Когда добрые люди из Сонной Лощины, бывало, вместе грелись у костра темными ветреными ночами, разговор у них нередко заходил о таинственном всаднике, которого видели они на ближних дорогах.

– Это тот кавалерист, который лишился головы на революционной войне, – говорил один. – Пушечным ядром снесло.

– Это призрак, владыка всех злых духов здешних мест, – возражал другой.

Точно не знал никто. Но темной ночью фермерам случалось видеть летучее видение – огромный и страшный всадник несся на могучем скакуне. То был Всадник без головы!

– Тело его погребли на кладбище, – говорил некто, считавший себя в таких делах большим знатоком. И по ночам он скачет к роковому полю боя, ищет там свою голову. Вот под утро и видно, как он несется по лощине во весь опор: ему надо до рассвета поспеть обратно в могилу. Внимательней других слушал эти рассказы о призраке Икабод Крейн. Он был школьный учитель и полагал, что самому ему тоже кое-что известно насчет призраков.

Икабод был высокий, тощий молодой человек с длинными руками и ногами, которые смешно торчали у него из рукавов и из брюк. Маленькая головка лезла из воротника на тоненькой шее. У него были огромные уши и длинный острый нос, благодаря которому он напоминал тех петушков, которые сидят на коньках крыш и поворачиваются вместе с ветром, нам предсказывая погоду. Правда, кое-кто считал, что он очень сильно смахивает на огородное пугало.

Однако пора вам объяснить, что Сонная Лощина одно из самых спокойных, мирных мест на всем белом свете. Долина эта примостилась на берегу реки Гудзон так тихо, что кажется, будто она спит. Одни говорят, будто немец – доктор, искусный в волшебстве, заколдовал её когда-то давным-давно. Другие уверяют, что индийский шаман её опутал чарами задолго до того, как Генри Гудзон поднялся по реке и дал ей свое имя.

– Это зачарованное место, – шепнул однажды ночью Икабоду один старый фермер. – В небе полно метеоров и паду чих звезд. Вот по ночам вас и мучают кошмары.

Днем же Икабоду некогда было думать про призраков и духов. Он был ужасно занят делами своей школы, помещавшейся в одной-единственной комнате. Если пройти мимо школы в теплый тихий день, можно было услышать жужжанье детских голосов, затверживающих урок. Но можно было различить и свист розги, воспитывавшей нерадивого ученика.

Но Икабод вовсе не любил наказывать своих подопечных. Если это был слабенький ребенок, который плакал при одном виде розги, Икабод ограничивался предупреждением. Если же наказывать приходилось здоровенного детину, Икабод приговаривал, что порка ему «пойдет в прок».

Он любил своих учеников. Когда не было уроков, он охотно принимал участие в играх старших мальчиков. А младших он даже нередко провожал домой, а особенно тех, у кого была хорошенькая старшая сестричка или мама славно умела стряпать. Он старался поддерживать добрые отношения с семействами учеников. А что ему оставалось делать? Жалование у него было очень маленькое, аппетит же очень большой.

– Что на обед? – часто с порога спрашивал Икабод.

Хоть и тощий, он заглатывал еду, как змея анаконда. В счет жалованья он жил и столовался в домах тех фермеров, чьи дети ходили в школу. Поживет с недельку в одном доме и переезжает в другой. Так и переходил весь год из дома в дом, все свои пожитки умещая в носовом платке. Фермеры в те времена порой полагали, что ученье слишком дорогое удовольствие, а школьные учителя – ленивые трутни. Чтобы облегчить их ношу, Икабод, как мог, им помогал по хозяйству. Ворошил вместе с ними сено. Предлагал свое содействие, когда чинили забор. Водил коней на водопой, выгонял коров на пастбище, рубил дрова для зимнего очага.

– Позвольте, я пригляжу за этими милыми крохами, – говорил он матерям.

И часами просиживал, держа одно дитя на коленях, а другое укачивая в люльке с помощью длинной своей ноги. Одним из величайших удовольствий Икабода было, сидя у огня долгими зимними вечерами, слушать рассказы фермерских жен о привидениях и домовых. Они рассказывали, а сами пряли шерсть или пекли яблоки в печке.

– Вон то поле – оно заколдованное, – говорила одна.

– А под тем вон мостом домовой живет, – вторила ей другая. Один раз своими глазами его видала.

Икабоду тоже было что порассказать. Он читывал книги о колдовстве, умел преподнести истории о привидениях, о знамениях, о странных знаках, какие можно увидеть в ночи. И он им рассказывал о кометах, об опасных падучих звездах. Порой он пугал невежественных фермеров, сообщая им, что земля круглая и что, сами того не зная, они половину своего времени проводят вверх тормашками!

Приятно было, посиживая у очага, рассказывать разные истории. Потрескивал огонь, вся комната озарялась. И, разумеется, никакой призрак не смел сюда сунуть свой нос.

Но идти домой в темноте было совсем другое дело. Тут уж все призраки толпой окружали оробелого учителя. Зимними вечерами страшные тени повсюду прятались вдоль дороги. Он поглядывал назад, на озаренные окна, и жалел, что вообще вылез наружу.

– Ах, не тронь меня! – молил он.

Но впереди оказывался всего лишь куст, покрытый снегом, вовсе не домовой.

– О боже, что это? – шептал он.

Но то был всего лишь скрип собственных его шагов на снегу.

Он весь съеживался, он боялся даже оглянуться через плечо. Но был один призрак, которого Икабод боялся больше, чем всех других. То был таинственный всадник, о котором часто поминали фермерские жены.

Порой поздней ночью, проходя темным лугом, Икабод слышал громкий шорох, гул, шелест в деревьях.

– Это просто ветер, – успокаивал себя Икабод.

Однако не был вполне уверен, что это не он – Всадник без головы!

Olete lõpetanud tasuta lõigu lugemise. Kas soovite edasi lugeda?