Loe raamatut: «Шоколадная медаль», lehekülg 4

Глава 10

— С поста не уходить. По дуканам не ходить. Бронежилет и каску не снимать… – монотонно перечислял требования к инспектору ВАИ помощник коменданта Кабульского гарнизона капитан Гусейнов.

Стоя в строю заступающих в наряд, Олегов внимательно слушал поучения, тревожно поглядывая при этом через стену, где на асфальтированной дорожке еще один помощник коменданта, прапорщик Бочков, осматривал выстроенные машины. Тот проверял, нанесена ли на заступающих в наряд машинах красно-белая опознавательная полоса ВАИ, а заодно выискивал, нет ли в машинах чего-либо припрятанного на продажу.

К концу недолгого инструктажа Бочков торжественно передал коменданту улов: полиэтиленовый пакет, в котором россыпью лежали с полсотни пачек сигарет «Ростов».

– Мои сигареты, что хочу с ними, то и делаю! – срывающимся от волнения голосом пытался возражать молодой лейтенант-танкист.

– Это попытка спекуляции, я вас снимаю с наряда, – комендант был непреклонен.

Лейтенант растерянно возразил:

– Товарищ подполковник, но я ведь еще ничего не продал…

Комендант снисходительно улыбнулся:

– Будешь доказывать это своему командиру полка.

Затем, обернувшись к стоящим в строю офицерам и прапорщикам, настоятельно поднял палец и сказал:

– Так будет с каждым, кто попадется, а, может быть, и хуже…

Жизнь в утреннем Кабуле кипела. ГАЗ-66, в котором ехал на пятый пост ВАИ Олегов, мчалась по Мейванду, обгоняя тихоходные мототакси и обшарпанные автобусы. Впереди, почти по осевой линии, мчался огромный грузовик «Мерседес». Олегов невольно засмотрелся на него: тот был весь разрисован, разукрашен узорами, бахромой, лентами. На небольших, довольно грубо исполненных рисунках взлетал самолет необычной конструкции, по морю плыл корабль, шла вереница слонов, цвели сказочные растения, распускали хвосты павлины. Все эти художества отражали то ли впечатления хозяина «Мерседеса», то ли его мечты. Не менее необычным был и груз: быки, которым нужно было пригибать головы, чтобы не задеть рогами потолок, который служил полом для второго этажа, где теснилось полтора десятка испуганных овец. Но и это было еще не все. Третьим этажом на грузовике ехали люди, человек восемь, обложившиеся тюками, вязанками хвороста и сучковатых дров, купленных, по всей видимости, на перевале.

Грузовик шел близко к центру дороги, не давая места для обгона.

– Щас я его сделаю! – уверенно сказал водитель и пошел на обгон справа, будучи глубоко убежденным, что в условиях необъявленной войны правила дорожного движения не действуют.

Олегов нервно глянул на спидометр и прикрикнул на водителя:

– Полегче, сбрось скорость!

Водитель обиженно пожал плечами, но спорить не стал. За дорогой Олегов больше не следил, увлекшись разглядыванием вывесок мелких магазинчиков и пестрой толпы. Разнообразие городской жизни бодрило и волновало: ковры, расстеленные почти на тротуаре, вереница слонов в узком переулке, невиданная в Союзе сверкающая никелем радиоаппаратура за широким стеклом витрины, аромат шашлыков, вдруг мелькнувшая среди вывесок на английском и персидском надпись «Советская книга», развивающаяся шерсть дубленок в меховом ряду, афиши индийских фильмов у кинотеатров, оранжевые груды мандаринов, желтые и рубиновые цвета напитков на лотках в сверкающих на утреннем солнце графинах, девушки-лицеистки в черных платьях с белыми воротничками, сиреневые, белые, желтые чадры женщин, ослепительно-белые тюрбаны стариков, побывавших в священном городе Мекке…

– Приехали.

Место, где должен стоять пятый пост ВАИ, слегка разочаровало Олегова: двухэтажные дома у пыльного перекрестка, бесконечная вереница машин, теснившиеся одна к одной лавки, дуканы.

На пыльном перекрестке…

– К машине!

Из кузова тяжело выпрыгнули, сгибаясь под тяжестью бронежилетов, два солдата, назначенные в помощь Олегову.

