И вот здесь мне хотелось бы немного отступить от темы квартирного вопроса и упомянуть о той помощи, которую семья Тихона и Екатерины получали в самые тяжёлые годы от родственников, сестёр и братьев с обеих сторон. Когда Екатерина болела, а Тихон по этой причине практически не работал, им присылали деньги и вещи, давали приют в Москве, где Екатерина долго лежала в больницах. Тесные контакты с родными, живущими в разных городах Союза, поддерживались и в последующие годы.
Примерно в 1960 году Тихону от работы предоставили отдельную квартиру, причем предложили на выбор – однокомнатную квартиру со всеми удобствами в многоквартирном доме или отдельный частный дом. Какова была площадь частного дома и что он из себя представлял в целом – мне неведомо, но семейная история гласит, что Тихон отказался от этого варианта по той причине, что дом этот отапливался новой в то время системой АГВ (произносится – "а-гэ-вэ", так в просторечии именовался АОГВ – Аппарат Отопительный Газовый Водогрейный). Тихон решил, что АГВ может недостаточно хорошо отапливать дом или быть просто-напросто пожароопасным, и выбрал квартиру. Разумеется, тогда он не мог знать, что АГВ станет самой оптимальной системой отопления в городах России, где центральное отопление чаще всего включается позже наступления холодов, а выключается тогда, когда уже давно потеплело, и к тому же постоянно работает на одном уровне нагрева, тогда как АГВ – это простой газовый котёл, нагревающий замкнутую систему отопления одного дома, и включается и выключается он самим пользователем по мере необходимости, независимо от сезона и распоряжений исполкома. Пройдет ещё несколько десятков лет, и многие владельцы частных домов в Воронеже станут получать приличные дивиденды со своих площадей – будут сдавать их студентам и молодым семьям, вставшие на ноги дети построят на родительских дворах гаражи, а с приходом капитализма на месте выцветших лачуг поднимутся дворцы красного кирпича с башенками.
Скорее всего, даже если бы выбор был сделан в пользу дома, всей этой благодати Базилевским не досталось бы – дом ведь был бы не собственный, а государственный, но, как бы то ни было, они поселились в однокомнатной квартире номер 8 по ул. Фридриха Энгельса, дом 37. Квартира представляла из себя комнату площадью 18 квадратных метров плюс коридор, совмещенный санузел, кухня, балкон. Во дворе дома стояли несколько рядов деревянных сараев, в каждом из них был погреб для хранения овощей зимой. В это сложно поверить, но сараи эти стоят там и по сей день, немного покосившиеся, но в целом всё те же. Над одним из сараев была надстроена голубятня, и кто-то по старинке держал там голубей. Кроме того, под деревянным столбом с фонарем стоял грубый деревянный стол, и по вечерам мужики резались за ним в домино.
На этом странствия Екатерины и Тихона закончились, в этой квартире они прожили до самой смерти Тихона Павловича в 1982 году.
Екатерина и Тихон Базилевские с дочерью Еленой в квартире по ул. Ф. Энгельса, дом 37. Фото начала 60-х гг. ХХ в.
Двор дома 37 по ул. Ф. Энгельса. Фото 2013 г.
Сарай во дворе, принадлежавший семье Базилевских. Фото 2013 г.
Родители моего отца, Николай и Циля Солопановы познакомились на фронте и поженились в конце войны, ещё находясь в действующей армии. История жизни их родителей мне известна не так хорошо, как история семей Невзоровых и Базилевских, поэтому скажу вкратце – Николай был родом из Тамбовской области, но ещё до войны, уйдя из родительского дома, жил где-то в Уфе, а родители Цили погибли в Каменец-Подольском гетто, старший брат Мойша погиб на фронте, и возвращаться ей было некуда. Цилю и Николая после капитуляции Германии направили на Сахалин, на войну с Японией, и свой первый дом они обрели в городе Тойхора (точнее, по-японски – Тойохара, до войны – главный город губернаторства Карафуто). Позже город был назван Южно-Сахалинск. О том, как Циля и Николай жили на Сахалине, можно понять из отрывка поэмы, написанной Николаем в те годы. Орфография оригинала сохранена.
<…>
Да здравствует наша Аптека,
И пусть цветёт под ней гора!!
