Тайна Тавантин-Суйю. Научно-фантастический роман-предостережение

Я усмехнулся. Забавно смотреть и слушать себя со стороны. Раздваиваться таким образом полезно.

Внутри себя я говорю только собственными словами. Почему Светлана тяготеет к цитатам? Гены? Пример? Несмотря на жизнь с Элиссой, она больше со мной. Элисса не слушает запись, повторов она ни в чём не любит. Озеро ей надоело, она перешла к книжным полкам, думая о своём. Современной автоматики дом лишён. Где пульт управления освещением, Элисса не знает, а мне лень подниматься. Отсветы экрана, смешиваясь с сиянием жилых тюльпанов, делают её лицо то светло-прекрасным, то уподобляют горящему мрачным огнём лику многострадального Минотавра. Светотени могут изменить любой образ. Каждый по-особенному! А экранно-хромотронный Гилл продолжает оправдывать свой вклад в науку и заслуженность высоких наград:

– Вопрос не в терминологии, а в значении явления для жизни, в том числе и человеческой. Я воспроизведу смысл одного из основополагающих понятий нашего бытия. Напомню потому, что среди нас те, кто не совсем полно разбирается в основах бионической цивилизации. Одна из основ – понятие «мимезис», уже более двухсот лет составляющее стержень нашего мировосприятия. Итак, что есть мимезис? Да простит меня уважаемый всеми почётный гражданин Агенор за то, что вторгаюсь в его область, объясняя азы оной. Данное понятие, положенное в основу нашего бытия, означает: все виды освоения действительности мы базируем на подражании природе. Природе живой, бесконечно многообразной и постоянно меняющейся. Наша цель – сделать человека подобным природе в целом, неподвластным быстротекущим изменениям, свойственным её отдельным частям. В этом аспекте оживление мумии – простите, Короля! – неожиданный шаг на пути к преодолению Барьера-100. А может быть, и к бессмертию. Так считают многие, но я придерживаюсь несколько иного мнения. Да, свершён шаг неожиданный, и потому особо ценный. Неожиданный и потому, что свершён в том числе и мною, человеком, занятым реконструкцией отрезков Прошлого в достоверно-художественных образах. Степень их соответствия реальности не определена. И всякий раз неопределённа. Профессия далекая от первого порядка, не первого значения…

Хромотрон показал ухоженную, благоухающую изысканным ароматом эксклюзивной в парфюмерии венерианской смолы, голову вице-президента. Голова выразила мне осуждение лёгким покачиванием из стороны в сторону, и с возмущением нацелилась на вероотступника. Ещё бы: гражданин Гилл, только что получивший от Консулата суперпризнание социума, подверг сомнению принцип равенства всех профессий, который столь рьяно пропагандируется тем же Консулатом!

– Мой личный вклад в подготовку сегодняшнего праздника переоценён, – продолжаю я на экране Хромотрона.

А я реальный, наблюдая за собой и реакцией Храма на свою речь, решил про себя: «Нет, дорогой мой „Вице“, я всё-таки прав. Реконструктор прошлого – специалист далеко не первого плана. Люди высшего значения – это биомимы плюс поисковики эликсира жизни. Это звездолётчики, уходящие в небо с той же мечтой – отыскать в иных мирах рецепт вечной молодости. Более пяти лет прошло, как Элисса поменяла меня на звездолётчика. Теперь, похоже, она решила вернуться и воссоздать ею же разрушенное. Но Иллариона нет, и ничего уже не выйдет. Сколько она сделала попыток убедить меня сменить профессию – сотню или две? „Гилл, найди что-нибудь более полезное для общества. Чтобы наши дети гордились тобой, как…“ Как будут гордиться потомки Сиама его неоценимым вкладом в спортивные бега? Нет уж, да минует меня чаша сего лицемерия!»

