Цицерон – мастер публичных выступлений. Или роман об истинном римлянине. Том II

На другой день, когда пришли сицилийцы, Цицерон дал согласие. Они бросились его обнимать, целовать и благодарить, утирая слезы.

– Подождите, подождите благодарить и радоваться. Надо сначала выиграть дело. К тому же борьба будет не на жизнь, а на смерть, – добавил Цицерон.

– В любом случае спасибо, что согласились стать нашим заступником. Мы всецело в вашем распоряжении и окажем содействие по мере наших сил и возможностей. Боги все видят: и добро, и зло. Я уверен, они наградят столь достойного мужа, – и Гераклий, поклонившись и еще раз поблагодарив сенатора, вместе с радостными и счастливыми сицилийцами покинул дом Цицерона.

Спустя несколько дней, в первых числах январских календ семидесятого года, Цицерон вместе с Тироном подходили к зданию Базилики Эмилия с исковым заявлением, обвиняя Верреса в уклонении от уплаты налогов, в вымогательстве, во взяточничестве и предъявляя иск на компенсацию в размере ста миллионов сестерциев. В описываемое мной время официальной должности государственного обвинителя в Риме не было, и каждый гражданин, располагающий необходимыми знаниями, компетенциями и главное – желанием, мог выступить в роли обвинителя после утверждения и согласования с городским претором.

Когда они зашли в помещение, то увидели мужчину средних лет, сидевшего на стуле перед таблинумом претора, как видимо, ожидавшего аудиенции. Это был тщедушный, с бегающим взглядом человек с довольно неопрятной внешностью.

Увидев Цицерона, он оскалился в непонятной улыбке и затем вновь уставился в пол, даже не поздоровавшись. Вышел слуга и предложил Цицерону и незнакомцу войти. Тирон остался за дверью.

Таблинум городского претора представлял собой островок изысканной аристократической роскоши. Здесь не было ковров, но стены были искусно украшены фресками, изображающими дела Фемиды. Весь таблинум был полон декоративной зелени в виде миниатюрных пальм, поэтому воздух, несмотря на то, что это был центр города, был свеж и приятен. Посреди таблинума стоял массивный стол из красного дерева, за которым и восседал пожилой мужчина. Это был городской претор Маний Ацилий Глабрион, сын народного трибуна Мания Ациния Глабриона и внук знаменитого римского юриста Публия Муции Сцеволы. В юности нынешний глава города подавал большие надежды и мог стать прекрасным оратором, но праздность и временами леность победили. Маний Глабрион был несколько полноват, виной тому были чрезмерные обильные вечерние трапезы и отсутствие занятий физкультурой, которой тот, увы, пренебрегал.

– Приветствую вас, сенаторы, – Маний вышел из-за стола и пожал каждому руки.

– Марк, мой дед всегда тебя хвалил и говорил, что из тебя вырастет отличный юрист. Как вижу, он не ошибся. Твои славные дела бегут впереди тебя, – проговорил Маний.

– Благодарю за столь лестные слова, уважаемый Маний, – и Цицерон в ответ поклонился и добавил:

– Я пришел подать исковое заявление и получить мандат в качестве обвинителя по делу бывшего наместника Сицилии Гая Верреса.

– Понимаю, понимаю, но не торопись. Вот рядом с тобой сидит бывший квестор Сицилии Квинт Цицилий Нигр, который, как и ты, тоже претендует на роль обвинителя.

– Что?!!! Что?!!! – Цицерон удивленно вскочил на ноги и, угрожающе наступая на этого тщедушного человечка, закричал: – О бессмертные боги! Не верю своим ушам! Да кто ты такой? И по какому праву?

В ответ тот испуганно побледнел и слабо проблеял:

– Я Квинт Цицилий Нигр, меня смертельно обидел Веррес, и я хочу ему отомстить, поэтому я прошу претора выбрать меня обвинителем.

– А.… Подожди, подожди… Я, кажется, начинаю понимать, – успокоившись, произнес Цицерон. – Маний, простите мне мою вспышку гнева.

– Ты, Нигр, был квестором в период наместничества Верреса? – спросил строго Цицерон, пристально глядя в глаза собеседнику.

– Я не обязан вам на это отвечать, – ответил тот, побледнев.

