Зоя Васильевна, в свою очередь, очень расстроилась по причине падения авторитета Леопольда Самойловича в ее глазах. Хотя, нужно сказать, что у нее единственной промелькнула в голове мысль: «А что тут такого? Ведьма вроде не против, ей даже нравится, что муж всегда дома, готовит и наводит порядок, она бы так точно не смогла – ей нужно работать, характер такой. Так какое нам дело до того, как они живут?» Но староста поспешила отогнать эту мысль и кивала в такт рассуждениям Глеба Михайловича о том, что настоящий мужчина никогда бы такого не допустил.
Однако как бы проклятые не были не согласны с образом жизни семейства Хиловых, Котел ясно и четко показал расклад, по которому без переезда Лолита и Леопольд не купили бы дом с садом, большой гостиной и камином и Лолита Адольфовна не сожгла бы «Список Дураков» в конце своей жизни. А для переезда супругам нужны были деньги.
– И что мы будем делать? – спросила у группы Зоя Васильевна.
– Может, им банк ограбить? – предложил Стас.
– Ну да, и музей Фаберже заодно, а потом и Лувр, – съязвила Ольга Олеговна.
– Бога воровства я ни за что не вспомню, – испуганно сказал Александр Ильич.
– Успокойтесь, такого и не существует, – заверила его Зоя Васильевна.
– Но кто-то же наверняка таким же образом, как мы здесь, хранит чиновников, – рассуждал Глеб Михайлович, – видимо, все-таки существует…
– Так, давайте по существу! – вернула разговор в нужное русло староста. – Воровать они не будут, еще, чего доброго, хуже сделаем.
– Но где мы им достанем столько денег? – озадаченно спросил Стас.
– Ой, им надо-то всего лишь какой-нибудь миллион, для старта, – пренебрежительно подсчитал Глеб Михайлович.
– Ну Вы интересный такой, – возмутилась Ольга Олеговна, – как будто это не деньги.
– Это не такие большие деньги.
– Мало им будет миллиона, – заметил Александр Ильич.
Зоя Васильевна округлила глаза:
– Это почему?
– У них кредит потребительский, жилье нужно купить заграницей, вещи перевезти, а то, посудите сами, если они будут переезжать налегке и в никуда, то список этот треклятый она с собой точно не упакует. Ну и жить там на что-то какое-то время, пока не устроится на работу.
– Резонно, – согласился Глеб Михайлович. – Ведь правда, мало нам их переезда, нужно, чтобы она список с собой взяла, а он точно поедет в самой последней коробке.
– Вот и я говорю, – кивнул Королев.
– Ситуация осложнилась, в таком случае, нам нужно миллионов десять, а то и двадцать, – сказал Глеб Михайлович.
– Но где же они возьмут такие деньжища? – воскликнула Зоя Васильевна, удивленная тем, как быстро росли ставки. В ее голове пронеслась мысль о том, что если бы она со знанием дела прокляла кого-нибудь при жизни, то, может, и не прозябала бы в СНТ «Кувшинка». Но Глеб Михайлович восторженным возгласом прервал ее теории:
– Придумал! Пусть наследство получат!
Ольга Олеговна схватилась за сердце и закатила глаза:
– Опять убивать!? – воскликнула она. – Да еще не кого-нибудь, а их родителей прикажете?
– А что такого? Вы представьте, дорогуша, кто мог воспитать такую змею и идиота, который на ней женился? Без таких людей миру точно станет легче.
– Но мы их даже не знаем…
– Это поправимо, – прервала их спор Зоя Васильевна, – покажи родителей Лолиты Адольфовны, – громко произнесла она и провела рукой над Котлом.
Котел не отреагировал. Зоя Васильевна повторила попытку. Снова ничего. Пытались вызвать образы бабушек и дедушек – никакой реакции. Тогда Зоя Васильевна приказала Котлу показать родителей Леопольда. На этот раз началось бурление. Все напряженно уставились в воду, она почернела, затем приобрела темно-зеленый болотный оттенок и помутнела, запахло сыростью и повеяло холодом. Котел долго так кипел, но ничего не показывал.
– Может, они далеко? – предположила Ольга Олеговна.
– От нас сейчас все далеко, – огрызнулся Глеб Михайлович.