Живут себе два человека
Там, где в ущелье Тойхора
Там месяц тянется два века,
Не слышен там собачий лай
И так живут два человека
Цып-цып и с нею Николай.
И как-бы здесь от жизни шумной,
Природа выставила щит,
Лишь Цыпочка в восторге бурном,
Как поросеночек пищит.
Так Цыпочка с Николаем
Живут довольные судьбой
И даже этим диким краем,
И той чугунною плитой.
С которой в дыме и угаре
В пылу домашней суеты
Наделав всяких "трали-вали"
Садятся кушать у плиты.
Плита! Плита! Какая проза!
Ты бог семьи, ты наш кумир
Ты нас спасаешь от мороза
И как с тобой прекрасен мир
Но полон муки мир безбрежный
От печек копотных железных
И проклинает человек
С железной печкою свой век.
<…>
На Сахалине, в 1946 году, у Цили и Николая родился сын Михаил. По окончании службы семья переехала в Мичуринск Тамбовской области, где жили мама и сестры Николая – Нина и Софья. В Мичуринске в 1949 году родился младший сын Цили и Николая – Владимир.
Циля Ихилевна Солопанова (Ройзен) с детьми. Мичуринск, конец 40-х годов ХХ в.
То же самое крыльцо, 1988 год. Владимир Николаевич Солопанов.
Примерно в 1950 семья перебралась в Воронеж, купив времянку на улице Урицкого, а через несколько лет купили дом на той же улице. В шестидесятых годах частные дома стали сносить, заменяя их кирпичными "хрущёвками". Снесли и дом Цили и Николая, заплатив небольшую компенсацию (которой хватило, впрочем, на покупку хорошей, по тем временам, немецкой мебели), и дали им двухкомнатную квартиру. Николаю удалось добиться увеличения жилплощади, и через несколько лет они получили другую, трёхкомнатную, в таком же доме неподалеку, но подвал так и остался в том, первом. Эта квартира, можно сказать, и стала навсегда семейным гнездом Солопановых. Узкий коридор вёл в гостиную, откуда имелись выходы в две маленькие спальни и на кухню. Была также и небольшая кладовочка. Николай и Циля жили в этой квартире с двумя сыновьями. Старший, Михаил, женился и занял одну из спален, во второй спали родители, а младший Владимир, в будущем мой отец, обретался в проходной гостиной.
Николай Солопанов (справа)
с сыном Мишей.
Николай Солопанов с сыном Володей около времянки. Воронеж, начало 50-х годов ХХ в.
Циля и Николай Солопановы
около своего дома в районе ул. Урицкого.
Воронеж, конец 50-х годов ХХ в.
Николай Солопанов около своего дома
с собакой Дружком и старшим сыном Мишей. Воронеж, конец 50-х годов ХХ в.
Вот при таком раскладе мои родители и поженились. Мама к тому моменту уже работала в Краеведческом музее, отец заканчивал Инженерно-строительный институт. Ни о каком отдельном, собственном жилье речи и быть не могло по материальным соображениям. Оставалось одно – "частная квартира", как это называется в России (слово "съёмная" практически не используется, и это важный психологический момент: съёмная – это хоть и временно, но ТВОЯ, а частная – она чья? – правильно, хозяина). После свадьбы родители поселились на частной квартире в доме номер 33 по ул. Демократии. Условия на этой квартире были таковы, что первые месяцы после моего рождения (с января 1972) они прожили вместе с мамиными родителями в однокомнатной квартире на ул. Фридриха Энгельса, а потом снова вернулись на ул. Демократии.
Здесь необходим небольшой экскурс в географию. Воронеж располагается на стыке отрогов Среднерусской возвышенности и Окско-Донской равнины. Исторически город возник на правом, крутом берегу реки Воронеж – на вышеупомянутых отрогах, спускавшихся к реке, на равнину. К концу ХХ века город сильно разросся во все стороны, в том числе перешагнул и через реку, попутно превратив ее в водохранилище, но холмы правого берега так и остались застроенными "частным сектором". Никаких глобальных перестроек и реконструкций там, конечно, никогда не проводилось. Некоторые деревянные домишки умудрились даже пережить войну, когда 98% города лежало в руинах. После войны "низы" восстали из пепла практически в прежнем виде. Вот в этом-то районе – "на низах" – и сдавались спокон веку комнатки и полуподвалы – для студентов и молодых семей.
