Loe raamatut: «Грань дозволенного»

«Знаешь, как пахнет сгоревший человек? Сладко. Сладко, как сама жизнь». (с)

Начальник караула одной из подмосковных частей.

1.

– Ты как?

Яркий свет люминесцентных ламп слепил. Щуря не забинтованный глаз, я различил знакомую, такую родную сутуловатую фигуру отца.

– Бывало и лучше, – сипло отозвался я. Зашитый висок гудел, под наложенным гипсом болезненно ныла рука.

– Угу, – Отец, сложив локти на коленях, изучал расползающуюся паутину трещин на больничном кафеле. Помолчали. Где-то вдалеке слышался визг каталки, глухой говор медсестры на посту.

– Что ж, теперь давай поговорим по душам. Без утайки, – Отец гулко закашлял. – Как батя и сын, как мужик с мужиком.

Он перевёл на меня свой взгляд – твёрдый, уверенный, предлагающий поддержку. Так отец смотрел на меня в детстве, когда у меня получалось что-то из рук вон плохо. А случалось это часто. Я нехотя улыбнулся разбитыми губами.

– Ну, не тяни кота за хвост, – прерывая паузу, поторопил меня отец. – Пока врач заполнит все эти бумажки, пройдет много времени. Спешить некуда, так что приступай.

– Лады, – потирая виски, сказал я. – Два месяца назад…

«Сколько лет, сколько зим», – Набатом застучало в висках. Память услужливо достала из своих закромов необходимые воспоминания. – «Сколько лет…»

***

– …сколько зим, Марина Евгеньевна! – послышался со стороны кабинета директора приятный баритон. Я лениво скосил глаза вбок.

Все мои одноклассники всё ещё спали на своих ортопедических матрасах и видели седьмой сон, когда я уже поднимался к первому уроку. Который был отменен. Одним словом, уснуть на скамейке в школьном вестибюле мне мешала только душившая меня досада.

– Игорёк! Нет, а как подрос, как возмужал! – радостно зачастила в ответ директриса. Я прислушался. Дверь кабинета была открыта нараспашку, благо в вестибюле не было ни одной живой души. Я прекрасно видел и слышал происходящее внутри.

– Ничего если на «ты»? А то как-то неудобно даже – весь такой в костюме, деловой! – шутливым тоном продолжала директриса. – Да ты садись-садись, Игорь Степанович, вот туда. Уж извини, кондиционер в ремонте, немного жарковато. Кофейку не хочешь?

– Не откажусь, – отвечал собеседник – поджарый, коротко стриженый мужчина в ладно пошитом костюме. – Я к вам по делу.

– Внимательно тебя слушаю, Игорь, – кивнула директриса, после чего обратилась к секретарю. – Нина, будь дора, сообрази холодного кофейку на двоих!

Цокая каблуками, к столику подошла секретарша, аккуратно переставив чашки с подноса на стол.

– Так вот, Марина Евгеньевна, – размешивая сахар и кубики льда ложечкой, произнес незнакомец. Его голос звучал спокойно, властно. – На днях я с семьей переехал на старую квартиру, – Мужчина отхлебнул немного. – Хороший кофе. Так вот – хотел к вам свою дочку пристроить. Она в одиннадцатый класс пойдёт, окажете радушный приём?

– Приводи свою дочурку, Игорь, – Директриса качнула роскошной шевелюрой. – Возьму на поруки – ни дай Бог кто обидит! Хотя… – Она улыбнулась. – Если нравом она пошла в тебя, бояться ей нечего. Помнишь, Игорёк, сколько раз я тебя притаскивала в этот кабинет? Ох, быть твоей классной руководительницей было тем ещё «удовольствием»!

– Что верно, то верно, факт, – рассмеялся мужчина. – Где мои семнадцать лет, а, Марина Евгеньевна? За услугу спасибо, с меня причитается. А сейчас дела не ждут. – Незнакомец торопливо встал, расправляя полы пиджака.

– Приятно было тебя увидеть, Игорь, – сверкнула белозубой – результат сбора на «украшение школы» – улыбкой директриса. – Ты почаще заходи – поговорим за кружечкой кофе о том о сём. Насчёт просьбы своей не волнуйся – за мной не заржавеет.

Скрипнула входная дверь, и всё стихло.

