Loe raamatut: «Ведущая на свет»
1. Свет на лице
Мое утро начинается со света на лице. Я нарочно не задергиваю шторы, потому что не хочу просыпаться под будильник, солнце куда более ласково обходится с теми, кого ему надлежит разбудить.
Итак, оно настало, это утро. Еще одно.
И я точно знаю, что оно будет максимально похоже на начало дня любой обычной девушки.
Я встаю, выпутываюсь из одеяла, промахиваюсь левой ногой мимо шлепанца, оставленного у кровати, плетусь в ванную, чтобы почистить зубы и принять душ.
Все такое обычное, кажется, сейчас в дверь моей ванной постучит папа и крикнет: “Агата, ты скоро там?”.
Вот только папа не постучит. Он уже полгода постучать в дверь ванной не может.
Нет, если вы мне сейчас хотите принести соболезнования, давайте остановимся на этом, потому что вы меня неправильно поняли.
Это не мой папа умер полгода назад. А я…
“Обычное дело” для двадцать первого века: машина, вспышка, свет в конце тоннеля, а потом ты открываешь глаза и понимаешь, что стоишь посреди улицы и смотришь, как твое тело запаковывают в черный пластиковый пакет. Не обращая внимания на то, что вот она ты, стоишь тут рядом.
А за спиной кто-то покашливает, явно требуя к себе твоего внимания.
“Доброго вам вечера, Агата Виндроуз, и добро пожаловать в вашу посмертную жизнь”.
Радужно ли звучит? Я без понятия. Наверное, все дело в том, что я никогда особо не сомневалась, что какое-то посмертие у людей есть, только не знала, какое.
Теперь знаю.
В девяноста процентах случаев вы слышите: «Ваш греховный кредит не позволяет вам свободного посмертия, вам надлежит отправиться в Чистилище для его отработки».
Греховный кредит. Звучит так, будто кто-то тебе при жизни что-то занял, а на деле это какая-то очень абстрактная величина, обозначающая, насколько ты при жизни была «плохой девчонкой».
Дочистив зубы, я наливаю кофе. Черный, горький, потому что у меня вчера кончился сахар, а из-за очередного прилетевшего мне штрафа новый я взять не смогла.
Да-да, штрафы.
Спорим, вы надеетесь, что хотя бы после смерти вы распрощаетесь с отчетами, работой, зарплатой, на которую придется «выживать», а также штрафами, нудными боссами и ненавистным дресс-кодом, из-за которого вынуждены таскаться на работу в неудобных шмотках?
Как же мне не хочется вас разочаровывать, но придется. Предупрежден – значит, вооружен и все такое.
Нет, не распрощаетесь.
Тут, наверное, стоит остановиться, представиться, потому что я, кажется, этого еще не сделала.
Привет, меня зовут Агата, и я работаю ангелом. Если вы представили девочку с нимбом, в белоснежных одеяниях, парящую на белоснежных крыльях и поющую гимн, восславляющий Небеса, – вы промахнулись. И нахорошо.
Нимба нет и не будет – с учетом того, что в смертной жизни я успела неслабо накосячить, он мне просто не положен. По тем же причинам крылья у меня не белые, а грязно-серые. А в области у лопаток, я точно знаю, у меня плотное пятно черных перьев. Как и у всех, запятнанных серьезным грехом.
Белоснежные одеяния…
Знаете, я бы, пожалуй, согласилась на этот пункт, потому что это всяко удобнее, чем положенная мне по дресс-коду форма.
Нет, серьезно: тот, кто придумывал и утверждал дресс-код для сотрудников Чистилищных Департаментов, совершенно не представлял всего того спектра работ, что в этой форме предстоит выполнять.
И я еще могу представить, как сборщики душ в этой форме выполняют свои служебные обязанности. Но когда ты – работник Департамента Святой Стражи и когда ты работаешь на самом верхнем, самом жарком слое Чистилища, эти черные брючные костюмы с пиджаками – да-да, для девушек тоже – это и душно, и попросту не функционально.
В стычке с демоном форма только добавляет скованности в движениях. Это если вынести за скобки банальный дискомфорт во время такой рутинной работы как патрулирование над Полями.
Ну, а про распевание гимнов – знаете, я была бы рада. Но некогда. Ей-богу, когда приходится завтракать в общей столовой, в компании приятелей, я даже помолиться перед едой не могу, чтобы на меня косо не посмотрели.
