Loe raamatut: «Иностранное слово»
Ванька Незнаев был простым мальчиком. Жил в уютном, в меру вонючем бараке. Ел, что ему удавалось и пил, что лилось. Смотрел на вещи просто, не задумываясь. Как окружающие предметы были устроены – его не заботило, как все в мире двигалось – не интересовало. Ходил в школу, потому что все ходили. Учился чему-то, потому что все учились. Зачем всё это нужно – он не понимал.
Мать работала вахтёршей в местном общежитии, отца давно не было – зарезали отверткой в пьяной драке. Никто Ванькой не занимался. Мать, приходя домой, ложилась на кровать и смотрела сначала в потолок, а потом в пустоту. Обозревая нечто ей только понятное, пыталась увидеть какие-то вещи в пространстве и увязать их с обыденностью, житейскими ситуациями. Она существовала в своем кубике-рубике, чего-то там планировала и мастерила, рождала мысли-вспышки, которые растворялись и умирали в призрачном вакууме. Ваньки, как единицы, созданной ей материи-времени, не было. Его существование мимолётно появлялось в ее безбрежных океанских глубинах. В эти короткие отрезки времени она бормотала загадочные для Ваньки слова: ”Сынок, иди учи слова, сынок, иди учи слова…” Незнаеву было не понять эти полоумные фразы, что они обозначали – ему было невдомек. Он никогда не слушал свою потустороннюю мать, поэтому её речи небытия оставались просто звуками из ниоткуда и текли прямиком в помойную яму, коих возле барака, где жил Ванька, было полно.
Их совместное проживание было загадочно для окружающих.
Когда мать летала в своих пространствах, лёжа на драном и грязном диване, измученный ситуацией Ванька уходил в свое любимое место – туалет. Клозет стал храмом и венцом барачного мироздания. Здесь, сидя на удобном комфортабельном унитазе, он рисовал в голове картины бытия и даже мечтал о чем-то своём, непостижимом. Закрытое пространство сортира, как космолет, уносило его в безбрежные неведомые дали. Размещаясь на белом кресле, как на троне великого жреца, и смотря на давящие смрадом стены, он ощущал себя вне человеческого мирка. Эфир туалета был наполнен грёзами и фантазиями, а фекальные выбросы, как катализатор, способствовали их рождению.
Этот участок барака был возвеличен Незнаевым до высшей святости и возведен в ранг Абсолюта. Ванька преображался, заходя на любимый участок своей вселенной. Здесь он чувствовал себя королем и полновластным хозяином. Дошло до того, что Ванька перестал использовать отхожее место по прямому назначению, а стал ходить сливать свои физиологические выбросы за барак, в многочисленные канавы-смрады. Мать-отшельница поначалу ходила в туалет Ваньки, но сынок повесил замок на дверь храма, и пришлось матери выносить ненужные вещи своего никчёмного тела в сливные ямы-проруби.
Незнаев был счастлив, имея такую отдушину, такой молельный дом. После скучных уроков он мчался в свой кабинет сладомыслия, наполненный внеземной радостью, и генерировал идеи чуждые существующему миру, но родные его созерцанию. Здесь он чувствовал себя защищенным. Здесь он был спасён от буйства непонятных идей и законов школьноуличной жизни. В тиши туалетной рощи он наслаждался своим существованием. Этот мир ему был понятен и не убог.
На полках храма он расставил свои любимые предметы, разложил вырезки из газет. Смотря на них и трогая, он прикасался к собственной вселенной, ощущал себя уверенным и важным в отличие от школьной ненавистной парты, серой школы, занудных и пугающих его учителей. Всё было чинно. Ванька боготворил туалетное таинство и всячески его развивал, принося в обитель понравившиеся вещи, которые освящал водой из унитаза. Таким образом, предметы клозета наполнялись божественной природой и утрачивали связь с бессмыслицей, абсурдом мира, который их изначально породил.
Всё, что было в храме, стало святым и богородным. И когда Незнаев говорил с предметами в туалете, а это было постоянно, он их называл не иначе, как ”святой карандаш” или ”святая резинка”. Приставка, определение “святой” или “святая” говорила о божественной сущности предметов, и о том, что они были окроплены водицей из унитаза. Если Ванька брал что-то в школу из своего молельного дома-клозета, а это было чрезвычайно редко, то не забывал употреблять эту приставку. Школьники улыбались названиям обыкновенных предметов, которые оглашал Незнаев, но Ванька твёрдо верил в их божественную сущность и поэтому никак не отвечал на глупые насмешки одноклассников – богохульников.
