Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая

Глава 3
Бакрия. Хандава
400 год К.С. 7-й день Осенних Волн

1

В том, что он жив, Иноходец уверился, встретив на дороге безбожно навьюченного осла, которого понукал одетый по-кагетски старик. При виде всадника с заводным конем бедолага рухнул на колени и принялся желать благородному казарону доброй дороги и великих побед. Благородный казарон Эпинэ потряс головой и поежился. Для Рассвета старик был слишком несчастен, а в Закате не мог стоять такой холод, оставалась осенняя Сагранна. Робер торопливо – от чужих унижений ему становилось неловко – махнул рукой, проехал с полсотни шагов и едва не залепил себе за тупость подзатыльник. Сона покорно повернула, вставший было старик вновь бухнулся в рыжую мертвую хвою. Он был похож на своего осла – такой же тощий и забитый.

– Поднимись, хороший человек, – полузабытые слова выговаривались с трудом, но кагет вроде бы понял. – Скажи, замок кого из казаронов ближе других?

Оказалось, Хандава. Бывшая резиденция Адгемара, вроде бы отошедшая к слепленной из ничего Бакрии. Кроме того, неподалеку имелся монастырь, а за рекой лежала большая деревня с винной ярмаркой.

– Там Кагета, – объяснил старик, беря своего осла за узду. – Тут уже нет. Отобрали.

Робер окинул взглядом сгорбленную фигуру, потянулся за кошельком и понял, что у него нет ничего. Совсем. Готовясь к скачке и бою, он освободил себя и Дракко от всего лишнего, и заплатить хотя бы за лепешку было нечем. Осталось развести руками и торопливо отъехать.

Мысли разлетались сухими, готовыми вспыхнуть листьями. Робер то беспокоился об Эрвине, который был слишком хорошим всадником, чтоб упасть с лошади живым, то принимался сочинять письмо Валмону, то лихорадочно составлял кагетские фразы, готовясь к объяснению с охраной Хандавы. Не потребовалось. Измотанная Сона всхрапнула и вытянула шею, давая знать о приближении чужих лошадей, еще более измученный и потому расседланный Дракко тоже насторожился. Пистолеты, в отличие от денег, у Робера имелись: две собственных пары и третья, оставшаяся в ольстрах Литенкетте. Заряжены были все, но Иноходец слишком устал, чтобы их вытаскивать; он не собирался ни останавливаться, ни прятаться, ни понукать несчастных лошадей, и те понуро шагали по мягкой лиственничной хвое, а вокруг алела и золотилась горная осень, которую Иноходец однажды уже видел. Тогда он почти разучился чувствовать и просто куда-то ехал, увозя в себе поражение, потерю и вползавшую в тело болезнь; сейчас Робера опять била дрожь, на этот раз от обычного холода и усталости. Гадать, кто появится из-за ближайшего поворота, и то не имелось сил, да и не угадал бы он никогда!

Первым на дороге возник светлый пес, ужасно похожий на окончательно обросшего Готти. Завидев Робера, волкодав остановился и коротко, деловито гавкнул, он явно звал хозяев, и те не замедлили появиться. Дюжины две всадников во главе с широкоплечим здоровяком чувствовали себя в больше не Кагете как дома – ехали свободно, а завидев незнакомца, и не подумали хвататься за оружие. До встречи оставалось шагов пять, когда одетый по-варастийски предводитель осадил гнедого и уставился, нет, не на Эпинэ, на лошадей. Заминка оказалась короткой, варастиец резко выслал коня, и Робер не поверил своим глазам.

– Сударь, – в такую удачу поверить в самом деле трудно! – Вы ведь… Коннер?

– А то нет? – живо откликнулся адуан. – Их жаб… Эпинэ! Вот ведь… А мы тут думали, вы у себя шуруете!

– Я из Старой Барсины, – начал Робер и понял, что говорить надо или все, или ничего.

– Да хоть из новой! – Коннер опять смотрел на Дракко. – Кто ж по Сагранне в одиночку носится?! И коней заморили… Срочное что?

– Да… Вы не знаете, где… виконт Валме?

– С Монсеньером, где ж ему быть-то?

