делу, миновав все ненужные расшаркивания.

Ну и славно.

– Полагаю, это вы уже видели. – Горчаков чуть отодвинулся, подпуская меня ближе к ноутбуку. – Определенно похоже на удар сверху атакующим элементом – чем-то вроде Свечки. Однако ее мощность составила порядка…

– Мы с его сиятельством Сергеем Юрьевичем, – я на всякий случай скосился на Алену, – предполагаем работу нескольких высокоранговых Одаренных.

– Да, мне эта мысль тоже приходила в голову. Как самая, пожалуй, очевидная, – улыбнулся Горчаков. – Но посмотрите, Виталий, какой тут ровный поток!

Лично я видел на экране только столбик, упирающийся в пока еще целую крышу логова «красноперых», но на всякий случай кивнул. И уже приготовился выслушать прорву неизвестных научных терминов, однако его светлость доктор забывал только мое имя. А вот то, что говорит с первокурсником военного вуза, похоже, все-таки помнил.

И излагал свои мысли, надо сказать, весьма увлекательно.

– Позвольте мне пояснить. Контур элемента, который мы можем наблюдать на видеозаписи, фактически представляет собой прямые линии, – продолжил Горчаков, бесцеремонно ткнув сухим узловатым пальцем в экран ноутбука. – Никаких неровностей, которые могли бы однозначно указать на разные источники энергии. А значит, речь идет или об абсолютно резонансных частотах…

– Или о том, что источник все-таки один! – нетерпеливо встряла Алена. – Константин Михайлович, вы ведь не потеряли график?

– Я?.. Нет, нет, конечно же. – Горчаков тут же принялся рыться в кипе бумаг, лежавшей на лабораторном столе. – Он должен быть где-то здесь… Господи, куда же я его засунул?

При всех своих талантах, аккуратностью его светлость доктор явно не отличался. Видимо, его гений ничуть не нуждался в порядке и привык повелевать хаосом на всех уровнях, и подобные бестолковые поиски нужных документов случались по несколько раз на дню. Алена терпеливо подождала примерно полминуты и только потом, закатив глаза, вздохнула:

– Каждый раз так… Вы позволите, Владимир?

Не успел я даже кивнуть, как она шагнула вперед и, вдруг оказавшись совсем рядом, жестом фокусника вытащила откуда-то у меня из-под локтя небольшой листок миллиметровой бумаги.

– О! Вот же он! – радостно воскликнул Горчаков. – Скажите, Василий, – что вы здесь видите?

Я видел… да, пожалуй, ничего особенного. Никаких осей координат на бледно-голубой сетке не имелось, а сам по себе чуть заваленный вправо «горб» графика мог означать что угодно. От не вполне нормального распределения до какого-нибудь куска синусоиды. Но изображать недалекого солдафона и падать в глазах Алены ниже плинтуса отчаянно не хотелось, так что я отобрал у нее листок и даже попытался сделать умное лицо.

– Это… некая зависимость, – осторожно начал я, – довольно ровная, хотя…

– Именно так, друг мой. – Горчаков выхватил у меня график и принялся водить по нему пальцем. – Абсолютно ровная! Вечером двадцать третьего октября – в тот самый день, когда неизвестные атаковали Пажеский корпус, – я проводил эксперимент. Здесь, в лаборатории. Тогда и получился этот странный сигнал.

– Так, значит, это распечатка с?..

– С осциллографа, – подсказала Алена. – Когда Сергей попросил меня помочь вам в расследовании, я сразу подумала, что это может быть как-то связано с ударом на видео.

– Сам бы я никогда до такого не додумался. И лишь благодаря моей ученице у нас теперь есть версия. – Горчаков осторожно положил листок на клавиатуру ноутбука. – Мы полагаем, что прибор мог уловить выброс энергии – и выдать вот такой график.

Я молча кивнул. На точное объяснение моих познаний физики определенно не хватало, однако в общих чертах вывод казался верным. Что бы тогда ни разнесло бальный зал в Пажеском, мощность была колоссальная. Неудивительно, что чувствительный прибор поймал «выхлоп» элемента даже с почти трех десятков километров.

– Как вы совершенно верно заметили, Валерий, кривая абсолютно ровная. Хотя осциллограф такого класса точности отметил бы даже самое незначительное биение. – Горчаков принялся щелкать мышкой, и изображение на экране увеличилось примерно вдвое. – Но нет – ничего подобного. Даже если мы возьмем другой масштаб, график, можно сказать, не изменится.

– И что это означает? – уточнил я.

– В сущности, пока лишь то, что я едва ли ошибся в предположениях. Видите ли, Василий, мне в свое время приходилось изучать совместную работу нескольких Одаренных. Не таких сильных, конечно же, но ранг здесь едва ли имеет значение. При желании мы с вами и Аленой даже могли бы провести небольшой эксперимент. – Горчаков мечтательно заулыбался, но тут же взял себя в руки. – Но делать этого здесь, конечно же, не следует. Тем более что результат мне и так известен.

– Если бы мы втроем – вы, я и Константин Михайлович – попытались ударить… да хоть какой-нибудь Свечкой по одной и той же цели, – Алена, похоже, заметила мой недоумевающий взгляд и тут же принялась объяснять, – то три синхронно выпущенных элемента фактически слились бы в один – увеличенной мощности. Но тогда прибор бы зарегистрировал биение. Какой-нибудь небольшой пик на графике или смещение. Или…

– Полагаю, Алена хочет сказать, что Дар – это почти как почерк, – подхватил Горчаков. – И даже при одинаковом количестве израсходованной энергии каждый из нас не утратил бы какие-то личные особенности родовой силы. Разумеется, будь у нас возможность как следует потренироваться, мы, без сомнения, смогли бы сработать вместе куда ровнее и эффективнее. Однако даже у профессиональных Одаренных боевиков резонанс никогда не бывает абсолютным. И картину, подобную этой, не выдали бы ни двое близких знакомых, ни уж тем более трое и больше. Все равно на графике остались бы следы расхождений.