Визариум. Проникновение миров

Подошёл к Алёне, та обняла его, уткнулась головой в плечо.

– Мне страшно, – услышал её шепот.

Прижал к себе, погладил по голове. Что ей сказать, не знал.

Ночью Толе приснился старый кошмар, но в новой версии. Теперь во сне с ним была Алёнка. Толя шёл на комбинат, и она шагала рядом. Хотел остановиться – и не мог, ноги сами вели туда, к монстру. «Не ходи со мной!» – силился крикнуть, но получались только стоны и жалобное мычание. Раньше Толя думал, что ничего хуже кошмара со спрутом и быть не может, теперь понял – может, ещё как может. Когда они с Алёной оказались в камере и из стены полезли толстые щупальца, Толя с усилием проснулся, сел на кровати, приходя в себя. Ничего себе…

И тут почувствовал: рядом мечется, стонет Алёнка. Зажёг свет, бросился будить. Долго не получалось, а когда вырвал-таки жену из тисков сна, наполненные ужасом глаза не узнавали Толю, и с минуту она кричала и яростно отбивалась, а потом, постепенно стихнув, вдруг затряслась в рыданиях. Толя увёл Алёну на кухню, буквально влил в неё стопку водки, а когда закипел чайник – горячего чаю.

Они просидели на кухне до самого рассвета, но и потом ложиться в кровать Алёна отказалась, и Толя уложил её в другой комнате на диване, а сам примостился рядом на полу.

* * *

На следующий день Толя, отработав, закрыл торговлю на час раньше: нужно действовать, тут не до трудовой дисциплины.

Завесил средних размеров мороженую курицу, положил в пакет к двум бутылкам водки и отправился к Скворцову – пока тот домой не ушёл. Скворцов работал компрессорщиком, и от него зависело, какая будет температура в камерах. Толя постучал, заглянул. Скворцов в потёртом рабочем комбинезоне сидел за столом, читал газету. Он удивлённо посмотрел на Толю поверх очков.

– Здравствуй, Константиныч, – сказал Толя. – Тут тебе просили передать…

Достал и положил на стол курицу, бутылки поставил рядом, прямо в пакете, придержал, чтобы не упали.

– У нас там в камере двенадцать градусов, – сказал Толя. – Маловато. Василий просит догнать хотя бы до пятнадцати.

Скворцов снял очки, положил на газету, отодвинул в сторону. Заглянул в пакет, хмыкнул в усы. Пригладил седоватые волосы.

– Садись, – указал на скамью. Толя отодвинул картонный короб, где блестели стёклами противогазы, сел. В этой каморке Толя раньше не был – заглядывал, но ни разу не заходил. Осмотрелся. На соседнем длинном столе лежали раскуроченный магнитофон и паяльник на подставке. Пахло канифолью и машинным маслом. За прикрученными к столу небольшими тисками стоял ящик со слесарным инструментом, пылесос без верхней крышки, пара картонных коробок. На стене располагалась большая картина – берёзовая роща в толстой резной раме, рядом с картиной, ближе к нижнему краю, висел небольшой портрет Высоцкого, известный – где он с сигаретой между пальцами.

Скворцов закрыл дверь на крючок, достал из пакета бутылки, спрятал в ящик стола, курицу отнёс в маленький чумазый холодильник. Позвенел в шкафу посудой, на столе появились банка с солёными огурцами, блюдце с салом, чёрный хлеб в целлофановом пакете. Сходил к вешалке, где висели чистый плащ, телогрейка в пятнах мазута, а между ними длинное меховое пальто. Из кармана пальто достал бутылку водки – начатую, примерно без трети – поставил на стол.

– Разливай. – Он протянул Толе стаканы, сам взял нож с перемотанной синей изолентой ручкой, стал резать сало. Стаканы были классические, гранёные, почти чистые. Толя разлил по половине. Всё шло по плану.

– За сотрудничество, – улыбнулся Скворцов.

Чокнулись, выпили. Закусили, похрустев огурцами.

– Ты же не городской, да? – спросил Скворцов. – Где родился, вырос?

Толя рассказал.

– Я там бывал, – обрадовался Скворцов. – У дружбана моего старинного жена оттуда, они в училище познакомились. Мы в первый раз как туда поехали, додумались на танцы вечером пойти. Еле ноги унесли. Если бы не её брат, нас бы там и покалечили на фиг.