Что произошло дальше? А дальше я повёл себя ещё хуже – отказался от участия в мистериях, посвящённых Гераклу и Афродите, силе и красоте. Элисса на этот раз не выразила вслух несогласия с моим решением. Король-мумия задержался в свите президента – что ж, таковое соответствует его бывшему рангу. А принц, оторвавшись от «захвата» Сиама, догнал меня на верхних ступеньках Нисходящей лестницы и мягко попрощался, сопровождая слова взглядом, преисполненным печали и вины. Понимает, что явился неадекватной заменой моему сыну. Светлана тут же уцепилась рукой за тунику принца и принялась цитировать слова Геродота о Вавилонском храме:

– «…святилище Зевса Бела с медными вратами, Храмовый священный участок – четырёхугольный. В его середине – громадная башня (восемь одна над другой). Наружная лестница ведёт наверх вокруг всех этих башен. На середине лестницы скамья, должно быть, для отдыха, на последней башне большой храм. В нём – большое, роскошно убранное ложе и рядом с ним золотой стол. Никакого изображения божества нет. Ни один человек не проводит здесь ночь, за исключением одной женщины, которую, по словам халдеев, жрецов этого бога, бог выбирает себе из местных женщин. Они же утверждают: сам бог иногда посещает храм и проводит ночь на этом ложе. То же самое, по рассказам египтян, происходит и в египетских Фивах. И там, в храме Зевса Фиванского, также египетская женщина. Потом эти женщины, как говорят, не вступают в общение со смертными мужчинами».

Видимо, Светлана посчитала принца современником Геродота. А может быть, и самого Геракла. Но каков подбор цитат! Чувствуется влияние Элиссы, с детства склонной к эротике под общечеловеческим соусом свободы желаний. Надо признать, далеко она не прошла по этому пути. Свобода желаний законсервировалась внутри. А снаружи всего лишь шатание между мной и Адрастом, обусловленное не только половым влечением. Я объяснялся с Парфенопеем, Элисса молча поддерживала меня, а дочь Элиссы продолжала просвещение гостя из прошлого. Если б она понимала, что этот несостоявшийся монарх дан ей Провидением взамен брата! Ведь она любила Иллариона, хотя тому было не до неё. Требовалось ещё пару лет, чтобы он ощутил себя старшим братом-защитником сестры. Пару лет рядом с ней.

– Геродот ещё написал, что «самый позорный обычай у вавилонян вот какой. Каждая вавилонянка однажды в жизни должна садиться в святилище Афродиты и отдаваться за деньги чужестранцу. Многие женщины, гордясь своим богатством, полагают недостойным смешиваться с толпой остальных женщин. Исполнив священный долг богине, они уходят домой. Женщина должна идти без отказа за тем, кто бросил ей деньги. Безобразным приходится долго ждать. Иные в святилище три-четыре года…» Как ты думаешь, принц, обычай действительно позорный? У нас ведь он почётный! Есть у меня кое-какие сомнения…

И Светлана тут же, без паузы, повернулась к Элиссе:

– Мама, а какой лучше быть – красивой или безобразной? А у нас есть безобразные женщины?

Но Элисса не успела найти ответ. Я твёрдо заключил: розги помогли бы им обеим. Зря отменили столь замечательную меру воздействия. Хромотрон высветил перед нами большой экран и показал крупным планом фигуру короля, беседующего с президентом. Экран следовал впереди, последовательно спускаясь по ступенькам, ведущим по плавной дуге к берегу. Принц вдруг остановился и произнёс с гортанной дрожью в голосе:

– Инкарри!

Инкарри – Инка-рей, то есть Инка-царь! Мысленно я стукнул себя кулаком в лоб. Как я пропустил это его признание тогда!? Он узнал его! И он знает имя мумии? Хромотрон продолжает показ. И я понял, почему в ту минуту стал невнимателен. Внизу, на исходе Нисходящей лестницы – не парадной Восходящей! – нас ожидала красочная процессия: Георгий Первый, окружённый свитой людей моря. Беловолосые и белокожие, в ослепительно белых облегающих костюмах. Георгий Первый проигнорировал общечеловеческое празднество. Но, тем не менее, решил встретиться с героями дня. Принцем? Мною? Или надеялся увидеть возрождённого короля? Это пока неизвестно.