– Я имею в виду от них. Может, родители Леопольда Самойловича живут в другой стране? Поэтому он долго… – она задумалась, подбирая слово.
– Загружает, – закончил за нее Узколобов.
– Ну вы и идиоты, – Глеб Михайлович собирался убить время рассуждениями о том, чем технологии Ада отличаются от человеческих, но в этот момент Котел показал-таки картину.
Проклятые увидели небольшое полуразрушенное здание из серого камня. Крыша и одна из стен обвалились, внутри было пусто, трава вокруг была аккуратно пострижена, людей не было. Здание окружали старые, почерневшие от времени могилы.
– Чушь какая-то, – выругалась Зоя Васильевна и своим тучным бюстом навалилась на Котел, чтобы получше разглядеть изображение. – Надписи покажи, – скомандовала она.
Котел приблизил надписи на нескольких надгробиях.
– Это что? Английский? Не разобрать, – прищурилась староста.
– Вроде английский, – тоже щурясь сказал Александр Ильич.
– А даты там какие? – озадаченно спросил Глеб Михайлович.
– Не видно, очень уж стерты…
– Граждане, – мурчащий голос Господина Кота заставил всех обернуться и отвлечься от Котла, – что вы делаете?
– Мы… это… тут… – начала было Зоя Васильевна, но не знала, как сообщить Коту, что они рассматривают возможность покушения на жизни родителей Лолиты Адольфовны или Леопольда Самойловича.
В отличие от старосты Глеб Михайлович не испытывал ни малейших сомнений или угрызений совести:
– Господин Кот, нам необходимо в кратчайшие сроки обеспечить Хиловых богатством, чтобы они смогли отдать кредит, купить недвижимость, переехать и жить какое-то время, не работая, – отчеканил он и, лишь сказав последние слова, подумал: «А если бы нашла себе нормального мужика, накопили бы и без нас, а то я еще должен думать теперь о том, чтобы они могли жить год-два и не работать. Абсурд».
Кот улыбнулся:
– Уважаемый, я Вами горжусь. Всего за несколько лет работы Вы окончательно утратили совесть и сострадание. Браво! Если будете продолжать с тем же энтузиазмом, непременно приведете судьбу Лолиты Адольфовны к тому самому дню.
Глеб Михайлович расплылся в улыбке.
– Но боюсь, – продолжал Кот, – вам не удастся найти родителей и каких-либо иных предков Лолиты Адольфовны и Леопольда Самойловича, поскольку все они давно не существуют.
– Они сироты? – воскликнула Ольга Олеговна.
– Пожалуй, можно и так сказать, – согласился Господин Кот.
– А почему у них от государства ничего нет? Квартиры, пособия, – удивился Глеб Михайлович. Проработав недолгое время в политике, он не по наслышке знал, сколько всего полагается сиротам и как полезны они могут быть.
– Вот был бы у них такой родственник, как Вы, – Кот указал на Богуславского, – помог бы им оформить все необходимые документы, но, к величайшему сожалению, у них не было никого, кому можно было бы хоть немного доверять и кто хотел бы бескорытсно им помочь.
Эти слова заставили Глеба Михайловича отдаться мыслям о себе. На мгновение он забыл про Ад, Лолиту Адольфовну, Кота и Котел и вспомнил, как ему все-таки нравилось работать в системе законов и беззакония, искать лазейки, договариваться с нужными людьми и писать длинные бюрократические трактаты (в ответ на длинные бюрократические трактаты). Он вспомнил ощущения, которые испытывал тогда – это было чувство, что ты обладаешь интеллектом. На мой взгляд, читатель, политика создана для такого сорта людей: для тех, кто не одарен богатым умом, но обречен это осознавать.
– Так и быть, помогу вам один раз, – Господин Кот прервал мысли Глеба Михайловича. – В мире людей можно быстро и просто раздобыть большие деньги, не прибегая к убийству предков.
– Да когда такое было!? – воскликнул Королев.
– Незаконный бизнес? – спросил Стас.
– Честно такие деньги не заработать, – уверенно сказала Ольга Олеговна.
– А кто говорит о работе? – ухмыльнулся Господин Кот. – Но, товарищи, у вас же есть помощь богов!
