Loe raamatut: «Тайна пролива «Врата скорби». Том третий», lehekülg 3

Глава 3. Валерий Ильин. Комендант и строитель

Дорогу от Северного порта до подвала цитадели Валерий Николаевич практически не заметил. Он настолько углубился в собственные мысли, в которых задачи сегодняшнего дня причудливым образом переплелись с картинками такого далекого прошлого, почти забытого в круговерти дел, что мягкий толчок остановившегося электромобиля так и не вырвал его из раздумий. Зато увесистая затрещина Анатолия, который уже выскочил со своего водительского места, и даже открыл для коменданта дверцу, мгновенно вернула Ильина на грешную землю; точнее в тот самый подвал.

– Чапай думает?! – улыбнулся Никитин.

Валерий Николаевич на затрещину нисколько не обиделся. Он знал, насколько тяжела рука у бывшего тракториста; теперь же он скорее огладил; встряхнул немного мозги задумавшегося коменданта. Он тоже улыбнулся и кивнул.

– Думаю, – не стал он отрицать очевидного, – причем по делу!

– А сразу за несколько дел думать не можешь? – не очень складно спросил Анатолий, – как Цезарь… ну, или как я.

Комендант чудовищному самомнению тракториста удивляться не стал; давно привык. Он поспешил за командиром, широкая спина которого уже почти скрылась за первым лестничным пролетом.

А Никитин уже обогнал полковника.

– Ишь, как проголодался!.. Надо бы лифтами заняться, – все-таки отвлекся Валерий Николаевич, догоняя полковника Кудрявцева, – который месяц шахты пустыми стоят. А мы тут скачем, как зайцы, или… как динозавры.

Он передернул плечами, вспомнив беспримерную битву со зверем. Это заставило мозги совсем расслабиться, отвлечься от проблемы, о которую бился практичный разум Ильина. Впрочем, кое-какие наметки у него были…

Дорога до столовой была короткой – по времени не больше пары минут прогулочным шагом. Но и за это время командир успел поставить коменданту задачу. «Жизненно важную», – как определил сам.

– Видел, Валерий Николаевич, что тираннозавр натворил на пластмассовой плантации?

В сердце коменданта кольнуло. Перед глазами опять встали искореженные, изломанные деревья; их длинные ветви, извивающиеся, подобно пожарным шлангам, выпущенным неопытными руками, и извергающими на почву струйки бесценной волшебной жидкости.

– Я уже распорядился Левину выгнать из ангара «Варяг» – с полным экипажем по форме два.

Ильин кивнул. Форма два означала, что «Варяг» сейчас выйдет на патрулирование, не имея на борту свой первый, и главный экипаж – во главе с самим полковником. Вторым экипажем командовал майор Цзы.

– Сколько у нас передвижных емкостей под жидкую пластмассу?

– Два десятикубовых танка, – тут же ответил Валерий Николаевич, – и по две смены работников на каждый. Готовы в бой хоть сейчас.

– Ишь, ты, «в бой!», – усмехнулся командир, – хотя ты прав. У нас сейчас каждая секунда – это бой. И противников у нас… не знаю пока сколько, и каких. Но нужно быть готовым ко всему. Согласен?

– Согласен, Александр Николаевич.

– Вот и отправляй свои танки в бой. Но помни! Главное – безопасность. Приказы майора обсуждению не подлежат. Действуй.

Комендант действовал на ходу, почти на бегу – отдавая распоряжение по рации своим самым надежным, проверенным не раз, помощникам – двум Сергеям. В столовую он ворвался разгоряченным, со своим главным оружием – рацией – наперевес. И тут же замер у порога.

В большом зале столовой естественно, витали вкусные запахи; Валерий Николаевич невольно отыскал взглядом главную «виновницу» этой волшебной ауры.

– Нет, – поправил себя комендант, – волшебной и бесконечно домашней атмосфера здесь была вчера, позавчера, и много дней до этого. А сегодня, сейчас, в ней больше тревожного ожидания, и надежды. Связанной, конечно же, с фигурой Александра Николаевича – вон он садится за стол рядом с Машей Котовой. И Зинаида, кстати, одной рукой пытается разгладить лохмы Анатолия, а другой не отрывает взгляда от главной на сегодня точки столовой – того самого столика.