Типа, «что за ерундой ты маешься, Агата», «не отвлекай Небеса попусту», и «молись, не молись, а кредит сам себя не отработает».
А я – дочь священника, и без этого чувствую себя какой-то преступницей.
В общем, есть я предпочитаю у себя, в маленькой «служебной квартирке», в которой, кроме пары комнат и ванной, нет ничего.
Если не приглядываться, быт обитателя Лимба не особенно отличается от быта любого смертного человека.
Те же будильники, те же джинсы дома, а костюмы на работу. Даже приходя с работы, мы так же плетемся в душ, чтобы смыть с себя пот и грязь. Ничего не меняется.
И все-таки отличия есть.
По крайней мере, для того, чтобы добраться на работу, я сейчас выхожу не из квартирки в коридор, а из квартирки на балкон. Точнее, на то подобие балкона, что тут имеется. Никаких перил, никаких ограждений, просто бетонная ступенька с внешней стороны здания, и ты шагаешь с неё, просто разворачивая за спиной крылья. Ну, или сначала разворачиваешь, а потом шагаешь. Смотря насколько ты любишь адреналин.
В объятия небес я ныряю стремительно.
Под ложечкой посасывает с утра, и никак от этого ощущения избавиться не получается.
С одной стороны, сегодня – особенный день.
С другой стороны, именно поэтому меня слегка и подташнивает.
Правда, какая разница? Кредит же сам себя не отработает. Так ведь?
В наличии крыльев есть свои плюсы. И минусы. Честно, я не знаю, в какую графу записывать тот факт, что путь от моего дома и до Департамента, в котором я работаю, занимает пять минут полета. Пять минут над ровными улицами верхнего слоя Лимба.
Ах, да, кстати. Вы еще привыкнете, но Чистилище все местные называют Лимбом. Не знаю, почему. Что-то в этом есть очень человеческое: «Чистилище – звучит жутковато, а Лимб – как название параллельного мира». И вроде как уже не так грустно, да?
Департамент Святой Стражи – мое место работы – имеет много корпусов. И, казалось бы, есть грешники похуже меня (ай-яй-яй, Агата, не осуждать, не правильно это – меряться с другими кредитом). Но мне «повезло».
Я работаю в «головном корпусе». В том самом, в котором работает начальник всея управления Святой Стражи, архангел и Орудие Небес Артур Пейтон.
Чтоб вы понимали, почему я очень не рада факту работы под его началом, я вам расскажу, насколько адская давка сейчас происходит внутри департамента, в холле. Большом, просторном, светлом и спокойном холле. Я сказала, спокойном? Ну, да, в любое время, но не перед началом рабочего дня.
Ты же не только должен явиться на работу, ты должен успеть зарегистрироваться на любой из стоек дежурных регистраторов. И сделать это ровно до девяти утра.
И… Не я одна не ставлю будильник, вы же понимаете?
А Артур Пейтон, наш великий босс, стоит сейчас на лесенке, смотрит то на бедлам, творящийся в холле, то на часы на правом запястье. Семь минут. И адская очередь. Черт!
– Рози, – я слышу восклицание за своим плечом и чуть ли не с облегчением оборачиваюсь.
Джон. Джон Миллер – мой лучший друг, если так вдуматься – единственный мой друг в Чистилище. Стоит в очереди почти у самой стойки регистратора. Перед ним всего два человека.
– Эй, она тут не стояла, – возмущенно шипит из-за спины Найджел Рэдклифф, когда Джон чуть сторонится, уступая мне место впереди себя в очереди.
– Я всегда занимаю для Агаты, – безмятежно откликается Джон и ободряюще мне улыбается. Где-то сбоку мечтательно вздыхает Лили, давно и безнадежно влюбленная в моего друга.
Я могу её понять, на самом деле. Есть подозрение, что Джон когда-то нарушил пару предписаний и явился людям. Вот весь такой, какой он есть: с хрустально-прозрачными проникновенными небесно-голубыми глазами, светлыми волосами и белоснежными крыльями.
Джон – из серафимов, из тех, кто уже свой кредит отработал и остался в Чистилище ради службы Небесам. Волонтер. Он может завязать в любой момент, может сам выбрать, чего хочет: счастливого свободного посмертия в раю или, может, перерождения.
– Опять рисовала допоздна? – шепчет мне Джон, пока я торопливо протягиваю регистратору запястье, на котором он должен будет поставить чернильную метку отсчета начала рабочего дня.
– Немного. – Я смущенно морщу нос.