– Я не знаю бога денег, – смущенно пролепетал Королев.
– Ну что вы все о деньгах! – махнул лапой Кот, – знаете, в мире есть кое-то поважнее!
Сказав это, он провел лапой над Котлом и торжественно произнес:
– Призываю Фортуну, великую богиню счастливого случая!
Вся группа так и остолбенела от удивления, а Глеб Михайлович даже попытался ударить себя по лбу.
Котел мгновенно забурлил, от него повеяло легкой прохладой, и по цвету и аромату стало ясно, что вода в нем превратилась в розовое шампанское. Небо над поляной озарили вспышки зеленого, красного, фиолетового, золотого и синего фейерверков. Из Котла ловко выпрыгнула молодая женщина. Стройная, даже худая, небольшого роста, одетая в длинное струящееся по телу, повторяя его тонкие линии, золотое платье без рукавов. В свете фейерверков оно переливалось всеми цветами радуги. У богини были прямые темно-зеленые распущенные волосы, ее кожа, казалось, отдает блеском белого золота. Но глаза были завязаны черной шелковой лентой.
– Это ты, мой дорогой? – улыбаясь, она на ощупь искала Господина Кота.
– Здравствуй, Фортуна! – Кот подошел вплотную и взял богиню за руки. Ее ладони утонули в его больших лапах.
– Ах, сколько Лун! – сказала Фортуна и поцеловала Кота в щеку. – Ты бы приходил почаще.
– Прости, милая. Сейчас столько дел, население растет и растет. Обещаю, при этой Луне я буду стараться навещать тебя каждую неделю!
– Договорились, а что касается размножения, то я здесь ни при чем, – шутливо ответила богиня. – Но чем я могу тебе помочь?
– У меня тут группа, – начал господин Кот.
– Снова.
– Снова. И им нужно обеспечить подопечного внезапным богатством.
– Это можно, – сказала Фортуна и сняла с глаз шелковую ленту.
Проклятых накрыла вторая волна удивления, когда они увидели глаза богини. Пока та беседовала с Котом, они, конечно, строили догадки о том, что скрывается под повязкой. Стас сразу решил, что глаза ее выколоты, и там кровавые раны. Ольга Олеговна представила их такими же черными, как шелковая лента, без белков. Александр Ильич решил, что их и не было никогда, что на их месте пустая кожа. Зоя Васильевна представила их темно-синими и бесконечно печальными с не высыхающими слезами. А Глеб Михайлович, в свою очередь, вообразил, что они излучают свет, подобный солнечному, поэтому на них нельзя смотреть.
Но оказалось, что зрачки фортуны были черно-красного цвета, окаймленные золотой дугой, и медленно, но непрерывно вращались. Это пугало и завораживало одновременно.
– Как красиво, – вслух сказала Зоя Васильевна. – Вы прекрасны!
– Не всегда, – ответила ей богиня. – Кому нужно помочь?
Кот сделал жест Зое Васильевне, чтобы та продолжила руководить процессом. Староста мигом поняла его намек и тут же засуетилась:
– Сюда, пожалуйста, – она учтиво попросила Фортуну посмотреть в Котел, а сама обошла его и встала с противоположной стороны. Вся группа последовала за ней, лишь бы только видеть глаза богини.
– Покажи Лолиту Адольфовну, – повелела Зоя Васильевна, и Котел тут же это исполнил.
Лолита Адольфовна ехала за рулем своей машины. Фортуна, увидев это, обернулась на Господина Кота, стоявшего за ее спиной и покачала головой:
– Нет, ей удачи не будет.
– А ей и не нужно, – Кот поспешил подойти к Котлу. – Супругу ее, вот он рядом сидит, – уточнил он.
Фортуна улыбнулась:
– Да будет так!
С этими словами она положила руки на край Котла и пристально посмотрела на Леопольда Самойловича. Котел задрожал, стал кипеть сильнее, свет на поляне стал ярче, а зрачки Фортуны закрутились с такой скоростью, что перестали быть видны разделения на черные и красные полосы… Затем – они остановились, и изображение пропало.
Фортуна отошла от Котла и надела свою повязку.
– Дело сделано, – сказала она, – через месяц этот мужчина выиграет в лотерее огромную сумму денег.