***

Несмотря на начало года, нас сразу же взяли в оборот подготовкой к грядущим экзаменам, буквально заваливая тестами, модулями и пробниками с первых же дней. За всей этой канителью, события вчерашнего дня забывались на раз-два – настолько все было однотонно, как осенний дождь.

На дворе сентябрьской слякотью стоял 2016-й год. Никогда не спящая Москва гремела, задыхалась в выхлопах и смоге, но не на секунду не замедляла свой бешенный ритм. Временами не хватало времени даже на то, чтобы остановиться и подумать. Будущее в свои семнадцать лет я видел туманно, не мог определиться с тем, что мне нравится.

За омутом школьных будней, брезжила назначенная цель – поступление в какой-нибудь престижный вуз или институт после сдачи экзаменов. Или отправка в армию, где я до отупения буду маршировать по плацу и начищать туфли какого-нибудь подполковника. Но сейчас об этом думать не хотелось.

Я родился и вырос в Москве, где можно найти всё, что хочешь. Это подтверждали толпы людей, стекающихся сюда со всей России. Они бились и рвались тут, чтобы ухватить кусочек жилплощади в одной из новостроек, активно строящихся по всей Москве. Мне это досталось даром, но особо радости в этом я не видел – сколько себя помнил, не любил этот кипящий котёл.

Поэтому не понимал, как семьи многих моих одноклассников бились в бесконечных кредитах, как рыба в сетях, чтобы, потеряв с десяток лет своей жизни получить однушку где-нибудь на окраине, посреди миллиона таких же серых бетонных клетушек.

Из огромного количества вариантов и возможностей, что давала мне Москва, я никак не мог определиться, что нужно мне самому. А время продолжало своей неспешный ход, и всё так же по утрам я просматривал новостную ленту по утрам, трясясь в вагоне метро.

Спустя неделю, я как обычно плёлся по коридору в сторону класса. Как всегда – слишком рано, чтобы выспаться. Уже собираясь потянуть ручку двери, как навстречу мне вывалился мой горемычный товарищ по парте – Миша «Димедрол» Дементьев.

– Ты где мотаешься, блин? – простужено пролаял он, впопыхах подавая мне руку.

Я отшатнулся от него, смерив настороженным взглядом. По своему обыкновению, я приходил в школу одним из первых. Нет, я не был жаворонком, и стахановцем тоже не числился. Причина была прозаичнее – приходящая в это же время староста, и её аккуратные, чистые, как свежевыстиранная рубашка, конспекты, спасающие меня от засилья преподавателей. Особенно – от физички Марьи Юрьевны, что снилась со своими законами Ома и прочими Борами-Фарадеями даже самым отпетым разгильдяям. Именно таким был Дементьев, а потому увидеть его здесь в такой ранний час было, как минимум, необычно.

– А что случилось-то? – удивленно протянул я, пожимая руку в ответ. – Чего в такую рань приполз?

– Так тебя дожидаюсь, – словно озаренный воспоминанием, Дементьев хлопнул себя по лбу. – Меня тут историчка прижала, не поделишься конспектами?

Я молча достал из рюкзака тетрадь, протянув её Мише.

– Дай Бог тебе здоровья, – кривляясь, на манер старух-нищенок возле метро, елейно проскрипел он.

– Как допишешь – вернешь.

– Нет, блин, на туалетную бумагу пущу, – передразнил Мишка. – Самое им место. И чего тебе эта история сдалась, технарь хренов?

– Пошевеливайся давай, а то самому скоро понадобятся – сегодня опрос.

– Умеешь ты испортить настроение, – словно подавившись лимоном, скривился «Димедрол». – Сегодня, кстати, должна новенькая заявиться.

– Это какая? – переспросил я.

– Обыкновенная, с штанами, – раздраженно осадил Мишка, зло сверкнув глазами. – Сам же мне про неё рассказывал, а сейчас глазами хлопаешь.

– А, ты об этом…

Честно сказать, времени прошло изрядно, и я успел забыть про разговор, слышанный тем утром.

– Ага. Ну ладно, бывай, – Круто развернувшись, Дементьев удалился на задние парты.

