Loe raamatut: «Витенька»

Глава 1

Было хмурое октябрьское утро. В деревне Великое, состоявшей из семнадцати старых бревенчатых домов, начиналась ежедневная размеренная жизнь, кто-то шел на колодец за водой, кто-то в хлев, чтобы покормить скот, кто за дровами, чтобы подкинуть в остывшую за ночь печь.

В одном из домов, в третьем с начала деревни, лежала на кровати старушка, лет семидесяти-семидесяти пяти. Она уже не спала и то прикрывала глаза, то открывала их опять и молча смотрела на уставленный цветами подоконник напротив кровати. Несколько раз она глубоко вздохнула, потом с кряхтением медленно приподнялась и села на кровати. Поправив рукой сбившиеся жиденькие волосы, она наклонилась к ручным часам, что лежали на столике возле кровати, и внимательно вгляделась в циферблат сквозь старое потускневшее стекло. «Ох, уж полвосьмого!» – в изумлении воскликнула она. Но спешить старушке было некуда, давно уже не было у нее бурного хозяйства со скотиной и садом, давно она уже была на пенсии и торопиться на работу ей было не нужно.

Она взяла со стула старую юбку и сорочку, надела их прямо на ночную рубашку, сверху надела шерстяную вязаную кофту бордового цвета, повязала на голову белый платок, с выцветшим рисунком из цветочков, и вышла из маленькой спальни в комнату. Комната была тоже небольшая, метров двенадцать, с низким дощатым потолком. Там стоял прямоугольный обеденный стол, высокий, почти до самого потолка шкаф с одеждой, комод между двух окошек, на котором стояли фотографии и искусственные цветы в вазочках, а у внутренней стены, которую образовывала большая русская печь, стоял маленький диван. В углу висела потемневшая икона Божией матери с лампадкой, а на дощатой стене, что примыкала к спальне, был приколот кнопками старый журнальный портрет Михаила Сергеевича Горбачева, еще тех времен когда тот был генеральным секретарем.

По всем стенам комнаты было развешано множество фотографий в рамках. На некоторых можно было узнать саму старушку в разные периоды ее жизни, на нескольких старых черно-белых фотографиях узнать ее было трудно, так как на них запечатлевалась стройная, молодая и довольно красивая девушка с веселым и энергичным лицом. На одной из фотографий с ней под руку стоял такой же молодой и крепкий мужчина с русым чубом, выбивающимся из-под кепки, как у Ивана Бровкина. На другой она была в компании трех подруг, они стояли возле стога сена в косынках и с граблями через плечо. На этих фото были запечатлены рабочие будни колхозных тружеников, и поэтому в кадр всегда попадала то часть трактора, то груженой телеги, а штаны у молодого мужчины были запачканы то ли мазутом, то ли навозом.

На остальных фотографиях, почти все из которых были цветными, были запечатлены люди более молодые и близкие к современности. Иногда они были засняты вместе со старушкой, и их взаимное положение в кадре выдавало особую, вероятно, родственную близость. Вот она стояла вместе с молодым смеющимся мужчиной, обнимавшим ее за плечи, и молодой женщиной, и сама она была там значительно моложе чем сейчас. Вот те же мужчина и женщина, но уже постарше. Вот компания побольше, там те же лица, плюс еще другие, некоторые из них ровесники старушки, а другие более младшего поколения. Вот запечатлено застолье в какой-то большой просторной избе, а вот летний луг, сенокос, и все сидят на траве.

Но особое место среди этих фото, больше по размерам и висевшие на самых видных местах, были фотографии совсем юного персонажа. Он представал там то совсем маленьким мальчиком, то постарше, несколько раз школьником, а на одной совсем младенец в пеленках. Самый старший возраст восемнадцати- девятнадцатилетний юноша. Похожие черты лица на всех фото позволяли предположить, что это был один и тот же молодой человек. Однако главная деталь, доказывающая это – отношение к нему старушки. По возрасту он мог приходиться ей внуком, и наверно так оно и было, так как на всех фото, где они попадались вместе, не могла не броситься в глаза ее трепетная любовь к этому мальчику.