VIII
Глеб Михайлович был потрясен. Так вот как, оказывается, люди выигрывают в лотереях. На протяжении всей жизни Богуславский имел на этот счет две теории: либо все подстроено, и выигрывают те, кто организовывает эту лотерею и продает билеты, либо никаких выигрышей и вовсе не существует. За всю жизнь он не купил ни одного лотерейного билета, считая, что только человек с крайне низким уровнем интеллекта способен совершить такую покупку. Однажды его жена, Люся Семеновна, положила их под елку на Новый год в качестве подарка. Вечер был испорчен проповедями о зря потраченном ребре Адама и слезами обиженной супруги.
Но когда в первых числах января две тысячи двадцать четвертого года Леопольд Самойлович выиграл пятьдесят миллионов рублей, мировоззренческие устои Глеба Михайловича дали трещину.
– Такого не бывает! – кричал он, бегая по поляне от клети к клети. – Это бред сивой кобылы! Неработающий, бесхребетный, весь такой из себя, а ему нате пятьдесят миллионов! И чего ради? Чтобы бабу эту спасти?! Да что в ней такого-то?
Зоя Васильевна сидела на своем крыльце и что есть сил смеялась над Богуславским:
– Превратности судьбы, дорогой мой, Фортуна так решила!
Глеб Михайлович подбежал к Зое Васильевне, схватил ее за плечи, заглянул прямо в глаза и возбужденно затараторил:
– Не решала она, не решала! В том-то и дело! Вы не видите? Ей до звезды абсолютно, что с ними станет. Ведьме вообще отказалась помогать! Не будет ей, говорит, удачи. А этому на! Не заслуживает…
Сказав это, Глеб Михайлович обмяк, и, почувствовав внезапную слабость отчаявшегося человека, опустился на землю рядом с Зоей Васильевной.
– Ну-ну, тише… – староста поняла, что пришло время начать успокаивать товарища по несчастью.
– Он ведь даже не сам решил этот билет купить, это же она, она его надоумила, – причитал Глеб Михайлович.
– Кстати, да, – вступил в разговор Королев, доковылявший от своей клети.
– А какая разница, – спросила Зоя Васильевна.
– Я думаю, что нашего Глеба Михайловича глубоко ранила вселенская, на его взгляд, несправедливость. Как это мужчина, не работающий, ни в чем себя не ущемляющий, при красавице жене, которая ни разу его не упрекнула ни в чем вдруг выигрывает пятьдесят миллионов? Как такие богатства могут раздаваться вот так запросто в Аду? Признаться, меня это тоже задевает, хоть и не так сильно.
– Но мы же уже умерли, нам-то что до денег? – искренне недоумевала староста.
– Деньги – это власть, – коротко ответил Глеб Михайлович.
Сложно с ним не согласиться. Сколько бы люди не внушали друг другу, что истинные ценности купить нельзя, но это верно лишь наполовину. Настоящую любовь, пожалуй, не купишь, но вторая великая ценность – свобода— давно уж продается и покупается людьми ежедневно. Однако не стоит унывать, читатель, скорее всего ни настоящей любви, ни настоящей свободы ты в мире не встречал.
***
Итак, Лолита и Леопольд внезапно и по счастливой случайности получили решение своих материальных трудностей. Теперь перед ними был открыт весь мир, и они искренне благодарили судьбу за это. Вечером шестого января они сидели в ресторане, пили красное вино и строили планы на будущее. Леопольд держал жену за руки и смотрел в ее светящиеся от счастья глаза. Она улыбалась ему в ответ, не пытаясь скрывать радости.
– Наконец-то! – сказала она. – Закончена моя работа в медицине! Ни терапевтом, ни другим врачом меня в ближайшую тысячу лет работать никто не уговорит!
– Ха-ха, а как же психология?
– Это, должно быть, другое. Я же не собираюсь становиться медицинским психологом, а самым простым…
– Их сейчас столько развелось, что я запутался, кто есть кто: медицинский психолог, клинический психолог, психотерапевт.
– Хочу самый простой, но признаваемый в мире диплом психолога. Никакой медицины. В конце концов, мне кажется, это разнообразие придумано для тех, кто хочет придать себе важности, а таланта не имеет.
