– … держи-и! – услышал я запалённый крик и топот, а после на меня вылетел молодой взъерошенный парень в глубоко надвинутом картузе и с перекошенным лицом, толком не знающим бритвы.
Я машинально шарахнулся в сторону, прижимаясь к стене дома и освобождая проход, но и молодчик шарахнулся туда же, перекашивая лицо ещё сильней. Он чуть сбавил шаг, но продолжил бежать, сунув руку за пазуху.
Послышались трели дворницкого свистка, и мы с этим типусом ещё дважды станцевали вправо-влево…
… пока он не врезался в меня с револьвером в руках.
– С дороги, сукин сын! – прорычал он, с силой отталкивая меня в сторону и брызжа в лицо слюной. Для верности он саданул меня в бок кулаком и добавил слегка рукояткой револьвера по голове, сбив кепку.
… и он побежал далее, а я, подняв кепку, проводил глазами дворника, изо всех сил топочущего ногами и дующего в свисток.
– Убивец! Держи убивца! – багровея лицом, орал он, продолжая бежать и держа метлу, как винтовку в штыковой атаке, – Держи бомбиста!
На меня дворник не обратил внимания… да и ладно! Там, вдали, уже ржали испуганно лошади, кто-то стрелял и что-то взорвалось. А я…
… стало противно. Струсил! Отчаянно струсил, чуть не до мокрых порток!
Взрослый, тренированный… ну ладно! Ранее взрослый и тренированный, но ведь струсил! Сколько раз дрался на улицах раньше, и ведь не боялся особо.
– А с другой стороны, – пытаюсь утешить себя, отряхивая кепку и спеша в сторону ближайшей будочки во дворе, откуда меня не погонит бдительный дворник или не менее бдительные старухи, – с револьвером на меня ещё не набегали! С ножом – да, бывало… а с револьвером…
Вспоминая былое, я одновременно будто пытаюсь оправдаться, что нет, не трус (!), и расковыриваю неприятную ситуацию в настоящем. Умом понимаю, что не из-за чего переживать, и в такой ситуации не растеряется разве что бывалый полицейский или фронтовик, да и то не факт!
А я обыватель! Обыватель, ничуть не настроенный в тот момент на какие-то решительные действия и целиком погружённый в собственные мысли. Но…
… а что будет, когда всё начнётся?! Смогу ли сделать что-то при необходимости? Сам, а не в составе пехотной цепи, подчиняясь приказу офицера или комиссара, подгоняемый присягой или страхом расстрела! Не знаю…
– Ряба!? Здорово! – искренне обрадовался мне Федька, заспешив от ворот гимназии навстречу, – Долго не заходил! Чего так?
Отвечая на вопросы, я мысленно усмехался. Сколько бы лет ни прошло, а для одноклассников я навсегда останусь "Рябой"!
– … дела, – пожимаю плечами с видом человека, умученного этими самыми делами почти вусмерть, – некогда.
– Ну да, слыхали, как же! – солидно кивнул Севка Марченко, пожимая руку, – Уроки даёшь?
– И это тоже, – не менее солидно отвечаю я.
– Да ладно? – вскинул бровь подошедший Андрей Бескудников, давя мне руку.
– Ишь ты… – удивился он через несколько секунд, перестав играть в эспандер, – здоровый стал какой!
– Да уж не здоровее тебя! – возвращаю комплимент, обмениваясь рукопожатиями со всеми желающими, коих набралось неожиданно много, – Ещё несколько секунд, и продавил бы! Турник?
– Турник, – солидно кивает тот, – и гирями вот начал недавно заниматься.
– Так что с уроками? – напомнил Марченко, – Ты так сказал, будто это не основной способ заработка.
– Побочный, – киваю спокойно, хотя мальчишеское "Глядите, какой я молодец", так и выпирает из меня, – В основном переводы, ещё букинистов на Сухаревке консультирую.
В толпе кто-то присвистнул, начались расспросы и гомон…
– … и сколько же это получается? – не унимается смутно знакомый тип из параллельного класса.
– Когда как, – неопределённо жму плечами, и как-то так получается, что все видят – много! Ну то есть для мальчишки моего возраста – много.
