Цицерон – мастер публичных выступлений. Или роман об истинном римлянине. Том II

– Я для этого здесь и нахожусь, садитесь ко мне в повозку и давайте въедем в город, я думаю, там будет удобнее общаться, — предложил Цицерон.

Они сели в повозку и отправились в Сиракузы в сопровождении толпы горожан. Едва въехав в город, Цицерон увидел исполинскую арку высотой не менее двенадцати метров, наверху которой были установлены следующие фигуры: обнаженный молодой юноша, сын Верреса, стоящий около лошади, а на самой лошади восседал его величество Веррес. Увидев эту статую, Цицерон усмехнулся и произнес:

– Посмотрите, голый сын и отец на коне любуются на голую и ограбленную ими провинцию. Действительно, гениально, – саркастически заметил Цицерон.

– Гераклий, где бы я ни проезжал, в какой бы город, селение не заходил, везде одно и то же: статуи богов, произведения искусств отобраны, вывезены, а вместо них поставлены его статуи. Здесь все точно так же?

– Да, Цицерон. Все именно так. Этот вымогатель, грабитель, насильник, видимо, хотел увековечить о себе память на века, – скорбно склонив голову, ответил тот.

Все время их сопровождали местные жители, моля о заступничестве: «Нам запрещали тебя встречать, обещали бросить в сиракузские каменоломни, лишить крова. Но мы настолько уже обобраны и обокрадены, что ничего не боимся и хотим только одного, чтобы этот Веррес был наказан».

Эти слова стали постоянными спутниками Цицерона на всем пути его следования.

В Сиракузах Цицерон разместился в доме одного из своих друзей и, едва умывшись и немного перекусив лепешек, начал опрашивать Гераклия.

– Вот моя история, – начал свой скорбный рассказ когда-то один из самых знатных, богатых и влиятельных граждан этого города. – От одного своего родственника я получил наследство в три миллиона сестерциев, а также дом, полный прекрасной резной серебряной посуды, искусных ковров и картин. По завещанию я должен был поставить в палестре³ несколько статуй, что я, конечно, и сделал, установив там статуи Аполлона, Артемиды и Геракла. Когда Веррес узнал о моем огромном наследстве, он решил прибрать его к рукам. Он договорился со служителями палестры, те отдали мои скульптуры Верресу, а мне предъявили постановление, что раз я не поставил статуи в палестру, то все наследство должно перейти к палестре. Когда я прибежал в палестру, то увидел, что статуй там уже не было и в помине. Против меня возбудили дело. Я потребовал, чтобы по Рупилиеву⁴ закону назначили судей по жребию, но… увы. Веррес сам выбрал пять судей по своему усмотрению. Не буду тебя долго утомлять, Цицерон. Понимая, что здесь справедливости искать бессмысленно и мне вынесут заочно приговор не в мою пользу, я бежал в Рим искать справедливости, но не нашел ее и там. Деньги на поездку закончились очень быстро, и мне пришлось вернуться обратно в Сицилию. Цицерон, у меня отобрали все: доброе имя, богатство, честь. Все! Теперь я просто нищий бедняк. Вот такова моя история…

Затем очередь наступила другого жителя — Епикрита.

– Цицерон, я из маленького городка Бидис. Моя история точь-в-точь совпадает с историей Гераклия, только сумма наследства была в пятьсот тысяч сестерциев. И так же палестра предъявила иск мне. Дело я проиграл. И так же, как Гераклий, я уехал в Рим искать справедливости и тоже вернулся ни с чем. Цицерон, будет нечестно сказать, что после назначения Луция Метелла наместником Сицилии нас не восстановили в правах. Да, он частично отменил некоторые санкции против нас, но деньги не вернешь, страдания не забудешь и честь поруганную не восстановишь, – добавил Епикрит.

– К тому же недавно за несколько дней до твоего приезда к Метеллу явился некий Летилий, бывший приспешник Верреса по Сицилии, где он выполнял функции по доставке писем от Верреса, и вручил Метеллу письмо от оного. Сразу после этого письма Метелла как будто подменили. Он вдруг воспылал преданной любовью к деяниям Верреса и прекратил все процессы по восстановлению в правах честных граждан, ограбленных и невинно обвиненных в разных преступлениях. Я думаю, Веррес пообещал тому много денег, – добавил Гераклий.