– Ты, безусловно, одарена, – нежно и тихо сказал Леопольд, целуя руку жены, но смотря ей прямо в глаза.
– У меня мурашки бегают от тебя до сих пор.
– И это хорошо.
Лолита Адольфовна улыбнулась и тоже поцеловала руку Леопольда.
– Так куда мы поедем, Лили?
– Германия?
– Все еще слишком традиционна…
– Америка?
– Нужно подумать…
– А хочешь, поживем месяц-другой снова в Петербурге? Там и подумаем?
– Хорошая идея, честно признаться, я соскучился по нему.
На том и решили. В феврале супруги сменили фамилию на Хилл и переехали в родной Санкт-Петербург, где решили пробыть до конца апреля.
Это было прекрасное безмятежное время. Они посещали музеи, выставки, театры и, конечно, хорошие рестораны. Урсус ждал их в квартире, которую они снимали на набережной реки Мойки.
Лолита Адольфовна больше всего любила Эрмитаж, а в нем – библиотеку Николая Второго. Сколько часов она провела, разглядывая в ней каждую мелочь, каждый корешок книг, каждый вензель на роскошных бордовых обоях, каждую ступень на величественной деревянной лестнице. Леопольд любил картины и скульптуры, а еще – кормить белок на Елагином острове. По вечерам же они шли домой, где Леопольд готовил вкусный уютный ужин, Лолита читала, а затем вместе они смотрели кино или играли в настольные игры под размеренное мурчанье Урсуса.
IX
Тем временем в Аду наши проклятые тоже получили небольшой, если можно так выразиться, отпуск. Дело в том, что, как объяснил Господин Кот, в родном городе Лолите Адольфовне ничто не угрожало. Если бы ей не вздумалось путешествовать по миру, переезжать из одной страны в другую, то ее жизнь текла бы спокойно и размеренно до глубочайшей старости, и не было бы в ней ни единого происшествия. Конечно, на Кота тут же посыпались вопросы: «Почему же тогда она переезжает? Зачем? Что ей там нужно, чего в Питере нет?» и тому подобные. Ольга Олеговна даже предложила прибегнуть к помощи какого-нибудь божества, чтобы заставить Лолиту Адольфовну отказаться от идеи с переездом. Но Господин Кот поспешил напомнить группе, что список с их персональными данными будет сожжен только в доме с камином, в стране за океаном. Причем нужен именно конкретный камин и конкретный океан. Глеб Михайлович подумал было: «Что-то он темнит», но, в отличие от других, Богуславский ни на секунду не забывал, что Господин Кот видит насквозь все их мысли, поэтому поспешил извиниться самым почтительным образом до того, как их строгий наставник успел среагировать,
Господин Кот объяснил, что пока Лолита Адольфовна в безопасности, скучать не придется:
– Я дам каждому из вас возможность пообщаться с родными.
От этой новости проклятые застыли в изумлении.
– Прямо вживую? – изумилась Зоя Васильевна.
– Нет, товарищи, пожалуй, для вас теперь существует только «вмертвую», – с улыбкой ответил Господин Кот. – Но ведь, как известно, правила существуют, чтобы их нарушать!
С этими словами он провел лапой над Котлом и громко сказал:
– Призываю Морфея!
Котел медленно и лениво начал бурлить. Если бы наши проклятые могли испытывать усталость, то от его неспешного бурления их бы тут же потянуло в сон. Прошло некоторое количество времени, Кот посмотрел на часы у себя на лапе. Вдруг вода в Котле помутнела и стала превращаться в песок. Затем оттуда неспешно высунулась серебряная от седины голова старца. У него были длинные волосы, длинная борода и густые треугольные брови. Он медленно поднял седые ресницы, широко зевнул, посмотрел на окруживших его проклятых, вытащил из песка руки, неспешно протер глаза, потянулся, хрустнув плечевым суставом и, заметив Господина Кота, остановил на нем свой взгляд:
– Это Вы, мой друг, – устало произнес он, – как спится нашему повелителю, сладко ли? Я изо всех сил стараюсь посылать лучшие видения…
– Знаю, Морфей, Вы делаете все, что в Ваших силах. К сожалению, кошмары их Величества созданы не нами, боюсь, их не искоренить. Впрочем, я позвал Вас по другому делу. Позвольте представить Вам моих подчиненных, – сказал Кот и протянул Морфею лапу, помогая выбраться из Котла.