– Уважаемые сенаторы, коллеги, давайте не будем ссориться и выяснять здесь отношения. Согласно закону вы должны выступить на форуме в дивинациях, и уже присяжные примут решение: кому передать мандат и кто будет выступать обвинителем от имени сицилийцев. Назначаю дату – пятое января. Жду вас обоих с речами, – подвел итог встречи претор.

Когда Цицерон с Тироном покинули здание, Марк был в ярости.

– Тирон! Тирон! Только посмотри на это! Этот пройдоха Веррес подослал какого-то идиота, чтобы он попытался забрать у меня должность обвинителя. Почему, почему мы с тобой об этом не подумали? – с горечью и сожалением произнес Цицерон.

– Хозяин, мы не могли всего предугадать.

– Тирон, у тебя есть один день, чтобы собрать справки об этом Нигре. А также узнай, что там произошло между ним и Верресом на Сицилии, чтобы я мог придумать аргументы и доказать, что это всего лишь уловка Верреса, который рассчитывает с помощью этого недалекого человечка развалить дело.

– Слушаюсь, хозяин. Для этого мне потребуется средства, чтобы подкупить тех, кто располагает какой-либо информацией.

– Хорошо. Возьмешь сколько нужно. Еще. Приведи ко мне вечером кого-нибудь из сицилийцев, кто жил в одном городе с этим квестором и знает о его делах и, возможно, об этой обиде.

– Все сделаю. Не переживайте, – проговорил Тирон и отправился выполнять поручения.

Нужно отметить, что за последующие несколько дней была проделана огромная работа. Проведена встреча с одним из сицилийцев, который хорошо знал обстоятельства стычки между Верресом и Нигром, и будущий обвинитель получил ценную информацию об их истинных взаимоотношениях. Собрана была информация о самом квесторе Нигре, о его слабых и сильных сторонах.

Цицерон также умудрился в эти короткие сроки вместе с Тироном подготовить еще и речь для дивинации. Аттик спрятал в надежном месте всех сицилийцев, чтобы до них не добрались приспешники Верреса.

А вечером за день до слушания верные и постоянные клиенты Цицерона принесли две неутешительные вести. Первая была о том, что завтрашние присяжные заседатели из старинных патрицианских семей подкуплены Верресом и должны отдать свои голоса за Квинта Нигра. Вторая – что защитником Верреса будет сам Квинт Гортензий, извечный соперник Цицерона, и на тот момент считавшийся лучшим адвокатом Рима.

Эти новости сначала расстроили Цицерона, а потом он посмотрел на себя в зеркало и произнес:

– Ну что, Марк, докажи теперь всем, какой ты выдающийся оратор, что, несмотря на подкупных присяжных и блеск имени и таланта Гортензия, ты способен выиграть дивинацию. Это тебе очередное испытание. Радуйся ему! И становись сильнее!

Зарядив себя таким образом и настроив на победу, Цицерон крепко заснул. Настал день дивинации. На пороге дома, уже прощаясь, Теренция, нежно обняв мужа, проговорила:

– Марк, ты победишь! Я уверена: сам Юпитер покровительствует тебе. Я буду мысленно с тобой. Возвращайся со щитом!

Утром десятого января семидесятого года, за три дня до январских ид, Цицерон, брат Квинт, Аттик, двоюродный брат Луций, Тирон и несколько крепких легионеров для охраны, нанятые Квинтом, а также пятнадцать приехавших сицилийцев спускались по Палатинской улице в направлении форума, где и должна была состояться дивинация.

Процессия, двигаясь к форуму, на ходу обрастала новыми союзниками и постоянными клиентами Цицерона, поэтому на подходе к форуму это уже была внушительная когорта, состоящая не менее чем из двухсот человек.