– Друзья, – обняв каждого, проговорил Цицерон, – клянусь Геркулесом! Я добьюсь справедливости. Вы готовы поехать со мной в Рим и дать свидетельские показания?

– Да! Конечно! С радостью! – ответили в один голос и Гераклий, и Епикрит.

– Хорошо, после Сиракуз у меня на пути следования есть еще несколько городов, через несколько дней встречаемся в Мессане, откуда отплывем все вместе в Рим. Согласны?

– Согласны, — ответили те хором и, пожав на прощание руку Цицерону, покинули дом.

Поспав не более четырех часов, все-таки смертельная усталость брала свое и организму требовался отдых для восстановления, Цицерон вместе со своим верным помощником Тироном отправился в городскую контору откупщиков, чтобы внимательно изучить расходно-приходные хозяйственные книги, который вел описанный нами выше Карпинаций. Это был главный помощник Верреса буквально во всех его махинациях.

Когда Цицерон с Тироном вошли в какую-то тесную комнатушку, заваленную разными документами, то увидели сидевшую за столом мерзкую, склизкую личность. Видимо, все-таки боги отмечают своей печатью никчемных людишек. Это был мужчина средних лет с бегающими, хитроватыми глазами, с пухлым одутловатым лицом и толстыми мерзкими губами. Волосы на голове были настоль редкими, что, казалось, их нет и вовсе.

– Ты Карпинаций? — грозно спросил того Цицерон.

Надо отметить, у него как у профессионального ритора эмоции на лице всегда получались убедительными.

– Я… – ответил тот заикающимся голосом и начал судорожно перебирать руками какой-то документ.

– Я, Марк Туллий Цицерон, государственный обвинитель по делу Гая Верреса, обращаюсь к тебе от имени высшего должностного лица Римской империи – немедленно предъяви мне книги товарищества обо всех операциях, производимых за период с семьдесят третьего по семьдесят первый год! — приказал Карпинацию Цицерон.

Тот вместо ответа и каких-либо действий вжался в стул, как будто хотел в нем раствориться.

– Ты не расслышал? — и Цицерон сделал знак Тирону.

Тот подошел к Карпинацию и поднял того сзади за отворот хламиды, как щенка.

– Сейчас… сейчас, – залебезил тот и начал искать книгу во всех ящиках своего стола.

– Если ты мне сейчас ее не найдешь, я посажу тебя в сиракузские каменоломни за уничтожение официальных документов, — еще более грозно произнес Цицерон.

Тот, услышав эту угрозу, начал рьяно и судорожно рыться в бумагах и документах, трясясь от страха. Спустя пару минут он протянул книгу, на которой, к удивлению, отсутствовала пыль, а ведь прошло почти два года после того, как ею должны были пользоваться. А тут чудеса! Блестит, как новенькая! Как будто ее только вчера открывали. «Интересно», – подумал про себя Цицерон.

Обвинитель выгнал из-за стола Карпинация, заставив того предварительно протереть пыль на столе и убрать все лишнее, затем устало сел на его место для внимательного изучения материала. Карпинаций забился в угол, и было отчетливо слышно, как стучат его гнилые желтые зубы от страха. «Хороший знак, — подумал про себя Цицерон. – Значит, в этой книге что-то есть».

И обвинитель углубился в чтение. Книга пестрела следующими интересными записями: время от времени самые именитые и достойные граждане Сиракуз брали огромные суммы у откупщиков под бешеные проценты. Основанием такой необходимости была одна и та же причина – выплатить деньги Верресу.

– Интересно, интересно, – проговорил, усмехнувшись, Цицерон.

– Тирон, пойди и приведи-ка мне сюда Гераклия и тех людей, которые имеют отношение к судебным делам: мне нужна от них информация, —приказал Цицерон.