Корона на голове Георгия – она же специальный терминал Хромотрона – сверкает многоцветием драгоценностей. Его спутница – королева года – блистает голубым платьем с узорами, составленными из сотен розовых и белых жемчужин. Ленты на одеждах свиты указывают на степень приближённости к морскому монарху. Георгий по земному сухопутному обычаю пожал руки мне и принцу, не заметив присутствия остальных. Королева подошла к Светлане, обойдя Элиссу, как неживое препятствие. Я прислушался к её словам.

– Ты скучаешь о брате, девочка? Не надо, ты ещё встретишься с ним, – и она царственным жестом бело-матовой ладони коснулась её щеки.

Это что-то! Озадаченная Светлана молчала.

Я отметил мелькнувшее в глазах королевы сочувственное понимание. Странно. Ведь всё, что делает и говорит королева Морского царя, исходит от него. Сама она не вправе и ручкой повести не так, как предписано. В подводном царстве получился избыток женщин. Намеренно или случайно, не знаю. По этой причине у них в море гаремная жизнь. Семейно-гаремная. У нас на суше ни того, ни другого. Гарем морского владыки ежегодно выставляет новую королеву. Сегодняшняя претендует на продление полномочий – её интеллект имеет магическую направленность. А Георгий ограничился поздравлениями мне, пожеланиями здоровья принцу и его подданным. Где он их увидел? После этого вождь морского народа со свитой погрузился на простенький катер и убыл речным путём по своим подводным делам. Нет, определённо странно. Встреча ради слов, произнесённых королевой, не имеющей права озвучить собственное мнение? Что Георгий может знать о судьбе Иллариона? И вообще, непонятный дипломатический этюд. Как его воспринять? Проявлением человечности? Предупреждением, просверкнувшим в глазах королевы? Обещанием, основанном ни на чём? Непросто, оказывается, быть выдающимся гражданином.

Нет, надо возвратиться к истокам событий! Анализ дня не принёс ничего определённого. Тревога, поселившаяся в сердце, не уходит. Нити, вплетённые в клубок общих судеб, проявятся так или иначе. Буду ли я к этому готов?

1. Тигриное урочище.
За месяц до того. Гилл

«Комар» администрации заповедника высадил нас в центре поляны, поднялся над вершинами синих пихт и, ведомый автопилотом, исчез в рассветающем розоватой синью небе. Дымок тут же пропал по личным делам. Элисса неодобрительно посмотрела вслед – она против присутствия пса на охоте. Древние женские инстинкты, периодически взрывающиеся в ней подобно вулкану, не позволяют терпеть рядом никого в моменты, когда она определилась с объектом вожделения. А я, похоже, вторично становлюсь целью её путаных сексуальных устремлений. За коими сокрыты некоторые другие интересы.

– И почему тебя тянет сюда? Мало на Земле мест, более романтичных и менее диких?

Я улыбнулся посвободнее, пытаясь взглядом отыскать Дымка, и ответил:

– Не знаю. Может, привычка. Другого места отдыха не представляю. Но ведь мы вчера это уже обсудили? И ты не возражала.

Важнее для меня то, что Дымок не представляет себе иного пространства для веселья и стрессовой разгрузки. Бессмысленно объяснять. Ведь Элисса помнит: я нашёл едва живого Дымка на этой самой поляне. Четыре года назад, оставшись в одиночестве. С того дня мы с ним братья, старший и младший. Илларион тогда был не в счёт, круглогодично пребывал в Центре воспитания. А Светлана слишком мала. Уссурийский заповедник хранит запах природы, не тронутой человеком. Но не оставленной. Кто-то ведь ранил Дымка, и оставил умирать под зарослями лимонника. Невероятное событие для современной Земли, но я не сообщил в Консулат. Непременно разлучили бы с симпатичным щенком. А какая выросла лайка! Пепельно-дымчатый окрас, лапы белые, уши чёрные. А глаза! Для меня Дымок дороже трёх Элисс и десятка жриц Афродиты, вместе взятых. И нет у меня ничего, что могу доверить каждой из них или всем вместе.