На форуме перед возвышением около ростры на скамьях расположились присяжные заседатели во главе с Манием Ацилием Глабрионом. Перед ними на небольшом расстоянии, не более двух метров, были расставлены скамьи для соперников и их помощников. Слева – для Цицерона и его друзей, справа – для Квинта Цецилия Нигра и его приспешников. Цицерон, Квинт, Аттик, Луций, Тирон и Гераклий сели на приготовленные для них скамьи перед началом вступительного слова председателя суда присяжных Мания Глабриона. Марк пристально и с интересом начал рассматривать своих противников. Сначала взгляд его остановился на Гае Верресе. Это был тучный, огромного роста мужчина. Его лицо, отягощенное пьянством и разгульным образом жизни, было удивительно похоже на свиное рыло борова. Марк усмехнулся, зная, что фамилия Веррес с латинского переводится как боров. «Да… Боги не ошиблись, дав ему такое имя», – подумал про себя Цицерон. Веррес был одет в дорогую сенаторскую тогу. Все пальцы его рук были усыпаны сверкающими золотыми кольцами и печатками, а на его толстой шее болтался огромный медальон с редким изумрудом. Одним словом, весь его облик говорил… Нет! Все кричало о роскоши и богатстве этого человека, которое наглым образом было награблено им в Сицилии. Встретив взгляд Цицерона, Веррес самодовольно усмехнулся и показал ему язык вместе с кукишем. Цицерон же в ответ улыбнулся и подумал: « О бессмертные боги! Как таких плохо воспитанных и необразованных людей вы допускаете к управлению…». Потом его взгляд переместился на утонченного и стильно одетого щеголя, импозантного Квинта Гортензия, который даже одним своим видом умудрялся вызывать доверие у слушателей, не говоря уже о его блестящей, эмоциональной манере речи, подкрепленной постоянным движением и яркой жестикуляцией. Именно за эту манеру в народе его за глаза и прозвали «танцором». Встретив взгляд Цицерона, тот отвел глаза в сторону. Марку даже показалось, что в глазах Гортензия промелькнуло какое-то сожаление. «Может быть, это была жалость по отношению ко мне?» – задумался Цицерон. Ну и последний, на ком остановил свой взгляд Цицерон, был тщедушный соратник Верреса, в свое время бывший квестором в Лилибее в семьдесят третьем году, Квинт Цицилий Нигр. Вот в его-то глазах Марк прочел страх и неуверенность.

Тем временем претор Маний взошел на ростру и, подняв приветственно руку, запросил тишины у многолюдной толпы, ожидающей представления:

– Квириты! Сегодня мы собрались с вами для важного дела. Нам необходимо решить, кто будет защищать наших друзей сицилийцев в их иске против Гая Верреса.

– А что тут решать!!! Цицерона хотим! Цицерона!!! – прокричали в ответ, перебивая претора, все сицилийцы.

– Если вы будете мне мешать, мы вас арестуем и посадим, чтобы остудить ваши головы! – гневно произнес Маний.

– У нас есть два претендента на должность государственного обвинителя, – продолжил глава. – Прошу их обоих встать. Квинт Цицилий Нигр.

При этих словах вышеназванный человечишка встал. В ответ раздались свист и улюлюканье толпы.

– И Марк Туллий Цицерон, – произнес затем Маний.

Цицерон встал, и при звуке его имени вся многолюдная толпа взорвалась аплодисментами. Да…. Цицерон уже был известен своими славными победами и добрыми делами. А толпа любит победителей. Так было всегда, даже две тысячи лет назад…

– Подойдите оба ко мне и вытяните жребий, кто будет выступать первым. Цицерон загадал орла, Квинт – решку. Претор подкинул монетку вверх, и та полетела высоко к богам на Олимп. Шучу. Пока она летела вниз обратно, Цицерон загадал: «Если выпадет орел и право решать, когда выступать, будет за мной, то через семь лет я стану консулом». Еще немного и… монетка оказалась в прикрытой ладони Мания. Он медленно, сохраняя интригу, открыл ладонь и.…, все увидели, что она лежала вверх орлом. Цицерон выдохнул и улыбнулся про себя, подумав: «Быть тебе, Цицерон, консулом. Или я ничего не понимаю в знаках богов».

– Выбор за Марком Туллием Цицероном, – громко объявил Маний.

– Я предоставляю право выступить первым Квинту, – с поклоном произнес Цицерон и сел на свое место.

Едва он сел, как его брат с опасением спросил:

– Марк, зачем ты отдал право выступать первому Нигру?

– Брат, не переживай. Я собрал информацию. Он не является ритором, он даже двух слов связать не может. Его речь будет блеклой и скучной, а затем выступлю я. И между нашими речами будет контраст в мою пользу. После этого под впечатлением моей речи присяжные начнут голосовать. Запомни брат: запоминается последнее. Как ты думаешь, такая стратегия увеличивает шансы на победу?

– Да, я думаю, ты прав. Ладно, давай послушаем, что нам напоет этот «соловей», – усмехаясь, произнес Квинт.