Тот поклонился и ушел выполнять распоряжение хозяина. А Марк тем временем продолжил изучение книги. «Зачем? Зачем им всем требовались такие огромные суммы да еще так срочно? Могли бы ведь занять у друзей, почему они кинулись к откупщикам?», — не понимая, размышлял Цицерон. Спустя пару часов в комнату вошли Тирон, Гераклий и клерк с судебной книгой.

– Гераклий, и ты, клерк, внимательно слушайте меня. Я сейчас выписал имена граждан, бравших в займы, и поставил дату напротив имени. Смотрите в судебные записи, ищите их имена и дела, связанные с ними.

– Гераклит – пятнадцатого августа, – произнес Цицерон.

– Дело №345. Гераклит обвинялся в уклонении от уплаты налогов, – проговорил судебный клерк.

– Понятно, — усмехнулся Цицерон.

– Диодот – тридцатое сентября. Дело №384. Диодоту предъявлен иск от палестр с требованием передать им наследство, так как он не выполнил волю покойного.

Цицерон перечислял имена и даты, а клерк вместе с Гераклием называли уголовные, гражданские и административные дела. Через пару часов Цицерон, уставший, но довольный, произнес:

– Все стало ясно как божий день. Эта книга – ценное свидетельство о вымогательствах Верреса. Все вышеназванные граждане в момент займа находились под судом, и, видимо, деньги им были нужны, чтобы откупиться от несправедливого решения суда не в их пользу. Пусть попробует Веррес выкрутиться теперь.

– Подождите, подождите, а это еще что? – произнес Цицерон, обнаружив какую-то помарку на одной странице.

«Возможно, писец допустил ошибку, соскоблил несколько букв и вписал другие?», – подумал Цицерон. Запись была следующего содержания: выплачено сто тысяч сестерциев Гаю Верруцию. Цицерон продолжил листать дальше книгу, подумав, что может еще что-то подобное встретится, и точно, он не ошибся. В записях за следующий месяц опять контора выплатила некоему Гаю Верруцию кругленькую сумму. Таких записей набралось несколько десятков. И во всех было одно и то же: контора выплачивала деньги некоему Гаю Верруцию, и всегда после второго «р» шло затертое и исправленное место. Цицерон поднял глаза от книги и, внимательно посмотрев на Карпинация, спросил:

– Кто такой Гай Верруций?

Вид Карпинация был жалок. По лбу тек пот, лицо стало красное, как у только что сваренного рака. Он пытался что-то выдавить из себя, но только заикался и блеял что-то невнятное.

– Карпинаций, именем государственного обвинителя привлекаю тебя к суду за мошенничество. Гераклий, отведи этого мошенника в тюрьму, пускай там сидит и ждет, пока ведется следствие по этому делу.

Взяв под руки поникшего и обмякшего Карпинация, они вывели его из конторы.

– Ну, Тирон, пойдем и мы с тобой к нашему уважаемому наместнику Сицилии Луцию Метеллу и предъявим иск, – произнес усталый, но довольный Цицерон.

Метелл встретил без радости Цицерона, но, получив предъявленный иск, вынужден был назначить день суда и председательствовать на нем. Так как времени у Цицерона было крайне мало, то суд был назначен на другой день рано утром.

На главную площадь Сиракуз сбежалась чуть ли не вся Сицилия. Все жители очень любили и уважали Цицерона и хотели его поддержать, если потребуется.

На ростру поднялся ритор. Перед жителями стоял тридцатишестилетний стройный, уверенный в себе и своей правоте римский сенатор, облаченный высшей властью – империй.

– Мои дорогие друзья! – начал свою речь Цицерон.

Он приложил свою руку к сердцу и низко поклонился.

– Больно мне от того, что не по радостному событию мы с вами здесь встретились, не счастливый повод собрал нас всех вместе, а горестные и печальные события правления Гая Верреса, — проникновенный голос Цицерона был печальным и тихим. – Мое сердце разрывается от горя и страдания! Мне стыдно! Стыдно за римского претора, управлявшего так Сицилией!