Вот она держит его маленького на коленях, и лицо ее светится от счастья и нежности. Вот он уже постарше, года три – четыре, сидит у нее на руках, он смотрит прямо в объектив, а она не может оторвать глаз от него, и на лице ее сияет улыбка. Вот они уже стоят вместе, мальчик почти догнал ростом бабушку и обнимает ее обеими руками за шею, а она прижалась щекой к его русой головке. А вот он уже высокий стройный подросток, лет пятнадцати, намного выше бабушки, красивое веселое лицо его задорно улыбается прямо в камеру, рука обнимает бабушку за плечи, а она обнимает его за стройную юношескую талию и все так же светится от счастья и гордости.

Варвара Федоровна, так звали старушку, как вошла в комнату, первым делом подошла к стене и полюбовалась висевшими фотографиями, потом, вздохнув, отворотилась и посмотрела в угол, где стояла миска с какой-то бурой кашей. Варвара Федоровна всплеснула руками и подошла к миске: «Муся, Мусенька, кис-кис!» – позвала она. Никто не отозвался. Старушка повертела головой туда-сюда, позвала еще раз: «Кис-кис, Мусенька!» – но опять ничего не произошло. «Куда же она делась? Гулять убежала, что ли? И не съела ничего, что я положила с вечера. Что же такое! – запричитала старушка, – ох, надо положить ей свежего». Она вывалила кошачий корм через форточку на улицу и полезла на полку в кухне, откуда достала пачку Китеката и принялась насыпать его в миску. После этого она пошла назад на кухню к газовой плите и поставила чайник на огонь. Сама присела тут же, у стола, как раз напротив нее, на стареньком навесном шкафчике, стояла фотография того же юноши, он был на ней в компании таких же молодых людей, наверно, его друзей. Варвара Федоровна с умилением смотрела на нее с минуту, потом всплакнула и вытерла глаза уголком платка.

Все одно и то же уже много лет и ничего не меняется в жизни Варвары Федоровны, ничего нового, свежего, все только стареет и ветшает. То и подружки ее, доживающие последние годы, то и старенький дом со всей мебелью и нажитым за годы скарбом. Ничто не нарушает унылого однообразия похожих друг на друга дней. И черная тоска часто гложет ее сердце длинными вечерами, когда ни сплетни с подружками, ни телевизор, ни прочие однообразные развлечения не заглушают то гнетущее чувство безвозвратно прошедшей жизни, когда кроме медленного угасания ничего уже не сулит она. Одно спасение которое даровано старикам от этой тоски угасания – участие в жизни

молодого поколения, своих внуков, так как дети к этому времени уже вырастают и живут своей независимой жизнью. Для Варвары Федоровны таким спасительным светом в жизни был тот самый мальчик, фотографии которого висели у нее на стене, внук Витя. Всепоглощающая любовь к нему, восхищение им, забота о нем были единственным смыслом ее одинокой жизни.

Налив себе чаю, Варвара Федоровна наскоро выпила кружку, съев при этом две черствых баранки и пол шоколадной конфетки, и, надев куртку и сапоги, взяв сумку и накинув на плечи плотный шерстяной платок, вышла из избы на крыльцо, а оттуда на улицу. Прямо у калитки ей встретился сосед Григорий – невысокий сутулый старик, с плешивой головой и короткой седой бородой.

– Здорово, Федоровна, – хрипло пробасил он, произнося «Федоровна» с ударением на «о» второго слога.

– Здравствуй, здравствуй, Григорий Кузьмич. Как поживаешь?

– Да жив пока что… Ревматизьма только замучила. Надобно китайской мази купить, что ли, – проворчал Григорий, – ты-то как живешь?

– Да, слава Богу, жива – здорова.

– Погулять, стало быть, вышла?

– Ты, Григорий, не видел кошечки моей, Муси? Убежала, что ли, куда? Утром хватилась, а ее нет, – сказала Варвара Федоровна.

– Кошки-то? Да пес их знает, бегают тут всякие, я ж не гляжу. А ты, чаю, собралась куда? Далеко?

– Да вот до магазина надо съездить.

– Это куда ж, в Поликарпово? – спросил Григорий.