Он замолчал – сидел, улыбался.

– И что, живут? – спросил Толя.

– Кто?

– Ну, дружбан с женой.

– А, – сказал Скворцов. – Живут, наверно… Давно не виделись.

Он разлил по стаканам остаток. Выпили.

– Вообще, – сказал Скворцов, занюхав кусочком хлеба и бросив его в рот вместе с маленькой полоской сала, – я заметил: люди из села как-то честнее, порядочнее по жизни.

Толя был не вполне согласен, но возражать не стал. Да он и не считал себя сельским жителем – вырос в двухэтажном многоквартирном доме, к тому же на втором этаже.

Тут Толя подумал: чего это Скворцов завёл разговор о честности? Прям как Михалыч в первую встречу. Случайность? Ждал внимательно, что будет дальше. Но Скворцов достал из стола новую бутылку, открыл, разлил и начал рассказывать, как в детстве каждые каникулы ездил к бабушке с дедушкой в деревню, и как там было хорошо. На минутку Толе стало стыдно: он-то пришёл к Скворцову, чтобы напоить и разговорить. Тоже, честный выискался… Но, вспомнив об Алёне, отогнал неуместные мысли.

– А на лошади ездить умеешь? – улучив момент, спросил как бы невзначай.

– А то! – Скворцов усмехнулся, и Толя так и не решил, усмехнулся он, раскусив хитрость, или просто улыбнулся детским воспоминаниям.

Скворцов рассказал, как они курили втихаря в колхозном саду, а сторож, ветеран, бывший лётчик, их гонял. Как он, Скворцов, в футбол за колхоз играл, и один раз они первенство района выиграли; а на следующий год на игре бежал и в кротовую нору на полной скорости ногой попал, и в колене хрустнуло, больно было до ужаса, и с тех пор он с футболом закончил.

Толя тоже рассказал, что и он за свой совхоз играл, но они так ни разу ничего и не выиграли, хотя Толя, а он вратарём был, хорошо тогда стоял, его даже один тренер команды Второй лиги приезжал смотреть и обещал пригласить, но спился он, Толя потом узнал. И как они с пацанами рыбачили ночью на кооперативном пруду и видели, что бандиты в посадку кого-то привезли и кричали там, кажется, убивали даже. Толя с пацанами, конечно, потом туда пошли, когда бандитские иномарки уехали, но не нашли ничего, даже крови нигде не было.

Снова забулькала водка, наполняя стаканы. Толя понял, что уже изрядно опьянел. Пора переходить к делу. Скворцов выловил из банки последний огурец, порезал на мелкие дольки. Толя решился.

– Слышь, Константиныч, – посмотрел он Скворцову в лицо, – скажи, а ты, как бы… Ты что, того… ангел небесный?

Рука Скворцова с наколотым на вилку кусочком огурца замерла.

– Что? – Он крякнул, отложил вилку, воззрился насмешливо. – Толик, ты что, охренел?

Ухватил себя за нагрудные карманы комбинезона, подёргал:

– Не видно разве? Слесарь я, компрессорщик!

Толя забормотал про сон, про фото и понял, что язык заплетается, слова и мысли путаются. План разговора, что подготовил перед визитом, вылетел из головы напрочь. Не надо было пить наравне со Скворцовым, понял Толя. Он хоть и хилый с виду, стаж-то у него на комбинате – о-го-го! Куда там его перепить… Толя по сравнению с ним – просто юниор.

Скворцов посмотрел на Толю, покачал головой: «Да уж…» Потом мягко поднял за плечи, повёл к двери. Толя не сопротивлялся.

– Температуру я вам сделаю, – сказал Скворцов на прощанье. – А вот пить с тобой, Толян, не обессудь, больше не буду. Ну тебя на фиг.

Махнул рукой и закрыл дверь.

– Ангел небесный… Вот же дурбецело… – услышал Толя, уходя.

Задача споить Скворцова и что-нибудь выведать была провалена, зато сам Толя напился в дымину. Бредя, как в тумане, он направлялся в раздевалку, когда взгляд его упал на ворота склада.

«Ага», – подумал Толя.

Что «ага», он и сам не знал, но, сорвав пломбу и быстрым, механическим движением открыв навесной замок и распахнув створку ворот, вошёл в морозильную камеру. Мёртвые куры никак не отреагировали на его появление. Он остановился посреди камеры и мутным взглядом обвёл свои владения. Тут на глаза попалась большая, в разводах, стена.

