Loe raamatut: «Последнее изобретение»
I
Это было в конце августа, когда долгие знойные дни сменились короткими и прохладными, в саду на деревьях пожелтела листва, трава поблёкла, и целые дни в воздухе носилась тонкая серебристая паутина.
Нас всех радовали ведренные дни, и мы тайно друг от друга грустили, прощаясь с летом и поджидая холодную осень с ненастными днями.
Из Москвы вернулся дядя Володя, и с момента его приезда всем нам стало как-то не по себе. Приехал он поздно ночью, когда все в дворовом трёхоконном флигельке спали, а у нас в доме огонь светился только в комнате бабушки, которая плохо спала по ночам и долго молилась Богу.
Дядя вернулся больным и совершенно неузнаваемым. Когда на другой день я увидел исхудавшее и побледневшее лицо дяди с ввалившимися глазами, мне невыносимо было жаль этого, всем нам близкого человека, и я старался приласкаться к нему, но он холодно поздоровался со мною и ушёл со двора.
Когда мы сидели в столовой за завтраком, вошла тётя Соня и, не говоря ни слова, зарыдала.
– Сонечка! Что с тобой? Соня! – всплеснув руками, проговорила бабушка и бросилась к ней.
– Софья Аркадьевна! Софья Аркадьевна! Что с вами? Отчего вы плачете? – спросила и мама, беря тётю за руку.
Она рыдала и не сразу ответила:
– Всё напрасно!.. Всё напрасно… Ничего не вышло, и Володя вернулся из Москвы больным и расстроенным…
– Как? Что ты? Не может быть!..
– Да… Он напрасно растратил свои сбережения, потерял время и здоровье… Никто в Москве не признал его изобретений, и он привёз с собою все свои модели…
Мы все старались успокоить тётю, но она продолжала рыдать и всё время причитала:
– Теперь всё погибло… всё погибло, и Володя захворал… захворал.
Потом она немного успокоилась, выпила чашку кофе и ушла.
– Бедный, бедный Володечка!.. Милый мой! – проговорила бабушка и залилась слезами. – Из всех моих детей он был самым скромным и тихим, от этого ему ничего и не удаётся в жизни… Я помню, ещё мой отец говорил про него: «Он будет неудачником: такие как он, хрупкие и нежные люди гибнут под ударами судьбы как цветы от дыхания осенних ветров»…
– Полноте, мама, Владимир Иванович вовсе уже не такой неудачник, каким вы его представляете: место он занимает хорошее, в управе его любят.
– Нет, нет!.. Что бы люди ни говорили, я знаю сама, я сердцем чувствую!.. Володя как былинка в поле нуждается в попечении и уходе, – возразила на доводы мамы бабушка.
Днём я заходил во флигель, где жил дядя Володя. В маленьком зальце с кисейными гардинами у стола стояла тётя Соня и что-то кроила из серого полотна. Около неё на полу ползал годовалый Валя с соской во рту, а в углу у печки Соня и Витя рассматривали большого деревянного коня с белой гривой.
Дети принялись показывать мне свои игрушки, привезённые дядей из Москвы, радовались, смеялись и прыгали, но меня почему-то не радовал их смех, и я с внутренней болью смотрел на расстроенное побледневшее лицо тёти Сони.
После пяти часов дня, когда дядя, обыкновенно, возвращался со службы, бабушка ушла во флигель и вернулась домой только поздно вечером.
Она поспешно прошла в комнату мамы и, притворяя за собою дверь, тихо проговорила:
– Разрешил… опять разрешил!.. Господи! Господи!
Я знал, что значит это «разрешил»: после каждой крупной неудачи дядя начинал пил водку и пил, обыкновенно, неделю, а иногда и две.
II
Мой дядя служил в земской управе и получал 75 руб. в месяц. В управе его любили за хорошую работу и снисходительно смотрели на его болезнь, когда он совсем не ходил на службу и всё время сидел дома.
Вначале, насколько мне помнится, дядя пил редко, и запойные периоды повторялись раза два в год, но с течением времени, по мере увеличения его семьи и нужды, эти периоды болезни стали повторяться всё чаще и чаще.
Многие называли дядю странным человеком, но мы, близкие его, не находили в нём ничего странного. На службе его любили, с женою он жил хорошо, детей своих любил.
Но люди не могли простить дяде того, что он отличался от всех своих знакомых. Многие знакомые дяди ходили по трактирам, устраивали пикники, играли в винт, а дядя Володя ни в каких пикниках не участвовал, по трактирах не ходил даже и в периоды запоя и терпеть не мог картёжной игры. Дядя любил театр, книги, газеты и журналы.
Всё свободное время он посвящал чтению или сидел у себя в крошечной комнатке и работал.
Маленькая комнатка дяди не походила на обыкновенное жилое помещение. Все стены её были заняты полками. На полках стояли ровными рядами книги, брошюры и журналы; тут же лежали разного рода слесарные и столярные инструменты, колбочки, реторты, какие-то медные трубки и много-много разных мелких вещей. На стене висели рубанки, какие-то треугольники, цилиндры и много разных инструментов, названий которых я не знал. Небольшой столик у окна был с шестью ящиками, и эти ящики также были переполнены какими-то инструментами и приборами.
Дядя мой занимался изобретением машин, и, как потом оказалось, за это, главным образом, некоторые знакомые и звали его «странным человеком». Находились даже и такие люди, которые отзывались о дяде как о сумасшедшем, но это было неправда: дядя мой был совершенно здоровый и нормальный человек.
Несколько лет тому назад дядя изобрёл машинку для делания гильз. Своё изобретение он продал за 25 рублей какому-то купцу, приезжавшему на ярмарку в наш город, а потом прошёл слух, что купец этот выдал изобретение дяди за своё.
– Вот, Володя, я тебе говорила, чтобы ты не продавал своей машинки этому человеку, – говорила тётя Соня. – Так и надо было ожидать, что он выдаст твоё изобретение за своё.