Я, быстро переписав конспекты, сёл на своё место. Из-за мглистых туч, наконец, показалось солнце – бабье лето в этом году было как шкура зебры, чередуя теплые и холодные дни. На часах было двадцать минут девятого, когда порог кабинета переступила классная, принявшись заполнять журнал. До начала урока оставалось каких-то десять минут, а новенькой всё не было видно. Моя голова принялась клониться набок, глаза слипались. Семь минут, пять, три, одна…

Звонок заставил меня нехотя разлепить глаза, уставившись перед собой. Гул стих, все взгляды, отвлекшись от социальных сетей, устремились в сторону доски, у которой стояла новенькая.

Она была нашей ровесницей, хотя казалась чуть старше. Высокая, статная. С каким-то вызовом смотрела она на класс светло-голубыми, слюдяными глазами. Каштановые волосы были собраны на затылке в греческий узел. Школьная форма сидела на ней, как влитая, ладно облегая и подчеркивая всё прелести молодого, пышущего здоровьем тела.

– Ребята, вы, наверное, уже слышали, что к нам переводится новенькая, – постучав по столу папкой с бумагами, Елена Пална встала, выходя вперёд. – Представляю вам Станиславу Ясеневу – с этого дня она будет учиться с вами, так что прошу любить и жаловать.

По классу пробежал шепоток. Староста хмыкнула.

– Ну что ж, – Классная дама замялась, но через мгновение уже бойко продолжала. – Садись где хочешь.

Девушка коротко кивнула, после чего проследовала на первый ряд, присев впереди меня.

– Ну, а теперь вернёмся к теме нашего урока, – Классная раскрыла журнал…

Звонок прозвенел как нельзя кстати, и я, смешавшись с толпой, отправился в столовую. Растолкав добрый десяток третьеклассников, я всё-таки смог урвать тарелку с макаронами и парой чахоточных сосисок. Пробившись сквозь толпу, я сел к столу, за которым, по обыкновению, собиралась наша компания.

– Приятного, – Я грузно осел на скамью.

– И тебе того же, и по тому же месту, – крякнул Димедрол.

Я принялся есть, не особо вслушиваясь в трёп одноклассников о учёбе, каникулах и новостях. Но когда рыжий, словно позлащённый солнцем Акимов с усмешкой поинтересовался у Долофеева, что он думает о новенькой, я прислушался.

– А что о ней думать? – отмахнувшись вилкой, с набитым ртом ответил Ванька. – Новенькая и новенькая, нормальная, вроде, девка. Правда, борзая.

– С чего такие выводы?

– Да так, успели парой слов перекинуться, пока по коридору шли, – Долофеев ожесточенно почесал репу. – Резкая, как понос.

– Приятного аппетита, – едко сыпанула староста Простая, отставляя тарелку в сторону. Кто-то сдержанно хихикнул, однако Мишку это не сколько не остановило, но и подстегнуло. Широко улыбнувшись, он усмехнулся:

– А с тобой, Ванька, иначе никак. Ходи, да подтирайся!

– Пошёл бы ты, шутник хренов, – сказал, как плюнул, Долофеев. После чего встал, и под заливистый хохот уже не сдерживающегося «Димедрола», пошёл на выход.

***

Последующие несколько дней, Стася вела себя спокойно. На уроках держалась хорошо, доходчиво объясняя предмет, показывая себя как неглупую девчонку. Но очень заносчивую и высокомерную.

Конспекты она не вела, предпочитая этому запоём читать какого-нибудь Шиллера или Лондона. Сидя на парте позади неё, я, бывало, сам зачитывался её книгами, что иногда выходило мне боком.

Это было как минимум непривычно – видеть в руках красивой девчонки том какого-нибудь Канта. Как относительно ровесниц – если и читающих, то только блоги в инстаграме – так и относительно большинства, волнуемого лишь вопросом «словить кайф».

Художественная литература, философия, психология… как-то раз в руках Ясеневой я даже увидел астрономическую энциклопедию – по заголовку статьи я понял, что речь идёт о чёрных дырах. Увлечение космосом тоже было неоднозначным – сейчас редко кто поднимал голову от экранов своих смартфонов, а если и поднял, то увидел бы загазованное московское небо. И тут же вернулся бы к изучению блогов и смешных картинок.

Мне тоже нравился космос. В детстве я читал справочники и энциклопедии по звёздному небу. Даже клянчил у родителей купить мне телескоп, в чём мне было отказано. Зато не было отказано «посмотреть на звёзды» – посадив меня к себе на плечи, отец привёл меня в московский планетарий. Моему счастью тогда не было предела.