– Цицерон, мы тебя любим! – раздались крики горожан. – Защити нас и накажи этого мерзавца и негодяя!

При этих словах Метелл грозно посмотрел на кричавшую толпу, но решил не вмешиваться, понимая, что о его поведении и реакциях Цицерон обязательно доложит в сенате.

– Вчера я изучал книги одного вашего жителя Карпинация. Знаете такого? – спросил толпу Цицерон.

– Знаем, знаем. Проходимец и приспешник Верреса, — крикнули те.

– В этой книге я нашел интересную информацию о том, что граждане Сиракуз занимали деньги в определенные даты под бешеные проценты. Казалось бы, что необычного, спросите вы меня? Просто дело в том, что все заемщики в этот момент находились под следствием, обвиненные по разным делам. Как вы думаете, кто зарабатывал на их несчастье бешеные проценты и куда потом шли их деньги?

– Известно куда, – прокричала толпа, — Верресу!

– Все верно. Если вы меня спросите, куда уходили потом полученные Карпинацием деньги от граждан, то я отвечу. В расходно-приходной книге товарищества, которую вел Карпинаций, фигурирует странный, неизвестный человек, которому каждый месяц контора перечисляла кругленькие суммы денег. Его зовут Гай Верруций. Я не знаю, кто это. Может, это крупный делец? Кто-нибудь слышал о таком?

– Первый раз слышим, – завопили почти хором собравшиеся горожане.

– Причем странно еще то, что он появился на вашем острове внезапно в семьдесят третьем году и также внезапно исчез в семьдесят первом. Кто бы это мог быть? – снова спросил собравшихся Цицерон.

– Это сам Гай Веррес! – крикнул Гераклий, и его крик поддержали остальные.

– И я придерживаюсь такого же мнения, – подтвердил их слова Цицерон.

– Несчастные, занимая деньги в конторе у Карпинация под огромные проценты, чтобы откупиться от суда, даже не догадывались, что занимают у него же! — продолжил Цицерон.

– Судить Карпинация! Наказать Верреса! – послышались многочисленные голоса собравшихся.

– Я считаю, что Карпинаций виновен в мошенничестве и подделке книг. Требую его осудить и отразить все происходящее в отчетах. А также запротоколировать и зафиксировать в присутствии свидетелей, что Гай Верруций – это на самом деле Гай Веррес, — после этих слов Цицерон молча под аплодисменты и одобрительные крики толпы сел на свое место.

Метелл смотрел стеклянными глазами то на толпу, то на Цицерона, то на других судей и отчетливо понимал, что придется поступить честно. Иного пути нет. Иначе не сносить ему головы по приезду в Рим.

Суд признал правоту Цицерона. С книги тут же была снята точная копия, она была заверена печатями, запечатана и вручена Цицерону. А что было дальше с Карпинацием? Об этом история умалчивает, но я уверен, что его сделали козлом отпущения и посадили на длительный срок.

«Когда мы стремимся искать неведомое нам, то становимся лучше, мужественнее и деятельнее тех, кто полагает, будто неизвестное нельзя найти и незачем искать».

Платон.

____________________________________________

Примечания

¹Табуларий – государственный архив в Древнем Риме, в котором хранились народные постановления и другие государственные акты.

²17 марта – Либералии в честь Либера и Либеры, его супруги. В городах – торжественные жертвоприношения, театральные представления. На селе – веселые шествия, пляски, шутки и пирушки с обильными возлияниями. Приносились жертвы Церере

³Пале́стра – частная гимнастическая школа в Древней Греции, где занимались мальчики с 12 до 16 лет

⁴Публий Рупилий – римский государственный деятель II века до н. э. установил различные правила для правительства провинции, которые были известны под названием имени «lex Rupilia» (Закон Рупилия)

Глава VII Смертельная опасность…

Люди более всего приближаются к богам именно тогда, когда даруют людям спасение.

М. Т. Цицерон.