– Ага! – повторил Толя вслух и двинулся к стене.

Не доходя до стены пару шагов, подпрыгнул и ударил в неё ногой – зря, что ли, на карате полгода ходил? На пол посыпалась извёстка, упали куски штукатурки. Упал и сам Толя. Тут же вскочил, ещё раз пнул стену, потом стал бить в неё кулаками.

– Открывай, сука! – кричал он. – Выходи, поговорим!

Стена молчала. Внизу, куда ударил ногой, отвалились небольшие куски, ещё больше обнажив проржавевшую металлическую сетку, а от кулаков даже и вмятин не осталось.

– Зассал, урод? – Тяжело дыша, Толя сел на неполный поддон с морожеными курами, изо рта шёл пар.

Стена молчала. Толя полез в карман и надел вязаную шапку. Когда доставал, из кармана выпала рабочая перчатка, белая с синими пупырышками. Поднял, посмотрел. Потом вдруг вскочил и швырнул перчатку в стену.

– Вот, сука! – крикнул. – Понял?! Вызываю тебя! Понял?!

Стена молчала. Толя покричал ещё немного и побрёл на выход.

* * *

Домой Толя пошёл пешком. По дороге не то чтобы протрезвел, но хоть немного, как говорят, протрях. Алёнка его состояние, конечно, заметила – где уж тут не заметить, – но ничего не сказала.

На ночь Алёна выпила каких-то таблеток и спала получше, чем вчера. И всё равно один раз среди ночи вскрикнула, села на кровати. Толя тут же проснулся, подскочил.

– Спи, спи. – Алёна положила руку ему на плечо, посидела, потом пошла на кухню. Толя улёгся, полежал, прислушиваясь. На кухне звякнула чашка, зажурчала вода. Алёнка вернулась, легла, и Толя сразу заснул.

Утром на работе всё было как обычно. Толя переоделся, вышел на эстакаду и вскоре увидел заезжающий во двор «Форд-Транзит» Васи. Направился в коридор за тачкой, на ходу доставая перчатки. Одна куда-то подевалась. Перерыл все карманы, залез пальцем даже в дырку в подкладке – нет перчатки. Только тут вспомнил Толя вчерашнее. «Да уж, – усмехнулся, – видел бы кто…» Зашёл в склад, проверил на градуснике температуру, прошёл к стене.

Перчатки не было.

Толя проверил под стеной, поотбрасывал куски штукатурки, заглянул под поддоны. Не было перчатки. «Вроде не забирал я её, – подумал неуверенно. – Может, крысы утащили?»

Брошенная ли спруту перчатка стала тому виной или просто так совпало, но день оказался насыщен неприятностями, они сыпались одна за другой.

Сначала Толе наехали на ногу погрузчиком. Карщик Стас долго извинялся – похоже, наехал нечаянно. Хорошо, Толя работал в армейских ботинках – к вечеру нога почти не болела.

Потом возле туалета на Толю напала собака. С обратной стороны комбината под заброшенной эстакадой жила целая стая, сюда они забредали редко, но эта почему-то забрела. Толя поначалу не обратил на псину внимания, а когда та пару раз гавкнула и зарычала, наклонился на ходу, делая вид, что подбирает камень. Собака отбежала, Толя пошёл дальше и вдруг почувствовал сзади движение, в последний миг успел отдёрнуть ногу. И то успел не вполне – зубастая тварь ухватилась за штанину и оборвала книзу полосу ткани. Толя бросился к собаке, целя приложить с ноги, но та резво отбежала, остановилась поодаль, полаяла и потрусила за угол. Пришлось ходить по бытовкам и кабинетам, просить нитку с иголкой.

Потом на Толю чуть не упал кусок стены. Крыша над кабинетом была дырявая, в дождь текло и на эстакаду, и в помещение; стена у двери давно растрескалась, кусочки разных размеров откалывались нередко. Теперь кусок отвалился немалый: Толя как раз зашёл в кабинет, и через секунду грохнуло. Открыл дверь, посмотрел: ничего так. Убить бы не убило, но мало бы не показалось, думал он, идя за ведром и лопатой.