– Туда. Надо взять чего-нибудь, угостить сынка-то. Конфеток к чаю, колбаски, там, сырку. Ну и красненькой, конечно.

– Так к тебе что, сын приехал, Ленька?

Варвара Федоровна радостно улыбнулась:

– Приедет, да. Должен сегодня вечером уже здесь быть, он мне вчера звонил.

– Ааа, вот оно как! И надолго?

– Не знаю, уж как у него получится, он ведь занятой, работает, – со значением сказала она, – ну недельку-то побудет, думаю…

– Недельку? Ну хорошо, коли так. Как будет тут, так зови, я зайду, погляжу на него. Он вроде машину новую себе взял?

– Да я не понимаю в этом. Вроде все та же была, – Варвара Федоровна повернулась идти к автобусной остановке.

– У него в тот-то раз была серая такая, вольва, что ли? – в след ей все спрашивал Григорий.

– Ой, я не понимаю.

И она, махнув Григорию рукой, быстро пошла к остановке. А Григорий пошаркал себе дальше, к бывшему дому председателя колхоза, где в большом заброшенном сарае к обеду всегда собирались местные мужики посидеть в приятной компании за пивом и спорами.

Глава 2

Варвара Федоровна прошла с полкилометра по грунтовой дороге до шоссе и встала у остановки. Через десять минут туда подъехал пузатый старенький автобус ПАЗ, открылась передняя дверца, и Варвара Федоровна поднялась по ступенькам внутрь. Кроме нее на остановке никого не было, в самом же автобусе ехали еще четыре человека. Войдя, она поздоровалась с водителем: «Здравствуй, Сашенька». Водитель, плотный небритый мужчина, лет тридцати, в шоферской кепке, улыбнулся и кивнул ей головой. Старушка села на переднее сиденье, до села Поликарпово было всего двенадцать километров, и через десять минут автобус остановился у покосившейся металлической будки сельской остановки.

Вокруг будки лежали бутылки, банки, обертка и другой мусор, пахло нечистотами, чуть поодаль возле дороги лежала собака, она навострила уши на подъехавший автобус. Увидев вышедшую из автобуса Варвару Федоровну, собака поднялась, завиляла хвостом и облизнулась. Старушка подошла к ней и ласково потрепала по загривку: «Ну что ты тут, гостинчика ждешь? А я ничего не взяла с собой», – она виновато развела руками. Собака обнюхала ее руки и сумку, ничего не обнаружила, однако же пошла вслед, повиливая хвостом.

Варвара Федоровна, между тем, направилась в село, оно стояло прямо возле шоссе. Село было не очень большое, раза в три всего больше ее деревни, в центре его было нечто вроде площади, там находилась старая обветшалая церковь. К площади от шоссе вела главная сельская дорога с асфальтом, а от площади расходились еще три дороги поменьше. Напротив церкви, на самом видном месте между двух деревянных домов, стоял большой кирпичный магазин в два этажа. Варвара Федоровна подошла к нему, перекрестилась на церковь и зашла внутрь, через скрипучие металлические двери. Магазин и внутри, и снаружи нес отпечаток советского стиля, синяя масляная краска на стенах и пол из белых каменных плит разной формы. Варвара Федоровна поднялась по широким ступеням на второй этаж. На первом этаже был отдел продуктов, а на втором все остальное – галантерея, хозтовары, строй материалы, одежда, канцтовары и прочие мелочи. Поднявшись наверх, она прошла через зал строительных материалов и дальше, в самый дальний зал, там где над дверью висела самодельная вывеска «Мужская и женская одежда».

В отделе одежды было несколько человек покупателей, ходивших между вешалок и полок, а за прилавком стояла женщина лет двадцати пяти, с приятным круглым лицом, русой косой через плечо и синими круглыми глазами. Ее немного полная фигура была одета в белую блузку и синий форменный передник. Женщина тут же узнала старушку.

– Баба Варя, здравствуйте! – улыбнулась она.

– Здравствуй, Катюша! – ответила Варвара Федоровна, тоже улыбаясь.

– Как ваше здоровье? Как поживаете? – спросила продавщица.