– Может, мы без броников? – спросил тот, о котором Олегов знал, что он из минометного взвода их батальона.

– Горя для меня хотите?! Комендант через каждый час проверяет, так что без всяких фокусов. Держаться вместе, от машины не отходить, смотреть все время на меня. Понятно?

– Не в первый раз, – пробурчал второй патрульный, угрюмый, широколицый парень.

Олегов вскинул на плечо автомат, поправил повязку на левой руке с надписью «ВАИ», перехватил поудобнее черно-белую палочку регулировщика дорожного движения и, осматривая перекресток, неторопливо пошел к углу, где под навесом в тени стояла выщербленная эмалированная ванна, залитая водой, из которой заманчиво выглядывали бутылки «Кока-колы» и «Спрайта».

– Командор, как дела?

Олегов вздрогнул и обернулся, хотя вопрос этот за время службы в Кабуле слышал уже множество раз. Перед ним стоял парнишка лет восьми, одетый в холщовые штанишки и длинную черную рубашку.

– Хуб.

– Командор, что есть?

Олегов оценивающе оглядел мальчишку, невольно прикидывая, много ли в Союзе таких недорослей, способных на чужом языке завязывать торговые сделки. Он пожал плечами, ничего не ответив.

– Бензин есть?

Олегов улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Сгущенка есть?

– Нет.

– Конфеты есть?

Олегов достал из кармана карамельку и протянул мальчишке. Тот взял, пренебрежительно улыбнулся и начал вторую серию:

– Командор, что надо? Водку надо?

– Нет, – Олегову даже неудобно стало, что мальчишка старается, а он все отказывается, но нужно было сначала присмотреться. Парнишка, потеряв интерес к Олегову, как к покупателю, уже по инерции спросил:

– Джинсы надо? Батник надо? Кассеты надо? – после чего выдал то, чего Олегов никак не ожидал: – Командор, если шурави будут ехать сюда за водкой, посылай их к Ивану. Двадцать бутылок продадим – двадцать первая твоя!

После этой тирады, произнесенной очень убедительно, с выражением, он махнул рукой в сторону дукана возле водопроводной колонки. Олегов обернулся и обомлел: на пороге стоял индус в черной чалме и приветливо махал рукой, зазывая в магазин, на стеклянной витрине которого славянской вязью было написано «Магазин Ивана».

– Это он, что ли, Иван? – весело спросил Олегов.

– Да, он, – важно ответил мальчишка, – а я его брат, меня зовут Ваня.

– Ну, Ваня, тогда надо зайти, – серьезным голосом (внутри давясь от смеха) сказал Олегов.

Он зашел в дукан, пожал руку Ивану и, опережая его расспросы, заявил:

– Ничего не продаю, ничего не покупаю.

Иван кивнул чалмой, достал из маленького холодильника бутылку «Фанты», откупорил ее и подал Олегову. Ежедневное задабривание инспектора ВАИ было у него плановыми, необходимыми издержками. Если инспектор будет педантично нести службу на перекрестке, он не разрешит советским машинам останавливаться на этом бойком перекрестке, а это означало бы конец выгодной торговле. Олегов бегло, чтобы не выдать жадный интерес, осмотрел витрины, заполненные теми мелочами, которые не под силу тяжелой на разворотах советской индустрии, и пошел к стойке, заставленной кассетами с музыкальными записями. Западные рок-группы перемежались со звездами индийской, японской и таиландской эстрады. Олегов стал выискивать, что из советской музыки имеет рыночную стоимость по мнению кабульских индусов. Оказалось, не густо: Алла Пугачева, Юрий Антонов, «Машина времени», Анна Герман и неизвестная ему группа «Каданс» из Прибалтики. Увидав кассету с шифром «РЮС» и надписью «Марк Рубашкин», он вопросительно глянул на индуса и ткнул в нее пальцем. Тот с готовностью подошел, достал кассету из-под стекла и протянул Олегову.

– Чан пайса? – спросил Олегов.

– Не надо денег, бери так. А не понравится – поменяешь на другую.