А после обеда Толя чуть не попал под машину. Шёл в мастерские к подсобникам, договориться насчёт стены, пока совсем не развалилась, и когда проходил у припаркованной около бакалейщиков фуры, шагнул прямо под выезжающий зелёный жигуль с прицепом. Жигуль затормозил, шины громко прошуршали по пыльному асфальту, Толя отпрыгнул. Водитель, губастый пацан в футболке с Металликой, что-то крикнул в окно и даже вроде как собирался выйти, но мама с пассажирского сиденья цыкнула, и машина рванула с места, звякнув в прицепе банками.

Часов в десять утра в кабинет внезапно завалился грузчик с рыбы, новый, недели ещё не проработал. Да и не грузчик уже почти – по всем признакам без пяти минут безработный. Поперёк лица у парня пролегали борозды подживающих царапин, под глазом переливался сине-зелёными оттенками смачный синяк.

– Слышь, брат, – он дыхнул таким перегаром, что и лояльный в этом деле Толя диву дался, – подкинь штуки четыре окорочков, а? Срочно надо.

Толя посмотрел удивлённо: бывают же экземпляры…

– Извини, дружище, – развёл руками, – нет сейчас такой возможности.

Визитёр прищурился, подвигал нижней челюстью.

– Что, не можешь помочь? Своему же брату, грузчику, – проговорил он, жестикулируя у Толи перед лицом.

– Не могу. – Толя прошёл к двери, открыл. – Пойдём.

Как уже говорилось, все на эстакаде были уверены: продавая пару килограммов какой-нибудь куриной разделки, Толя кладёт деньги в карман. Вытащить из коробок по одному или два окорочка совсем не сложно, почти везде так и делали, и оптовики давно смирились с этим. Толя иногда думал: доведись объяснять, почему он этим не занимается, понял бы его хоть кто-то из окружающих? Наверное, проще всего было бы прикинуться сильно верующим. В любом случае, его посчитали бы малахольным, каким-то странноватым идиотом.

Но то с вменяемыми людьми. Объяснять же что-то вот этому чувырлу Толе бы и в голову не пришло.

– Что, зажрался, да? – громко сказал грузчик, выйдя на эстакаду.

– Давай, иди уже!

Толя замкнул кабинет и пошёл в склад, хотя в склад ему было не нужно.

Поцарапанный появился ещё раз, примерно через час, когда Толя шёл за заказом. Тип нырнул следом, в коридор:

– Эй, маэстро! Я придумал! Дай окорочков, а я тебе потом рыбой возмещу. Буквально на днях. Сегодня, видишь, не могу: творческий кризис.

Толя усмехнулся.

– Не, не могу, – сказал твёрдо. – Извини, некогда мне.

Толе действительно было некогда – у эстакады ждали люди. Тип взвился:

– Некогда тебе?! Такой занятой, слышь?

Он шагнул к Толе, схватил за грудки. Пришлось приложить его о стену, сунуть пару апперкотов. Толя по-быстрому вышвырнул пьяницу на эстакаду. Тот что-то кричал из-за дверной брезентовой шторы, Толя не слышал – ушёл в склад.

Пьяного этого Толя снова увидел ещё через час: сидя на бордюре напротив эстакады, тот что-то рассказывал двоим таким же, размахивал руками. «Вот же ж блин», – подумал Толя. Потом они куда-то пропали, но Толя ходил настороже до самого вечера. Денёк и так выдался на славу, а тут ещё и из-за этого клоуна приходилось быть в напряжении.

В обед ни с того ни с сего прилетел Лосев. Толя как раз вывез товар и подавал с тележки паки постоянному клиенту, армянину с центрального рынка.

– Толян, – сказал Лосев, когда «Лада-девятка» армянина отъехала, – давай-ка мы посчитаемся, а? Ревизию проведём.

Он посмотрел Толе в глаза. Загадочно как-то посмотрел.

– Давай. – Толя удивился, пожал плечами. Сходил за учётным журналом, пошёл ко входу в коридор. Вася догнал его в коридоре, окликнул. Толя обернулся: чего он хочет? Лосев посмотрел всё тем же взглядом, потом махнул рукой, усмехнулся:

– Ладно, не надо. Пойдём.

Ничего не понимающий Толя побрёл за ним в кабинет.

– Мне тут звонят, – сказал Вася, усевшись на стул и вытянув ноги в высоких белых кроссовках, – рассказывают, что тебе левак привозят чуть ли не тоннами.

– Кто звонит?