Цитата в тему
А всё было тяжело и просто, о чем я и поведал всей честной компании: отец приехал в столицу из деревни с единственным богатством – небольшим мешочком (мыло, запасные штаны), поступил на завод, на вечеринке встретил мать-учительницу, первая комната в полуподвале, которую пришлось перегородить надвое после приезда брата с женой и отца, спасавшихся от голода.
Любимов М., "И ад следовал за ним"
Домик на улице Демократии представлял из себя небольшую "воронью слободку" – он был поделен на три части. Если смотреть со двора, то справа жила одинокая стервозная баба, посередине – какая-то семья (помню, была там девочка Оля – моя примерно ровесница, и старуха-бабушка, которая воспитывала внучку такими, например, припевками: "Киска – дура, а Олечка – умница"), и слева – мы. По-моему, все, кроме нас, были домовладельцы. При домике был небольшой садик со скворешней туалета – в самом доме никаких удобств не предполагалось, даже слива. Так в семейный быт вошло слово "помои". Более того, на кухне даже пол был земляной и по уровню ниже, чем в комнатах.
Наша семья занимала две смежные комнаты с окнами в соседский сад и на улицу, ещё была маленькая полуподвальная кухня. В таких условиях родители прожили пять с половиной лет, вплоть до своего отъезда в город Печору, к месту армейской службы отца.
Цитата в тему
<…> но надо сказать, что я стыдился своей комнаты, обстановки и окружающих людей. Я вообще человек странный и людей немного боюсь. Вообразите, входит Ильчин и видит диван, а обшивка распорота и торчит пружина, на лампочке над столом абажур сделан из газеты, и кошка ходит, а из кухни доносится ругань Аннушки.
Булгаков М., "Театральный роман"
Насколько я знаю, в Союзе официально не отрицалась напрочь сама идея съёма жилья, даже, говорят, существовал некий закон в рамках Жилищного Кодекса, регламентирующий отношения снимающего и сдающего. Закон этот оговаривал и суммы оплаты, которые, разумеется, были весьма смешными. На "низах" никто ни про какие законы не вспоминал – договорённость с хозяевами традиционно была исключительно устной.
Я сам хорошо помню эту квартиру – как сосед, дядя Юра Чекуров, жёг в саду под нашими окнами листья по осени, помню свою кроватку и картину, которую отец нарисовал прямо на стене около неё – стволы берёз до самого потолка. Ещё почему-то запомнилось, как отец к зиме приводил в порядок туалет во дворе, покрыл яму металлическим листом с дырками. Зимой в этом углу двора пахло замёрзшими нечистотами – позже у Стругацких я вычитал по этому поводу фразу "тоскливый запах большой беды". Для нас это была никакая не беда, а повседневная жизнь…
Улица Демократии, 33. Слева – вход в нашу квартиру.
Фото середины 70-х гг. ХХ в.
Елена и Владимир Солопановы во дворике дома номер 33 по ул. Демократии, г. Воронеж. Фото середины 70-х гг. ХХ в.
Хозяйка квартиры жила в Кабардино-Балкарии, и однажды, через несколько лет нашей жизни в этой квартире, она написала, что собирается приехать и заодно выселить квартирантов – не подходят. Пока она ехала, родители стали подыскивать другую квартиру, и нашлась какая-то знакомая коллеги отца по работе, которая сдавала комнату в поселке Дубовка под Воронежем. Отец поехал туда, договорился, уплатил задаток. А потом приехала хозяйка и сказала, что оставить-то вас можно, но вот цену поднять бы. Ну что ж, шантаж сработал: плату подняли, и остались жить. Задаток за квартиру в Дубовке, разумеется, никто не вернул.
Два года отцовой службы в армии прошли в жилищном плане разнообразно: сначала мама и я жили у бабушки с дедушкой (дед Тиша при этом спал на полу, на кухне), потом мы с мамой перебрались к отцу на Север, а в конце его службы мы снова вернулись в Воронеж и снова жили на ул. Фридриха Энгельса. Условия жизни в военной части в Печоре подробно описаны в книге "Печорская глава". По возвращении отца из армии родители сняли свою вторую частную квартиру, на ул. Крестьянская, дом 33 (снова!), всё на тех же "низах". Было это 1979-80 годах.