– Да, слава Богу, жива пока. Как у тебя, Катюша, дела? Как твоя Настенька, в школу ходит?

– Да, во второй класс уже, – улыбнулась Катюша.

– А ко мне сын сегодня приезжает, – не без гордости сообщила Варвара Федоровна.

– Ой, как здорово! – ответила продавщица. – Один или с семейством?

– Один вроде. Он ненадолго, побывать только. Кабы было лето, тогда можно приехать всей командой. А сейчас побывать только, на недельку.

В этот момент к прилавку подошел покупатель и стал спрашивать Катюшу про пухлую охотничью куртку защитного цвета, что он держал в руках. Катюша стала отвечать ему, но в итоге покупатель так и не решился и через пару минут отошел назад к вешалкам вместе с курткой. Продавщица снова повернулась к Варваре Федоровне.

– А вы что-то хотели купить?

– Да, Катюша. Мужские рубашки с узорами, красивые такие, я видела месяц назад, но тогда размера не было. Привезли их?

– Турецкие? Ой, вроде должны быть. Да, сейчас посмотрю, – продавщица ушла в подсобное помещение и через минуту вернулась. – Да, есть. Какой размер вам нужен?

– Пятьдесят второй. Витенька мой пятьдесят второйносит, – сказала Варвара Федоровна.

Катюша опять зашла на склад и вынесла в руках несколько упаковок с рубашками.

– Вот, выбирайте.

Варвара Федоровна принялась рассматривать и щупать рубашки, щурясь и отставляя их от глаз.

– Вот эта хорошенькая… и вот эта тоже ничего. Уж так бы обе и взяла… Сколько они стоят- то?

Катя назвала цену.

– Ой, много-то как! – старушка вздохнула, – на две не хватит, – она еще повертела рубашки перед глазами. – Ну давай вот эту возьму.

Она отдала Кате выбранную рубашку. Та начала пробивать чек, а Варвара Федоровна полезла в сумку за кошельком. Расплатившись, она взяла упаковку с рубашкой, еще раз полюбовалась ей и аккуратно положила в сумку.

– Вот уж как Витенька приедет, так я и подарю. Прошлый раз не утерпела и послала подарки с сыном – шарф шерстяной и кружечку красивую фарфоровую, на базаре тут у вас привозили тогда. И ведь не знаю что ему еще купить. Леша говорит, что одежды покупать не надо, у Вити ее много, а что еще у нас в деревне купишь? Фрукты, ягоды, какие есть, каждый год отправляю и варенье, и так. А два года тому назад я ему послала икону Иверской Божией матери, купила ее в церкви Исидора Блаженного, когда ездила на богомолье в Ростов Великий. Хорошая иконка, говорят, чудотворная. Я бы ему пепельницу или вон мундштук купила, так ведь он не курил никогда. Вот такой он у меня! – с увлечением рассказывала Варвара Федоровна.

Продавщица Катя слушала Варвару Федоровну с вежливым, но не особым вниманием, как слушают то, что уже неоднократно слышали раньше. Она не перебивала оживившуюся старушку, только в конце заметила:

– Вроде как не первый год, баба Варя, вы приходите покупать подарки для внука, и вроде как ни разу он за это время не приехал? Всегда вы рассказываете, что не дождались и отправили подарок вместе с сыном.

Варвара Федоровна вздохнула:

– Что поделать, доченька, ведь учится он. В институте учится, на судью вроде или на аблаката, сложная учеба, Леша, сын, говорит – ни одной свободной минутки нет, – со смешанным чувством гордости и печали сказала Варвара Федоровна. Она вздохнула, но тут же опять оживилась. – Он ведь отличник всегда был, еще в школе учился на одни пятерки! Седьмой класс когда закончил, так ему грамоту дали за победу в соревнованиях по математике. Он привозил ее сюда, показывал мне, а я потом ходила соседям ее показать. В деревне ведь все его знают, он еще маленьким приезжал… – она хотела сказать еще что-то, но замолчала в волнении. Продавщица молчала тоже, что-то смотря на кассовом аппарате. Варвара Федоровна, вздохнула и оглядела торговый зал.