Тракторист тем временем с жадностью, чуть ли не рыча, расправлялся с очередной переменой блюд. Но от центрального стола – Ильин не сомневался – тоже не отрывался. А когда командир поднялся, призывая всех к вниманию, тракторист сорвался со стула, и с руками полными снеди, помчался занимать свое постоянное место – в первом ряду совещания. «Именной» стул ждал его, как и самого коменданта, и Зинаиду, и…

– Нет, – Валерий Николаевич оглядел длинный ряд замерших в ожидании товарищей, – все остальные на месте. Даже Иринка с Бэйлой сдали смену, и сидят, готовые включится в полемику. Особенно Ирина, свет Васильевна. Эту командиру придется еще и осаживать.

Сам комендант – будь его воля – ограничился бы вот этим первым рядом. Вслух это ни разу не произносилось, но именно здесь расположился узкий круг людей, который когда-нибудь, в далеком будущем, назовут элитой – интеллектуальной, научной, военной… и художественной тоже. К последней категории Валерий Николаевич причислил, прежде всего, Иру Жадову, которая, несмотря на внушительные размеры (больше трех метров роста), по-прежнему ловко справлялась с музыкальными инструментами. Ильин даже как-то пытался поспорить на эту тему с командиром, выставив в качестве главного аргумента то обстоятельство, что в большом хоре на две с лишком сотни глоток (включая детей) истину порой отыскать ох, как нелегко.

– Согласен, – кивнул тогда Александр Николаевич, – повседневные проблемы мы решаем именно так; даже еще более узким составом – прежде всего со специалистами. Но вопросы, касающиеся будущего, самой жизни каждого из нас… нет, Валерий Николаевич, ты не прав. Предложения, скорее всего, будут именно от вас – от тебя, Алексея Александровича, Анатолия, доктора Брауна. Но одобрить наше решение должны все. И еще – прочувствовать причастность к общему делу. А это, доложу я тебе, совсем не пустяк.

Комендант плюхнулся на свой стул, и кивнул командиру: «Все распоряжения отдал; люди уже выехали». Кудрявцев в ответ не кивнул; он явно был уверен, что огромная махина организма, который представлял собой человеческий коллектив, сдвинулась с места, и начала медленно, но верно набирать ход – в верном же направлении.

– Итак, – встал командир, – сегодня коротко и по существу. Профессор Романов (взмахом ладони Кудрявцев остановил Романова, готового вскочить на ноги) сведет воедино все факты, и доложит нам, куда нас забросил очередной выверт судьбы. А пока я сам готов констатировать, что место, где мы оказались, имеет три важнейшие составляющие, без которых нам бы не удалось выжить – какими бы могучими магами и волшебниками мы не были. И эти три всем известных компонента – солнце, воздух…

– И вода! – выкрикнул тракторист, наконец-то проглотивший огромный кусок снеди.

– Да, – не стал отвлекаться на воспитание несдержанного товарища командир, – теперь по порядку. С воздухом, как мне представляется, пока никаких проблем нет. Доктор Браун доложил, что чего-то необычного – болезнетворных микроорганизмов, возбудителей аллергических реакций не обнаружено. И вообще (он отогнул рукав камуфляжной куртки и посмотрел на часы), за один час сорок две минуты, что мы находимся здесь, ничего необычного с этой стороны мы не ощутили. Или кто-то чувствует себя как-то… необычно?

Зал молчал.

– Хорошо, – продолжил командир, – второе. Вода. Сержант Левин, доложите!

– Центральный источник функционирует в обычном режиме, – начальник охраны вскочил и вытянулся во весь трехметровый рост через два стула от коменданта, – насос исправно качает воду в резервуар Цитадели. Она полна, а это…

– Все знают, – велел продолжать командир, – не отвлекайся.

– Резервная линия – от реки, увы, не работает. Самой реки тоже не наблюдается. Хотя не мешало бы сгонять в разведку…

– Вместе сгоняем – позже.

– Трубы куда-то ведут, товарищ полковник. Канализация работает исправно.

– Хорошо. Это все?