В Сиракузах, помимо встреч с очевидцами и несправедливо обвиненными и ограбленными, оставалось одно не завершенное Цицероном дело – посещение знаменитой тюрьмы, так называемых Сиракузских каменоломней. История ее происхождения банально проста. Много столетий назад одна гора, находившаяся рядом со знаменитым греческим театром на окраине города, славилась своим превосходным камнем, который идеально подходил для строительства зданий и дворцов, чем и воспользовались предприимчивые правители Сиракуз. Тысячи и тысячи рабов денно и нощно, под дождем и палящим зноем добывали здесь камень для нужд города, в результате чего спустя время в горе образовались различного размера пустоши – пещеры. В VI веке до н. э. камень добывать прекратили, зато находчивые правители нашли другое ей применение: стали использовать каменоломни в качестве тюрьмы для преступников. Небольшие пустоши, образовавшиеся в результате добычи камня, стали идеальным местом для этих целей. На вход приделывали решетку, вешали замок, и одиночная камера была готова. Если размер пустоши был значительным, то она служила тюрьмой для нескольких заключенных. Местные правители сэкономили кучу денег, отказавшись от строительства отдельного здания для этих нужд. То, что в этой импровизированной тюрьме совсем не было света и тепла, наместников даже радовало. «Так это и хорошо, пусть заключенные в полной мере оценят наказание», – так рассуждали правители. Да вот беда.… Всегда ли там отбывали срок только действительно виновные преступники? Далеко не факт. В результате люди умирали десятками и сотнями. Конечно, были и прецеденты, когда наиболее крепкие выживали даже и в этих условиях, но когда их выпускали по истечении срока, то, выйдя на солнечный свет, отвыкшие от него, бедняги практически сразу слепли….

Эта тюрьма в свое время была излюбленным местом ссылки для всех противников тирана Диониса ¹. Конечно, было еще одно обстоятельство, навевающее страшный, жуткий и мистический страх на обитателей этих каменоломней. Согласно историческим источникам после кровопролитной войны с афинянами в V веке до н. э., которые потерпели поражение от Сиракуз, семь тысяч афинян были живьем замурованы в стены этой тюрьмы. Благодаря природной акустике этих пещер даже просто перевернутая страница вызывала громкий звук, и поэтому неудивительно, что каждую ночь узникам этой тюрьмы мерещились стоны и проклятия душ заживо погребенных афинян, которые никак не могли обрести покой в этом бренном мире. Любое, даже очень тихо сказанное слово заключенными отдавалось гулким эхом, и со стороны невозможно было понять, то ли это заключенные переговариваются, то ли души умерших афинян перешептываются. Надо ли говорить о том, как боялись попасть в эти каменоломни все жители Сицилии? Теперь вам становится понятен животный страх, который обуял Карпинация при мысли о том, что он будет осужден и посажен именно в эту тюрьму.

Вот в эти страшные сиракузские каменоломни и держал путь рано утром Цицерон со своим верным помощником Тироном. Цель у Цицерона была простая: он намеревался проверить тюремные книги и обнаружить в них свободных граждан Рима, несправедливо обвиненных и посаженных в этот зловещий ад.

Спустя пятнадцать минут после того, как они вышли из дома, немного запыхавшись от небольшого подъема в гору, они приблизились к каменоломням. С виду это была простая скала с большой расщелиной в виде дверей. На входе стояли два местных стража и, щурясь от солнца, разглядывали непрошеных гостей. Цицерон поравнялся с ними, и Тирон важно произнес:

– Сенатор Марк Туллий Цицерон, государственный обвинитель по делу бывшего наместника Верреса, немедленно позовите управляющего тюрьмой.

Те недружелюбно мотнули головой в сторону входа и расступились. Цицерон с Тироном вошли внутрь и сразу увидели слева небольшую нишу, видимо, служившую таблинумом управляющему. Внутри за столом восседал грузный крупный мужчина с копной черных вьющихся волос, с зловещим и свирепым взглядом. По его многочисленным шрамам было видно, что это бывший воин или вольноотпущенник гладиатор.

– Кто вы такие и что привело вас сюда? – зловещим шепотом прошипел тот, грозно нахмурив брови и сделав вид, что не расслышал сказанные Тироном слова при входе. Несмотря на то, что все слова были произнесены шепотом, было такое ощущение, что он крикнул прямо в ухо.