Разомлев от сервиса и обходительности «Ивана», Олегов вышел из прохлады магазина на солнцепек перекрестка. К нему подъехал на велосипеде еще один пацаненок, такой же смуглый, похожий на цыгана, как и первый. Соскочив с велосипеда, он подошел к Олегову, улыбнулся и в упор спросил:

– Что тебе обещал Иван? Одну бутылку после двадцати? Миша с Сережей дадут одну после пятнадцати.

Ошарашенный Олегов оглянулся по сторонам и только после этого заметил на другой стороне надписи на витринах: «Магазин Миши» и «Сережин магазин».

– Они тоже индусы? – сглотнув слюну, зачем-то спросил он.

– Здесь в блоке все индусы, – улыбчиво ответил мальчишка.

С минуту поколебавшись, Олегов сказал:

– Домкрат.

– Пять тысяч.

– Всегда было пятнадцать.

– Больше восьми никто не даст, – с сожалением сказал мальчишка, перехватывая поудобнее руль велосипеда, готовясь к долгому торгу.

– Иван даст двенадцать.

Мальчишка вздохнул:

– Покажи Сереже, но больше десяти нигде сейчас не дают, в городе германские появились.

Олегов подошел к машине, растолкал спящего в кабине водителя и сказал:

– Ну-ка, открой…

Недовольный, что его разбудили, с покрасневшим от неудобной для сна позы лицом, водитель выкарабкался из кабины. Он открыл маленький висячий китайский замочек, запиравший ящик для запасного инструмента, где был спрятан домкрат, плохо лежавший до вчерашнего вечера в кладовке у техника роты, прапорщика Василенко. Испытывая некоторую неловкость из-за того, что события происходят у всех на глазах, Олегов достал домкрат и передал его мальчишке, который опытным взглядом коммерсанта эту неловкость уловил, и тут же прикинул, насколько это позволит сбить цену.

«Сережа» выглядел точно так же, как и «Иван»: такая же черная чалма, такой же худощавый, таких же темных тонов одежда. «С виду все – братья, а оказывается – конкуренты», – подумал Олегов, глядя, как индус Сережа отсчитывает купюры.

– Девять тысяч. Что купишь, командор?

Олегов невесело оглядел ширпотребовское изобилие и ответил:

– Ничего.

– Зачем же тебе афгани? – удивленно спросил Сережа. – У меня все есть, а чего нет – подожди пятнадцать минут, и все будет.

– Надо долг отдать.

Сережа уважительно кивнул головой и, вежливо улыбнувшись, спросил:

– А большие у шурави командора долги бывают?

– А большие у шурави командора долги бывают?

Олегов усмехнулся (не деньгами, так долгами похвалюсь):

– Сто тысяч.

Лицо у индуса стало серьезным, улыбка исчезла. Он внимательно, изучающе посмотрел Олегову в глаза и деловым тоном сказал:

– Поговорим? – и, отодвинув бамбуковую занавеску, жестом предложил войти в соседнюю комнату.

– А если комендант с проверкой?

Индус понимающе кивнул головой и махнул рукой мальчишке, который мгновенно исчез. Будь, что будет, решил Олегов и шагнул через порог.

Глава 11

Старшему оперуполномоченному КГБ при войсковой части 24724

Объяснение

По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее:

Двадцать шестого июня сего года я, рядовой Костров, вместе с рядовым Тарасовым и старшим лейтенантом Олеговым заступил в наряд по ВАИ, на пост номер пять. Первые два часа службы ст. л-нт Олегов провел в дукане индуса по имени Иван, где ел жаренную картошку, пил «Кока-колу» и голландское пиво в банках. Потом к нему подошел бача лет десяти-одиннадцати. Бача предложил ему стать на перекресток и начать работать, то есть останавливать советские машины и проверять их исправность и документы. За каждую машину, которую он проверит, бача обещал пять афганей, но Олегов сказал, что за такие деньги не собирается потеть и глотать пыль. Они сторговались на десяти афганях за каждую машину, но тут в разговор вмешался Иван, дукандор. Он сказал баче, что у него тогда за день бакшиш будет меньше и потребовал с бачи тысячу афганей. Тот достал из кармана пачку купюр по пятьсот афганей и несколько отстегнул дуканщику. Олегов тут же сказал, что раз дукандор сделал деньги на нем, то пусть отдаст половину. Иван отдал. Только после этого они начали службу. Олегов останавливал и проверял машины, а бачата в это время старались скрутить с машины габариты, слить бензин или незаметно забраться в кузов, чтобы потом на ходу сбросить какой-нибудь груз. С одной машины им удалось сбросить два мешка муки, а с другой – какой-то зеленый ящик. За день мы осмотрели несколько десятков машин.