– Позвольте мне, Александр Николаевич, – комендант не мог не подняться; ведь это именно его идея, горячо поддержанная Александром Салоедом, сейчас выводила проблему воды на качественно новый уровень.

– Говори, – кивнул командир.

– У нас еще четыре пруда – во внешнем поясе. Да вы и сами видели пару из них, из Северного поста. С ними – на первый взгляд – все в порядке. А это – с учетом размеров – сто на сто метров, да на десять метров глубины – четыре по сто тысяч кубов воды. Чистой и свежей – благодаря материалу, из которого эти пруды изготовлены. Два пруда зарыблены, но два вполне можно использовать, как альтернативные источники.

Толик Никитин сидел рядом с Ильиным. Теперь и он вскочил – не спрашивая никакого разрешения.

– Чистые, говоришь, да свежие? Чистые, может быть. А температура в них на солнышке с каждой минутой… Скоро вода в них закипит, и будем мы на ужин есть уху – целых две сотни тысяч кубометров. Не обожрись!

Полковник Кудрявцев на эмоциональный всплеск души тракториста отреагировал лишь довольным кивком:

– Вот мы и перешли к нашей главной проблеме – солнцу. Где у нас тут Ульянова? Готова доложить?

– Готова, Александр Николаевич, – «баба Люба» была бледной, но вполне спокойной, сосредоточенной, – по моим прикидкам, два… ну, три дня растения выдержат. Самые засухоустойчивые – неделю, не больше. Так что самое время заканчивать совещание и бежать собирать, что еще можно. Пока все не превратилось в сухофрукты. Холодильники у нас есть. Так что долго протянем.

– А потом? – опять вскочил с места неугомонный Анатолий, – баранов летающих есть будем?

– Надо будет, съедим, – одернул его командир, – а ты, Анатолий, говори по делу. Есть предложение – докладывай.

– Крышу надо строить, командир, – горячо отреагировал тракторист, – надо всем городом. И микроклимат внутри заранее запрограммировать. Для вас это, товарищ полковник, раз плюнуть!

– Раз плюнуть, говоришь? – усмехнулся полковник, – я то плюну! А ты площадь этой крыши подсчитал? Сколько лет мы ее будем строить? За это время не только деревья – мы сами в мумии превратимся.

– Вот, Александр Николаевич, – Котова тут же сунула под нос командиру калькулятор, – с учетом скатов, да всяких нахлестов и обрезков, надо будет перекрывать не меньше миллиона двухсот тысяч квадратных метров. Разделить на производительность нашего пластмассового производства?

– Дели, – разрешил полковник, – но доложишь позже. А пока есть еще предложения?

Тракторист открыл было рот, чтобы продолжить, но тут не выдержал комендант. Он сильно дернул товарища за рукав, и тот плюхнулся на мягкое сидение. А сам Ильин вскочил, и запнулся, не зная, с чего начать. Кудрявцев с Котовой поощрительно улыбались ему, и Валерий Николаевич набрал полную грудь воздуха.

– Я тут вспомни, как мы с Ларисой и внучком в последний раз в Эмираты ездили.

Супруга, которая сидела за спиной Ильина с внуком на коленях, чуть слышно вздохнула; комендант почти сбился с мысли, но справился, продолжил:

– Там как раз наша сегодняшняя проблема была. Такое же жаркое солнце, и мы – вместо деревьев и кустарников. Ну, и всего остального – прудов там…

– Не тяни, Николаич, – теперь тракторист дернул товарища за рукав.

– Так мы там спасались под тентами. Одна проблема была – каждые полчаса надо было лежаки двигать – вслед за солнцем. И свой, и Лорин… в общем, все три.

В зале раздались смешки, и чей-то совсем не злой возглас: «Жили же люди!».

– Здесь, – полковник остановил взгляд на коменданте взгляд, – такой проблемы не будет.

– Как так?! – раньше Ильина отреагировал Анатолий, снова вскочивший с места.