– … языки мне всегда хорошо давались. Какие?
Отвечаю, и снова отвечаю… букинистика, мои знакомства с торговцами и возможность задёшево доставать нужные книги, от учебников до "путешествий" и "приключений".
С бывшими одноклассниками за прошедший год я виделся нечасто. Не избегал, а просто – не складывалось. Всё больше мельком, на бегу, да я всё больше при встречах слушал, чем рассказывал.
– А мы сейчас драться собрались! – с каким-то вызовом сказал Овцын, – С реалистами! Ты с нами?
– Конечно! – отвечаю чуть быстрее, чем следовало бы. Я же не трус! Почти тут же в грудь толкнулась досада… этой драки легко можно было бы избежать, да и на кой чёрт мне эти детские разборки!?
… а потом глянул на светлеющие лица ребят и вздохнул про себя. Кажется, я ненароком прошёл провёрку на "своего". Есть такие штуки в мальчишеских и мужских коллективах, и нужно уметь вовремя распознать, когда действительно Надо что-то делать, пусть даже не вполне законное, а когда тебя просто "на слабо" берут.
– Что с головой-то? – поинтересовался шагающий рядом Федька, прервав ненадолго поток сознания.
– С головой? – я поднял кепку и тронул пальцами голову, по которой меня саданули рукояткой револьвера. Кровь… Голова, к слову, не болит, обычное поверхностное рассечение. Неудачно вышло… или напротив – удачно?
– А… – отмахиваюсь, как от незначительного, – потом расскажу!
Янечевского аж распирает от любопытства. Я вижу, как он делится информацией о рассечённой голове… вижу любопытные глаза и понимаю – дураком я буду, если не отыграю этот случай в свою пользу!
– … сегодня честно дерёмся, – подпрыгивая от возбуждения, делится Федька, – на голых кулаках договорились.
Драться с реалистами придётся без дураков, но в остальном… Не самый худший вариант, право слово! Бывает, и с дубьём сходимся! Но это драка перед экзаменами, завершающая год – скорее возможность выпустить пар. Вот осенью и зимой, это да… жёстко бывает. Впереди ещё куча и кучища учебного времени, педели, Кондуиты… а тут ещё и эти! Дразнятся!
Чуть прикрываю глаза, обдумывая начерно заскочившие в голову идеи. Выходит так себе, очень уж вокруг гомонят мои одноклассники.
Дерёмся сегодня с реалистами из "Фидлеровского" училища класс на класс, а вообще – по-всякому бывает. Иногда и целыми параллелями, или скажем – гимназия на училище. Но последнее больше по разряду легенд проходит, я лично это просто не застал.
"Московское реальное училище Фидлера" наши "исконные" враги, так вот сложилось просто по факту относительной территориальной близости и мальчишеской дурости, с играми "в войнушку" всерьёз. Училище в Мыльниковом переулке[35], что в общем-то не слишком близко, так что встречаемся мы обычно на полпути.
Постоянного места у нас нет, но в этот раз мы договорились драться в районе Сретенки, на одном из пустырей ближе к Рождественскому бульвару. Дабы не насторожить дворников, к месту предстоящего ристалища шли небольшими группками, просачиваясь туда со всех сторон.
Ристалище представляет собой замусоренный пустырь, поросший местами бурьяном и засранный местными дворняжками, облаивающими нас с безопасного расстояния. Настоящего мусора в этом времени нет, старьёвщики подбирают и принимают у населения всякий хлам, вплоть до вываренных говяжьих костей, но общее впечатление всё равно помоечное.
– Селёдка! – издали заорал Янчевский, прижав ладони ко рту и азартно оттопырив уши. На его суровом лице потомственного берсерка читалась решимость не отступать и не сдаваться, а ещё – показать этим реалистам, кто здесь главный!
– Синяя говядина! – орали в ответ реалисты, распаляя себя и придумывая новые оскорбления. Я не вполне "говядина", а скорее "федерат[36]", так что ругаться смысла не вижу. Напротив, всячески показываю, что воспринимаю драку как интересный спортивный турнир и дружелюбно машу рукой, видя знакомые лица.