Рядовой А. Костров.

Есть бумажка – должна быть и папочка, а папочка просит еще бумажек. К такому философскому выводу пришел Михал Михалыч, полковой «особист», дочитав лежащий перед ним листок. Однако надо было решить, в какую папку его положить. В папочке «Костров» он пометил происхождение бумаги, но вот как ее использовать дальше? Можно завести папочку «Тарасов» или «Олегов», но доказывать вину – хлопотно, а чаще всего невозможно из-за круговой поруки. Была одна очень перспективная задумка: завести папочку с надписью «Найденов», и Олегов может ее наполнить, лишь бы взять его на крючок…

Найденова он пригласил на одиннадцать часов, время было рассчитано точно: чтобы тот успел поволноваться, «дозреть», и в тоже время не смог сосредоточиться, так как непосредственно до одиннадцати в роте шли политзанятия, а беседу с личным составом проводил как раз Найденов.

Оснований для конкретной беседы накопилось более чем достаточно, но информация, которую Михал Михалыч образно любил называть «хлебом оперативной работы», нужна была исчерпывающая. Олегов с Найденовым жили в одной комнате, где, кроме них, еще жили старшина и техник роты. Информация от рядового Кострова была очень ценна, но Олегов в перспективе, как сосед по комнате, смог бы «просветить» не только Найденова, но и ящик из-под боеприпасов, лежащий у того под кроватью, а этот ящик как раз сейчас очень интересовал Михалыча.

– Разрешите… – послышалось за дверью после легкого стука.

Дверь была заперта изнутри. Кроме основного кабинета в офицерском модуле, по иронии судьбы имевшего номер шесть, Михал Михалыч истребовал у командира полка комнату в подвале казармы второго батальона, расположенной на территории президентского дворца. Второй парашютно-десантный батальон, охранявший эту правительственную резиденцию, где, кстати, жил Бабрак Кармаль с супругой, находился в некотором отрыве от остальных подразделений полка, размещавшегося за стенами дворца, что затрудняло контакты с осведомителями.

Михал Михалыч подошел к обитой железом двери и открыл. На пороге, как и ожидал, стоял Найденов.

– Через порог не здороваюсь, плохая примета. Заходи, – улыбнулся Михалыч.

Найденов слепо озирался: после солнечного света снаружи подвал казался необычайно темным и мрачным, кроме стола и двух табуреток в нем ничего не было, запах пыли почему-то отозвался бурчанием в желудке.

– Садись, у меня к тебе просьба. Ты книжку интересную достал. Покажешь?

Спрашивал Михал Михалыч извиняющимся, просительным тоном, как бы сожалея, что беспокоит вызовом из-за ерунды.

– - Товарищ майор, всегда пожалуйста! – с готовностью ответил Найденов. – Только вот какую? У меня их много…

На душе у него полегчало, но не надолго.

– Да пухленькая такая, на ней еще колючая проволока нарисована, обложка черно-белая такая… Помнишь?

Сердце у Найденова дрогнуло. «Раз особист все знает, отпираться не буду», – решил он.

– Конечно, помню. У меня в сундучке лежит. Когда принести?

– Времени, понимаешь, нет. Пошли сейчас.

Залитый солнцем двор ослепил, как вспышка электросварки. Казарма же, из-за толстенных стен сохранявшая прохладу в любую жару, встретила их полумраком. Дневальный у входа вяло шевельнулся, имитируя строевую стойку. Он стоял сгорбившись; бронежилет, каска и автомат висели на нем, как на вешалке.

– Не прислоняйся к стене. И руки вымой, – через плечо бросил ему замечание Найденов.

По темному коридору прошли, осторожно ступая по середине, стараясь не зацепиться за бронежилеты и рюкзаки, набитые патронами и гранатами, которые лежали двумя рядами вдоль стен, т.к. после занятий рота занималась строевой подготовкой на плацу.

В комнату, где жили офицеры и прапорщики роты, Найденов вошел первым и сразу направился к своей кровати, стоящей у окна. Михал Михалыч шел за ним лениво, без интереса. Сел на соседнюю кровать, над которой висела репродукция картины Шишкина, вызывающая в этих краях тоску и грусть: сосновый лес и ручей. Михал Михалыч вдруг вспомнил, что эту репродукцию как-то показывали в передаче «Что? Где? Когда?», предлагая определить, в какую сторону течет ручей. «Действительно, куда?» – подумал он, но понял, что отвлекается от дела. Осмотрелся по сторонам и спросил:

– А что обои у вас все в дырках?

Найденов, возившийся с замком, который вдруг заклинило, отозвался через плечо:

– По случаю достали обои для своей комнаты и поклеили их мучным клейстером. Все дворцовые мыши теперь наши. Вон, кормушку сделали в углу, чтобы обои не жрали и по одеялу ночью не бегали.

Михал Михалыч посмотрел в угол, куда кивнул Найденов, и усмехнулся: там лежали обгрызенные обломки безвкусного печенья, обычно выдававшегося офицерам в дополнительной пайке. Открыв, наконец, замок, Найденов рывком вытащил из-под кровати большой зеленый ящик от РПГ, традиционно использовавшийся, как сундучок для личных вещей. Демонстративно, чтоб доказать, что ему нечего скрывать, но в тоже время без вызова, чтобы подчеркнуть, какое малое значение он придает этому случаю, Найденов откинул крышку. Михал Михалыч цепко оглядел содержимое: куртка в шуршащей полиэтиленовой упаковке, джинсы, несколько консервных банок с сыром и сгущенным молоком, тельняшка и с десяток книг. «Негусто», – подумал Михалыч, но тут же рассудил, что нестандартное поведение, в том числе и непрактичность, повод если не для подозрений, то для размышлений.

– Эта?

Найденов протянул толстенькую, небольшого формата книгу, обложенную в газету, на которой шариковой ручкой довольно коряво было написано «Пушкин». Михал Михалыч взял книгу, открыл титульный лист и, шевеля губами, прочел надпись на английском языке: «Архипелаг ГУЛАГ».

– Эта, – он кивнул головой и добавил: – Пошли, оформим, а то как я объясню, откуда у меня книга…

Найденову стало не по себе. Он плелся за особистом обратно в подвал, тоскливо размышляя, кто же его заложил и какие могут быть для него последствия.

– Что написать? Объяснительную?

– Называется «объяснение». Начни так: «По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее…» Купил-то где?

– В книжном дукане, напротив «стекляшки», что возле «зеленки».

– Почем?

– Сто пятьдесят, дешевка.

– Зачем?

– Изучать английский.

– Специально ездил?

– Нужен был англо-русский словарь, инструкцию к магнитофону перевести.

– А обернул зачем?

– Чтоб в глаза не бросалась.

– Знал, значит, что это за книга, скрывал, значит, – сокрушенно сказал Михал Михалыч и добавил: – Это тоже напиши. Зачем обернул, зачем написал «Пушкин», кому пересказывал…

Найденову показалось, что у него начинает кружиться голова.

– Да что тут такого? В «полтиннике» с боевыми мешками приносят эту книжку, причем на русском языке…

– У кого видел? – вопрос был задан мягко, но Найденов почувствовал, что Михалыч, лучший шахматист полка, выигравший соревнования среди офицеров в прошлое воскресенье, обыграл его, как ребенка. Нужно было как-то выкручиваться.

– У Овчаренко, прапорщика, инструктора по комсомолу в политотделе.

Найденов действительно видел «ГУЛАГ» карманного издания на русском языке. «Духи», отступая, порой подбрасывали их на горных тропах для расширения кругозора советских военнослужащих. Книжки эти, толщиной в два спичечных коробка, отпечатанные на тончайшей бумаге миниатюрными буковками, собирались и уничтожались с составлением актов. Миша Овчаренко был хорошим парнем, он уже заменился в Союз. «Хоть бы он никогда не узнал об этом позоре», – подумал Найденов.

– Никому не пересказывал?

