Loe raamatut: «Раскол в «темном царстве»», lehekülg 7
Прежде чем говорить о типах, выведенных в «Детях Ванюшина», нам необходимо оговориться. Основной недостаток всей драмы г-на Найденова, особенно сильно сказавшийся на обрисовке молодого поколения, – это слабая типизация. Герои «Детей Ванюшина» являются по большей части недостаточно типичными, слишком индивидуальными, точно так же, как недостаточно типичны и все обстоятельства драмы и сама ее развязка. В основе художественно-драматического творчества лежит воплощение в индивидуальных образах (характерах) общественно-психологических типов, – именно то, что можно назвать типизацией действительности. Этого-то в произведении г-на Найденова слишком мало, благодаря чему вся драма производит скорее впечатление артистической фотографии, чем художественного произведения. Поэтому при разборе созданных г-ном Найденовым типов нам придется самим несколько расширять и обобщать их4.
Константин Ванюшин представляет интересный тип уже тем, что в нем, так сказать, бессознательно отражаются и сказываются новые потребности. Он вовсе не «идеолог» своего класса, он вообще неумен и малосодержателен, притом порядочный байбак. Но в то же время вы видите, что он, хотя и без общего плана, без ясно сознанной цели, идет по тому направлению, по которому – может быть, несколько скорей и разумнее – пошел бы самый умный и сознательный представитель его направления. С самого детства обстоятельства складывались для него благоприятно. Несмотря на все домостройские замашки стариков, в дом проникли кое-какие новшества – проникли через прислугу, приживалов и т. п. Так мы узнаем, что такой сильный охранительный фактор, как воспитание, совершенно отошел от родителей и преобразился во враждебный ему разрушительный фактор. «Вы рождали нас и отправляли наверх, – упрекает другой сын Ванюшина старика отца. – Редко мы спускались к вам вниз, если не хотелось пить и есть, и вы поднимались к нам только тогда, когда находили необходимым ругать нас и бить». При этом мы узнаем, что с этого «верху» дети нередко по крышам убегали из дому. Конечно, и в былое время случалось то же, но теперь многое изменилось вне дома. Убегать из дому значило подпадать под чуждые влияния, значило уходить из-под охранительных влияний под разрушительные. Но дальше – еще хуже. Наступает школа. «За людьми лез, дураков слушал, – учил… – жалуется старик, – научил на свою голову». Школа, конечно, еще сильнее повлияла если не на мысли и убеждения, то на вкусы, привычки, взгляды молодого Ванюшина. По окончании гимназии он собирается даже в университет, но, по-видимому, без особого труда отказывается от него, чтобы принять участие в делах отца. Отец его всю жизнь, подобно своим отцам, следовал старому купеческому принципу, что хозяйский глаз и хозяйская рука должны входить во всякую мелочь. Лавка была для него центром, альфой и омегой его жизни. Ради лавки старики добивались общественных должностей, пролезали в члены управ, в городские головы; общественная деятельность была лишь путем и средством укрепления своей торговой позиции, служила тем же индивидуально-коммерческим целям. Только будущему поколению, – «детям» – суждено было пойти по новому пути, не ограничиваясь обеспечением своего хозяйственного и правового положения, стремиться к участию в политической жизни, к участию в «строительстве жизни», по словам Маякина, более выгодном, чем близорукое хищение «отцов». Молодой Ванюшин едва ли уяснил себе новые принципы, – но его уже нисколько не занимают торчанье в лавке и личный надзор за каждой копейкой: он чувствует, что новое время тянет его на более широкое поприще, что близка новая постановка дела, с разделением труда, с вовлечением хозяйственной деятельности в круговорот широкой общественной, точнее – политической – жизни. Отец, конечно, далек от понимания этих новых требований и новой психологии: для него сын кажется просто лентяем. «Не выйдет из него проку, – жалуется он, – ничего не знает, ничем не интересуется». Но не думайте, что Константину чужды интересы наживы: когда отец в пылу ссоры произносит слово «разорение», в молодом Ванюшине сразу пробуждается будущий делец. «Разорения я во всяком случае не допущу! – авторитетно заявляет он. – Вам все равно, а у меня еще целая жизнь впереди». И вы можете быть уверены, что легкомысленно он не разорится, и если случится такой грех, то скорей вследствие рискованной операции, сулившей хороший барыш. Не думайте также, что высшие мотивы благородства побуждают его с гордостью отвергнуть брак на купчихе Распоповой. Он, конечно, смотрит иначе на семью, чем его родители, и в конце концов сватается за особу, к которой чувствует несомненное влечение. Но помимо этого не простая случайность, что его невеста генеральская дочь. Неуверенно, полусознательно, но он идет по верному пути. Для его новых понятий и вкусов нужно и новое поле деятельности. Ему недостаточно переменить обстановку квартиры, – ему нужно известное общество, нужны связи, а этого он может достигнуть, только женясь на особе со связями и с положением в обществе. Что он в этой среде нашел девушку, которая возбудила в нем искреннее чувство, – это явление случайное, это, так сказать, индивидуальная черточка в общественном факте. Если бы он не нашел невесты по сердцу, он, быть может, дважды подумал бы, прежде чем жениться, но в конце концов, вероятно, таки женился бы на «связях». Те же черты реорганизованного мещанства руководят им и в повседневной мелочной жизни. Его претит от мещанского крохоборства родителей, от экономии на масле и сыре и т. п., но в то же время его возмущают те черты старого купечества, которые до известной степени являлись положительными сторонами его: благотворительность по отношению к бедным родственникам-приживалам и известные отношения равенства между хозяевами и заслуженной прислугой. Его претит от всей этой патриархальности. В его современно-мещанской голове рисуется другой тип домостроя: отделение работника от нанимателя, освобождение бюджета от «лишних ртов», улучшение культурных условий своей личной жизни.