Бог сна воспользовался помощью и стал медленно выкарабкиваться из песка. Когда он наконец вылез, проклятые увидели, что это был маленький щуплый старичок, одетый в теплую серо-розовую клетчатую пижаму, состоящую из рубашки и брюк. Его борода и волосы спускались до земли, стоял он сгорбив плечи, прикрыв глаза и слегка согнув ноги в коленях.
– Одну минуту, позвольте, – сказал Морфей, повернулся, и, засунув свою тощую руку в Котел по самое плечо, стал на ощупь что-то искать.
Он вынул оттуда по очереди две тапки такого цвета, как его пижама, а затем высокий колпак. Он, не спеша, надел недостающие предметы костюма и лишь после этого снова обратился к группе:
– Я готов.
– Замечательно! – радостно сказал Господин Кот. – Разрешите привнести немного комфорта! – он щелкнул пальцами и на поляне возникли два кресла: одно – верный спутник Кота, второе – большое плетеное кресло-качалка с мягкими нежно-розовыми подушками и вязаным серым пледом.
– С Вами всегда приятнее работать, – улыбнулся Морфей, – второму до Вас далеко. А Вы слишком хорошо нас всех знаете.
– Он не такой древний, как мы с Вами, дружище, дайте ему время, но мне безусловно приятен Ваш комплимент, – сказав это, Господин Кот щелкнул пальцами второй раз и в его лапах возникла большая кружка с горячим ароматным какао и плавающими в нем зефирками.
– Право, Вы даете мне больше, чем я того заслуживаю, – смутился Морфей. – Теперь я готов на все.
– Тогда приступим! – Кот уселся в свое кресло. – Мне нужно, чтобы эти граждане, – он указал на проклятых, с интересом наблюдавших за происходящим, получили возможность передать послание одному, самому близкому для каждого из них, человеку.
– Это можно, – сказал Морфей, забираясь в кресло-качалку и стараясь не пролить какао.
– Кто хочет быть первым? – спросил Господин Кот.
Ольга Олеговна, движимая материнским инстинктом, ринулась вперед:
– Я! Можно я?!
– Разумеется, – ответил Кот. – Усаживайтесь перед Морфеем на землю и закройте глаза.
Ольга Олеговна сделала, как он сказал.
– А мы будем выбирать того, с кем хотим связаться? – спросил Глеб Михайлович?
Он все еще был зол и, даже пользуясь случаем, не хотел видеть Люсю Семеновну. Ему скорее пришла в голову мысль навестить соседа Николая и объяснить ему, как следует жить.
– Нет, – ответил Господин Кот. – Вы проникнете не в сон того, кем, по вашему мнению, больше всего дорожите Вы, а в сон того, кто, как бы это не было странно, больше всех дорожит Вами.
Услышав это, Ольга Олеговна открыла глаза и с ужасом посмотрела на Кота. Она так рассчитывала увидеть Арсения! Ей хотелось спросить, все ли у него хорошо в школе, не обижает ли его отец и сказать, чтобы он не переживал за нее… Но в глубине души мы всегда знаем правду, и Ольга Олеговна знала – она увидит Светлану.
Не успев ничего сказать, она упала без сознания, стоило Морфею взмахнуть своей иссохшей рукой в ее сторону.
X
После смерти матери Светлане почти каждую ночь снилось, что она моет пол на лестнице. Один и тот же мучительный сон, не позволяющий проснуться. Но до этого, никого, кроме нее самой, в нем не было. На этот раз Ольга Олеговна стояла за спиной дочери. Теперь к злости за свою смерть прибавилась еще злость за то, что из-за того, что Светлана привязана к ней, как никто другой, Ольга Олеговна потеряла единственный посмертный шанс поговорить с сыном.