Квинт Цицилий Нигр взошел на ростру. Весь его вид кричал, вопил о неуверенности и страхе ритора. Как вы думаете, зрители, присяжные заседатели это заметили? Претендент начал свою речь с того, что восхвалил себя как правителя Лилибея. Много говорил о том, сколько он сделал добрых дел, будучи квестором. Все эти его слова были встречены дружным хохотом и негодованием всех собравшихся сицилийцев. Упомянул и о том, как он-де сочувствует сицилийцам и понимает их. Затем проговорил о смертельной обиде, которую нанес ему Веррес, и о том, что он ему этого никогда не простит. Проговаривая все это, он прятал свой взгляд и от Верреса, и от присяжных заседателей. Время от времени он подглядывал в какие-то записи, видимо, подсказки, чтобы не забыть, что говорить дальше. Одним словом, вся его речь была мучением как для него самого, так и для всех собравшихся. Когда же Квинт Цицилий закончил свое выступление и сел на свое место, все облегченно вздохнули, устав от этой пытки.

Настала очередь Цицерона.

Он поднялся на ростру и посмотрел на огромную людскую толпу, собравшуюся на форуме. Здесь были клиенты как Цицерона, так и Верреса, праздные гуляки и торговцы, гладиаторы и ланисты, домохозяйки и ростовщики, вольноотпущенники и свободные граждане….

А что видели они? О…. они видели уверенного молодого сенатора с гордо поднятой головой, блестящего оратора и политика, почетного гражданина Римской империи. Каждый его жест, взгляд говорили о том, что перед ними стоит истинный победитель!

– Позвольте, я спрошу всех присутствующих, — начал свою речь спокойным и выдержанным голосом этот блестящий ритор, — есть ли шансы выжить у молодого, юного и неопытного воина против опытного центуриона, прошедшего несколько войн и обладающего совершенными навыками убийцы?

Задав этот вопрос, он сначала посмотрел на съежившегося под его взглядом Нигра, а потом повернулся к толпе. (Прием молниеносного захвата внимания с помощью риторического вопроса).

– Нет, нет, – послышались в ответ голоса.

– Да центурион беднягу просто порвет на лоскутки, – раздались крики из толпы.

Цицерон поднял руку, требуя тишины, и продолжил:

– А молодой зеленый актер сможет переиграть самого Квинта Росция?

Толпа засмеялась, и раздались крики:

– Да скорее орел превратится в жаворонка! Или Тибр повернет свои воды вспять!

– Меня зовут Марк Туллий Цицерон. Поднимите руки, кто меня знает?

В ответ в небо тут же взмыл целый лес рук.

– Сицилийцы, кого вы хотите видеть в качестве защитника?

– Только тебя! Тебя, Цицерон! – со всех сторон раздались крики присутствующих сицилийцев.

– В решении этого спора, уважаемые судьи, есть два важных момента, – продолжил опытный оратор. – Первый: кого желает видеть в качестве обвинителя сицилийская община? Второй: кого в этой роли желает меньше всего видеть Веррес? Кого желают видеть заступником сицилийцы? Меня! Вот они сидят перед вами, уважаемые присяжные заседатели. Разве их мнение ничего не значит для вас? Как вы думаете, почему они испытывают ужас и страх при мысли о том, что в роли их обвинителя может выступить Квинт Цицилий Нигр? Может, потому что они его не знают? Нет! Они слишком хорошо его знают! Нигр так же, как и я был в свое время квестором в Лилибее, но позже меня на несколько лет. Если бы сицилийцам понравилось его управление, разве не логично было бы сейчас именно к нему обратиться за помощью, а не ко мне, который был квестором тремя годами ранее? Почему же тогда сицилийцы обратились именно ко мне, уважаемые судьи, как вы думаете?

И Цицерон, приблизившись к судейской скамье, пристально посмотрел в глаза Манию Глабриону, пытаясь понять, на чьей он стороне. Судья отвел свой взгляд в сторону.

– Просто Квинт Цицилий Нигр был о-ч-е-нь, ну очень хорошим помощником Верресу….. (здесь Цицерон намеренно сделал секундную паузу для усиления последующих слов) в разграблении бедной Сицилии… Он говорит: «Меня смертельно обидел Веррес». Правда ли это? Да, правда. А знаете, чем обидел и что сделал этот Нигр, будучи квестором? Он так обобрал одну порядочную женщину, которая занималась торговлей и имела несколько морских судов, что она просто осталась нищей! Действительно, нечего сказать – хороший управленец! Все себе в дом! Прямо, как курица-наседка, все под себя да под себя.