– А, – Лосев махнул рукой, – не бери в голову. Я разберусь, что это за доброжелатели. А тебе я доверяю.

Толя про себя усмехнулся: «Ага, доверяешь, а на понт берёшь, реакцию смотришь… Психолог хренов». Пожал плечами, не стал ничего говорить.

– Ты это, – серьёзно сказал Вася, – не обижайся.

Перед тем как уехать, он выдал аванс, хотя до аванса оставалось ещё три дня, и сумму округлил в большую сторону, хотя, Толя видел, мелкие деньги у него имелись.

Всё это было непонятно, но почему-то укладывалось в логику этого странного дня.

Вечером, когда Толя уже считал склад, в коридоре грюкнуло, скрипнула тачка, послышались шаги. Толя вспомнил пьяного грузчика с двумя дружками – они, что ли, пожаловали? Неудачно как: из камеры бежать некуда, тут и криков никто не услышит. Вот влип! Что ж, логичное окончание дурацкого дня. Придётся с боем прорываться.

Шаги приближались. Щёлкнула ручка, створка ворот стала медленно открываться.

Толя метнулся к воротам, схватил штыковую лопату, поднял над головой, сам прижался к стене у самого входа. Брезент шевельнулся. Показалась голова, и Толя едва не долбанул по ней лопатой, в последнюю секунду остановил руку: это был какой-то посторонний дед. Тот, не замечая Толи, близоруко всматривался в глубь тускло освещённого помещения:

– Эй! Есть кто? Куры по одной продаёте?

* * *

Прибежал Толя домой. Думал, вместе с рабочим днём и неприятности закончились. Куда там!

Помылся, сел ужинать, как пришла мысль – что-то Алёну долго не видно. Когда проходил мимо зала, та сидела у окна, решил – по телефону разговаривает. Теперь подумал – слишком долго разговаривает, даже как для неё. Подошёл, посмотрел: опёрлась о подоконник, уставилась в окно. А за окном темень, ничего не видно.

– Эй, ты чего тут сидишь? – спросил.

Алёна не ответила. Стал Толя вспоминать, чем же он опять её обидел – не смог вспомнить. Может, это из-за того, что пьяный вчера пришёл? Опять заговорил – и снова без ответа. Тогда он втиснулся между Алёной и окном, заглянул в лицо – и испугался. Глаза жены были пусты, как заброшенный стадион в зимний ветреный день. Толя вздрогнул, попытался поднять, пересадить на диван. Алёна молчала, руки безжизненно болтались. Как будто без сознания, только глаза открыты; толкни посильнее – упадёт и останется лежать, безжизненно глядя куда-то внутрь себя. Это было непонятно и страшно, и что делать, Толя не знал. Вспомнил о таблетках, принёс, но как заставить их выпить, так и не придумал.

Тогда позвонил в «скорую». Там выслушали, ответили участливо: «Это вам психиатрическая нужна, у них своя». Продиктовали номер.

– Психиатрическая?… – Толя поблагодарил, отключился. Сел на пол, обхватил голову руками.

Тут Алёна пошевелилась.

– Не надо «скорую»… Дай водички…

Ожила Алёна, слава богу, хоть и не полностью. Вялая была, апатичная, но и на том спасибо. Выпила таблетки, легла в постель. А Толя сел за остывший, безвкусный ужин. Пока ел, два раза ходил, смотрел на жену, слушал дыхание. И ночью постоянно просыпался.

Утром стало получше – Алёна казалась измученной, заторможенной слегка, но разговаривала, даже шутить пыталась. Решила на работу поехать. Толя подумал – и то верно, пусть лучше среди людей будет.

С утра, не успел он толком переодеться, в кабинет ворвалась бесноватая бабка с чёрным пакетом.

– Что ты мне подсунул?! – заорала с порога. – Посмотри! Посмотри вот! Они же вонючие!

Толя взял пакет. Такое редко, но случалось: мог попасться действительно некачественный товар – мало ли что на фабрике бывает, а скорее, старушка положила купленное куда-нибудь в кладовку, решив, что дня на три можно и без холодильника обойтись. Такое Толя обсуждал с Лосевым и убедил Васю, что дешевле возвращать деньги: пойдёт такая сумасшедшая в санэпидстанцию или ещё куда, и тогда мало никому не покажется.

Взвесил пакет, извинился и отсчитал сумму.

– Совести у тебя нет, – сказала старуха на прощанье.