Это не помешает мне чуть позднее рихтовать их, ровно как и наоборот. Зато (по моей задумке) позволит чуть свободней ходить в районе училища, не нарываясь каждый раз на жестокую драку с превосходящими силами противника.
Бойцы здесь испытанные, не раз сходившиеся в рыцарских поединках раз на раз и получавшие сперва тяжёлые увечья в виде фонарей под оба глаза или разбитого носа, а потом от родителей за испачканную и порванную одежду. Славная будет баталия!
Несколько минут менестрели, распаляя бойцовский жар, выкрикивали оскорбления, переходя от общих к частным. Потом в ход пошли комья земли и редкие обломки кирпичей и камней, полетевших в противников с обоих сторон конфликта…
… и вот уже два грозных войска с воинственными кличами сошлись в рукопашной!
В виду некоторой субтильности в первые ряды я не полез, как и во вторые. Да я бы там и не выжил!
Столкнулись в лучших традициях регби, тут же замолотив кулаками направо и налево. Я в это месиво не лезу, обхожу врага с фланга, выбирая себе по силам.
Вижу "Федору Ивановну", сцепившегося с каким-то долговязым второгодником, которому явно больше четырнадцати. Второгодник побеждает, а Федя огрызается, но очень уж велико неравенство. С разбегу одаряю реалиста ударом в почки, потом рантом полуботинка бью сзади по икре, и оставляю добивать поверженного врага союзному воину.
Едва успеваю увернуться от налетевшего сзади реалиста, но тот в последний момент вцепился мне в грудки одной рукой, занося вторую для удара. Х-ха! Примитивнейший залом кисти, знакомый каждому, кто хотя бы смотрел иногда кино "ПроДраки", и локотушкой по челюсти! А потом фирменное – рантом ноги по голени! Безопасно, но очень, очень болезненно… драться он уже сегодня больше не сможет.
Вокруг меня топчутся по собачьему говну и ногами друг друга, оскальзываются на камнях и кусках кирпичей, и машут руками яростно, но в общем-то бестолково. Удары и замахи колхозные, видны заранее. Прямой удар бить не умеет никто в принципе…
– Х-ха… – я выдохнул, поймав удар под ложечку, увернулся от следующего удара и влупил удачливому противнику джеб. Раз, другой… потом в меня сзади кто-то вцепился, и я попытался отмахнуться, ударив назад головой.
Попал, но не слишком удачно. Хватка чуть ослабла, но не сразу, и недавний мой противник, оклемавшись от джебов, успел навесить мне парочку плюх, рассадив губу.
Я, оттолкнувшись от держащего меня реалиста спиной, подался навстречу второму и впечатал тому пыр с правой ноги прямо в живот. Удачно! Противника скрючило, а я, упав вместе с вражеским борцом, почти тут же вскочил и врезал поднимающемуся борцухе хороший лоу, усадивший его обратно.
… драка тем временем заканчивалась, и закончилась она – нашей победой! Ура! Мы разгромили подлого врага, отвоевали загаженный собаками пустырь и получили почёт, уважение и право хвастаться напропалую всё лето!
Враг бежал, обещая вернуться… и как много было среди них хромавших! Вертясь в драке, я щедро лупил ногами по вражеским голеням…
… и к слову, сейчас это воспринимается уже почти нормально. Стоило только сказать волшебное слово "сават", и я из чёрт знает какого непорядочного гимназистика стал вдруг "чёртовым везунчиком, который нашёл где-то на Сухаревке толковую книжонку!"
А мы, героические победители, отряхаясь от грязи и прочих субстанций, не спешим покидать поле боя. Хотя бы несколько минут надо постоять, утвердить нашу победу, показать помощь раненым бойцам.
Наслюнявленными носовыми платками оттирается кровь и грязь, а воины-победители из Третьей гимназии обсуждают битву.
– … а я ему ка-ак врезал!
– … с копыт!
– … видал?
А потом прозвучал-таки вопрос Федьки Янчевского, не забывающего ничего по-настоящему важного.
– Ряба, так ты где голову рассадил?
– А… – скромно отмахиваюсь рукой, – ничего серьёзного! С террористом столкнулся!
– Врёшь!? – выпалил Севка Марченко, блестя глазами и ожидая Истории…
… и вот он, миг триумфа!