– Ну ладно, Катюша, спасибо. Пойду я уже.

– На здоровье, баба Варя! До свиданья. Заходите еще.

Спустившись на первый этаж магазина, Варвара Федоровна зашла в продуктовый отдел купить сахара, конфет, пошехонского сыра, бутылочку рябиновой настойки, черного хлеба и полбатона вареной колбасы. На весах она попросила продавщицу: «Ну-ка, дочка, отрежь кусочек колбаски от батона». Отрезанный кусочек она положила в карман куртки, остальные продукты сложила в сумку и пошла к выходу.

У остановки неподалеку бегала та же собака, она увидела Варвару Федоровну и опять подбежала к ней, просительно виляя хвостом и нюхая воздух. Старушка погладила ее и, достав из кармана кусок колбасы, протянула ей. Та мигом проглотила колбасу, облизав протягивавшую угощение ладонь, и начала еще сильнее вилять хвостом, пританцовывать передними лапами и обнадежено смотреть на старушку.

– Все, милая, больше ничего нет. Ну иди с Богом, гуляй, – и Варвара Федоровна пошла к остановке ждать автобус, тот должен был прийти через двадцать минут. Дойдя до остановки, она присела на деревянный чурбан, что лежал возле железной будки, лавочки в будке все были сломаны.

Глава 3

Вернувшись домой, Варвара Федоровна отнесла продукты на кухню, купленную рубашку положила на комод, потом посмотрела на часы и, взяв вязанье, села у окна со спицами. Она вязала свитер из овечьей шерсти, тоже в подарок внуку. Часа через два она утомилась, отнесла вязание в спальню и стала одеваться, намереваясь выйти на улицу прогуляться.

В этот момент к ее дому подъехала черная легковая машина, съехала с дороги и остановилась напротив сарая. Из нее вышел довольно крупный мужчина, лет пятидесяти, в черной кожаной куртке и темных просторных брюках, и уверенной походкой направился к калитке. Варвара Федоровна, только заметив машину из окна кухни, тут же поспешила навстречу. Гость уже подошел к крыльцу и осматривал привычным взглядом ступеньки, цветы в палисаднике, покосившийся забор, потемневшие наличники на окнах. Несколько нахмуренное лицо его, с седыми, аккуратно постриженными висками, было немного усталым, но умиротворенным и доброжелательным. Варвара Федоровна вышла на крыльцо и радостно устремилась к нему. Мужчина приветливо улыбнулся ей, и в глазах его засветилась нежность.

– Здравствуй, мама!

– Здравствуй, Леша! Приехал наконец!

– Да, как и обещал.

Варвара Федоровна быстро скользнула взглядом по палисаднику и на дорогу возле дома.

– Один приехал?

– Да, один.

Алексей Николаевич – сын Варвары Федоровны, был довольно высокого роста и сильного сложения, с возрастом ставший даже весьма грузным. Некоторые его движения и манеры выдавали в нем военного.

Он давно уже, сразу после школы, уехал в город, где, закончив техникум, а потом и институт, так и остался жить. После первого курса института пошел в армию, отслужив два года в морской пехоте, где получил звание сержанта, он вернулся на месяц в родную деревню к матери, но скоро опять уехал в город, где надо было заканчивать учебу, и где у него осталась девушка, дожидавшаяся его из армии. Вскоре он женился да так и остался в городе. Вскоре после окончания института, где на военной кафедре он получил звание младшего лейтенанта, он пошел на сверхсрочную службу и прослужил еще семь лет. Потом вышел в отставку в звании майора, уже в девяностые, и осел гражданской жизнью в городе, где к тому времени он получил квартиру.

За тридцать лет, сейчас ему уже было пятьдесят два года, он приобрел еще одну квартиру, оставив первую бывшей жене, и сменил несколько работ, пока не устроился инженером на крупном предприятии, где работал и сейчас, получая хорошую для его возраста зарплату. С женой он разошелся шесть лет назад и с тех пор жил холостяком, но так как был еще мужчина видный и в достатке, то женским внимание обделен не был. Единственный сын его – Виктор, родившийся через три года после женитьбы, сейчас был уже двадцати пяти лет. Это его фотографии висели у Варвары Федоровны в избе, раньше он приезжал к ней каждое лето, а до школы и по нескольку раз в год.