– Каждый мог заметить, – начал объяснять Кудрявцев, – что солнце с самого начала было не в зените. Тени, пусть небольшие, но есть. Так вот – за прошедшие час сорок восемь минут ни одна из теней не выросла, и не уменьшилась. И вообще не сдвинулись с места ни на гран. А это означает, что надежд на скорый вечер, и ночь практически нет. Что касается предложений… мне понравилась твоя аналогия с курортом, Валерий Николаевич. Как ты там… позагорал под тентом, а потом?

– Потом в отель, конечно же.

– А там, – мечтательно закатил глаза тракторист, – кондиционеры, все включено… вино с водкой бесплатно. Хаммамы, массаж, танцы до упаду. Точно?

Он скосил хитрый глаз на соседа, и Валерий Николаевич невольно кивнул. Но ответил Никитину командир:

– Вот это мы и возьмем за первоначальный план. Строим тенты, пропускающие лишь нужное количество солнечного излучения – хоть какую-то часть садов и огородов спасем. А потом начнем строить купол – с учетом не только солнца, но и всех других опасностей. Судя по тому, что мы уже видели, любое изменение ситуации может стать катастрофическим.

– Еще каким, – пробормотал рядом тракторист, но его скорее всего, услышали все, – динозавры с дубинками бегают, птицы железом дерутся; другие таким дерьмом какают, что не знаешь, куда бежать. Что еще?

– Алексей Александрович, – полковник поднял с места профессора, – задание вам. Прошерстить всю «Википедию». Предусмотреть все виды возможных катаклизмов – от кислотных дождей до града размером… с цитадель; от ураганов до извержения супервулкана. И, конечно же, меры противодействия им. Вот это ты должен будешь доложить, как только мы приступим к строительству нашего «отеля» – точнее, крыши над ним. Понятно?

Профессор кивнул

– Ну, тогда заканчиваем, – полковник опять глянул на часы, – пора браться за наши тенты.

– Товарищ полковник! – буквально возопил тракторист, подпрыгивая на месте, – я же как раз об этом не успел сказать! Можно ведь все деревья сохранить! И огороды, и пруды!

Люба Ульянова сидела метров за пять от тракториста; теперь же она в одно мгновение оказалась рядом с ним, загородив обзор сидящей рядом Бэйле.

– Да я, Толик… хочешь, я прямо сейчас расцелую тебя?!

Никитин от неожиданности опять сел и вцепился в супругу. А потом расплылся в улыбке, вцепившись в руку Бэйлы:

– Меня есть кому целовать. А ты пока садись сюда, на мое место, а я речь говорить буду. Можно, товарищ полковник?

– Говори, – разрешил командир, – только покороче, по существу.

– А я всегда по существу говорю, – пробормотал тракторист, поворачиваясь к залу; теперь его услышали немногие – тот же комендант, и, конечно же, Кудрявцев.

Анатолий хитро улыбнулся залу, и неожиданно… запел. Причем песенку довольно известную; детскую и изрядно похабную:

«Я проснулся в шесть часов,

Нет резинки от трусов!

Вот она, вот она…»

– Бац! Бац! – Валерий Николаевич только теперь понял, зачем Никитин отошел подальше от первого ряда – конечно же за пределы крепких ладошек Бэйлы и Любы Ульяновой.

Но их успешно заменила Маша Котова, «наградившая» его двумя крепкими затрещинами, и еще зашептавшая – громко и зло:

– Ты что поешь?! Здесь же дети!

– Да я же не до конца, – тракторист почесывал затылок, но по-прежнему улыбался, – тут самое главное слово – резинка. Представьте себе (он повернулся к Марии, точнее – к командиру) наш стандартный блок метр на полметра на полметра. И программу, что в него заложит товарищ полковник – до застывания пластмассы.

– Какую программу? – Кудрявцев улыбался; он, скорее всего, уже догадался о задумке тракториста, но отнимать у него лавры первооткрывателя не хотел.

– А вы этому блоку нашепчите, товарищ командир, что-то вроде: «Ты – кусок резины. Мягкий и необычайно пластичный – можешь растягиваться до бесконечности». Ну, до бесконечности нам не нужно, а в реечку квадратным сечением в два с половиной сантиметра вытянуть будет не проблема. Сколько это будет реек из одного блока, Марья Васильевна? А в час – учетом десяти имеющихся форм, и десяти минут на одну партию?