– С чего бы? – я само воплощение скромности, – С Мясницой свернул, через дворы срезать, а тут он! Я влево, и он влево! Я вправо, и он вправо! А потом плечом в меня – н-на! И вот…
Показываю всем желающим рассечённую голову.
… – револьвером.
– Да ну?! – в глаза уже ни тени сомнения, – А ты?
– А что я… – снова жму плечами, но не рассказывать же всем, как было стыдно за свой страх?! И… не стыдно уже, да и не страшно! Это что же… подобное подобным? Отпустило?
– Кепку поднял, – дёргаю плечом, – отряхнул да и пошёл.
– Драться? – восхитился Бескудников, – С рассечённой башкой?
– А что такого? – делаю вид, что не понимаю и с удовольствием слышу шепотки. Я крут! Я мега крут! Я берсерк!
Я очень надеюсь, что это событие, поданное под нужным углом, повлияет на мою Судьбу сугубо положительным образом… Не знаю, войду ли я в Легенды гимназии, но что запомнят меня, это факт!
А это – социальные связи и возможность обратиться к кому-то через годы и десятилетия.
С другой стороны – в революционном лихолетье слава такого рода может аукнуться неприятными сюрпризами. Как повезёт…
Постояв так несколько минут, начали расходиться, не дожидаясь, пока лопнет терпение дворника, стоящего с суровым видом чуть поодаль, и готового свистеть, вызывая полицию и коллег для разгона "фулюганов".
– Так что уроки-то? – поинтересовался Бескудников, увязавшийся с нами за компанию.
– Даю, – киваю я.
– И сейчас? – не отстаёт он, – Ты вот так вот уверен в своих силах?
– Ну… – чуть задумываюсь, – в сочинении могу ошибку допустить или кляксу посадить, а языки и математика – вообще ерунда.
Он хмыкает было, но вспоминает, что зарабатываю я в том числе переводами!
– Ага… а математика? – интересуется он, – Также хорошо, как языки?
– В пределах гимназического курса, – поправляю его. Всё… он раздавлен и поражён.
– И… – ребята переглядываются, – почём?
– Хм… – плату со своих брать не то чтобы совсем нельзя, но нежелательно. Да и не хочется мне брать на себя такие проблемы… – с шести до восьми по вечерам могу подтянуть всех желающих по математике. Бесплатно, разумеется.
Желающие, что характерно, нашлись сразу, н-да… Ну ничего! Социальные связи, они так и нарабатываются! Да и домой я буду приходить только вечером…
Проснувшись, я некоторое время лежал на мокрых от пота простынях, понемногу приходя в себя. Снилась всякая фрагментарная гадость, оставляющая после себя чувство тоски и безнадёги. Собственно, уже почти ничего из приснившегося не упомню, но депрессивное состояние не спешит покидать меня. Да ещё и мигрень…
К сожалению, такого рода сны приходят с удручающей регулярностью, и для этого полно как объективных, так и субъективных причин. В прошлом осталось всё то, что я ценю и чего добился сам, а настоящее хотя и нельзя назвать вовсе уж безрадостным, но сильно гнетёт приближающаяся катастрофа.
Начерно я давно уже распланировал пути отхода через Финляндию, Черноморские порты, западные границы Российской Империи, в Желтороссию et cetera[37]. С настоящим паспортом и фальшивым, с сёстрами и без…
Но Дьявол, как известно, кроется в деталях, и все мои выкладки могут отправиться в помойку просто по несчастливому стечению обстоятельств. Что, как легко догадаться не прибавляет мне жизнерадостности, а вместе с доставшимся мне в этой жизни несколько меланхолическим характером и склонностью к депрессиям, даёт иногда такой результат, что просто не хочется вставать с кровати и появляются мысли решить все свои проблемы цианидом или пулей.
С тяжким вздохом сев на кровати, помассировал виски, так что на некоторое время мигрень отступила на заранее подготовленные позиции. Нашарив ногами тапки, сходил в туалет и размялся еле-еле, морщась при каждом резковатом движении и сдерживая накатывающую дурноту.