– Как думаешь, вселенная бесконечна? – спросил я у Стаси шёпотом. Это был предпоследний урок русского языка – скучный и унылый, как тетрадь в линейку. По своему обыкновению, раздав задания, Светлана Викторовна, преподававшая нам русский, принималась за свои ногти. Или наводила марафет перед зеркальцем. Выполнив задание, можно было спокойно заниматься своими делами.

– Маловероятно, – чуть погодя ответила Стася. – Всё имеет начало и конец.

– Однако, у всего есть исключения. Взять тот же луч, например. Линия, имеющая начало, но не имеющая конца…

– Это всего лишь определение, – Девушка чуть повернулась ко мне. – Рано или поздно, луч света, сколько бы световых лет он не прошёл, упрётся во что-нибудь, обозначив свою конечную точку. Или попадёт в чёрную дыру.

Она окинула меня неопределённым взглядом, после чего вернулась к чтению.

«Неужели она уверена, что свет заканчивается и прекращает своё существование внутри чёрной дыры? – подумал я, глядя на её затылок. – Вряд-ли это будет его конечной точкой. Закон о сохранении энергии никто не отменял».

Что думала на данный счёт сама Стася – я знать не мог. Но почему-то мне казалось, что её мысли были неоднозначны.

После этого разговора целую неделю мы не общались. Школьные будни потекли привычным чередом.

***

Как и всегда, когда меня посылал за журналом физрук, я шёл не спеша. Время было уже далеко за полдень, и в учительской, как и в залитом солнцем коридоре никого не было. В открытое окно, играя цветастыми занавесками, дул тёплый ветер. Пахло чаем и картоном. Взяв журнал со стола, я удалился. Пройдя дальше по коридору, я, уже собираясь свернуть на лестничный пролёт, увидел Стасю.

Она сидела на залитом осенним солнцем подоконнике, углубившись в чтение и не обращая на меня никого внимания.

– Что читаешь? – нарушил тишину я.

Стася, оторвавшись от чтения, повернулась ко мне. «Чего тебе нужно, мракобес?» – отпечаталось в её остром взгляде.

– Книгу, – Был мне лаконичный ответ.

– И как? – Я вмиг почувствовал себя неловко. – Интересно?

– Смотря кому.

– Тебе, например.

– Раз я читаю, да ещё и на такой странице – наверное, интересно, – Стася смерила меня раздражительным взглядом, после чего вновь вернулась к чтению.

– Ну, не всегда, – Сконфуженно чеша затылок, протянул я. На такой резкий выпад я не рассчитывал. – Например, начинаешь ты читать какую-нибудь расхваленную книжку. Начало очень даже неплохое, и сюжет есть, и завязка, а потом вдруг бац!

– Бац? – Девушка вопросительно посмотрела на меня.

– Ага, как по лбу удар – и ты понимаешь, что к середине ничего связного в повествовании не осталось. Или конец разочарует, – Я развёл руками.

– Что-то мне это напоминает, – Стася улыбнулась кончиками губ.

– И что же?

– Наш с тобой разговор, – Улыбка тут же слезла с её красивого лица.

– Ты права, – протянул я глухо. Я уже пожалел, что начал этот ненужный диалог. – Однако, с некоторыми можно даже не разговаривать, чтобы понять, насколько они отвратительны.

Резко развернувшись, я пошёл вниз.

Терзаемый злобой и досадой на самого себя, у самого спортзала я вдруг понял, что чего-то не хватает. В недоумении я ощупал руки, ноги, живот, и даже голову, когда дверь в каморку физрука открылась, и сам физрук – румяный здоровяк, не пробасил:

– Баб будешь в кладовках щупать. Где журнал, балбес?

– Одну секунду, Сан Саныч, – Я рванул с полуоборота, понесшись на четвертый этаж. В голове стучала мысль: хоть бы журнал был цел! Судя по всему, он остался там, на скамейке, рядом со Стасей. А она могла с ним сотворить всё, что угодно. Второй этаж, третий, четвертый…

Задыхаясь, я ворвался на лестничный пролёт, нос к носу столкнувшись с каштановолосой виновницей моего отвратительного самочувствия.

– Не запыхался, спортсмен? – Девушка насмешливо смотрела на меня.

– Где? – Я всё никак не мог отдышаться.

– Вот, – Стася протянула мне журнал. – В ценности и сохранности.

Я выхватил его из её рук, недоверчиво осмотрев. Девушка терпеливо ждала меня.

– Передай это физруку, будь добр, – Когда я чуть отдышался, она, достав из кармана юбки сложенный лист, протянула его мне.

– Хорошо, – буркнул я.

– Иди уже, – Она кивнула, давая понять, что разговор окончен. – Не то физрук ругаться будет.

– Какая трогательная забота.

– Что есть, то есть, – коротко усмехнулась Стася, поворачиваясь ко мне спиной.

Однако, уже спустившись на один пролёт, я услышал:

– А книга называется «Девятнадцать минут»¹ за авторством Пиколт. И она интересна.

***

– Ну ты, шмара! Эй, я с тобой разговариваю!

От Алтуфьевой – набитой деньгами и амбициями папенькиной дочки – прямо-таки пасло агрессией. Да и сама она являлась воплощением тупой животной ненависти к тем, кто хоть в чём-то ей уступал. Всегда окруженная преданно-собачьей свитой, такой же по духу, как и сама склочная девица, она унижала и бесновалась в собственной безнаказанности. И вот сейчас, она нависла над новенькой всей своей громадой – рослая Алтуфьева могла поспорить своим ростом с любым баскетболистом. Баскетболисткой она и была. Впрочем, оба этих факта Стасю, судя по её виду, не волновали.

– Алло, гараж! – Выведенная из себя таким отношением, Алтуфьева пнула ножку стула, на котором сидела Стася. По классу пробежал возбужденный шепоток, всё застыли, с интересом наблюдая за происходящим.

Я бегло осмотрелся: перемена только началась, как минимум половина класса уже успела убраться на обед. Не было и классной Елены Палны, по своему обыкновению уходящей в учительскую на чашку чая. С Алтуфьевой было две рослые девки из параллели, имен которых я не знал – склочница-баскетболистка явно была настроена на драку. А зная агрессивно-вспыльчивый темперамент Алтуфьевой, я мог с уверенностью сказать, что вырванным клоком волос дело не обойдётся.

«Что ей от неё надо?», – аккуратно отодвигая парту чуть в сторону, дабы та не мешала, когда всё закипит, думал я. Хотя ответ на этот вопрос был очевиден – пару сломанных ребер и выбитых зубов. Но по какому поводу?

– Ты что-то хотела? – Не глядя на Алтуфьеву, поинтересовалась Стася, крася губы и смотря в зеркальце.

– Пойдем поговорим, – рявкнула та, лапая плечо новенькой.

– Говори здесь.

– На толпу играешь, сучка? Думаешь, я тебя после школы не выловлю, и не выбью из тебя всё дерьмо? На входе, значит, такая борзая, а сейчас мнешься?!

Плечо Стаси задрожало мелкой дрожью, а сама девушка испуганно отпрянула назад, отложив помаду.

– Не оскорбляй меня, пожалуйста, – тихо попросила Стася.

Миг – и маска хладнокровия слетела с новенькой, на её лице заиграл неподдельный испуг. Я недоумевал – ещё совсем недавно непоколебимая новенькая теперь дрожала и заикалась.

– За что ты хочешь меня избить? – забито продолжила Стася, отводя взгляд.

– Было бы за что – вообще убила б, – Губы Алтуфьевой растянулись в злой улыбке – для неё наконец всё стало на свои места. – Ну, а так получишь пару раз в табло…

– А может…я извинюсь? Заберу свои слова обратно?

– Ещё ботинок тогда поцелуешь, – погано ухмыльнулась Алтуфьева, крепче вцепившись в плечо Стаси. – И так и быть, об тебя свои руки марать не буду – я-то думала, что ты нормальная девчонка, а ты всего-навсего сыкло, не умеющее отвечать за свои слова. Давай, шевелись – я ещё не ела.

– Хорошо, – легко согласилась Стася. – Но какие именно слова мне забрать?

– Ты чё, прикалываешься? – рявкнула склочница, качнув белокурыми локонами.

– Ну, я много чего говорила, – На алых губах Стаси мелькнула коварная улыбка. – И про то, что ты тупое, недалекое животное, и про то, что ты впитала вкус дерьма с материнским молоком…

Судя по выпученным глазам застывшей Алтуфьевой, сказанное новенькой она слышала впервые. Стася же, впервые посмотрев в глаза оппонентки, хищно улыбнулась одними губами.

– Или что-то про половую тряпку вместо тампона? Впрочем, неважно, – Стася поправила волосы. – На правду не обижаются. И всё-таки, будь добра, отпусти моё плечо – иначе кровь у тебя польется уже из всех щелей.

Стася определенно была готова к удару: мягко извернувшись, она отвела руку атаковавшей её Алтуфьевой. Вцепившись в руку оппонентки, каштановолосая девушка завалила её на парту, а затем отработанным движением приложила склочную девицу, принявшись методично добивать её с помощью рук и парты. Все произошло настолько быстро, что никто не сумел толком ничего понять.

Первым очнулся я, принявшись оттаскивать разъяренную Стасю от не подающей признаков жизни Алтуфьевой. Стася, за малым не двинув мне, отошла в сторону, обыденным жестом поправив манжет на рубашке. Сильное волнение выдавали лишь дрожащие руки девушки. Шмыгая окровавленным носом и стоная, Алтуфьева сползла на пол.

Я мельком перехватил взгляд Стаси – из-под сбившихся на глаза каштановых волос меня окатила ядреная помесь гнева, возбуждения и холодного презрения.

Очнувшиеся от ступора подруги Алтуфьевой быстро уволокли её бездыханное тело из класса.

…Стася вернулась от директрисы в середине урока. Пройдя на своё место, она, ни на кого не глядя, углубилась в чтение. По случившемуся её больше не спрашивали – на фоне целой вереницы событий, произошедших позже, этот эпизод быстро померк.

***

– И тут эта уродина, одетая, как бревно…

«Когда же они заткнут свои накрашенные пасти?» – Я поднял свои красные от недосыпа глаза на компанию весело гогочущих одноклассниц, сидящих неподалеку за сдвинутыми столами. Шёл перерыв, и я, отказавшись от бесплатного обеда в пользу сна, отчаянно материл словоохотливых девиц. А ещё больше – того идиота, кто придумал обеденный перерыв длиною в час – куда лучше было спать на уроках, где помимо монотонного бормотания учителей ничто не мешало дремать.

«И чего им в столовую не убраться?» – Я сверлил тяжёлым взглядом смеющиеся лица. Но, наткнувшись на Стасю, сидящую во главе стола, сразу всё понял. В «хлев», как она называла столовую, Ясенева не ходила. А так, как сидящие вокруг неё не самые далекие одноклассницы во всём потакали ей…

Что и говорить – Стася могла найти язык абсолютно с кем угодно, и когда угодно. Даже постучавшись к тебе в половину второго ночи и попросив купить ей парочку ведерок шоколадного мороженного, она получила бы желаемое. Это я заметил в первую же неделю – на первых порах она общалась много и охотно, однако сама держалась особняком. Как если бы она приценивалась к людям, смотря, кто и что может, и чем будет полезен и интересен.

И люди потянулись к ней, особенно – после случая с Алтуфьевой. А она их сортировала. Из интереса, я посмотрел на её лицо: Стася совсем не слушала трёп собеседниц. Склонив голову на бок, девушка задумчиво изучала свои ухоженные ногти. Но стоило ей только сказать пару слов, как задние парты беспрекословно погрузились в тишину – одноклассницы смотрели ей в рот. Староста, как и я сверлившая «галёрку» тяжёлым взглядом, были исключением.

– Хей, я вернулась! – В класс ввалилась простодушная, как пятак, но симпатичная, как погожий сентябрьский день, Анюта Семиглазова, держа в руках набитый пакет.

– Тебя только за смертью посылать, – надменно нахмурилась Стася.

– Я старалась, как могла, ты же знаешь, – Анюта искренне и обезоруживающе улыбнулась. – Вот, как и заказывали: булочки с вишней, шоколадом, куриная кесадилья…

Заговорившись, Семиглазова боком зацепила парту. На сей раз, природная неуклюжесть сыграла с простодушной Анютой злую шутку: куриная кесадилья, предназначенная одной из девиц, хлопнулась на пол. Тишина валом ударила по ушам.

– Анюта, – притворно-задушевным тоном протянула Стася. – Не смей рожать, Анюта.

– П-почему? – Простодушная Семиглазова, очнувшись от потрясения, удивленно обернулась к Ясеневой.

– Тебе этими кривыми руками потом своих детей таскать, – Губы каштановолосой девушки растянулись в жестокой насмешке.

Сонливость мигом спала с меня. Даже несмотря на весь свой цинизм, это было уже чересчур – Стася сильно перегнула палку. Хотя она, судя по плотоядной ухмылке, так не думала. Не думали и зашедшиеся в похабном гоготе одноклассницы. Анюта же смотрела на неё широко раскрытыми, полными слёз глазами, как если бы Стася ударила её по лицу.

– Тебе пора, иначе останешься без еды, – заключила Стася, откинувшись на стул. – Ведь это, – Она указала на пол. – Был твой обед.

Как во сне, Анюта вышла из класса под хохот девиц. Сидящая позади староста, оторвавшись от журнала, ненавидяще смотрела на компанию за сдвинутым столом…

Уроки тянулись медленно, как плавленый сыр, а я всё думал о произошедшем на обеде. Косился на Анюту – та сидела, хлопая покрасневшими от слёз глазами, совершенно не следя за ходом урока. Я вспоминал выражение лица Стаси, и понимал, что на месте Анюты мог оказаться кто угодно. Я уставился на спину сидящей впереди каштановолосой девушки. Та, как ни в чём не бывало читала, словно произошедшее на обеде для неё – в порядке вещей.

– Всем спасибо, все свободны!

Я тут же вскочил. Впопыхах я покидал все своё имущество в рюкзак, но был остановлен девичьей рукой, крепко вцепившейся мне в плечо.

– Ну, чего ещё? – нетерпеливо бросил я.

– Забыл? – Оля Простая изогнула бровь. – Ты сегодня дежурный. А Ясенева вместе с тобой.

Иногда фамилия бывает говорящей, иногда – нет. В случае с Олей Простой, фамилия была насмешкой – или прикрытием? – над её тонким, словно лисий нос, изворотливым нравом. Держать ухо в остро – вполне себе нормальное состояние при разговоре со старостой. Спорить с ней тоже было зачастую бесполезно – какие бы аргументы ты не выставил, умная и смекалистая Оля, накидав лисьих петель, всё равно заставит тебя принять нужную ей точку зрения.

Шоколад, который я отдавал ей за домашние работы, исчислялся килограммами – сама Оля шоколад не переваривала, отдавая всё многочисленным младшим братьям и сёстрам.

Я тут же сник. Сегодня на работе у меня был выходной, и я уже представлял, как завалюсь домой…

– Ну, в каждой бочке мёда есть ложка дёгтя, – проворчал я, скидывая рюкзак.

– Ты уверена, что я дежурю сегодня? – Стася оказалась рядом со старостой, внимательно на неё глядя.

– Да, – Оля подняла на каштановолосую девушку свои серо-голубые глаза, утвердительно кивнув.

– По журналу ведь отмечаешь? – продолжала деланно миролюбиво расспрашивать Стася.

Вновь утвердительный кивок.

– А зрение у тебя хорошее? – Внезапно в карьер спросила Стася. Тон голоса зазвенел сталью. – Хочешь подправлю?

– На угрозы перешла? – Староста Простая приподнялась со своего места, сжав в руке карандаш.

Пристально следя за Ясеневой, она застыла в напряжении.

– Нет, на предложение, – облокотившись на парту, продолжала Стася. – На этой неделе я дежурила уже трижды. На той – дважды.

Воздух как будто стал вязким, липким из-за сгустившейся над классом угрозы. Я переводил взгляд то на одну, ту на другую девушку. Одно неровное движение, одно неосторожное слово – и в стороне мне остаться точно не получится.

– Я смеряюсь по журналу.