После последнего предложения Цицерона раздался неудержимый смех толпы, видимо мысленно представившей Нигра в роли курицы.

– Наивная женщина пошла и пожаловалась Верресу. Глупая! Знала бы, кому она жалуется! Что тут началось! Претор Сицилии исполнился благородного негодования, нахмурил брови и начал метать громы и молнии прямо, как Зевс-громовержец.

Цицерон встал на цыпочки, надул щеки и сделал комичный грозный вид, чем вызвал гомерический хохот всех собравшихся (создание визуального образа с помощью актерских приемов).

– Веррес грозно потребовал, чтобы квестор вернул все, все до последнего асса! И тут произошло чудо – «вдруг он, как будто выпив кубок Цирцеи, из человека становится… Верресом»¹. А возвращенное добро Веррес тут же присвоил… (пауза) Нигр оскорбился, узнав об этом. Но дальновидный Веррес в качестве компенсации, так как ему все-таки нужны были союзники на Сицилии, предоставил затем возможность и Нигру поживиться, но только в другом деле, и неприязнь между ними навсегда была забыта. Что было потом? Они стали закадычными друзьями. Наместники ходили друг к другу в гости, пили вино, тискали сицилийских женщин, одним словом, приятно проводили время в совместных увеселениях. У меня есть свидетельства сицилийцев, подтверждающих это. И вдруг Квинт Нигр, спустя некоторое время после этой дружбы, решает мстить своему благодетелю! Зачем? Или ты такой неблагодарный человек и вероломный друг? Или ты – преварикатор²?

При этих словах Цицерон грозно приблизился к трясущемуся от страха Нигру, который с содроганием посмотрел на Цицерона.

– Помните, в начале своего выступления я затронул тему центуриона и мальчика? Это была аллегория. Скажи, Квинт, есть ли у тебя подобный опыт ведения уголовных дел, как у меня? Учился ли ты риторскому мастерству? Сможешь ли ты предоставить полную картину всего дела и доказать виновность Верреса? Умеешь ли ты сделать так, чтобы тебя интересно было слушать? А? Что молчишь? Если ты спросишь меня, имею ли я эти качества, я тебе отвечу так: чему-то я научился, что-то еще не умею, пусть за меня говорят мои дела, но я честно стремлюсь своим трудом и прилежанием заработать все вышеназванные качества. Обладаешь ли ты необходимыми навыками, знаниями, чтобы сокрушить лучшего адвоката Рима Квинта Гортензия? Или ты думал, что достаточно будет все по бумажке прочитать и после этого выиграть дело? Я заранее представляю, как будет насмехаться над тобой Гортензий, сколько мучений ты вынесешь, каким посмешищем ты станешь для всех граждан Рима! Думал ли ты об этом?

– Да, я уверен, Гортензий – достойный соперник, – и Цицерон отвесил поклон в сторону лучшего адвоката, чем вызвал насмешку последнего. – Но я не боюсь его, и меня не пленят его сладкие речи. Я смогу собрать материал и доказательства в кратчайшие сроки и доказать виновность Верреса, несмотря на его столь именитого адвоката. Ответь мне, Квинт, сможешь ли ты работать по двадцать часов в день, недосыпать, недоедать? А для меня такой режим обычен.

– Уважаемые судьи, – Цицерон резко развернулся в сторону присяжных заседателей и пристально посмотрел на тех, – чем рискует Квинт? Может, репутацией? Да нет же! Он ее еще не заработал, да и не заслужил. Чем рискует Цицерон? Всем! Своей репутацией, профессионализмом и доверием бедных сицилийцев.

– Мне доверяют сицилийцы, тебе, Квинт, нет. Посмотри им в глаза! – приблизился к тому опять Цицерон. – Если ты найдешь хоть у одного из этих достойнейших представителей сицилийских общин в глазах непреодолимое желание, чтобы ты стал обвинителем, я умою руки и откажусь от этого дела. Но я не вижу этого!