Она прокручивала в голове события из своей жизни. Вспомнила, как Света окончила школу с золотой медалью, которую в свое время не получила Ольга Олеговна (хотя могла, все по вине преподавателя, которому на уроках физкультуры она не позволила себя трогать). И тут же вспомнила, что Света захотела хранить эту медаль в своей комнате. Что за вздор!? Ведь она получила ее исключительно благодаря усилиям Ольги Олеговны. Затем она вспомнила о том, как отвратительно ее дочь поет. «А я вот закончила музыкальную школу», – думала Барановская. «Причем ходила туда с баяном на спине, по морозам, в соседнюю деревню пятнадцать километров! Это не то, что сейчас жизнь у детей – все на блюдечке! А у Светки других интересов, кроме учебы в школе, и не было». В этот момент Светлана, натирающая полы, замычала себе под нос: «По синему морю, к зеленой земле…» Ольга Олеговна не выдержала:
– Света, замолчи, пожалуйста! От твоего пения уши вянут.
Светлана обернулась, на ее лице отпечатался ужас, а глаза моментально покраснели и намокли.
– Мама! – с плачем выкрикнула она, отпустив тряпку. – Мамочка! Прости меня! Слышишь? Я люблю тебя, мама! Я так скучаю! Я виновата!
Света плакала и изо всех сил пыталась приблизиться к матери, но бежать не получалось. Вместо этого она застыла в одном растянувшемся во времени бесконечном шаге, параллельно пытаясь раскинуть руки, чтобы обнять Ольгу Олеговну, но руки тоже не слушались и, как ноги, двигались предательски медленно.
Ольга Олеговна смотрела на нее и, несмотря на то, что ее движений ничто не ограничивало, не шагнула на встречу дочери, а продолжала думать. По правде говоря, она даже не слышала Свету, весь ее разум был занят собственными мыслями.
«Ах, если бы первым родился мальчик. Я бы успела увидеть, как он станет мужчиной. Идеальным мужчиной, каких не было до него. А что же станет теперь с ним без меня? Вырастет ли он таким замечательным, как я планировала? Станет ли врачом? И за что Бог наказал меня таким образом? Почему мой первый ребенок такой? А какой? Она же вылитая сестра моя, наркоманка. Может, за ее грехи я расплачиваюсь? Боже, почему? Но ведь она тоже мой ребенок. Пусть и такой. А я хорошая мать. Да, я отличная мать. И детям моим повезло. Другие матери вообще бросают своих детей, спиваются, гуляют направо и налево, а я всегда дома, всегда с ними. И такой неблагодарностью мне отплатить. Со Светой даже поговорить нельзя было нормально последнее время. Как школу закончила, стала такая высокомерная, манерная. Умничала постоянно, пыталась показать, что умнее меня. Но я хорошая мать, да…»
В этот момент Ольга Олеговна настолько преисполнилась гордостью за то, что дала своим детям, и за то, какой жизнью они живут, что решила, несмотря на собственное убийство, до конца быть образцовой матерью, поэтому, сохраняя героически скорбное выражение лица, придумала фразу, которую скажет дочери:
– Все равно я тебя люблю, – сказала Ольга Олеговна.
Светлана с криком проснулась.
До Ольги Олеговны донеслись звуки крайне бестактного прихлебывания из чашки и голос Господина Кота:
– Восхитительно! Вы справились на отлично!
Барановская открыла глаза и увидела небо над поляной, ставшей ей домом.
– Вставайте, моя дорогая! Уступите место следующему! – сказал Морфей.
– Вам понравилось? – спросил Кот.
– С Вами, как с ипотекой, одни подвохи и мелкий шрифт, – бросила в ответ Ольга Олеговна.
– Это Вы еще в Раю не были! – усмехнулся Господин Кот. – Следующий!
– Теперь я! – вышел вперед Стас, гордо расправив плечи. – Спасибо Вам, – он обратился к Коту и Морфею, – за возможность еще раз увидеть мать.
Кот с Богом сна переглянулись. Морфей пожал плечами и сделал взмах в сторону усевшегося перед ним с закрытыми глазами Узколобова.
XI
Отец Стаса, Виктор Николаевич Узколобов, большую часть жизни ходил в море судовым электромехаником. Он женился на Жанне Игоревне Галкиной по большой и светлой, как ему тогда казалось, любви в возрасте девятнадцати лет. Жанна Игоревна училась в то время на бухгалтера и была на два года старше своего мужа. Пожалуй, она избрала верную специальность, ведь уже тогда имела недурные способности к расчету.