– До организации заповедника тут цвела дикая сельва. Ведь в Приморье собственного населения нет, несколько сотен эмигрантов на всю территорию. Все работают на местную администрацию, не имеющую и вице-консула.

– Результат последней войны? – спросила Элисса, приступая к распаковке своего охотничьего рюкзачка.

– Верно. После войны регион пришёл в полное запустение и безлюдье. Здесь проходил фронт противоборства. Атомно-химическое заражение держалось долго. Всё мутировало. Посмотри на деревья, на траву – таких экземпляров не отыскать нигде больше. Пихты и ёлочки – сплошь витые иголочки. Чтобы создать пригодный для человека уголок, пришлось потратить немало усилий. А до войны здесь жили неплохо. Мало кто помнит названия народов, населявших пойму Уссури. Впрочем, обычное дело в истории Земли.

Элисса разбросала содержимое многокарманного, полицветного, бездонного рюкзака по доброй половине поляны. Удивительно, как не заняла всю. Сколько лет мы не виделись? Но она ведёт себя так, словно расстались вчера. Скинув одежду, провела кончиками пальчиков по обнажённой груди, ягодицам, деловито осмотрелась и повернулась ко мне.

– Скажи своему собакевичу, чтоб не лез сюда, пока не переоденусь.

Глаза её налились вечерней густотой, заблестели. Температура моей крови подскочила минимум на пару градусов, а с плотью в таких случаях спорить бесполезно. Элисса не изменилась. Золотой волос струится по отливающей апельсином коже; груди смотрят выше горизонтали, упруго и гордо; бёдра круто повторяют их объём, повернувшись на четверть круга; талия тонко разделяет их, отдавая земле нижние две трети, верхнюю предлагая небу. Тот самый, любимый мной эталон красоты, запечатлённый в индийских Ведах. Неотразимые «очертания» – по корню очень подходящее слово. Я уж приготовился перекрыть любой норматив по скоростному раздеванию. Но Элисса с такой тонкой усмешкой оценила мою реакцию, что желание упало в момент. На «пол-шестого», сказал бы Ахилл. Пришлось переориентировать энергию возбуждённых гормонов на окружающую природу. С ней я более в ладу, чем с внутренней.

Последние годы мы с Дымком бываем здесь при любой возможности. Это наша территория, обжитая. Элисса тут, несмотря на своё земное совершенство, лишняя. Я знаю, почему: ветер в её прекрасной головке готов поменять направление в любой час. А наши джунгли предпочитают тихую верность. Чтобы привязать к себе Элиссу, надо обладать сверхчеловеческим искусством общения с прекрасным полом, иметь лисью хитрость плюс реактивную тягу к вершинам человеческого Олимпа. Три группы облагороженных сорняков, никак не желающих во мне произрасти! А реанимировать прежнюю близость – по её щучьему желанию! – чтобы затем потерять? Нет уж, хватит, опыт имеется. Интересно, если б Адраст не пропал с Пятой Звёздной, она надолго осталась бы с ним? Недоступные звёзды надёжно закрыли ответ и на этот вопрос. Что ж, Элисса приняла единственно целесообразное решение – вернуться к прежнему аспекту своей профессии. Таковое у нас в обычном порядке вещей. Отчего же меня её очередное перевоплощение так беспокоит, почти мучает? Как мучило тогда, когда я был юным Стефаном, ищущим подвигов накануне присвоения Имени Жизни. Как можно безболезненно сочетать в себе любовь к юной красавице с неприятием её демонстративной эротичности? Но разве я, став взрослым, хотел от неё вечной любви и преданности? Пожалуй да, хотел. Несмотря на то, что общество не поощряет страсти длиной в жизнь, заслоняющей профессиональные цели и задачи. Я склоняюсь к мысли, что интерес Иллариона к инкам и вообще к истории исходит не столько от привлекательности этого самого прошлого. Ему пришлось выбирать между отцом и матерью. И он последовал за мной. После того, подозреваю, как «погулял» в подсознании Элиссы. Думаю, что Илларион, вопреки её мнению, предпочел меня и за страсть к непрестижной профессии. От которой не откажусь, даже если прикажет весь Консулат вместе с президентом. Я вздохнул, наблюдая, как Элисса изящно облачается в костюм амазонки.

А ведь были когда-то семьи: дедушки, бабушки, отцы, матери, дети, внуки… Жили если не рядом, то вместе, не разлучаясь из-за выбора призвания. От ностальгии по несбыточному отвлёк вернувшийся с прогулки Дымок. Он видит неприязнь к себе женщины, которую хозяин решил почему-то взять сюда третьей лишней. «Кому она здесь нужна?» – читается в его глазах. Он подбежал ко мне, поднялся на задние лапы и лизнул в щёку; я обнял его и потрепал по загривку.

– Элисса, Дымок не просто умный и преданный пёс. Он ещё и датчик аварийной сигнализации.

– Это как? – она спросила без интереса, со вкусом застёгивая ремешок на талии. Откуда ей знать, что такое авария?

– Он держит природную ситуацию на контроле. И если что-то предвестит реальную опасность, он вовремя сообщит.

– Мне нужен пёс-сигнализатор? Откуда на нашей Земле реальная угроза человеку? И потом, зачем мы сюда прилетели? Лицензия всего до утра, а фантомы, всем известно, живут недолго. Сколько зверюшек нам выделили?

– Не знаю, – смутился я.

На самом деле, мог бы и уточнить. Нам с Дымком навязывали лицензии, но я ими не пользовался. Дикая тайга сама по себе высшее удовольствие. Зачем тратить время на охоту за голографическими подобиями тигров или медведей? Права Элисса, что променяла меня на Адраста. Я слишком архаичен. Скорее всего, мои предки не были охотниками, а пахали землю, сеяли хлеб, и на войну не стремились. А Элисса – живое воплощение, ожившая реконструкция амазонки. Царица Ипполита не приняла бы её в своё войско из-за риска расстаться с короной. Но Геракл, пленив вместо Ипполиты Элиссу, нисколько бы не разочаровался.

Справившись с чувством вины и всплеском возмущения, я заговорил о предстоящей охоте:

– Знаешь, во времена инков дичи в их лесах было немеряно. Но и тогда они охотились по графику королей: делили угодья на несколько частей, и каждый год использовали для охоты только одну. Природа отдыхала от человека несколько лет. Мудро? И убивали не всех зверей подряд, а самых слабых, дополняли естественный отбор искусственным. Думаю, они жили с природой как братья-сёстры в забытых нами семьях.

Нормального разговора у меня с Элиссой никогда не получалось. Я склонялся или к лекции, или к проповеди, или к провокации. Может, потому, что у нас нет общей темы? Элисса никак не отреагировала на обращение к инкам. Лет пять назад обратилась бы в рассвирепевшую львицу. Зачем ей инки? Что с них можно получить? Вот если б они жили по тысяче лет, не старея! Тогда Консулат меня на руках бы носил, как знатока Тавантин-Суйю. Нет, тогда меня к этой теме близко не подпустили бы! Сегодня Элисса вынуждена тянуть пустой билетик, выбора у неё нет. Невинный мой тест удался. Но чтобы вовсе не показать себя? – такого она себе никогда не позволяла! И, сдержав недовольство, сказала:

– Тут тоже… за настоящими тиграми охотились настоящие охотники. Не как в детской забаве, – твёрдой подошвой амазонского ботинка она раздавила проклюнувшийся росток лесной лилии. Нечаянно ли?

Под детской забавой она подразумевает что? Охоту на призраков или предстоящую реконструкцию? И я продолжил опасную игру:

– А там, где через несколько дней мы начнём работать, водились львы. Инки их приручали, одомашнивали. В столичном Коско целый квартал предназначался для воспитания львов. Их готовили для церемонии поднесения зверей императору.

– Хотела бы я посмотреть на живого императора. Твои реконструкции, прости, сомнительны…

– Хм-м, – отозвался я, – Но с королём надо уметь себя вести соответственно.

Но тут же решил, что сказал слишком грубо. И сделал шаг назад:

– Наследственная монархия – это не переход номинала власти от президента к президенту. Он у нас что решает? Подписывает предложения Консулата, вот и весь труд. Что может понимать в искусстве управления бывший спортсмен или даже первоклассный мим? А королями рождаются, их с детства готовят. В такой форме правления великий, утерянный смысл. Как только люди отказались от твёрдой власти в пользу весьма сомнительной демократии, жизнь на Земле покатилась не туда. Мы привыкли хвалить свою цивилизацию. Не спорю, есть за что. Но к чему она приведёт лет через двести? Наши ближайшие предки за несколько веков уничтожили почти тысячу видов живых существ. Аура планеты потеряла половину красок. Мы представить не можем, какая изобильная красота процветала на этом месте. И не предполагаем, к каким последствиям приведут попытки перепрыгнуть Барьер.

Элиссе наскучила «болтовня», и она подняла с травы лук и колчан. Я одобрительно кивнул: она выбрала хорошую модель, стрела при полёте звенит на грани между ультра- и нормальным звуком. Но вот сможет ли она справиться с тетивой, ведь такой лук натянет не всякий мужчина-олимпиец. Впрочем, от Элиссы можно ждать чего угодно. Сам я, хоть и не охотился, держал в тайнике на поляне пару арбалетов. Они удобнее и не требуют излишних усилий, которые человеку нужны совсем не для игры в охоту. Дымок, оценив ситуацию, присел на крытую дёрном крышку тайника и ожидающе смотрит на меня.

– Молодец, Дым! Поможем даме в решении мужских задач?

Пёс согласно кивнул и отошёл в сторонку. На появление арбалета Элисса отреагировала с иронией. Она не видит во мне Ясона или даже рядового аргонавта. И в её глазах оружие рядом со мной анахронизм. Впрочем, рядовым у Ясона числился и Геракл. Но, действительно, чем может мирный пахарь помочь искушённой амазонке? И она, по-армейски чётко повернувшись кругом, скрылась в направлении на закат.

– Хорошо хоть стрелы не голографические. Да, Дымок? А ещё хорошо, что запрещено огнестрельное оружие. Иначе Элисса привезла бы сюда целый арсенал. Только чтобы пальнуть из гранатомёта или огнемёта по голографической крысе. Уж тогда нашей с тобой полянке точно пришёл бы конец.

Дымок согласно рыкнул и не торопясь двинулся в ту сторону, куда скрылась Элисса.

– Правильно! – улыбнулся я, – Долг мужчин защищать женщину, даже если она фурия. Посмотрим, как наша дама справится с голограммами. Говорят, они внешне ничем не отличаются от настоящих хищников. Ты не помнишь, кого она заказала? Наверняка тигра, страшнее тут ничего не водилось.

Дорогу выбирает Дымок, обоняние его не подводит. А запахов – видимо-невидимо. Одни грибы, призывно светящиеся под закрученными в штопор то ли лиственницами, то ли пихтами, чего стоят! Красные, коричневые, зеленоватые, в чёткую крапинку и в мягких пятнышках, они источают такой аромат, что и при закрытых глазах слюнки текут. Один недостаток – все ядовиты. Дым обходит их крутой дугой, предпочитая трепать шерсть в зарослях злостной крапивы или в частоколе колючего бамбука.

Но что лживый аромат грибов! Ещё больше Дымок остерегается муравейников Тигриного урочища. Да и меня от их вида в дрожь бросает: термиты рядом с солдатами уссурийского муравейника, что лилипуты перед Гулливером. Мы с Дымом давно поняли: ближе пяти метров от их жилищ-городов нельзя и ступить на муравьиную тропу. Достанут! Догонят и накажут. Кстати, эти тропы соединяют муравейники леса в систему. Муравьи – хозяева урочища, даже змеи их боятся. И каким образом Элисса обходит все эти ужасы? Неужели урочище посчитало её своей и предоставило режим доброжелательства?