«Хорошее начало дня, – подумал Толя. – Видать, как вчера будет».

По комбинату ходил настороже, смотрел, как бы чего на голову не упало. Но сегодня невзгоды поменяли тактику. Часов в одиннадцать во двор комбината въехала белая «Волга», вышли подтянутые ребята в костюмах и галстуках. Толе повезло, вовремя увидел, как раз из туалета шёл. Бакалейщики, мороженщики, рыбники – все спешно закрылись, предупредили тех, кто приезд органов прозевал. Кто-то расселся по лавкам, делая вид, что не отсюда, кто-то ушёл подальше.

На эстакаду Толя не пошёл: кабинет заперт, склад тем более на замке. Повернул к мастерским и расположился там, наблюдая издалека. Двое приехавших прошли по эстакаде, двое других направились к Толиному кабинету, подёргали дверь и устремились в коридор, ведущий к складу. Толя вздохнул: неприятности продолжаются. Ребята в костюмах из коридора почти сразу вышли, сели в машину, тут же вернулись двое других, и «Волга» укатила.

Толя посмотрел вслед машине, потом вышел за проходную, проверил – мало ли. «Волги» не было, Толя пошёл к складу. Эстакада оживала, народ робко выглядывал, не веря, что всё закончилось так быстро; все спрашивали друг друга: «Ну, что там? К кому заходили?»

Войдя в вестибюль, Толя остановился у ворот склада, хмыкнул: «Ух ты!» На воротах висел не один замок, а два: поверх старого Толиного навесили другой – большой, блестящий, новенький. А над замками, приклеенная к обеим створкам ворот, белела бумажка с половину тетрадного листа; виднелась надпись от руки: «Опечатано», дата, зигзагообразная подпись и круглая синяя печать. Буквы на печати расплылись, Толя разобрал только город и надпись «МВД».

В вестибюль заглянул Максимыч, кладовщик с бакалеи, подошёл, увидел замки и печать, крякнул.

– А знаешь, кто этот низенький, что вас опечатал? – спросил он, когда вышли на эстакаду. – Это младший Быков, директорский сын. Говорят, подполковника ему вот-вот дадут.

Толя позвонил Лосеву, обрисовал ситуацию. Вася прилетел через пятнадцать минут.

– Вообще охренеть! – загремел в вестибюле его негодующий крик. – Бабло тянут – ладно, штрафы пишут – ладно, но чтобы это бабло ещё и не давать зарабатывать!..

На крики сбежались любопытные: покупатели, грузчики, кладовщики, даже директор бакалеи Сычёв заглянул. Все поддакивали, возмущались вместе с Васей.

– Без каких-либо оснований, без моего присутствия – бац, опечатали! Так мало того, ещё и… – Лосев взялся за новый замок, подёргал. – На хрен!

Повернулся к Толе:

– Есть кувалда? Тащи!

Толя знал, где взять кувалду – в складе у рыбников. Сходил, попросил, принёс. Лосев сунул Толе барсетку, взял кувалду. Толя быстро снял с ворот свой замок, положил в карман.

Вася размахнулся, ударил – раз, другой. Сбить милицейский замок не получалось, мешали приваренные к перекладинам с дужками для замка толстые чугунные уголки – ржавые, но ещё достаточно крепкие. Толя видел эти уголки каждый день, уже не замечал, никогда не задумывался, зачем они: приварены себе и приварены. Оказалось, не просто так приварены – чтобы замок нельзя было сбить.

Вася выругался, крикнул: «Ну, ничего!» – и порывисто потопал из вестибюля. Зеваки высыпали на эстакаду, Толя с лосевской барсеткой в руке тоже вышел – чего стоять возле камеры, холодно. Вскоре Вася показался со стороны мастерских, нёсся, размахивая большой оранжевой «болгаркой» и бухтой удлинителя.

Когда шоу, наконец, закончилось и зеваки разошлись, Лосев, уезжая, велел работать как обычно, но смотреть в оба и если что – звонить. До конца дня Толя проработал без происшествий, правда, пришлось чуть подзадержаться – вечером повалил народ, и все по мелкому опту. Такое часто случалось в начале месяца, видимо, зарплату где-то на заводе дали.

Когда Толя направлялся к остановке, совсем стемнело.

Фонари не работали. Человек в этих местах случайный вымазался бы по уши, а то и ноги переломал. Но люди здесь, в промзоне, в такое время появлялись нечасто. А Толя знал фарватер, шёл уверенно.