Цицерон, приблизившись к сицилийцам, посмотрел тем в глаза:

– На мой взгляд, выбор очевиден. И он явно говорит в мою пользу. А теперь, судьи, вам решать, кого из нас вы сочтете более способным и достойным вынести на своих плечах это сложное и непростое дело. …«Но знайте одно: если вы предпочтете мне Квинта Цецилия, то я не сочту это поражением для своей честности, а вам придется беспокоиться при мысли о римском народе, который из вашего вердикта выведет заключение, что слишком честное… обвинение показалось неудобным вам»³…

Закончив свое блестящее выступление, Цицерон гордо посмотрел на присяжных заседателей взглядом уверенного в своей победе сенатора и сел на свое место. В воцарившейся тишине присяжные приступили к голосованию. Каждому из десяти судей раздали восковые таблички, на которых они должны были написать имя того, кому они доверяют быть обвинителем. Наступило ожидание, долгое, жуткое и противное ожидание участи для всего сицилийского народа. Сицилийцы сидели ни живы ни мертвы, глядя с надеждой на Цицерона. А тот им в ответ улыбнулся, обнадеживая взглядом.

Наконец председатель суда Маний Глабрион собрал таблички и начал объявлять голоса, демонстрируя табличку каждого члена присяжных заседателей всем присутствующим на форуме:

– Нигр. Нигр. Нигр. Нигр.

Когда четыре раза прозвучало это имя, у сицилийцев потух взгляд, они стали обреченно смотреть в землю, ожидая теперь мести со стороны Верреса. Даже Цицерон удивленно посмотрел на присяжных, но, встретив насмешливый взгляд братьев Метеллов, понял, кто голосовал против него…. Но затем все оставшиеся шесть голосов судей были отданы ему – Цицерону!

– Итак, уважаемые граждане Рима, большинством голосов государственным обвинителем по делу Гая Верреса назначается Марк Туллий Цицерон! – важно произнес председательствующий судья Маний Глабрион.

– Сколько дней тебе требуется на подготовку? – обратился Маний к Цицерону.

Цицерон молниеносно прикинул в голове, что лучше бы слушание дела провести до лета, до того как пройдут выборы новых консулов, так как, если на соискании должности будущего консула победит Гортензий, ему, Цицерону, будет сложнее выиграть это дело.

– Сто десять дней прошу, судья, – поклонившись, ответил Цицерон.

– Хорошо. Значит, слушание дела назначается на четвертый день до майских нон, то есть четвертого мая. Цицерон, ты должен явиться ко мне с отчетом, как идет предварительное следствие, на двадцатый и шестидесятый день согласно закону Ацилия⁴. Завтра получишь преторский мандат на ведение расследования.

После оглашения всех этих указаний судья вместе с присяжными заседателями с достоинством удалились. Веррес в бешенстве вскочил на ноги и, отшвырнув скамью, бросился с форума, сметая все на своем пути. К Цицерону подошел Гортензий и, улыбаясь своей мерзкой и липкой улыбкой, произнес:

– Цицерон, в этом году я обязательно стану консулом. Я раздавлю тебя, как мелкую букашку. У тебя на всю жизнь отпадет охота вставать у меня на пути.

– Гортензий, желаю тебе искренне победить в выборах и стать консулом. Что касается твоей угрозы, скажу так: я не боюсь ни тебя, ни твоих угроз, ни твоих денег, которыми ты купил все и вся. За моей спиной закон и справедливость, и клянусь Геркулесом, победа будет на моей стороне! А теперь прощай.

И Цицерон демонстративно повернулся спиной к Гортензию, даже не дослушав, что тот попытался прошипеть в ответ. Тут же к Цицерону подошли сицилийцы и стали обнимать его, благодарить, радоваться, словно дети, радоваться так, как будто они уже выиграли дело…

Справедливость восторжествовала…. Как бы хотелось, чтобы в нашей жизни это происходило как можно чаще…

____________________________________________

Примечания

¹«Вдруг он, как будто выпив кубок Цирцеи, из человека становится… Верресом» – смысл этого каламбура в следующем: согласно мифу волшебница Цирцея умела варить зелье, испив которое, человек становился свиньей. А жила она где-то на юге Италии, возможно, даже в Сицилии. Слово же «веррес» по-латыни означает «боров», «свинья».

²Преварикатор – человек, который пытается «развалить» дело.

³«Но знайте одно: если вы предпочтете мне Квинта Цецилия, то я не сочту это поражением для своей честности, а вам придется беспокоиться при мысли о римском народе, который из вашего вердикта выведет заключение, что слишком честное… обвинение показалось неудобным вам» – Цитата. Цицерон. Дивинация Цицилию.

⁴Закон Ацилия (Семпрония) о взыскании денег, полученных незаконным путем от 122 г. до н.э.