– Сделать што, Алексей Юрьевич? – тихонечко поскреблась в дверь проснувшаяся Глафира, глядящая на меня с тем сопереживанием, которого я нечасто видел от сестёр.
– Чаю поставь… – снова растираю виски, – с травами своими. Да, сухарики и сушки есть?
– Как не быть?! – всплеснула та руками, – Ещё может што? Омлетика? С одним иичком?
– Н-нет… – с трудом давлю тошноту, и служанка, закивав понимающе, исчезла на кухне.
Через несколько минут, ополоснувшись под душем и одевшись, я уже сидел за столом на кухне и пил чай. Головная боль не то чтобы отступила, но сделалась привычной, так что я немного пришёл в себя.
– Всё, – решительно отставляю чашку, – благодарю.
– Да што ж вы, Алексей Юрьевич! Две сушки всево и один сухарик! – расстроилась Глафира.
– Всё, – я в такие дни раздражителен и служанка уже знает… по опыту. Извинялся потом, и стыдно до сих пор за ту выволочку на ровном фактически месте, но до сих пор помнит!
Время совсем ещё раннее, на часах всего начало шестого утра, но я уже оделся и вышел бродить по улочкам Москвы. На улицах пока ещё не жарко, но уже понятно, что сегодня будет погодка, более пристойная для Средней Азии.
Забрёл-таки на Сухарёвку, по-видимому, машинально. Даже и не думал работать, но поди ж ты… Что значит – привычный маршрут.
Работать, впрочем, и не стал. Так… зашёл на книжные развалы, поздоровался со знакомцами и пожаловался на мигрень, выслушав сочувственные советы. Некоторые, к слову, вполне рабочие и приносят небольшое облегчение.
Откровения такого рода не от недостатка общения. Как я уже говорил, в этой жизни я несколько меланхоличный и замкнутый, да к тому же, мне вполне хватает общения с учениками и их родителями.
Скорее – попытка стать отчасти своим. Не просто мальчиком-вундеркиндом, который языки знает, а более живым, что ли… Такой, несовершенный, я им понятней, они и сами такие – несовершенные. Кто-то подпить может лишку, у кого-то жена блудливая…
По итогам появилось чуть больше сердечности в общении, хотя это палка о двух концах. Приходится слушать иногда разного рода ответную ерунду. Да и насчёт сердечности я не очень обольщаюсь, всё это достаточно поверхностно. Так… то ли соломки подстилаю ко времени Катастрофы, то ли в социализации тренируюсь. Сам толком не знаю.
Голову несколько отпустило, осталась лишь остаточная боль и ощущение какой-то отупелостости, будто отключили значительную часть мозговых ресурсов. Знаю уже, что в такие дни бессмысленно заниматься чем-то, требующим хоть сколько-нибудь значительных интеллектуальных усилий, но радуюсь уже тому, что могу хотя бы относительно сносно существовать.
Позже, когда начнётся жара, пойду спасться от неё в читальню или домой, смотря по настроению. На речку в таком состоянии ходить опасаюсь…
А пока, разу уж отпустило, решил пройтись в сторону развалов. Это всё та же Сухаревка, но так сказать – народная. Торгуют с рогож, расстеленных прямо на земле, и в основном, как не сложно догадаться, всякий хлам. Старая обувь, нередко дырявая, слесарные инструменты, тронутые ржавчиной замки и чёрт знает что!
Впрочем, хватает и вещей куда как интересных, и знающий человек может недурственно жить, занимаясь перепродажей и сочиняя из разрозненных уценённых деталей нечто целое и относительно ценное. Например…
Я залип подле рогожи, на которой валялись узнаваемые детали швейной машинки.
– Бери! – продавец, невысокий бойкий мужичок лет сорока с куцей бородёнкой понял мой интерес по-своему и засуетился, – Не сумлевайся! Без омману!
Присев, с минуту перебираю железяки, пока владелец оных суетится вокруг, пытаясь уверить в необходимости покупки.
– Хлам, – подытоживаю я, вставая и отряхивая ладони.
– Что-о?! – багровеет владелец, – Да ты… да щенок!
Он делает было шаг, петушась и выпячивая чахлую грудь, но я вздёргиваю бровь, и мужичок позволяет приятелям увести себя.
