И не только коренное крестьянское население выступает в повести Бунина детьми «тьмы», но и те, кто, казалось бы, приставлен, чтобы поднимать нравственный и умственный уровень этих детей тьмы, не лучше опекаемых ими. Так, к Кузьме заезжает «духовный пастырь», о. Петр, и первый взгляд этого казенного учителя жизни падает на стол с угощениями: «Самоварчик? Отлично! Вы, я вижу, не чета братцу – не тороваты на угощенье». А когда Кузьма распространяется на тему, что «страх – не вера, и не вашему Богу крещусь я», о. Петр не находит у себя аргументов для возражений и благоразумно отделывается словами: «Ага! Ага! Да это еще что! Вот попался бы ты о. Звереву из Казакова – вот это ум».
Еще печальнее представляется деревенский насадитель просвещения, местный учитель, какой-то отставной унтер: «Бьет не судом, да зато у него и прилажено уж все. Заехали мы как-то с Тихоном Ильичом – как выскочут все разом да как гаркнут: „Здравия желаем, ва-ша високобла-го-ро-дия“».
Когда-то, даже в самый разгар народнического подрумянивания мужичка, были художники-реалисты, не закрывавшие глаза на темные, отрицательные стороны жизни деревни, умевшие и имевшие смелость отмечать элементы тьмы в той самой народной массе, с которой тогда принято было носиться как с писаной торбой. Не говоря уже о Слепцове или Н. Успенском, довольно указать такую крупную силу, как Глеб Успенский, который, при всей своей мучительной любви к народу, все же не скрывал от себя темных сторон его жизни и психики.
Но то был мужик-раб, только что освобожденный крепостной, пришибленный, обесчеловеченный веками рабства. С тех пор прошло много десятилетий. Два поколения сменилось. Нынешний мужик уже родился на воле, рос в новой обстановке, жил «свободным трудом». Казалось бы, он должен был коренным образом измениться. К тому же подошли бурные годы, захватившие крестьянство в общий поток порыва к свободе и возрождению. Неужели же и это могучее движение не оставило следа на «дурновцах», под которыми надо понимать вообще русских крестьян? А вот посмотрим.