Алексей Николаевич обнялся с матерью, поцеловал ее в щеку и прошел вместе с нею в дом, у порога снял куртку и кинул ее на печку. Варвара Федоровна усадила его за стол, на котором уже стоял готовый обед: жареная картошка с грибами, холодец, буханка порезанного черного хлеба и нарезанные ломтиками свежие огурцы с помидорами. Только кастрюлю со щами Варвара Федоровна оставила на плите чтобы подогреть к приезду сына. Наложив ему еды, она села за стол напротив.

– Ну как, Леша, что нового? Как дела твои?

– Да все тоже, мам: работа, дом, как и всегда. Как ты-то поживаешь?

– Да я что, я, слава Богу. Вот хоть тебя дождалась. Леночка-то твоя не приехала?

– Нет, мам. Она не привыкла, не знает здесь ничего, ей здесь скучно. Я уже и не приглашаю особо.

– Так она один раз всего-то и была, не успела ничего увидать и уж стало скучно. Мы вот весь век живем и не скучаем, – сказала Варвара Федоровна и задумалась. – Уж больно она молодая еще, тебе не ровня. Не ругаетесь?

Алексей Николаевич усмехнулся:

– Да нет, чего нам ругаться. Хорошо живем, а что молодая, так и я не старый еще, я любому молодому сто очков дам! На самом деле всего-то девятнадцать лет разницы.

– Ох, сынок, ну и хорошо, и слава Богу, – сказала мать, – но мне Полина твоя нравилась больше. Вот хорошая девушка, сразу видно – добрая, бережливая, мы с ней как бывало ладили.

Алексей Николаевич слегка нахмурился и ничего не ответил.

– Ты не бываешь у них? – спросила она.

– Я… бываю иногда, проведываю…, так, изредка, – отвечал Алексей.

– Ну и как они поживают? Как Витенька? – спросила Варвара Федоровна с некой робостью в голосе.

– Эээ, хорошо, все хорошо, – забормотал Алексей Николаевич, – привет вот тебе передавали…

– Что ж он не приедет? Я думала, может хоть сейчас, с тобой вместе, – еще печальней спросила старушка, – я уж сколько лет не видала…

Она горько вздохнула. Алексей Николаевич ковырял вилкой картошку на тарелке и молчал. Варвара Федоровна несколько мгновений смотрела на фотографию Вити возле окна, как бы надеясь, что внук услышит ее пожелание и все-таки соберется приехать.

– Мама, ну Полина она тоже работает, ей недосуг, а как развелись, так мне уж и неловко звать ее с собой, – начал Алексей Николаевич, – а Витя… учеба у него весь год идет, я же тебе рассказывал. Серьезный институт, сессии, экзамены всякие. Времени нет совсем. Вот в следующем году он институт заканчивает, тогда и приедет.

– Так вроде он в этом году должен был уж закончить, – с сомнением сказала Варвара Федоровна, – или уж я забыла, что ты мне говорил в тот-то раз?

– Нет, в следующем году, пять лет у него учеба! – убежденно сказал Алексей.

– Ох, ну ладно. Я понимаю, серьезное дело. Молодец, что учится, старается, – с грустью сказала Варвара Федоровна и помолчала. – Письмеца-то не присылал он? – с надеждой спросила она.

– Н-нет… Он хотел прислать, да я заработался, не успел к ним заехать перед отъездом, ну и в общем… – смущенно бормотал Алексей Николаевич.

Варвара Федоровна утерла глаза уголком платка и вздохнула. Какое-то время они молчали, Алексей Николаевич доел свой обед и налил чаю, Варвара Федоровна только едва начала свои щи да так и не доела, отставила тарелку и пригорюнилась. Никто не пытался продолжить разговор, Алексей Николаевич достал из кармана мобильный телефон, посмотрел – нет ли звонков каких, и убрал назад, погладил крутившуюся под ногами кошку Мусю. Наконец спросил, помешивая чай в кружке: