Причудливые виражи

Юноша моментально впал в прострацию, закрыл глаза, перестал дышать.

Подчиняясь гипнозу извне и врождённому инстинкту охотника, Витька неловко прикоснулся к обнажённой груди, которая тут же откликнулась набухшими сосками.

Кожа упругих округлостей обожгла пальцы неведомой энергией, настойчиво требующей исследовать каждый миллиметр обнажённого тела.

Внутри грудной клетки лопнула и разогнулась некая пружина, заставившая немедленно действовать.

Юноша схватил Олю в охапку, прижал к себе, начал лихорадочно целовать Бесстыдная нагота требовала реализации задуманного природой процесса, последовательность которого не вызывала сомнений.

Казалось, что Витька всегда знал, как будет происходить близкое знакомство возбуждённых тел.

На какое-то мгновение к нему вернулось сознание. Он испугался, пытался накрыть Олю одеялом. Девичья нагота и доступность не были очевидно дозволенными. Она девушка, значит всё, что находится под одеждой, под запретом.

Юноша осознал, что совершает нечто недозволенное, безнравственное по отношению к девственнице, даже греховное.

Витька на автомате завернул Оленьку, совершая спонтанные, необдуманные действия и тут же впился в её рот губами, испытывая неземное наслаждение.

Он целовал глаза, нос, шею, волосы, уши, в то время как руки лихорадочно путешествовали по возвышенностям и впадинам.

Витька чувствовал экзотический, несравнимый ни с чем вкус, который воспламенял внезапно разбуженную похоть.

Как долго он мечтал, забыв про запреты ласкать Оленьку.

Оба моментально улетели в страну грёз, в иную вселенную, где не было его и её, где тела и души сливались в единое целое, представляющее из себя концентрат наслаждения и блаженства.

Всё, что случилось после не оставило иных воспоминаний, кроме бесконечного состояния эйфории.

Когда ребята очнулись и отдышались, Оля, приходя частично в сознание, поняла, что стала взрослой, о чём свидетельствовали следы на простыне и на теле, что не подумали о возможных последствиях.

– Дурак! Дурак! Дурак! Как ты мог, ведь я тебе доверяла! Что я теперь маме скажу!

Оля зарыдала, уткнулась в Витькину грудь, стучала по его плечам маленькими кулачками.

Витя гладил голову девочки, прижимал к себе. Сегодня и он стал мужчиной, следовательно, Оля – его женщина, его жена. Теперь он в ответе за неё. Наверно это и есть любовь.

– Всё, девочка, к чёрту все эти перегородки. Теперь мы семья, и спать будем на одной кровати. Милая. Как я рад, что наконец-то мы решились! Не представляешь, как я устал от тревожных мыслей и неразделённых чувств.

А Оля плакала. Уже тише, закапываясь носом в Витькину грудь, всхлипывая время от времени, почти засыпая.

В кудрявой головке мелькала странная мысль, что добившись, чего хотела, воплотив чувственные грёзы в реальность, дойдя до заветной цели, ощутила вдруг в душе гнетущую пустоту.

Чего она, в сущности, добилась? Продегустировала вкус настоящего взрослого секса? Определённо ничего особенного. Было состояние планирования, приятного опьянения, безграничная радость, эйфория и много чего ещё, но совсем недолго.

Когда всё закончилось, стало не очень здорово.

Откуда-то извне налетела ноющая тоска, меланхолия, отчаяние, ощущение беспомощности, апатии, вины, злости. Захотелось остаться одной, зарыться с головой под одеяло, и плакать, оттого, что поступила необдуманно, поспешно, глупо.

Возможно, так случилось от неожиданности, от страха неизвестности, которые догнали позже, когда было поздно чего-то менять.

Оля незаметно заснула, что-то бормотала во сне, просила не подходить, не трогать.

Минут через двадцать она проснулась, забыв про тоску и уныние, начала снова приставать к Витьке.

Новоявленные любовники не ведали покоя до самого утра, вновь и вновь покоряли вершины блаженства, падали в изнеможении, и приступали к новому штурму.

Оленька оказалась особой любознательной, ненасытной. Витька физически не мог удовлетворить маленькую женщину в нужном объёме и ритме. Ей нужно было ещё и ещё, а ему необходимо рано вставать, идти на работу, потом на учёбу.

Несмотря на ежедневное переутомление, Витька летал на крыльях. Сначала у них была медовая неделя, потом месяц. Оленька незаметно превратилась в настоящую женщину.

В ней зрело и приобретало грандиозные размеры чувство собственника.

“Мой, больше ничей”, постоянно повторяла она, и этому приходилось верить. Оля отвадила, исключила из близкого окружения всех подруг и Витькиных друзей, старалась контролировать мужчину поминутно, посекундно.

К ней вернулась прежняя уверенность. Теперь Оля знала, что старалась не зря. Витька мог стать идеальным мужем. Единственное, что теперь её угнетало, это цепкие мысли о залётных хищницах, для которых её мужчина мог стать желанной добычей.

Говорят, мужчины, когда страстно влюблены, излучают сгустки энергии, и феромоны, гормоны любви, на которые словно мотыльки на пламя свечи слетаются охмелевшие от романтических запахов подружки.

Оля старательно разжигала влюблённость и страсть, приучала Витьку к эротическим деликатесам, знания о которых черпала в институтской библиотеке, старалась утомить его сексом до предела, чтобы исключить желание лакомиться на стороне.

Это был её пунктик. Оля маниакально сомневалась в Витькиной верности.

– Вдруг какая-нибудь нахалка поймает сигналы вожделения, поманит неизведанными, оттого притягательными прелестями, которые могут показаться соблазнительнее, чем её собственные.

Оленька начала контролировать Витькины передвижения, действия, беседы и встречи, каждый шаг.

Поначалу он принимал настойчивые надзорные старания с улыбкой, считал эти действия свидетельством большой любви. Позже ревность стала утомлять и раздражать.

Все эти выворачивания карманов на предмет улик, проверка памяти телефона, обнюхивания, едкие замечания по поводу встреч, разговоров, случайно брошенного взгляда на проходящую мимо девушку, навязчивые попытки найти несуществующий повод подозревать, казались бредом умалишённого.

У него и в мыслях не было чего-то подобного.

– Ты маньяк, настоящий сексуальный извращенец, – злобно кричала любимая, – мало тебе меня, раздеваешь взглядом каждую встречную.

– Успокойся, Оленька. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Я по жизни однолюб, в отца. Даже если бы у меня появились левые мысли, не хватило бы сил на осуществление подобных желаний. Всю энергию и любовь я отдаю тебе. Ты мою любовь до донышка выпиваешь. Разве кто-то ещё способен выдержать твой неугомонный темперамент? Подозрения напрасны, беспочвенны. Как же мы будем вместе жить, если не способны друг другу верить? Я ведь тебя люблю.

– Это не мешает тебе заглядываться на красоток. А силёнок у твоего слоника хватит на всех. Мне ли этого не знать. Не морочь мне голову, выбрось из головы обладательниц фривольных выпуклостей, иначе не знаю, что с тобой сделаю.

Оленька начинала истерично лить слёзы, которые Виктор заботливо слизывал, пытаясь успокоить.

Невыносимая мука, когда женщина плачет.

Обычно такие стычки заканчивались примирением в кровати, серией страстных акробатических этюдов.

Конфликт подобным образом удавалось исчерпать, но неприятное ощущение выпадало в осадок и наслаивалось на предыдущие серии приступов ревности.

Так они прожили весь первый курс и часть второго, пока по случайности девочка не забеременела.

Радости Виктора не было предела. Он уже мысленно готовился к свадьбе, потихоньку откладывая по копеечке деньги на торжество.

Пытаясь не расстраивать и не злить любимую, Витька совсем перестал с кем-либо общаться, чтобы не вызывать у невесты чувство ревности.

Зачем расстраивать женщину которая вынашивает драгоценный плод?

Жених покупал для любимой экзотические фрукты, деликатесы, не считаясь с ценой, вынашивал планы семейного благополучия.

Увы, им не суждено сбыться.

Кто знает, что и как повлияло на поведение Оленьки, только она не говоря ни слова, тайком от будущего отца сделала аборт.

Операция избавления от новой жизни не заняла много времени. Вечером невеста была как обычно дома, встретила Виктора готовым ужином, мурлыкала, ластилась. В её планы пока не входило разоблачение.

“ Придёт время – узнает. Не ему рожать, значит, и решать не ему. Я не готова стать матерью, не хочу превращаться из прелестницы в бабу. В конце концов, ничего страшного не произошло”.

Жених был счастлив при виде улыбающейся невесты, предвкушал, как посадит Оленьку на колени, как ласково погладит животик, где прячется мальчик или девочка, которую он любит и ждёт.

Он предполагал, что темой разговора, сегодня, завтра и всегда будет прелестное дитя.

Хорошее настроение невесты было недолгим. Её взбесили Витькины расспросы, назойливые попытки погладить живот, пустой и болезненный. Увести разговор в сторону, сменить тему. Не удавалось.

Оленьку посетило раздражение. Она кричала, топала ногами, злобно сыпала оскорблениями, вспоминала давно забытые скандалы, обвиняла Витьку в прелюбодействе и эгоизме. Как последний и очень действенный аргумент невеста открыла слёзный шлюз.

Витька пытался шутить, балагурил, но встретив пронзительный, воинственно настроенный взгляд всё тех же, страстно любимых в половину лица чёрных глаз, в которых пропали вдруг глубина и очарование, зато чётким контуром отпечаталась непонятная боль и нечто ещё…

– Что случилось, родная?

– Ничего особенного, отстань!

– Откуда столь драматическое выражение лица, немотивированная злость… утебя есть претензии?

Что я сделал не так, в чём провинился?

– Нет-нет. Всё в порядке. Паршивое настроение, только и всего.

– Отчего в твоих глазах лёд и ужас?

– Потому, что исправить уже ничего невозможно.

– Разве у нас что-то не так? Что именно требует исправления? У беременных бывает беспричинная, спонтанная перемена настроения, я понимаю, что вас теперь двое, что это непросто. Не молчи, успокой меня. Отчего я так волнуюсь? Мне тоже захотелось плакать. Почему? Это касается нас, наших отношений, что-то случилось с твоими родными, что?

– Я сделала аборт.

– Нет, только не это! Ты пошутила, Оленька? Скажи! Ведь это не только твой, но и мой ребёнок. Почему, зачем? Ты лжёшь! Я тебе не верю! Не могу поверить. Как же так? А Я?

– Я не готова к материнству, испугалась последствий. Мне девятнадцать лет, всего девятнадцать. Что дальше, что? Пелёнки, ползунки, бессонные ночи, нищета… а жить когда! Я ещё даже не любила…

– Что ты такое говоришь! А я, а мы, разве это не любовь? Ты подумала, как мы будем жить после такого предательства? Предположим, чисто гипотетически, условно, теперь можно что угодно предполагать, что мы сумеем преодолеть этот конфликт, это безжалостное убийство.

Что дальше, как я могу тебе верить, на что мне рассчитывать, если в таком важном вопросе, как жизнь родного человечка, ты приняла единоличное решение, словно мясник. Ведь теперь я знаю, что ребёнок для тебя – обыкновенный кусок мяса.

Да, моё суждение жестоко. Убеди меня в обратном, если я не прав. Для безжалостного, садистского решения, действительно была причина? Да не молчи же ты!

– Прости, если сможешь. Я думала, что сумею тебя полюбить.

– Хочешь сказать…

– Я поняла, что случившееся с нам – просто физиология, возрастной гормональный бунт, взрыв эмоций, вызванный химией. Всё настолько банально. И вообще, не хочу и не могу постоянно страдать от ревности.

Рано или поздно тебя уведут, я это чувствую, знаю. Тебе нужна другая жена. Уравновешенная, не ревнивая, романтичная, нежная… не знаю какая, но это точно не я.

Я от тебя устала. Ты предсказуем, с тобой скучно. Я сразу тебя просчитала, ещё тогда, на экзаменах. Хотела использовать, только это оказалось не просто. Обманывая тебя, я вынуждена играть в ту же игру. Долго, до бесконечности, вечно… а вечность, для нас, людей, никак не может длиться дольше одной единственной жизни.

Не желаю истратить её на такой пустяк, как скучный, однообразный секс с одним и тем же мужчиной. Может быть, я и ревную-то оттого, что сама хочу поиметь всех без исключения интересных парней.

Попробовать всё, что возможно, даже то, чего нельзя, не оглядываясь на детей, на мужа. Мне нужна свобода, ничем не ограниченная самостоятельность. Извини. Это моя жизнь, и только я вольна ей распоряжаться.

– Может быть ты и права. Кто знает. Жизнь покажет, кто прав, кто виноват. Убийство ребёнка простить не смогу. Омерзительное состояние. Поверить не могу: люблю и ненавижу одновременно. Ты тут наговорила про меня гадостей, а ведь сама не веришь в то, что предъявляешь в качестве аргументов.

Я не ангел, в каждом из нас намешано чёрного и белого, но сейчас ты превзошла сама себя. Как жить с этим будешь? Пройдёт время, убитый тобой человечек покоя не даст, днями и ночами мерещиться будет. Вот кто тебе предъявит. Мало не покажется.

Не знаю, когда ты изменилась, когда стала беспощадным циником. Ведь полюбил я совсем другую женщину. Ты, сегодняшняя ты – не она.

Замечательную девушку, свою Оленьку, я всю жизнь буду помнить. Нашу странную любовь в съёмной комнате, застенчивость, переживания, мечты о любви и близости. Мы даже не понимали, что любовь задолго до первого поцелуя уже поселилась и жила в нас.

Первый в твоей и моей жизни секс. Та Оленька была божественно прекрасна. Очень жаль, что ты оказалась не настолько романтичной, чтобы понять – мы созданы для любви, друг для друга.

А ребёнок… наша Алёнушка… я буду помнить убитый тобой плод именно так…

Давай выпьем что ли. Поминки, всё же… двойные поминки. Сегодня мы хороним не рождённое дитя, и убитую любовь.

Не хочешь? А я выпью. Пусть земля будет ей пухом…

Витькины глаза наполнились слезами. Он в последний раз обнял свою Оленьку, точнее её жалкую тень, прижал к груди.

Сердце молчало.

– Что ты решила, кто уходит, кто остаётся? Остаётся, ни с чем… впрочем, это теперь не имеет значения, мы стали чужими…

.