– Да у тебе и денех нет! – орёт другой, после чего, засунув пальцы в рот, свистит так, будто гоняет голубей. Уловка известная: смутить, заставить оправдываться… купить что-нибудь или просто напросто развлечься за счёт приблудного дурачка. А ещё…
… я ощущаю чьи-то пальцы в своём кармане и беру их на излом. Резко!
Хруст… пальцы выгибаются под неестественным углом, и карманник, побелев и хватая воздух, скрылся в толпе.
Я тоже поспешил уйти… Не факт, что мне начнут мстить, я был в своём праве! Профессия вора ныне очень рискованная, и обычные деревенские мужики, поймав такого на рынке, не сдают его в полицию, а отбивают нутро.
Иногда банально, ногами. А иногда и с выдумкой – схватив за руки и ноги вчетвером, и с силой "выбивая" его о землю. Живут после того недолго и несчастливо, ну или долго, но на паперти! Поближе к Богу, так сказать…
Я в своём праве, но бывает всякое. У каждого вора есть дружки-приятели, и как это аукнется, бог весть! Так что пожалуй, в ближайшее время на толкучку и развал я ходить не буду!
Выбираясь с Сухарёвки, наткнулся на женщину средних лет, по виду из разночинцев, держащую в руке узелки и коробки и растерянно озирающуюся по сторонам. Её уже окружили перекупщики, вырывающие узлы из рук и отталкивающие случайных прохожих, заинтересовавшихся сценкой.
– Давай, сердешная! – визгливо орёт медно-рыжий, тронутый сединой как патиной, перекупщик средних лет, вырывая у неё узел, – Рупь дам на пропой души!
– Посмотреть надо, не ворованное ли?! – надрывается второй прохиндей, с рожей настолько подлой, что в театре он мог бы играть плутов и злодеев безо всякого грима, – Уж не городового ли позвать?!
– Да что вы, что вы… – пугается там, не отдавая, впрочем, своё добро, – всё моё, от мужа досталось! Он художник, вот краски, кисти…
– А-а! – орёт ещё один, подскакивая к ней и тыча в лицо грязными пальцами, – Знаем мы таких художников! Небось того…
Он подмигивает ей самым скабрезным образом.
– … голенькой позировала?! Ась?! Есть картинки? Я б взглянул!
– Да отстаньте вы, ироды! – женщина чуть не плачет, а я понимаю, что эта троица не конкуренты друг другу, а члены одной спаянной шайки. Сценарий всегда примерно одинаков: сперва одни, с рожами самыми прохиндейскими, доводят жертву до состояния ступора и панической атаки, когда думается только о том, чтобы этот позор закончился!
Потом подключается "степенный купец", то бишь степенный он на фоне этих продувных рожь! Отогнав прочих членов шайки, но не слишком далеко, он утешает нечастную жертву и предлагает сам купить у неё товар.
Настоящей цены никогда не даётся, но жертва рада радёшенька получить за своё добро хоть какие-то деньги! Ну и игра в "хороший-злой" тоже работает.
"– Точно!" – мелькает озарение и…
… я врезаюсь в толпу, хватая её за руку.
– Да что ж вы сюда пошли, тётушка! Пойдём, пойдём отсюда!
– А ну брысь! – луплю по руке рыжего прохиндея, схватившего было меня за отворот рубахи и напоказ катаю желваки, демонстрируя готовность, боевитость и прочие интересные возможности для скандала. Я хотя и не выгляжу серьёзным противником, но по одежде видно, не из простонародья!
Да и лицо такое… не то чтобы вовсе уж породистое, но выразительное. Старше своих лет я не выгляжу никоим образом, но желваки по нему катаются самым замечательным образом.
Лет через десять, если судить по папеньке и сохранившимся дагерротипам предков, будет замечательный типаж для немого кино. С таким хорошо отыгрывать трагических персонажей второго плана, а если добавить немножечко безуминки во взгляд, то маньяков, палачей и злодеев.
Обгавкали меня самым непотребным образом, обещая запомнить, найти и надрать уши, но такие слова я пропускаю мимо ушей. Я не то чтобы такой уж знаток Сухаревки или авторитет, но если вдруг схлестнёмся, мои связи точно перевесят.