– Алва здесь?!

– Вернулся вчера. Повезло вам, ничего не скажешь! Вы, двое, проводите-ка человека в Хандаву. Тут недалеко совсем, выдюжите.

– Я не устал!

– Оно и видно… По-хорошему вам бына боковую, но Монсеньор уезжать наладился.

Найти еще и Алву! Удача была бы неслыханной, если б не Катари… Рокэ знает, не может не знать о ее смерти и о сыне, но как именно все случилось, сказать ему некому.

– Полковник… Вы ведь были полковником?

– Был, теперь в генералах прыгаю. А вы в проэмперадорах, говорят?

– Тоже был, сейчас ополченцев гоняю. Генерал, у вас выпить не найдется? Холодно.

– Найдется, – адуан уже лез за пазуху. – Это ж надо, осенью в горы без козьего плаща лезть!

2

Первым из-за кустов высунулся пес, следом Валме выволок кого-то высокого, худющего и бормочущего, развернул лицом к Ворону и, не сказав ни слова, с пакостной ухмылочкой убрался в сторонку. Покинутый трофей нелепо дернулся и бестолково затоптался на месте.

– Кошмар… Это кошмар… – забубнил он, уставившись на пощипывающего виноградную гроздь Алву, и вдруг возопил: – Создатель, какое счастье!

– Любопытное сочетание, – Ворон обернулся к Этери. – Кошмаром я бываю часто, счастьем меня тоже называли, и вот две крайности, наконец, сошлись.

– Вы что-то понимаете? – тихо спросила кагетка.

– Не все, хотя в одном я уверен: надобность в ковре отпала. Ворона, если он уцелел, с картины лучше убрать, птица портит композицию. Не правда ли, ваше высочество?

– Мул!.. – узнавшая сапоги Матильда чудом не стукнула себя по лбу. – О да, герцог, я с вами полностью согласна. Без птицы намного лучше.

– Я уберу, – пообещала художница, вежливо рассматривая едва не погубившего ее труды «мула». – Добрый день, сударь. Не хотите ли вина?

– Кошмар… – немедленно откликнулся сударь. – Я должен… должен проснуться!

– Сперва вам придется уснуть, – прервал стоны Алва, – а здесь это неуместно. Выпейте в самом деле вина, и мы вас где-нибудь устроим.

– Мне с Кэналлийским Вороном не по дороге!

– Даже в кошмарном сне? – Рокэ поменял местами синюю и золотистую грозди, а сверху водрузил третью, зеленую. – Виноград мне напоминает о новом маршале Запада, а шадди – о покойном кардинале. Думаю, обо мне может напоминать «Черная кровь».

– О вас… – Этери вновь видела лишь Алву. – О вас будет напоминать многое.

– Но вряд ли за обеденным столом. Ваши высочества, я все еще не представил вам графа Ларака. Мы очень давно не виделись, однако надорские сапоги, как, впрочем, и лошади, незабываемы.

Граф, в свою очередь сообщаю вам, что вы в гостях у супруги наследного принца Бакрии, урожденной принцессы Кагетской. О ее высочестве Матильде Алатской вы, вне всякого сомнения, были наслышаны во времена ваших заговоров, ну а встретили вас виконт Валме и его пес. Пса зовут Готти. Кажется, теперь соблюдены все формальности.

– Создатель, нет…

– Я что-то упустил?

– Этот кошмар должен кончиться! – оказавшийся графом и заговорщиком «мул» со страдальческим лицом ущипнул себя за запястье. Он страшно, неистово хотел проснуться, и Матильде стало беднягу жаль, пусть он и не отвечал на письма.

– Мы не сон, – как могла мягко сказала алатка. – Вы в самом деле в Кагете.

– Кагета… – покорно повторил несчастный. – Лето…

– Осень, – впервые подал голос странно молчаливый Валме. – Я сразу же указал вам на это обстоятельство.

Граф затравленно оглянулся, осенил себя знаком, и с его губ вновь сорвался «кошмар!».

– Сударь, – Алва склонил голову к плечу, – попытайтесь проснуться еще несколько раз. Вы себя щипали уже дважды, теперь попробуйте обжечься, свечу я сейчас зажгу. Когда вам и это не поможет, примите происходящее как данность. Назвал же какой-то дурак нашу жизнь сном, что не мешало ему в этом самом сне есть, спать и сочинять глупости. И вам не помешает. Забавно, но мы с виконтом только что обсуждали противоположную точку зрения.

– О том, что снится не жизнь в целом, а только покой, – уточнил Марсель. – В последнее время мне это как-то ближе.

– Вы… – теперь Ларак таращился исключительно на Алву, – вы убили Эгмонта… И нашу надежду.

– Не только вашу. Так зажечь свечу?

– О нет!

– Как хотите.

Старому дурню надо отдышаться и привыкнуть к Кагете. К Кагете, Ворону, Валме с собакой, хотя к этим, пожалуй, привыкнешь! Матильда решительно и как могла громко уселась.

– Мы скоро разъедемся, – объявила она, – а я так и не узнала, откуда взялись тергачи. Господа, Этери трижды начинала эту легенду и всякий раз нам что-то мешало.

– Три раза еще могут быть совпадениями, – Валме прищелкнул пальцами, отдавая какой-то приказ собаке. – Четвертый позволит говорить о законе тергача, но мы, увы, не знаем начала.

– Так даже занимательней, – поддержал светскую беседу Ворон. – Лучше идти к истоку, чем плыть по течению и рассуждать о море.

– Моя речка не из длинных, – улыбнулась кагетка. – Красавица сказала, что не станет торговать тенью счастья. Услышав это, вторая царевна потребовала себе и второе желание. Она считала это справедливым, ведь судьба обделила ее тем, что сестра имела в избытке. Увы, царевна спутала ценности с их отражением в чужих глазах и захотела не любви одного, а спора многих, и чтобы спор этот длился столько, сколько она захочет…

– Это… Я не мог… Не могу это слушать! – возопил притихший было граф. – Вы… вы не можете… Это все не может быть правдой! Я в Надоре, я сплю, и Надор цел! Но если… нет?! Я мертв, все мертвы… А это – наказание… Эгмонт убит, я выжил… Лучшие люд… Люди Чести погибали в Ренквахе… Я не разделил их судьбу, я соблазнил лучшую из…

– Хватит! – прервал поток Алва. – Успокойтесь и призовите логику. Вы безбожник, абвениат или чтите и ожидаете?

Успокоится он, как же! Водой бы его окатить, только не из чего. Разве что отволочь к родничку и окунуть. Ну а потом – касеры, сколько влезет.

– Верую, – внезапно сказал Ларак, – в Создателя всего сущего, св…

– Тем проще, – перебил Ворон. – Допустим, вы человек праведный и достойный Рассвета, но я-то его не достоин, а мы здесь оба, следовательно, Рассвет отпадает. Остается Закат, но с нами прекрасные женщины и собака, существо изначально праведное, в Закате же, по мнению агариссских богословов, нет места красоте и непорочности. Существование чего-то третьего эсператизм напрочь отвергает, значит, вы живы в не меньшей степени, чем я. Через пару недель вы в этом убедитесь окончательно, поскольку сны, даже самые кошмарные, заканчиваются гораздо быстрее.

– Но… В таком случае… Какой сегодня день?

– Седьмое Осенних Волн.

– Это… невозможно! Но… что… Что с Надором?!

– Озеро, насколько я понимаю.

Ларак вскочил, сжимая кулаки. Бедняга дышал, как выброшенный на берег сазан, и соображал ровно так же. Раскрыв и закрыв рот, он с голыми руками бросился на Алву и мгновенно оказался у ног даже не вставшего кэналлийца.

– Прошу прощения, – Ворон ловко держал графа, но смотрел отнюдь не на него. – Кажется, ничего не разбилось… Ваше высочество, вы, надеюсь, с касерой?

– Твою кавалер… Да, с касерой.

– Очень удачно. Марсель, примите у ее высочества флягу. Идемте, Ларак.

– Вы!..

– Идемте.

Кэналлийцу пришло в голову то же, что и Матильде! Зрелище было не для кардинальской супруги, но алатка не выдержала, увязалась следом. Хватка Алвы была железной, а у Валме хорошо получалось не только врать и скакать на козлах. Мокрый и от того еще более облезлый Ларак пару раз дернулся, притих и обнаружил под носом горлышко фляги.

– Пейте, – Ворон держал долговязого надорца вроде бы и небрежно, но шевельнуться тот не мог. – Это меньшее из зол, которые я могу вам предложить.

– Ы-ы-ы…

– За Великую Талигойю! – велел мрачным тоном Валме, наклоняя флягу. – От Неванты до Ноймара. И за ее верных паладинов Эгмонта Окделла, Анри-Гийо…

Виконт болтал, граф глотал – сперва угрюмо, потом начал входить во вкус. Позади дружелюбно залаял, встречая явно знакомого, Готти, увлеченная зрелищем алатка не обернулась, но Ворон мог делать одновременно несколько дел.

– Входите, Эпинэ, – пригласил он, – ее высочество Матильда о вас не так давно вспоминала.

3

Матильда, то ли хохотнув, то ли всхлипнув, чмокнула его в переносицу, и Робер осознал, что сжимает алатку в объятиях. Женщина отыскалась именно тогда, когда Иноходец напрочь о ней забыл, потому все и вышло само собой. И правильно!

– Не знал, что ты здесь…

– На тебе! – фыркнула принцесса. Она посвежела и похорошела, но это несомненно была она! Великолепная Матильда, не так давно единственный родной человек. – Чего ж ты сюда полез, если не за мной? Алва на голову нам только вчера свалился… Ты что, этого прощелыгу Валме искал?

– Н-нет… Так получилось…

– Сколько тебя знаю, столько у тебя «так получается». – Знакомые глаза на мгновение затуманились. – Хорошо, что живой! Хватит с нас смертей и прочей дряни.

– Хватит… – кивнул Робер, чувствуя, как перехватывает горло. Удо, Катари, Левий, Никола… Воистину хватит! Только бы Эрвин всего лишь перелетел через голову споткнувшейся Соны, а Дювье его отыскал!

– Эпинэ, – тоже помолодевший Алва держал кого-то мокрого и пытающегося извиваться. – Вас не затруднит выспаться?

– Выспаться?

– Вы уже слегка спите, но лучше это делать в постели.

– Мы с Готти о нем позаботимся, – заверил Валме, и волкодав немедленно гавкнул. Словно в самом деле понял.

– Вот и отлично, – одобрил Ворон. – Вечером заходите, выпьем по бокалу.

– Рокэ…

– Да? – Происходящее все больше напоминало сон, и Алва с дергающимся утопленником – больше всего. Но тогда сном были и крысиные исходы, и рассыпающиеся то желтыми листьями, то хвоей кони…

– Рокэ, вы можете мне не верить…

– Не верить вам? Это невозможно. Секунду… – Ворон кивком подозвал провожавшего Эпинэ адуана. – Жак, убери-ка этого господина. Он мокр и взволнован, а сейчас к тому же будет мертвецки пьян.

– Не-е-ет! – Жертва Алвы изо всех сил трепыхнулась. – Что… что вы себе позволяете…

– Все, – шепнул Ворон, толкая несчастного в адуанские объятия. – Эпинэ, у нас с вами будет уйма времени, но в нынешнем виде вы доводите меня до светлой грусти.

– А ну-ка пошли! – подкравшаяся Матильда ухватила Робера под руку. – Этери, мы еще увидимся.

– Я буду очень ждать, – совсем еще молодая женщина в странном платье грустно улыбнулась. Неужели дочка Адгемара? Та самая?! Хандавские арки и лестницы тащат в прошлое не хуже, чем Дракко – в закат, но как все же Сона потеряла всадника? Почему не остановилась, не вернулась? Ну не может лошадь с конюшни Алвы ускакать от упавшего седока!

– Рокэ, со мной ваша кобыла… – И еще у меня ваш сын, но об этом в самом деле не сейчас. Не при всех. – Она в порядке.

– Кобыла? Помнится, я отдал вам жеребца.

– Дракко тоже тут. И Сона, она осталась у меня.

– Ей повезло. – Алва склонил голову к плечу и, видимо, улыбнулся. Странная у них с сестрой была любовь, странная и горькая, но закончиться могло и счастливо. Если б Дикону меньше твердили про Алана, а Дженнифер положила глаз на кого-нибудь другого. Гадина!

– Да идем же, наконец! – Матильда потянула его прочь, и упираться Эпинэ не стал. Белокурая кагетка делала разговор о Катари невозможным, а глаза в самом деле норовили закрыться.

– Так у тебя к Алве дело?

Нет, не дело – что-то другое, вроде долга и при этом не долг. Надо, чтобы Ворон хотя бы сейчас понял Катари, а значит, придется найти слова для последних маков, дур, которых сестра взяла к себе и не смогла прогнать, розовых комнат, где ей было не так страшно, как в прошлом. Она боялась прошлого, она вообще боялась и упрямо шла вперед. На суд, на трон, на объяснение с мерзавцем… И еще она не хотела войны, и дриксенский посол стал союзником, почти другом. За королеву были готовы умереть сотни, тысячи людей, а она молилась за всех и просила счастья тем, кого любила, а они умирали. За других и из-за других.

– Матильда, – тихо начал Робер, – я должен рассказать Алве… очень многое.

– Выспишься и расскажешь, если его кошкин сын раньше не успел. Я про виконта этого.

– Валме ничего не видел. – Кого он потерял, Алва знает, как это было – вряд ли. Заходите вечером, выпьем по бокалу, поговорим о смерти… По бокалу! Да тут не по бокалу, тут напиться до полусмерти, и то либо всего не скажешь, либо скажешь не то. В чужую душу не залезть, тем паче в такую, здесь даже Левий отступился, а ведь тогда Фердинанд, Моро, Катари еще жили…

– Что-что? – переспросила принцесса, хотя он ничего не говорил. Вроде бы.

– Сказка, – пробормотал Иноходец. – Про короля и смерть, только вестники разные. А свидетель один – я.

Бред, но Матильда как-то поняла и дальше волокла его мимо пестрых кустов молча. Пока что-то не захлопало и не бросилось в лицо.

– Кыш, – рявкнула женщина, – Карлион кошачий!

– Карлион? – Робер затряс головой. – В Хандаве? Какой?

– Птица здешняя! – алатка замахала свободной рукой, отгоняя что-то вроде лысого, черного с прозеленью удода. – Жрать требует… Вылитый Карлион! Был бы умнее, на Хогберда б потянул…

– Матильда, – Робер сжал пальцы спутницы. – Матильда…

– Тебе спать велели, – буркнула женщина с какой-то злой нежностью, – а не с ума сходить. Я тоже сходила, чуть на стенки не кидалась, ну да мне простительно. Дел никаких, толку тоже никакого! Лаци шуганула, Альдо… Ты ведь был с ним, когда…

– Был. Матильда, я опоздал! Не успел…

Не успел предать еще и делом, но она поняла иначе:

– Не ты, а я. – Опять этот полусмешок-полувсхлип! – С тебя какой спрос? Не научил дурня лошадей понимать? Так в двадцать поздно уже… Умер-то хоть прилично?

– Тебя вспоминал, просил найти.

– Ой ли!

– Альдо хотел, чтоб я увез тебя в Алат, только я не мог бросить Олларию.

– Умница!

– Матильда, он в самом деле хотел.

– Именно что «хотел»… Он только и умел, что хотеть, брать и то не выучился, все меж пальцев утекло. Прощенья хоть попросил?

– У меня?!

– У кого же еще? Только ты с ним и остался. Остальные кто сбежал, кого он, как Удо…

– Дикон был верен до конца!

– Дуралей несчастный. Он-то где?

– Не знаю… Уехал. – Катари Матильде никто, Дикон… Пусть помнит ясноглазого мальчишку, готового броситься за Альдо в Закат. И бросившегося.

– Темнишь ты что-то, ну да твое дело. Бонифация узнаешь?

– Варастийского епископа? Узнаю, наверное. Помнится, у него такие брови…

– У него и нос такой! Я за этого хряка замуж выскочила. Думала – сдуру, оказалось, так мне и надо! А вообще мы все тут – я, Дуглас, Бочка, только Лаци уехал, да я тебе говорила… Пусть ему хорошо будет! Ну, удивила я тебя?

– Ну что ты…

– Твою кавалерию! Не умеешь врать – не берись. Был еще один такой, горе мое уважал… Доуважался, пока поздно не стало. Сейчас гляжу на тебя и вижу, вы с этим умником два сапога пара. Будете дур своих беречь да кругами ходить, а надо хватать за шкирку…

– Я больше не хожу, – вдруг выпалил Робер, – я тоже нашел! Только не спрашивай пока ничего.

– Не буду, но она тебя любит?

– Любит.

Салиган вот-вот получит письмо. Неряха-маркиз умеет быть смелым и искать тоже умеет. Он найдет Марианну, а Коко даст развод, никуда не денется, только до Олларии из Хандавы дальше, чем до Паоны. В то, что Робер Эпинэ ускакал прямехонько в Закат, Салиган, может, и поверит, но не в то, что пропащий герцог вернется… Проклятье, Коннер же говорил, что едет к Валмону! Можно было хотя бы на словах передать, что он здесь, а так, если Проэмперадор не спросит – а с чего бы ему спрашивать, – адуан не скажет. Надо возвращаться, и чем скорей, тем лучше.

– Эй, – внезапно окликнула принцесса, – сейчас лестница будет. Шею свернешь и не заметишь, тут тебе не Сакаци!

– Я знаю, как строят кагеты. – А еще он знает, как они кричат, угощают, машут саблями… И как предают и обманывают, и как остаются рядом до конца. Где-то сейчас Бурраз, поладил ли с Баатой, или оказался ненужным, а то и опасным? Если так, надо исхитриться и забрать казарона в Талиг…

– Матильда, ты не знаешь, где сейчас Бурраз… Бывший кагетский посол в Олларии?

– Дома, наверное, есть же у него дом. Хочешь найти?

– Хочу, но я должен ехать. У меня – ополчение и…

– А то ты про это не знал! Клемента на кого оставил?

– Клемент ушел. Со своими… Помнишь, как из Агариса уходили крысы?

– Ты бы еще спросил, не забыла ли я, когда умер Адриан…

– Так ведь они тогда и… Лэйе Астрапэ!

– Что такое?!

Навстречу вдоль тронутых инеем зубцов шел… Мильжа! Эпинэ кинулся вперед и тут же понял, что обознался. «Барс» резко остановился, наклонил голову и сжал два кулака перед грудью, приветствуя старшего. Наверняка был при Дараме, где гость казара принял командование над увязнувшими в талигойском каре «багряными». Хорошо, что выжил, что здесь…

Эпинэ на бири пожелал воину добра и многих сыновей, тот ответил, и каждый пошел своей дорогой. Погибшие не возвращаются, это живые могут очутиться где угодно. Иноходец не думал, что вновь увидит сложенные из разноцветных глыб стены, оранжевые розы, белых ласточек в не по-талигойски и не по-агарисски синем небе.

Две осени назад под этим небом он собирался умирать и в каком-то смысле умер. В Агарис вернулся кто-то другой, тот, кто еще не мог оставить друзей, но уже не считал Альдо и деда правыми. Потом умер и этот, уступив не переставшее дышать тело заговорщику, лжецу, Проэмперадору и, наконец, маршалу Талига, которому до приличного генерала, как Мупе до Готти. И пусть – за Талиг, именно за Талиг, герцог Эпинэ готов не только умереть, но и убивать. Осознанно, яростно, не так, как за безликую Талигойю, которая вряд ли была столь хороша, как мерещилось деду, Альдо, Ричарду… Но скольких же этот морок сожрал! Спасибо, хоть Матильда вырвалась и выжила, то есть ожила. И Придд вырвался.

– Твою кавалерию, просыпайся! Мне тебя на руках не доволочь.

– Я дойду, не волнуйся… – Когда есть куда идти, всегда дойдешь. – Ты от Придда ничего не получала?

– От Спрута?! С чего бы вдруг?

– С ним была Мэллит…