– Никому.

– Кстати, а где Олегов сейчас?

– В городе, заступил в наряд инспектором ВАИ. Что, будете допрашивать его?

– Ты извини, положено. Скажи вечером ему, чтобы зашел. Может, в шахматы сыграем?

– Нет, товарищ майор, в другой раз. Я пойду?

– Счастливо.

Михал Михалыч встал, пожал вспотевшую руку Найденова, проводил его до двери и серьезно, глядя прямо в глаза, сказал:

– Спасибо. Благодарю за помощь.

Глава 12

Уперев приклад покрепче в плечо, Сима прицелился, поймал в перекрестие сначала лавку зеленщика, заставленную луком, помидорами, кандагарскими гранатами, мандаринами и прочей снедью, затем перевел перекрестие на «Тойоту» желто-белой раскраски, на скучающего небритого парня, безучастно стоявшего у стены. Сима рассмотрел его с ног до головы, сместил прицел влево и увидел советского офицера с красной повязкой на рукаве и палкой регулировщика в руке.

Чувствуя себя настоящим охотником, Сима прицелился. Офицер, надвинув на глаза выцветшую панаму, ссутулившись, стоял на обочине, лениво помахивая черно-белой палкой. Чуть в стороне, в тени, потели в бронежилетах его патрульные.

«Отличная машина», – подумал Сима и нажал на спуск. Затвор мягко, почти бесшумно, клацнул. Офицер снял панаму и вытер платком пот со лба. «И взводить самому не надо», – размышлял Сима, снова прицеливаясь. Офицер вдруг кому-то кивнул. Заинтересовавшись, Сима скользнул прицелом вправо и понял, что кивок предназначался небритому парню, явно проявляющему какое-то беспокойство. На всякий случай, повинуясь интуиции, Сима нажал на спуск, оставив изображение ничем не приметного парня на американской фотопленке.

Офицер оживился, посмотрел по сторонам и, одной рукой приподняв жезл регулировщика, в другой придерживая автомат за ремень, вышел на проезжую часть.

Тяжело гася скорость, в пяти метрах перед ним остановилась автоцистерна, окрашенная в зеленый цвет. Водитель и сидевший рядом с ним военный вышли из кабины. Первый стал рыться в карманах, а второй, видимо, его начальник, стоял рядом и потягивался, расправляя затекшие конечности.

«Проверка документов», – догадался Сима, еще раз деловито клацнув затвором фоторужья. Покончив с документами, начальник патруля подошел к кабине, открыл дверцу, подергал руль, перегнувшись, сунул руку туда, где должны быть педали, что-то там пощупал и медленно пошел вдоль машины, осматривая ее.

«Проверяет исправность, – усмехнулся Сима, – сейчас посмотрит, виден ли номер, в каком состоянии индикаторные лампочки, и отпустит». Водитель и его начальник понуро брели за инспектором. Вдруг Сима замер от волнения: тот самый небритый парень змеей скользнул в кабину и схватился за рычаги, тут же пронзительно заверещали мальчишки за машиной, и приглушенно бахнул взрыв. Патрульные, до сих пор лениво и безучастно жевавшие резину, вздрогнули, на ходу сдергивая с плеча автоматы, бросились к месту происшествия, которое было скрыто от Симы бензовозом. Машина тут же взревела и, быстро набирая скорость, рванула в противоположную сторону.

– Стой! Дриш! – донесся до Симы голос начальника патруля, который, пробежав за бензовозом несколько метров, остановился и вскинул автомат. Подоспевший солдат царандоя ударил по стволу, не давая стрелять в бензовоз, и тут же рухнул, сбитый с ног ударом приклада советского солдата.

Вокруг быстро собралась толпа и заслонила место происшествия. Сима же все щелкал и щелкал затвором, чувствуя, что снимает нечто необычайно ценное для своих новых хозяев. Он бережно положил фоторужье на тюфяк в углу комнаты, служивший ему кроватью, и тяжело сел на единственный табурет. Он был взволнован, невероятность происшедшего не укладывалась у него в голове.

«За пленку попрошу десять тысяч и куплю европейский синий костюм, как у настоящих бизнесменов. На рукавах у меня будет по три пуговицы», —мечтательно подумал он.