Те трое двигались навстречу так, что Толя сразу понял – мимо не пройдут. И не ошибся. «Надо же, – успел подумать, – со вчерашней пьяной троицей столкнуться не довелось, так оно сегодня вернулось… Не те ли это самые?»

Но эти, кажется, были другие.

– Слышь, – сказал один, преграждая путь, – деньги есть?

Толя остановился. В нос дунуло мощным, добротным перегаром.

– А ты что, из налоговой? – сказал Толя, глядя в тёмное лицо.

Остальные двое уже обступили его по сторонам. Того, что стоял справа, Толя где-то видел, скорее всего на комбинате – на бакалее грузчики менялись часто, и каких только рож там не мелькало. Но это не имело значения, знаком с этим типом Толя точно не был.

– Э, слышь, ты не это… – прохрипел тот, что слева. – Давай полтос, а то всё заберём.

Если бы они попросили по-хорошему, что-то при этом сочиняя, Толя всё равно бы ничего не дал. Не для того он вкалывал в морозильнике, чтобы раздавать деньги каким-то ханыгам. А при таком подходе, как сейчас, не собирался ничего давать и подавно.

– Полтос? – сказал Толя. – Держи.

Он резко пнул того, что слева, носком туфли прямо в колено, толкнул его на другого и побежал. Правый успел ударить Толю в живот, но удар прошёл вскользь. Левый заорал и стал валиться – туфли у Толи были осенние, на толстой подошве. Остальные тоже заорали – там, сзади, уже далеко.

Убегать Толя сразу, до удара, решил в ту сторону, куда и шёл. Не хватало ещё из-за каких-то уродов делать кругаля. В том, чтобы убежать, Толя не видел ничего стыдного. Можно было рвануть и сразу, никого не трогая, но тогда вспоминать этот эпизод своей жизни будет уже не так приятно. А бегал Толя неплохо, пропитым хмырям тягаться с ним уж точно не по силам.

Толя пробежал метров двадцать и вдруг почувствовал боль сбоку живота, такую резкую, что пришлось остановиться. Схватился за бок и присел. К нему подбежали и свалили ударом ноги. Буцнули ещё раз, потом быстро проверили карманы – и в куртке, и в джинсах. Обыскивавший Толю сунул деньги в карман, посмотрел на старенький «сименс». Даже такой телефон стоил денег, но Толин выглядел совсем уж плохо: как раз сегодня отвалились две клавиши.

– Тьфу, бля. – Грабитель с силой швырнул мобилку о стену.

Из темноты доносилось:

– Ай, нога!.. Сука!.. Пусти, я его…

– Уходим, уходим! – крикнул лазивший по карманам. Немного повозившись, они схватили раненого под руки и скрылись в темноте.

Толя потрогал живот: и увидел на руках кровь. Вот твари – подрезали… Подумал, не покричать ли, позвать на помощь, и не стал: кому тут кричать? Прохожих не видать, до круглосуточного магазина далековато. Свитер под курткой намок от крови. Стук сердца отдавался в ушах, начала кружиться голова.

Держась за живот, Толя пополз к тому месту, куда упал мобильный. От удара задняя крышка и батарея выпали. Поползав по бетону, Толя отыскал в темноте телефон, а потом и батарею. Сел, прислонившись спиной к стене.

Старый друг не подвёл, включился. У него даже экран не треснул. Толя стал нажимать кнопки и задумался: а как звонить в «скорую» с мобильного? Помнил только, что точно не «ноль три». Может быть, «ноль ноль три»? Попробовал несколько неправильных вариантов, отложил телефон и рассмеялся. При этом побеспокоил рану, и смех закончился стоном. Голова стала кружиться сильнее.

Толя снова взял телефон и набрал товарища, Серого. Тот не отвечал. Миша был вообще не на связи. Наконец, третий товарищ, Максим, поднял трубку.

– Привет, Макс, – сказал Толя. – Извини, что поздновато. Можешь говорить?… Ты не знаешь, как с мобильного вызвать «скорую»?… Что?… А… Да тут человеку на улице плохо. А можешь в интернете глянуть?… А, ты не дома… – Толя вздохнул. – Слушай, ну если есть, у кого узнать, спроси и набери меня. Тут дело срочное. Давай.