– А я смерюсь по твоему лицу, если продолжишь в том же духе, – пообещала Стася. Она приблизилась к старосте, губы сошлись в тонкую полоску. – Я прекрасно видела, как ты сверлила меня гадючьим взглядом на обеде, когда я отбрила эту криворукую поломойку, как косо смотришь в мою сторону…

– Не понимаю, о чём ты, – словно отмахиваясь от назойливой мошкары, вставила Оля с непроницаемо-безразличным лицом, но Стася, игнорируя её, продолжала:

– …Ты ведь раньше заводилой в классе была? – Девушка наклонила голову, колко улыбнувшись. – Птицу по полёту, а тебя – по соплям вижу. Так вот, слушай внимательно, – Улыбки как не бывало: тяжёлый, ледяной взгляд светло-голубых глаз смотрел на старосту. – Либо ты прекращаешь мне гадить, высказывая свои претензии в лицо, и мы с тобой разбираемся где-нибудь на задворках школы. Либо мы становимся закадычными подружками, которые сплетничают про парней.

Скрипнула открытая сквозняком дверь. Оля пытливо смотрела на Стасю, та отвечала ей пренебрежительно-ленивым взглядом. Однако, эта расслабленность была лишь видимой: девушка застыла, словно сжатая пружина, готовая разжаться в яростной атаке.

– Я свободна?

Ответом ей был настороженно-тяжёлый взгляд Оли.

– Сочту за «да», – подхватив сумку, Стася исчезла в дверном проёме.

***

– Ребят, верните…

– Чего? Тебе же сказали – ты еду пожертвовал бедным, – не переставая поедать содержимое пакета, промычал Блинов. – Ведь сам отдал, а?

При этом к носу семиклассника был поднесён пудовый кулак. Я скривился, как от зубной боли – в последнее время они совсем обнаглели, отнимая еду прямо посреди бела дня. Шедший рядом со мной Коля Евстафьев остановился.

– Разве вы бедные? – испуганно отшатнувшись назад, спросил сжавшийся парнишка.

– А что, по нам не видно? – вновь промычал провонявший дорогим парфюмом Блинов. Сидящие тут же «братишки» одобряюще загоготали. – Часики у тебя хорошие. Командирские? А ты чё встал?

Ощутив на себе сверлящий взгляд, верзила лениво повернулся в сторону застывшего Коли.

– Коль, – Я предупредительно сжал плечо Евстафьева. – Он же тебя провоцирует, этот мудак. Не стоит о такое говно руки пачкать. Пошли.

– Та чё ты, чё?! – Отвисшая нижняя губа Блинова дрогнула, обнажая ряд жёлтых от курева зубов. – Зассал?

– Не связывайся ты с ним, пошёл бы он нахер, – пыхтя, хрипел я, оттаскивая Евстафьева назад. Коля, скинув мою руку, резко развернулся и быстро пошёл по коридору, я побежал за ним. Вслед нам понёсся раскатистый хохот Блинова.

– Не могу я, – после продолжительного молчания, сквозь зубы процедил Евстафьев. – Не могу смотреть, как эта мразь над слабыми издевается.

– Их слишком много… – начал было я, но был прерван Колей.

– Да хоть тысяча! – гневно воскликнул он. – На месте того пацана кто угодно может оказаться. Моя сестра, её подруга, я, даже ты, если мы продолжим смотреть на это сквозь пальцы! Ты видишь, что они творят?! – Он махнул рукой назад. – Три дня назад они одного пацанёнка из шестого класса избили – головой об кафель! Он не хотел им карманные деньги отдавать… Ты видишь сейчас какие-нибудь разбирательства? Какую-то реакцию учителей?

Он ненадолго замолк, нервно крутя пуговицу на рукаве. Затем заговорил опять.

– Нас вызвали в кабинет директора. Блинова этого, ещё пару уродов, Ольку нашу, и я увязался. В кабинете уже сидели родители этого пацана, папики тех выродков и батя Блинова, участковый… – продолжал Коля. – Тот самый, кстати, с которым наша мымра деньги на проводку сигнализации в школе распиливала. Классная наша всё бранила виновников, такую речь толкнула – суд присяжных бы расплакался. Директриса всё сидела, улыбалась так поганенько, сочувствующе, сокрушалась по поводу инцидента – шутка ли, пацан на больничной койке оказался! И что же? Всё свалили на «они же дети, гормоны бушуют, молодость, вы себя, что ли, в этом возрасте не помните?» Блинов-старший всадил оплеуху сынку, клятвенно заверив, что во всём разберется и восстановит справедливость. Как видишь, восстановил, – Снова кивок в сторону коридора. – А всё эта Ясенева, сука… Она там верховодит, а все стойло слушается. И её аппетиты растут.