Виктор Николаевич зарабатывал весьма прилично, его супруга могла позволить себе жизнь на широкую ногу. Она быстро отвыкла обращать внимание на цены в магазинах, причем не только в продуктовых, но также и в ювелирных магазинах, путешествовала с подругами по Европе, пока муж бывал в длительных рейсах, а на работу и обратно ездила исключительно на такси, что считалось роскошью. Виктор Николаевич гордился тем, что его жена ни в чем не нуждается, и был счастлив от этого, но не слишком долго, поскольку нужду Жанна Игоревна все же испытывала. Много в народе ходит легенд о супружеской верности моряков, но почему-то все молчат об их женах. Вот и Виктор Николаевич, твердо решивший, что несмотря на свою профессию никогда не встанет на путь адюльтера, совершенно не подумал, о том, что изменять могут не только моряки, но и морякам.
Вернувшись однажды с рейса, он решил устроить Жанне Игоревне сюрприз. Купил огромный букет алых роз, длинной с саму Жанну Игоревну (она была совсем небольшого роста), собрал в пакет ракушки, монеты и деревянную шкатулку – трофеи, что он с детской наивностью собирал для нее.
В одиннадцатом часу вечера Виктор Николаевич открыл дверь своей квартиры собственным ключом. В коридоре сидел маленький Станислав, ему вот-вот должно было исполниться четыре года, и катал по полу игрушечный грузовичок.
– Папа! – радостно вскрикнул малыш, подбежал к отцу и бросился с объятиями к нему на шею.
– Тише-тише, – зашептал Виктор Николаевич, подхватив сына на руки, – ты мой богатырь! Мама где?
Стасик пухлым пальцем указал на закрытую дверь спальни.
«Ничего не понимаю, – подумал Виктор, – как она могла уснуть, оставив ребенка в коридоре? Заболела что ли?»
Он, держа на руках сына и розы, в пальто и шапке, тихонько открыл дверь спальни, и с того момента два поколения Узколобых точно знали: секс в Советском Союзе был, да еще какой.
Виктор Николаевич ушел в тот же вечер, взяв с собой лишь некоторую одежду и рога, висевшие на стене, которые он привез с прошлого рейса. Подумал с усмешкой: «Мои». С тех пор жизнь Жанны Игоревны была построена вокруг сына. Наверное, в глубине души ей до самого конца было стыдно за то, что маленький Стас увидел в тот день, но за все годы она ни разу попросила у него прощения и даже не заговорила об этом. Вместо этого она ежедневно повторяла, что отец бросил их, потому что оказался очень слабым человеком. В разговоре называла бывшего мужа исключительно по фамилии – Узколобов – хотя сама ее так и не поменяла на старую.
Стас вырос, убежденный, что его мать требует защиты и постоянной заботы, впрочем, не без оснований – Жанна Игоревна, действительно, требовала. Даже когда ее сын женился в первый раз, ни один поход по магазинам за одеждой для Стаса не обходился без Жанны Игоревны. Ни один день не проходил без ее звонка и расспроса о том, хорошо ли он поел, тепло ли оделся, выспался ли. Стас же, в свою очередь, жаловался матери на жену по любому доступному поводу, начиная от того, что она запретила ему смотреть футбол, а сама не помыла посуду, заканчивая пересоленным ужином:
– У тебя, мама, вкуснее получалось.
– Ой, сынок, я завтра напеку пирожков и привезу тебе с самого утра, чтобы ты голодный там не сидел.
Дважды младший Узколобов был женат, и оба раза это не продлилось дольше полутора лет, потому что единственной женщиной в его жизни всегда была Жанна Игоревна.
Виктор Николаевич, уйдя от жены, десять лет ходил в холостяках, пока не встретил Софью Андреевну, спокойную, домашнюю, моложе его самого на семь лет. На момент смерти Стаса и Жанны Игоревны они вместе растили дочь и жили без ссор и потрясений, поскольку друг к другу были равнодушны. Виктор Николаевич, конечно, горевал, узнав о смерти сына, но после развода Жанна Игоревна решительно сожгла все мосты и пресекла любые попытки Виктора Николаевича общаться со Стасом, поэтому вскоре он перестал пытаться.