– Двадцать четыре километра, – тут же подсчитала Котова.

– Должно хватить, чтобы каркас надо всем садом сколотить. Точнее, склеить, – поправился Анатолий, – это я по привычке – вспомнил, как раньше в лесничестве пленкой теплицу покрывали. Теперь так же действовать будем, только со знаком «минус» – не обогревать наши «теплицы», а охлаждать… ну и остальные плюшки – это уже вопрос к специалистам. К тебе, баба Люба.

«Баба Люба» уже стояла на ногах.

– И где мы эту пленку возьмем?

– Да из тех же блоков, – пожал плечами тракторист, – только теперь будем тянуть их по широкой стороне. А товарищ полковник «прикажет» ему растягиваться в пленку… толщиной, хотя бы, в миллиметр. Тоньше не надо – она ведь застынет; порезаться можно. Так что – вперед, и с песней. Сколько там времени понадобится, чтобы перекрыть весь сад?

Мария Васильевна шустро сновала пальцами по кнопкам калькулятора без его вопросов.

– Вот, – предъявила она, наконец, всем маленький экранчик, – из одного блока получится двести пятьдесят квадратных метров «пленки». В час это пятнадцать тысяч… Так что на сад площадью в семь с половиной гектаров понадобится… всего пять часов. Плюс каркас, плюс монтаж…

– Да уже через полтора часа первые деревья могут вздохнуть свободно, – воскликнул Анатолий.

Валерий Николаевич понял, что эти мысли в голову тракториста пришли не спонтанно; что он обдумывал их; считал и пересчитывал квадратные метры всю дорогу от Северного поста; и здесь, жадно заправляясь деликатесами Зинаиды.

– А ведь действительно может сразу несколько дел делать, – уважительно подумал он, – до такого никакой Цезарь не додумался бы!

Гораздо эмоциональней выразила свои эмоции Люба Ульянова. Она запрыгала на месте, что-то невразумительно крича, а потом подскочила к Анатолию – с обещанным поцелуем. Но разве могла она опередить снайпера израильского спецназа; пусть беременную. На шее счастливого тракториста уже повисла не менее счастливая Бэйла…

Глава 4. Александр Салоед. В голодном заточении

Для Александра любой сезон на озере был милым для сердца. Даже вот такой – когда рыба ушла вниз по течению реки, и не меньше трех месяцев оставалось до того благословенного дня, когда форель снова пойдет вверх по течению тучными «табунами» – наевшаяся, нагулявшаяся…

– И нагулявшая, – улыбнулся он, глядя в окно на замершую гладь озера, – нагулявшая бесчисленные тонны икры, малую часть которой надо будет изъять, и запасти впрок – чтобы хватило до нового нереста. Потому что нет ничего вкуснее и полезней на завтрак, чем толстый слой красной икры, намазанный на сливочное масло, натуральней которого в мире просто нет, и на теплую лепешку, испеченную арабскими помощницами Зинаиды. Да чтобы рядом сидела, и смотрела, как я щурюсь от удовольствия…

Салоед никак не мог прочувствовать до конца, что он – это не тот человек, который восемь месяцев назад приехал к матери, в несчастную Украину; что это не его ждет дома, в России, жена и дочь, и что это совсем другой Александр распоряжается сейчас на Чистых прудах, что расположились совсем рядом с трассой М-7; практически на середине пути из Москвы в Нижний Новгород. Умом он все это понимал, а сердцем – никак. Что бы не твердил ему новый закадычный друг Толик Никитин.

– Тебе хорошо говорить, – продолжил он нескончаемый спор с товарищем, который сейчас был далеко, в городе, – тебя никто в твоей деревне не ждал. Вот и охмурил ты самую гарную дивчину в лагере – Бэйлу, снайпера. А я…

Он прищурился, когда в глаз скакнул солнечный зайчик от плеснувшей волны в озере, и улыбнулся, вспомнив ту, из-за которой, собственно, и тянулись бесконечные споры, и при виде которой сладко щемило сердце. Вера Балабаш, единственная белоруска в городе, как-то быстро прибилась к дружной украинской тройке – самому Александру, и его друзьям.

– Таким друзьям, – еще шире улыбнулся Салоед, – что не разольешь водой. А точнее (посуровел он лицом) связанным кровью; смертями близких людей.

Он невольно вспомнил сейчас страшные испытания, что пришлось пережить добродушному здоровяку Миколе и хохотушке Даринке; ну, и самому Александру, конечно. Вспомнил отчаянное, помертвевшее лицо девушки, когда ее пышную косу наматывал на кулак отъявленный грузинский мерзавец, прихвостень бандеровской банды. Салоед мотнул головой, отгоняя неприятное видение. Что-то кольнуло в сердце; обычно те страшные минуты возвращались в сознание предвестьем беды. Ее – беды, в лагере, потом городе, было не так много. Но случалось многое. И сейчас…

– Лучше бы нам остаться в городе, вместе со всеми, – подумал он, вспоминая теперь, какая тревожная атмосфера нависла над окрестностями в тот день, когда вахтовку – четырех человек во главе с Салоедом – вышел провожать сам полковник Кудрявцев.

Это уже само по себе было событием неординарным. Ведь рейд группы к озеру, где ее ждала дежурная смена (тоже из двух пар) был рутинным мероприятием. И Салоед вдруг вспомнил, как вот так же екнуло в сердце, когда командир вышел дать последнее напутствие. Александр попытался тогда высказаться; в том смысле, что ничего с озером не случится; что не украдут его за неделю, и что он, главный в городе по рыбным промыслам, лучше бы в городе и остался. А полковник Кудрявцев словно прочел его слова, так и не прозвучавшие, и покачал головой:

– Не надо сгущать краски, Александр Леонидович. Работаем строго по плану; и не только ваша группа…

Группа по плану отработала. Хотя, что это была за работа? – отдых; лучше, чем на самом элитном курорте. Сам Салоед ни на какие курорты никогда не ездил. Чистые пруды были для него и домом, и курортом, и всем на свете. А здесь, в новом мире – вот это озеро, от которого никак не хотелось уезжать.

На руке чуть задрожал ремешок рации.

– Ну, ты скоро там? Мы уже в машине сидим!

Голос Веры был не рассерженным; скорее нетерпеливым. И Салоед расплылся теперь совсем уже в широкой улыбке. Это нетерпение девушки, которая заняла прочное место в его сердце, он отнес не к городу, куда стремился и сам, а к себе родимому. Он небезосновательно считал, что Вера тоже питает к нему нежные чувства. Опустив руку, он бросил последний взгляд на озеро, и пообещал себе:

– Сегодня же и скажу! Вот вернемся в город, и сделаю ей предложение…

Именно в этот момент мир полетел кверху тормашками. В буквальном смысле этих слов. Замок – именно так называли все нерушимый пост – завалился набок, словно невидимый великан вырыл под ним огромный котлован; или выдернул из-под основания скалу, нависшую над озером. Полетевший в угол комнаты Александр, попытался было вскочить на ноги – на стену, вдруг ставшую полом, но сзади на затылок обрушился массивный камин, который Салоед сам попросил командира «изваять» – «Чтобы как в настоящем замке было!». Сознание провалилось в черную пропасть…

– Саша… Саша… Саша…, – голос, бесконечно далекий по расстоянию, и бесконечно близкий чувством, вернувшимся в сердце, – монотонно бубнил в наручной рации.

В нем не оставалось уже ничего – ни надежды, ни отчаяния… ничего человеческого. Казалось, это не Вера Балабаш, а пластинка с ее записанным голосом сейчас крутится в невидимом патефоне, и не дает Александру провалиться в спасительное забытье. Попытка в первую очередь мотнуть головой, чтобы прогнать из нее вязкий туман, закончилась острой вспышкой боли в черепе, а еще – тянущей, сосущей пустотой в желудке. Последнее означало, что в организме идет, а может, уже закончился, процесс восстановления. Симптомы этого волшебного действа ему разъяснял все тот же Анатолий. Конечно, трудно было поверить, что у тракториста за полдня отросла ладонь, а у другого товарища – русского итальянца Марио – восстановилась, и, кажется, неплохо функционирует вся голова, раздробленная в кашу.

Новый спазм в животе заставил Александра шустрее заработать конечностями. Громоздкий камин оказался не таким уж и тяжелым. Через десяток секунд Салоед стоял, чуть покачиваясь, и пытаясь сообразить, что ему делать в первую очередь.

– Вера! – обожгло занывшую опять голову, – надо же ответить!

– Вера! Микола! Даринка! – закричал он что было мочи в рацию, и та взорвалась ответными ликующими криками.

– Все! – отлегло от сердца, – все живы!

– Да живы мы, живы! – явно сквозь слезы прокричала Балабаш, – а ты как? Где ты? Мы уже двенадцать часов не можем докричаться до тебя.

– Как двенадцать часов?! – удивился Александр; в это мгновение даже боль испарилась из головы – все в ней заполнило безмерное изумление, – а что вы делали эти двенадцать часов? Я только что очнулся…

В рации загудел голосом уже Микола, и Салоед понятливо кивнул – время эмоций, пусть очень коротких, прошло, и настал час анализа, принятия решений, и, естественно, исполнения их.

– Заклинило нас, Александр Леонидович, – доложил земляк, – знатно заклинило. Мы ведь в «Эксплорере» тебя ждали; даже движок прогрели уже. А на нас замок упал. Да так удачно… или неудачно, что все двери зажало. Так что мы уже двенадцать часов в заточении.

– А до города, до командира, не пытались дозвониться? – эта мысль была естественной; уже въевшейся в кровь – при малейшей опасности дозвониться, докричаться до того, кто эту самую опасность первой встречал грудью – до полковника Кудрявцева.

– Пытались, – почему-то виноватым голосом (словно он отвечал за связь) ответил Микола, – не отвечают. Помехи какие-то. Что-то прорывается… в общем – голоса слышны, так что кто-то живой в городе есть.

– Что значит, кто-то живой?! – рассердился Салоед, – что с ним… с ними могло случиться.

– А ты посмотри в окошко, Александр Леонидович, – посоветовал земляк, – полюбуйся на пейзаж! У нас тут в лобовое стекло какой-то невероятный пейзажик наблюдается.

Окошко в зале было, и не одно. Только вот часть из них упирались сейчас в землю, почему-то рыжего, даже оранжевого, цвета, а до других – в том числе и до того, в которое Александр любовался (двенадцать часов назад!) чудесными видами озера – было не достать. Ширина этой комнаты, сейчас ставшая высотой, была ровно десять метров, и достать до окон, пропускавших сквозь себя невероятно яркие и жаркие солнечные лучи, добраться было невозможно.

– Зато этажом выше – чердачное помещение, – вспомнил Александр, – а там окна по всему периметру – сплошной пояс из прозрачной пластмассы. Где тут у нас лестница?

Лестница не понадобилась. К широкому проему, ведущему на самый верхний этаж замка, Салоед прошел прогулочным шагом. Там поднырнул в дверь, в которой метровая ширина стала высотой, и замер на чердаке, ослепленный потоками ослепительного света.

– Что-то я сегодня туплю, – очнулся он, наконец, – я же в рейдовом камуфляже! Где тут мой шлем.

Шлем оказался там, где ему и было положено – закрепленным меж плеч так хитро, что его одним движением руки (некоторые ухитрялись и без рук – дернув плечами определенным образом) можно было определить на место – на голову. А там уже волшебный артефакт, подчиняясь программе, заложенной в него еще более волшебным даром полковника Кудрявцева, сам регулировал все.

– Сначала освещенность! – пробормотал Александр, когда шлем уже выполнил эту функцию.

Салоед могучим усилием воли изгнал сосущую боль из желудка, и бросился к окну. И охнул – громко; так, что включенная рация тут же отозвалась хором встревоженных голосов.

– Потом, все потом, ребята, – невольно бормотал он, успокаивая товарищей, – дайте сначала оглядеться.

А оглядывать было особо нечего. В глаза прежде всего била бескрайность оранжевого поля, по которому ветер лениво гнал длинные волны. И еще совсем недалеко – метрах в пятидесяти, вокруг поверженного набок замка, цепочкой брели самые обыкновенные коровы.