Через час я пожалел, что экипировался в предложенное руководством заповедника обмундирование, чего раньше не делал. Капюшон упорно лезет на голову. А на голове фирменная кепи с козырьком имперского милиционера двадцатых годов двадцатого века. Ремни наперехлёст, бесчисленные карманчики, молнии, цветные наклейки, ботинки на рифлёной подошве. Похоже, я совсем сдвинулся, если из-за Элиссы залез в костюм полярника. Прав Дым – пусть бы она оставалась в мире людей и демонстрировала там свою неотразимую женственность. А нам после заполненных трудами дней полежать в тенёчке у костра, да испечь в родной глиняной печурке что-нибудь этакое, неповторимое из самых простеньких продуктов. Испечь да сдобрить местными травками-корешками – объедение! А потом смотреть на близкие звёзды, раздумывая о том, что одинаково важно и человеку, и собаке. То есть о вечном. О том, что прочно забыто человечеством, стремящемся к бессмертию. Пока Дымок вышел на расстояние видимости Элиссы, я взмок.

– Вот она, росская банька, о которой мечтаю столько лет! – сказал я себе, проклиная дизайнеров охотничьей моды.

Элисса металась по чащобе так же стремительно и хаотично, как по жизни. Дымок не выдержал и вернулся ко мне. Да и правильно – всё равно ей за лицензионный периметр не перейти. На границе служба охраны всякие штучки-шуточки организовала. Я с Дымком в прошлом году наткнулся на классическую древнеросскую ведьму. Бабуля дала понять: если они «не изволят возвернуться», изжарит гостей-нарушителей либо сожрёт так, живьём. Первое при условии, если «пища» сама отыщет да принесёт хренку-черемши для приправы. А то уж больно «гости дорогие» тощи да костлявы, да и запашок от них явно неаппетитный. Юмор у здешних устроителей «охоты» какой-то затхлый, будто они до икоты насмотрелись древних компьютерных ужастиков. Нет, не меняется человек в поколениях; и всё равно я не успеваю за взрослеющим да трезвеющим населением. В тот раз, чтобы отвязаться от голографической ведьмы, пришлось-таки выкопать ей несколько корешков женьшеня. Видно, понадобился кому-то в администрации.

Я уж было решил вернуться на родную поляну, как Дымок тревожно зарычал. Ничего ещё не произошло, но меня охватило беспокойство. Поднял брошенный к ногам арбалет и огляделся, в то время как Дым уточнял направление.

Солнце стоит высоко, но свет его дробится на отдельные лучики где-то в сомкнутых кронах деревьев. Достигая подлеска, рассеивается на мельчайшие частички, окутывая пространство урочища сумрачным сиянием. В такую дикую чащобу мы с Дымком не забредали. Если б не Элисса, я и не подозревал бы, какой сказочно-неземной вид можно отыскать на родной, сплошь и рядом окультуренной планете. Лимонник за десятилетия превратил ветви в канаты, обвил деревья от корней до вершин. Лианы вьются, свисают такелажем, светят неяркими фонарями красных и жёлтых цветов. Скорее всего результат симбиоза с неизвестным видом. Всё вместе создаёт впечатление громадного парусника, поставленного на прикол и забытого моряками. Совсем рядом, в полутора десятках метров на запад, гигантская берёза легко шелестит оранжевыми листьями. Знак вечной осени в покинутых человеком местах. Маяк-факел на символической палубе, горящий огнём-предупреждением для тех, кто пожелает оживить покинутый корабль.

Впервые за пять лет я задумался: почему в урочище нет москитов, птиц и мелких зверюшек? Растительное царство обходится без полноценного животного соседства. Неужели к остаточной радиации и химии добавилось целенаправленное воздействие хранителей заповедника? Но зачем? Кому нужен кусочек пустого рая там, где бывают только такие противники стерилизованного людского мира, как Дымок и я? Дымок зарычал совсем уж по-звериному, бросил на меня предостерегающий взгляд, и понёсся через заросли густой травы, задев по пути не только лапами, но и хвостом ощетинившийся ненавистью трёхметровый серый купол муравейника. Что-то сложилось не как надо, не по сценарию руководства заповедником. И я устремился следом.