– Спаси тя Бог, добрый человек, – начала причитать вдова, едва мы выбрались из толкучки, – Стыдобища-то какая! Рвут, лаются…
Она по-прежнему прижимает к себе узелки и коробки.
– Деньги нужны? – интересуюсь у неё.
– Да и не так, чтобы очень уж, – отвечает та несколько уклончиво, – но и лишними не станут! Картины-то я себе сохранила, а кисти и краски ну куда мне?
– Это я удачно вас выручил, – смеюсь я.
– Ась? – она прижимает к себе скарб.
– Пойдёмте в трактир, что ли… тётушка! Как вас зовут-то?
– Прасковья Никитишна, – опасливо отвечает та, – Никулина. Из разночинцев. По мужу из разночинцев, а так-то из мещан!
– Пыжов Алексей Юрьевич, – представляюсь её, – из дворян. Да пойдёмте уже! Здесь и приличные трактиры есть, в какие зайти не зазорно!
Вокруг Сухаревки и впрямь много трактиров на все вкусы – от обжорок с тухлинкой, до таких, куда не зазорно зайти отпрыску дворянского рода и вдове разночинца.
– Человек! – сходу подзываю к себе мальчишку-полового, – Два чая! Потом видно будет!
Мальчишки и подростки по трактирам обычно не шатаются, но это и не из ряда вон, да и выгляжу я уверенно. Принесли два чая, и поскольку аппетит у меня немного проснулся – баранки.
К местному общепиту я, признаться, отношусь с изрядным предубеждением, памятуя о тараканах и крысах, которых можно встретить даже на кухнях в домах, которые принято называть приличными. В трактирах бываю нечасто, в основном ради антуража и за ради воспоминаний о "России, которую мы потеряли", пребывая в эмиграции.
Вдова, неуверенно присев за чисто выскобленный стол, начала сперва робко, а потом всё более уверенно рассказывать мне историю своей жизни, будто оправдываясь за что-то. Ничего в общем-то примечательного, всё как у всех. Замужество, дети, более-менее обеспеченная жизнь и вдовство.
Дети уже взрослые, выученные, помогают… Муж – художник-самоучка из тех, что всю жизнь рисуют поделки на потребу невзыскательной публике и вполне довольны своей судьбой.
– Матушке подарок хочу сделать, – в свою очередь поведал я, когда женщина на миг замолкла, приложившись пересохшими губами к стакану с чаем, – Признаться, я вам тоже вряд ли дам настоящую цену. Всяко больше, чем эти прохиндеи, но по-хорошему, вам только если среди друзей мужа распродажу устроить.
– Друзей… – вздохнула она, но не стала продолжать тему, – А сколько дашь… дадите, Алексей Юрьевич?
– Смотреть надо, – пожимаю плечами и с хрустом разгрызаю сушку, – кисти хорошие, они дорого могут стоить, но только если совсем хорошие. Краски, опять же… А мольберт, так и не особо нужен, по правде говоря. Его любой толковый столяр за бутылку сделает.
– Ага… – сосредоточенно закивала та и начала показывать своё добро, выкладывая его прямо на столе. Признаться, я не большой специалист и могу судить только приблизительно, навскидку.
В университете, будь то Испания или Германия, я по одному-два семестра изучал изобразительное искусство просто потому, что нужно было закрыть определённое количество гуманитарных "кредитов" в ВУЗе. Научился отличать Тициана от Врубеля, запомнил, почему Малевич велик, и не слишком хорошо, но всё ж таки помню историю появления абстракционизма, кубизма, фовизма и далее.
Буде у меня появятся хоть сколько-нибудь заметные средства в будущем, можно будет попробовать вложиться в искусство. Имеются у меня и такие планы, но всё это очень смутно. Искусство, особенно авангардное, чётких критериев не имеет, да и вообще – та ещё бабочка Брэдбери!
Ещё научился простейшим приёмам рисования, но… кисти? Краски? Тем более, по словам вдовы, некоторые из них её муж делал сам "по стародавним рецептам"!