– Нет, – присмотрелся Салоед, – не обыкновенные. Какие-то горбатые, словно кто-то буренок с верблюдом скрестил. Но кто же их гоняет по кругу? Вон они уже и тропинку нехилую натоптали. Словно караул несут!

Больше за окном ничего не было – ни с этой стороны, ни с противоположной; туда Александр метнулся с проворством, достойным тренированного атлета. Не было скал, дороги, ведущей к городу. А главное – не было озера! Александр едва не заорал от отчаяния и бессилия, осознав вдруг, что это навсегда – что он никогда больше не окунется в его ласковые волны; что не посидит на зорьке с удочкой, и не порадуется, когда Зинаида с довольной улыбкой будет принимать тяжелые тушки форели. Впрочем, в последнем он погорячился. Форель была; должна была быть!

– Как знал… как чувствовал! – шептали его губы.

Салоед вспоминал, как он горячился, как буквально выпросил у Кудрявцева право на внеочередное строительство прудов у города; и с каким трепетом выпускал в первый из них молодь форели. Во втором пруду рыбы было поменьше; это был речной улов, организованный после того, как в Волге были уничтожены гигантские спруты. Удивительная это была рыбалка; еще удивительней был улов. Александр Леонидович, опытный рыбак, большинство рыбешек не признал – видел впервые в жизни.

– Но уха из них получилась знатная! – невольно вспомнил он, и тут же согнулся от колик в животе.

Единственным средством от боли у Салоеда было переключить внимание от этой очень важной, но сейчас никак не регулируемой потребности человеческого организма на что-то более важное. Варианта было два – разглядывать тех самых коров, или продолжить разговор с товарищами.

– Микола, – вызвал он друга и помощника, – а что вы там сидите? Вылез бы, да в разведку сбегал. Тут такие диковинные коровы пасутся – с горбами, и выменем почти до земли. Эх, и вкусное, должно быть, молоко у них.

Последняя мысль вырвалась самопроизвольно; живот тут же свело жестокой судорогой. Хорошо, что Микола ответил, отвлек внимание:

– Да машину заклинило удачно… или неудачно – для нас. Ни одна дверца не открывается.

– Так вышибли бы окно, – посоветовал Александр, – силенок-то у тебя – о-го-го!

– Ну, ты даешь, Леонидыч, – рассмеялся Микола; слышно было, как девчата рядом с ним тоже хихикают, – я тоже в первый момент сдуру пытался выдавить лобовое – и руками, и ногами. А потом вспомнил, чем покрыт наш «Эксплорер». Если уж его целый замок своим весом не раздавил, то что ему мои ноги?

– Это да, – вынужден был согласиться Салоед, – тут разве что командир смог бы.

– Вот и мы решили, Леонидыч, что нужно ждать – вот товарищ полковник приедет, и разберется со всем – и с «Эксплорером», и с замком…

– А еще пожрать привезет! – едва не заорал Салоед.

Несчастный Хохол не ко времени вспомнил про неприкосновенный запас в багажнике внедорожника; порадовался за парня, и за девчат, у которых было все для комфортного ожидания – и еда, и вода.. Зря он подумал о последнем! Теперь захотелось и пить – безумно; чуть ли не сильнее, чем есть. И Александр, не сознавая уже собственных действий, застучал кулаками в перчатках камуфляжа по несокрушимому пластику, и заорал, замахал кулаками на коров:

– Ну что вы бредете, как заведенные?! Идите сюда, поделитесь молочком! Жалко, да?!

Какие-то остатки рассудительности за пару мгновений до этой отчаянной попытки заставили руку отключить рацию. Так что товарищи никак не могли ужаснуться, отреагировать на его безумные вопли. А вот коровы отреагировали! Точнее одна, ничем не отличавшаяся от остальных ни мастью, ни размерами, ни прежним монотонным существованием. Сейчас она запнулась всеми четырьмя ногами, и едва не грохнулась на оранжевую тропу. А потом повернула голову к Александру. И Хохол вдруг устрашился, хотя на таком расстоянии не мог даже различить глаз «буренки». Животное словно выстрелило в него чем-то жутким и невидимым – чем-то, что не смогли удержать даже волшебные окна замка.