Tsitaadid raamatust «Жизнь и судьба»

Странник идет, опираясь на посох, – Мне почему-то припомнилась ты, Едет коляска на красных колесах – Мне почему-то припомнилась ты. Вечером лампу зажгли в коридоре – Мне почему-то припомнилась ты. Что б ни случилось: на суше, на море Или на небе – мне вспомнишься

матерью, потерявшей на войне сына, и тщетно пробуют оправдаться перед ней на протяжении истории человечества

…В сорокалетнем мозгу Наума Розенберга совершалась привычная ему бухгалтерская работа. Он шел по дороге и считал: на позавчерашних сто десять – вчерашних шестьдесят один, на них шестьсот двенадцать за пятидневку, итого семьсот восемьдесят три… Жаль, что он не вел учет мужчин, детей, женщин… Женщины горят легче. Опытный бреннер кладет тела так, чтобы костистые, богатые золой старики горели рядом с телами женщин. Сейчас дадут команду – свернуть с дороги, – вот так же командовали год назад тем, кот

Разгул. Пожары. Скрытность. Тупое безразличие. И всюду

А позади были такие же дни. И ничего уже не было в мире, кроме этой вспаханной железом земли, кроме неба в огне.

Человек не должен выпускать из рук ружья, лопаты, метлы, чтобы отбивать свою культуру от волков, метели, сорных трав. Стоит

В судьбе лагерных людей сходство рождалось из различия. Связывалось ли видение о прошлом с садиком у пыльной итальянской дороги, с угрюмым гулом Северного моря или с оранжевым бумажным абажуром в доме начальствующего состава на окраине Бобруйска, – у всех заключенных до единого прошлое было

Человек не должен выпускать из рук ружья, лопаты, метлы, чтобы отбивать свою культуру от волков, метели

главное, скрытое, душевное менялось день от дня и готовилось окончательно

Ведь наша человечность всегда по-сектантски непримирима и жестока