… в общем, сошлись на двадцати пяти рублях, и у нас обоих, сдаётся мне, осталось ощущение, что его здорово надули! Но как бы то ни было, заняв денег у знакомого букиниста (Прасковья Никитишна боялась ждать), я расплатился с ней честь по чести, и менее чем через час отправил посылку с красками, кистями и холстами маме.
От душного зноя снова начали ныть виски, и я, поколебавшись, направил свои стопы в тургеневскую читальню. Дома сёстры, которые в это время только встают, и видеться с ними сейчас решительно не хочется, по крайней мере – не сегодня.
Экзамены они сдали относительно благополучно и ныне пребывают в самом благодушном расположении духа, редкий для них случай. Другое дело, что мучимые скукой, и думая, что оказывают мне этим благодеяние, сёстры начинают докучать мне своим досужим любопытством.
Рассказать о Сухаревке, переводах и репетиторстве мне не сложно, но они до сих пор не могут уложить в голове, что я разительно изменился, и видят меня всё тем же меланхоличным тюфяком, как раньше, только что по какой-то прихоти Судьбы ставшим вдруг везунчиком. Отсюда недоверие к рассказанному, фырки и обидные переглядывания.
Вообще, с этим отношением нужно что-то делать. Не то чтобы я хочу стать для них безусловным авторитетом, но как в таком разе мы будем ехать через полыхающую Гражданской страну, я решительно не представляю! Они же иногда просто назло что-то делают!
У меня есть два года на то, чтобы исправить ситуацию, а если нет… Не уверен пока накрепко, но если вдруг что, выплывать буду в одиночку. Я их люблю, но всё ж таки не настолько, чтобы погибать из-за их дурости, и не настолько, чтобы оставаться в стране, если им захочется жить среди родных берёзок.
– Да что ж ты будешь делать! – скривился я, поймав себя на тех самых депрессивных мыслях, не выветрившихся после ночных кошмаров. Сплюнув и поймав сразу несколько осуждающих взглядов, я не стал дожидаться, пока кто-нибудь из прохожих начнёт меня воспитывать, менторским тоном читая нотации, и поспешил в библиотеку.
Тургеневская читальня встретила меня тишиной, прохладой и тем запахом не бумаги даже, а исключительно только книг, знакомый каждому, у кого дома есть хотя бы несколько полок с литературой.
– Доброе утро, Иван Ильич, – негромко здороваюсь с пожилым библиотекарем. Отношения у нас почти приятельские, я тут с некоторых пор начал притаскивать сюда небезынтересную литературу с Сухаревки. А у библиотекарей есть свои обменные фонды, связи с букинистами и достаточно сложные схемы пополнения читальни. В общем, моя благотворительность, что называется, пришлась "в жилу", притом обоюдно. Появились некоторые знакомства… но об этом рано говорить!
– Доброе, Алексей Юрьевич, доброе, – расцветает тот в улыбке, и перегнувшись через стойку, пожимает мне руку, – Ну-с… что в этот раз будете брать?
– Даже не знаю, Иван Ильич, – вздыхаю я, – но наверное, что-нибудь для лёгкого чтения.
– Да-с? – он удивлённо смотри на меня поверх очков, так что я поясняю:
– Мигрень, Иван Ильич. Сейчас отошёл малость, но заниматься переводами или читать серьёзную литературу я решительно не в состоянии! Дайте что-нибудь на ваш вкус.
– Хм… – он задумывается ненадолго, и вскоре приносит мне несколько "путешествий". Это скорее дневники натуралистов, ценные не художественной составляющей (которая, впрочем, присутствует, слог по крайней мере лёгкий), а обилием рисунков, фотографий и литографий. Самое то, чтобы посидеть в тишине и во благе, не столько даже читая, сколько листая и проваливаясь в грёзы.
– Благодарю! Кажется, самое то, что нужно! – раскланявшись с библиотекарем, отправился за столик, выбирая место подальше от людей. Сегодня я особенно мизантропичен и нелюдим.
Я надеялся просидеть так если не до вечера, то по крайней мере до обеда, но увы. Немолодой дородный господин со смутно знакомой физиономией, покряхтывая, начал устраиваться напротив меня, обдавая запахами пота и помады для волос, используемой, судя по всему, с щедростью просто необыкновенной.