– Я, Марк Туллий Цицерон, государственный обвинитель по делу Гая Верреса, приказываю вам немедленно предъявить мне тюремные книги.

И Цицерон тут же следом предъявил преторский мандат. В ответ управляющий злобно усмехнулся и проговорил:

– Все равно вы ничего не измените. Мир не меняется. Всегда во все времена неугодных граждан сажали, сажают и будут сажать.

– А мы попробуем это изменить, – твердо посмотрев тому в глаза, ответил Цицерон.

Получив книгу, он начал внимательно листать предоставленный ему материал. Вдруг Цицерону явственно послышались какие-то голоса, как будто кто-то стоял сзади и нашептывал ему прямо на ухо: «Кто? Кто? Кто это пришел? Может, за мной? И меня освободят? Не мечтай, мы здесь навечно». Цицерон удивленно поднял голову и посмотрел вокруг себя, не понимая, откуда ему слышатся голоса.

– Не обращайте внимания, это заключенные перешептываются. Просто здесь слышимость такая, – проговорил, усмехнувшись, хранитель тюрьмы.

– В этой книге я вижу много знатных людей, даже есть записи о римских всадниках. На каком основании они находятся здесь? – строго спросил Цицерон.

– А я почем знаю. Мое дело маленькое: мне привели человека, я его и разместил в «покоях», остальное меня не касается, – иронически ответил управляющий.

– Я хочу пойти и посмотреть на Сертория из всаднического сословия, – ткнув пальцем в тюремную запись, проговорил Цицерон.

– Вы уверены, что хотите этого? – усмехнувшись, переспросил тот. – Кстати, если вы завтракали, то я не рекомендую вам совершать эту прогулку.

– Идемте, – решительно приказал Цицерон.

Тирон предпочел остаться у входа. Управляющий взял зажженный факел, и они отправились в черную бездну. Именно в черную бездну. Едва они прошли несколько шагов, как в нос ударил резкий запах испражнений. Туалета, естественно, в камерах не было, и заключенные ходили, если так можно выразиться, под себя. Конечно, раз в неделю приходили специально нанятые люди и вычищали накопившиеся испражнения, но запах искоренить они были бессильны. Пахло также и гниющими человеческими телами. Заключенных больных никто не лечил, и они так и умирали постепенно от того или иного заболевания. Пока Цицерон с управляющим шли по этим катакомбам, справа и слева к решеткам камер бросались какие-то существа с длинными и грязными волосами, с безумными глазами и шептали, шептали: «Спасите, спасите, спасите меня. Выпустите, я не виновен». Цицерон вдруг почувствовал, как к горлу подступает комок, и его вот-вот вырвет, но сенатор взял себя в руки и все-таки дошел до ниши, где, видимо, находилась камера Сертория. Как только глаза привыкли к полутьме, взгляд Цицерона с трудом различил в узкой и низкой камере какое-то странное истощенное существо в непонятной рваной одежде с длинными, грязными, спутанными волосами и такой же грязной бородой. «Оно» сидело на земле. Когда управляющий посветил в лицо этому существу, тот инстинктивно закрыл лицо от этого непривычно жуткого и яркого света.

– Серторий, встань и подойди к решетке. К тебе пришел сенатор Марк Туллий Цицерон, – проговорил хранитель и отошел в сторону, передав факел Цицерону.

– Серторий, я пришел сюда, чтобы помочь таким, как ты выбраться из этого ада. Расскажи, как ты сюда попал? – спросил того с содроганием Цицерон, увидев его ужасный облик.

– Очень просто, – ответил тот заплетающимся и слабым голосом. – У меня была жена-красавица, которая как-то на одном празднестве в честь города Сиракуз приглянулась Верресу. Он захотел ее, и на другой день напрямую предложил мне большую сумму денег, чтобы переспать с ней. Простите, у вас нет воды? А то трудно говорить, – умоляющим голосом попросил Серторий.