Спрятал телефон в карман. Надо идти.

Держась за стену, поднялся и сделал два шага. Тут же сильно закружилась голова, пришлось опуститься на землю. Сейчас чуть-чуть отдохну и поползу на четвереньках, подумал и закрыл глаза.

Когда через две минуты мимо прошёл человек, Толя этого уже не слышал. Человек светил под ноги фонариком – место было грязноватое, с ямами и лужами. Увидел под стеной тело и прошёл мимо: мало ли пьяных. Но метров через пять остановился и решил всё же вернуться.

– Эй, братан… – Человек с опаской шагнул к Толе, посветил. – Живой?

Толя пошевелился, попробовал что-то сказать, потом распахнул куртку. На свитере темнело большое пятно, джинсы тоже были в крови.

– Ох, ё!.. – Свет дёрнулся, потом стал розовым: человек, не отключая фонарика, искал что-то в телефоне.

– Алло, «скорая»? – услышал Толя и провалился в темноту.

* * *

Открыв глаза, увидел Толя белый потолок, вдоль него пролетали тусклые продолговатые лампы. Пахло чем-то медицинским. Рядом шли, что-то позвякивало. Толя всё вспомнил. Пошевелился, потрогал живот – и лучше бы не трогал. Хотел в карман за мобильным полезть: какой там мобильный – под простынёй Толя был абсолютно голый.

– Мне надо позвонить, – сказал хрипло.

Вышло так невнятно, что сам не понял: услышали, восприняли ли его слова.

– Позвонить надо! – сказал он громче.

Кто-то наклонился, сказал строго:

– Сейчас нельзя.

– Надо срочно! – заспорил Толя с невидимым собеседником.

Сверху хмыкнули.

– Через три часа отойдёшь от наркоза и звони, сколько влезет.

Три часа! Толя зашарил руками, нащупал позади какой-то тонкий столбик, ухватился, попытался подняться.

– Э! – закричали несколько голосов.

Лампы на потолке остановились. Толе разжали руки, схватили за плечи, уложили.

– Послушайте, товарищи медики! – проговорил Толя, глядя вверх, пытаясь поймать чей-нибудь взгляд. – Я не брежу, я в сознании. У меня жена дома больная, с тревожным расстройством. Дайте телефон! Или отпустите меня. Мне уже лучше.

Вокруг засмеялись.

– Принесите ему телефон, – произнёс чей-то прекрасный, мудрый голос.

Телефон принесли. Толя набрал номер.

– Алло! – сказал он. – Привет. Да где – в больницу попал… Да. Аппендицит, внезапный приступ… Прикинь… Вырезали, всё уже нормально… Так ты же не даёшь сказать, блин… Да куда ты поедешь?… Не, не. Не надо, я тебе говорю, тут не пускают уже… Ну, завтра, наверное. Ты сама там как? Выпей тех таблеток. О, слушай, позвони Наташке, пусть придёт, у нас заночует. Ладно, давай, доктор идёт!

Протянул телефон, кто-то его взял. Все одобрительно молчали.

– Спасибо, – сказал Толя и чуть не заплакал.

Очнулся после операции в палате, ночью. Рядом ещё двое лежали в койках, спали. Поднялся осторожно, медленно вышел в коридор, никого не встретил. Отыскал туалет, сходил по-маленькому. Хотел посмотреть, что же с раной сделали, как зашили, – а там пластырь белый, большой, на полживота.

Вернулся на койку и снова заснул. И сквозь сон чувствовал, как болит зашитая рана, и постепенно сон превратился в чёрт-те что, в полусон-полубред, как дурацкий мультфильм с одним персонажем: маленьким монстриком, осьминожкой, коварным и злобным. Тот парил у лица, шептал, бормотал что-то на незнакомом языке. И казалось: постаравшись, приложив усилие, язык этот можно постигнуть и всё понять. Толя силился его понять, ничего не получалось, и это было мучительно. А монстрик опускался к животу, протягивал длинные тонкие щупальца в свежезашитую рану, и боль, до этого ноющая ровным пурпурным цветом, вдруг вспыхивала ослепительным оранжевым, яркое пятно билось, пульсировало и потом медленно, медленно темнело, возвращалось в пурпурный. Всю ночь мучил Толю осьминог, и лишь на исходе куда-то пропал, исчез, а потом и пурпурное постепенно растворилось в наползающей спасительной черноте.