Нужное направление я умел держать почти как он, мы многому научились друг у друга. Но человек далеко не собака – и это печальное обстоятельство не позволило мне успеть вовремя. Бег в джунглях дело почти невозможное. Но я старался, то и дело сходя с тропы Дымка, чтобы сократить путь. Память ранних поколений звучала в моих генах не так отчётливо, как хотелось. Обойдя на полном ходу двухобхватную сосну (и откуда она тут взялась!) не слева, как Дымок, а справа, я влетел в лесное озеро, сплошь заросшее синей травой. Трава оказалась заточенной по краям разновидностью осоки. И только опостылевшая униформа спасла от серьёзных порезов. Держа арбалет над головой, попытался выйти на берег. Не удалось, илистое дно крепко вцепилось в фирменные ботинки. Дёрнулся раз-другой – напрасно, ноги увязли глубже, и озеро возмутилось неадекватным поведением незваного пришельца. Вскипела вода, зашумела осока, вокруг меня закружили полуметровые красные караси. «Только бы не хищники!» – взмолился я. Живой рыбы мне не приходилось видеть лет сорок, не меньше, земная кулинария заменила её искусственным протеином. И тут, в забытом людьми омуте, любая золотая рыбка может превратиться в злостного людоеда. Загадывай три последних желания, Гилл!

С запада донёсся еле слышный лай Дымка, сообщающий о близкой для Элиссы опасности. А мне хоть самому проси помощи: затягивающий в свои глубины ил, страшные видом лупоглазые кроваво-чешуйчатые караси, взбудораженная волной осока, пытающаяся искромсать защиту комбинезона. Обида на предков переполнила сердце. Ну почему они не внедрили в реконструкторские бесполезные гены рефлексов охотника!? Знал бы теперь, что делать. Да и в это антигуманное озеро не свалился бы. Ведь Элисса с Дымком этого не сделали! Я впервые пожалел о том, что Хромотрон не имеет здесь своих щупальцев. Лай Дымка слышался на пределе слуховых возможностей. Что могло случиться? Первозданный рай нравился всё меньше, он наверняка таит множество угроз. Ведь Элисса после Детского центра ни разу не бывала в подобных местах. И могла оказаться не только в таком вот чёртовом омуте. Те же хитрые злобные муравьи-переростки способны нарыть кучу ям-ловушек. А муравьи, без сомнения, пострашнее карасей, они стопроцентные сухопутные пираньи.

Застонав от бессилия, я поднял голову к небу, перекрытому радужным рассеянным светом. И тут же наградил себя десятком ругательств из набора, бывшего модным всего лет сто назад. Да, напрасно мы вывели их из оборота! – я увидел над собой, в вытянутой руке, забытый арбалет. Магические выражения помогли. Я вспомнил, что стрела может послужить спасением как раз в таких обстоятельствах, поскольку в полёте тянет за собой тонкую прочную нить-паутинку. Оставалось прицелиться в нужную точку и выстрелить. А дальше арбалет сам намотает нить обратно на катушку и вытянет меня на спасительный берег. Я целился по наитию, держа арбалет вытянутыми над головой руками, но попал точно в середину кедрового ствола, отстоящего от кромки озера метров на тридцать. Нет, не одни пахари творили мой многострадальный генный набор! Мокрый и грязный, я успел почти вовремя. Да, «почти»!

Или восприятие исказилось, или моё личное время замедлило свой ход. Или же сам я стал мыслить и двигаться много быстрее. Полосатая кошка прыгнула на Элиссу из-за поваленного замшелого ствола. Одновременно в воздух, навстречу ей, взвился Дымок. Элисса успела натянуть тетиву и стрела пронзила тигриный бок. Увидев, как она на треть вошла в тело зверя и застряла в нём, я с ужасом осознал: тигр совсем не фантом, он абсолютно реален. Настоящий!

Лапа тигра отбросила Дымка в сторону, как капризный ребёнок надоевшую игрушку. Стоя перед распластанным в прыжке тигром, Элисса поняла не всё. А я увидел её глаза: растерянные, с расширенными чёрными кружками зрачков. До неё не дошло, что это не голографический игрушечный тигр, это Барьер рванулся навстречу, сокращая цифровой предел.