– Сейчас, сейчас. Управляющий, я видел у вас флягу на поясе, дайте мне ее, – приказал Цицерон.

– Я, конечно, ее дам, но я брезгую из нее пить после заключенного.

– Я покупаю ее у вас, – и Цицерон дал несколько ассов управляющему.

Тот взял их и, усмехнувшись, протянул флягу Цицерону. Сенатор передал живительную влагу через решетку. Узник жадно впился губами в горлышко и начал торопливо пить. Было видно, что даже воды заключенным не дают вдоволь. Когда бедняга утолил свою жажду, он протянул пустую флягу Цицерону и произнес:

– Благодарю Вас, сенатор. После того, как я ему в негодовании отказал, Веррес сфабриковал дело с помощью своего помощника Карпинация, и в результате меня посадили в каменоломни. Что стало с моей женой, я не знаю, но уверен, после этого она была изнасилована этим мерзавцем.

– О бессмертные боги! Юпитер! Почему ты до сих пор не испепелил своим праведным гневом этого негодяя и подлеца! Сколько еще преступлений должен совершить этот человечишка, чтобы ты это заметил? – и Цицерон поднял кулаки к небу, взывая к главному римскому божеству. – Серторий, я обещаю. Нет! Клянусь! Как только вернусь в Сиракузы, я попрошу наместника Метелла тебя немедленно освободить. Сколько ты здесь уже находишься?

– Я…. Я…. Не знаю. Я давно потерял счет времени, ведь здесь нет света. Но я помню, что меня посадили в семьдесят втором году. А какой сейчас год?

– Семидесятый год, – ответил с содроганием Цицерон.

– О боги!!! Какой ужас! Значит, я уже просидел более двух лет. Что там с моей любимой женой? Жива ли она, моя бедная, – и Серторий, закрыв лицо руками, беззвучно заплакал.

– Серторий, я пока тебя покидаю, но обещаю, что сделаю все, что в моих силах, чтобы тебя освободили, – вновь проговорил на прощание Цицерон.

Он быстро пошел с управляющим на выход. Его мутило. Как только Цицерон вышел на свежий воздух, его вырвало прямо недалеко от стражников, что вызвало у тех злорадный смех. Отдышавшись и придя в себя, Цицерон, поддерживаемый Тироном, вновь зашел к управляющему в нишу и произнес:

– На правах государственного обвинителя я на время изымаю тюремную книгу. После того, как будет сделана копия, вам ее вернут. Прощайте, – и Цицерон с Тироном спешно покинули это мрачное и ужасное место.

Как и обещал Цицерон, в городе они сняли копию и с посыльным отправили обратно тюремную книгу управляющему. Также Цицерон провел переговоры с Метеллом и, благодаря своему красноречию и обещанию не выставлять в слишком дурном свете в Риме действия наместника Сицилии, добился освобождения Сертория. Сделав напоследок это доброе дело, Цицерон и Тирон с чистой совестью покинули Сиракузы, направляясь к конечной цели своего путешествия Мессане, откуда они и намеривались отплыть обратно в Рим.

По пути они еще посетили Катану, Леонтины, Тавромений и, наконец, спустя несколько дней, поздно вечером прибыли в Мессану, откуда утром собирались отплыть в Рим.

Поздним вечером, разместившись у очередного своего друга на ночлег, Цицерон сидел в кресле и клевал носом, почти засыпая от смертельной усталости, перечитывая собранные за столь длительное путешествие материалы. Вдруг послышался стук в дверь. Спустя пару минут явился хозяин и, протянув письмо, произнес:

– Марк, тебе срочное письмо из Рима.

