Валерия Фрейтаг
Ключница
Ключница
Сколько она себя помнила,
сколько я ее помнил
, она пребывала в унынии. Наверное, родилась и сразу нырнула в прохладные объятья тоски. Иногда лапки уныния могут быть весьма уютными и успокаивающими, дескать, нам плохо, но нам одинаково плохо вот уже двадцать лет, а значит все в порядке. Главное, ненароком не возрадоваться, как бы не случилось чего.
Нравилась ли ей эта вязкая печаль? Иногда она ею наслаждалась, но по большей части тоска та превращала ее в грустный забитый комочек, с которым никому не хочется знаться. Сам я терпеть не могу уныние, а то, что ним притаскивается – в особенности. Не зря уныние считается у вас смертным грехом. Уж я-то знаю.
Может, в этом мире для меня не предусмотрено радости? За чем же я стояла в очереди перед рождением, если у меня ничего нет?
Ответ на твой вопросец у меня найдется. У тебя действительно нет ничего, потому что свое-то ты не взяла. Не досталось ни красоты, ни особого ума, ни удачливости, ни таланта. Ничего нет, а человек есть. Не бывает такого, уж я-то знаю. Тебе досталось намного больше, чем ум или красота, хотя для женщины последнее почти справедливо считается золотым ключиком, все двери открывающим.
Тук-тук-тук.
Кто-то стучит в окно. Она подскакивает на кровати, смешно, как котенок, резко поворачивает голову в сторону окна. Показалось. Тебе показалось.
Показалось, однако шарик тревоги в груди начал тихонько вибрировать, с каждым судорожным вдохом расширяясь, он уже выходит за пределы тела и заполняет всю комнату. Я его чувствую, знакомые вибрации щекочут мне ноздри. Страх пахнет мускусом, землей и лежалой травой. Сколько раз я так стучался в ее окно, в ее голову, в ее душу, и мне никогда не открывали. Обида теперь накрыла меня с головой. Обида теперь накрыла ее с головой.
Она, вся в слезах, сидела на полу с бутылкой какой-то дешевой гадости. Я бы, скажем, такое пить не стал и в дар бы не принял. Сама она выглядела натурально жалко. Красное лицо с прыщами на лбу и ще