Сенатор судорожным движением быстро его вскрыл и начал читать: «Мой дорогой брат, приветствую тебя. Если ты здравствуешь, это хорошо. У тебя остались еще силы для борьбы? Или ты все отдал в поисках доказательств вины Верреса? Мужайся, у меня для тебя две новости. Первая: этот хитрец Гортензий придумал очередную уловку, чтобы затянуть дело. Пока ты находишься в командировке на Сицилии, сторонники Верреса, для того что бы затянуть дело, подали в тот же суд по процессам о вымогательствах жалобу в отношении бывшего наместника Ахейи, затребовав для себя срок для отыскания доказательств в сто восемь дней. И как ты понимаешь, мой дорогой брат, так как дело будет рассматриваться одним судом, то дело о наместнике Ахейи будет рассмотрено перед нашим делом. Вторая новость: надежные источники сообщили, что Веррес за большие деньги нанял пиратов, чтобы они захватили твое судно, как только ты выйдешь из порта Мессаны и направишься водным путем в Рим. Мой тебе совет, брат, поверь, это очень-очень серьезно: доплыви только до порта Регий, это совсем маленькое расстояние по морю, а оттуда уже сушей до Рима. Торопиться уже нет причин. Я не хочу тебя оплакивать, да думаю и Теренция тоже. Кстати, слава богам, дома у тебя все хорошо. Теренция ждет, дочурка твоя подрастает и тоже ждет папу домой.

Люблю, целую, твой брат Квинт».

– Хорошие новости? – спросил его друг из Мессины.

– Не очень, – покачал в ответ головой Цицерон. – Мое дело о Верресе переносится. Меня хотят убить. Только одно радует: с семьей все хорошо, – добавил глубоко опечаленный Цицерон.

Сейчас у него не было ни сил, ни желания кричать, метать, расстраиваться из-за того, что дело перенесено.

– Друг мой, я пойду спать. Будет день и будет пища, – и Цицерон, попрощавшись и поблагодарив за ночлег и ужин, ушел в свою комнату спать.

Цицерон проспал целых двенадцать часов. Проснувшись практически в обед, лежа в кровати, он задумался: «Теренция ведь меня предупреждала, что будут еще уловки и хитрости со стороны Верреса. Опять моя жена была права. И дело выиграть становится еще сложнее. Ну что ж, Цицерон, значит, когда победишь, еще больше будешь гордиться своим успехом. Что нас не убивает, делает нас сильнее. Не помню, кто это сказал? Надо будет почитать философов как-нибудь на досуге. Ладно, сейчас первоочередная задача – добраться живым и невредимым в Рим, а там будет видно», – решил, вставая с кровати, Цицерон.

Весь день к дому друга Цицерона стекались свидетели, желавшие поехать в Рим для дачи показаний. Их набралось не менее тридцати человек. Не приехали только Гераклий и Еврипид, приславшие письмо, в котором извинялись и говорили, что им под страхом смерти запретили покидать Сиракузы.

Уже ближе к вечеру, когда все пришли в порт для отплытия в Рим, Цицерон приказал арендовать небольшую яхту, чтобы переправить их на материковую Италию через Мессанский залив.

– Хозяин, мы не поплывем по морю напрямую? Так ведь быстрее, – спросил того удивленный Тирон.

– Нет. Если поплывем, то нас в открытом море ожидают пираты, у которых есть приказ захватить меня и убить, – ответил Цицерон.

– Хозяин, откуда такая информация?

– Вчера Квинт прислал письмо с предупреждением. Мы только переправимся на корабле через Мессанский залив, а оттуда из Регия отправимся сухопутным путем до Рима. Пусть это будет значительно медленнее, зато живыми останемся.

В тот же день Цицерон и его друзья погрузились на небольшое судно и отплыли от берега. Только земля скрылась из виду, как вдруг вдалеке показался странный корабль без опознавательных знаков, приближающийся со стороны Ионического моря. Он быстро двигался по направлению к судну Цицерона. И хотя кораблю сенатора было необходимо проплыть до материковой Италии всего несколько стадий, судя по тому, как шла пиратская бригантина (не было никаких сомнений, что это была именно она), становилось понятным и очевидным, что они буквально через пятнадцать минут будут захвачены в плен. Пиратское судно шло по ветру, благодаря чему быстро приближалось к суденышку Цицерона. Цицерон посмотрел на оцепеневших от ужаса матросов, своих друзей и понял: нужно срочно что-то предпринять. Он быстро вскочил на капитанский мостик и произнес свою, наверное, самую страстную и короткую речь.