– Немного рисовала или немного допоздна? – Джон мне слегка подмигивает и протягивает запястье вслед за мной.
– Девять часов. – Сухой голос мистера Пейтона разносится по холлу департамента, – все, кто не успели поставить метки начала смены, получают их только после получения штрафных квитанций в бухгалтерии. Кстати, мисс Виндроуз, вам я тоже штраф выпишу. Долго вы еще будете пользоваться мистером Миллером?
Это он ко мне обращается, ага. Агата Виндроуз – это я, а мистер Миллер – это Джон.
Да-да, вот об этом я и говорила. Мистер Пейтон педантичен до паранойи.
Джон подается было вперед, чтобы заступиться за меня, а я перехватываю его за руку.
– Не надо, Джо, – устало шепчу я, – я ведь и правда опоздала. А так нарвешься и ты.
– Да мне-то… – Джон дергает плечами. – Но мы же пропагандируем дружеские отношения в коллективе, зачем штрафовать тех, кто содействует вектору развития корпоративного духа?
Корпоративный дух. В Чистилище. Весело звучит, я знаю.
Но это Джо, мечтательный, доброжелательный Джо, который может найти плюсы даже у самого конченного грешника, который настаивает на том, чтобы директиву помилований расширили не только на демонов-бесов, но и хотя бы на слабых демонов похоти.
Получив рабочую метку, я беру у дежурного жетон для перехода в измерение и рюкзак с сухим пайком – без него целую рабочую смену в небе верхнего слоя Лимба просто не вынести.
Переноситься я не тороплюсь, оборачиваюсь к Джону.
– Ну как ты, волнуешься? – мой друг чуть улыбается, глядя на меня. – Первый самостоятельный выход в патруль.
Он смотрит на меня чуть ли не с гордостью, а мне стыдно сознаться, что я вообще-то трушу и чувствую себя дурой.
Меня готовили к этому полгода. Десятки инструктажей, десятки тренировок с тяжелым клинком воли, чтобы, если что, дать отпор освобожденному демону, десятки репетиций молитвы экзорцизма, которая, если что, должна демона нейтрализовать.
А я… А мне тошно думать о предстоящем рабочем дне. И не потому что волнительно, а потому что тошно.
И все-таки… Я не могу так подводить Джона, ведь именно благодаря его протекции я получила эту работу. Так я со своим-то кредитным счетом могла еще пару лет дожидаться подходящего рабочего места, стоя на бирже или работая в каком-нибудь греховном архиве, где мало того, что ужасно скучно, но еще и работать почти бесполезно – там работа оплачивается хуже, чем в любом другом рабочем месте Чистилища.
– Ничего, ты справишься, Рози, – ободряюще улыбается мне Джон, а потом невесомо касается моего лба своими прохладными губами.
– Поужинаем вечером? – шепотом спрашивает он, а я по инерции киваю. Поужинаем. Мне нужна будет чья-то компания, это точно.
И все, собираюсь, сжимаю пальцами ключ-жетон, закрываю глаза и поднимаюсь на слой выше.
Единственный слой Чистилища, на котором никто не живет, но обитателей тут хватает.
Ведь здесь заточены демоны.
Поле Распятых в Чистилище охраняется так, как не охраняются в Тауэре сокровища английской короны. Сюда нельзя попасть без особого ключа-жетона, и как только ты поднимаешься на этот слой из Департамента Святой Стражи, ты сразу же оказываешься перед стойкой дежурного серафима, которому ты должен этот ключ-жетон сдать до конца смены.
Нельзя допускать побега демонов. Очень много сил потрачено на их задержание, каждый из них – опасная тварь, и нечего им делать ни в Чистилище, где смертные пытаются исправляться, ни в смертном мире, где еще и слыхом не слыхивали про греховный кредит.
– Доброе утро, мисс Виндроуз, – кивает мне проходящий мимо Катон.
Еще один архангел, еще одно Орудие Небес. Но в отличие от мистера Пейтона, этот архангел довольно спокоен и тираном не слывет.
Катон организовывает все мероприятия по установлению кордона вокруг Полей Распятых, он всегда и везде, есть ощущение, что помимо дара управления водой Небеса подарили ему возможность находиться в тысяче мест одновременно.
Я сдаю жетон, получаю фляжку со свежеосвященной прикосновением Катона водой, закидываю её в рюкзак, а потом оглядываюсь и ныряю в один из боковых коридорчиков.
Рит, моя давняя подруга и наставница, с которой мы пролетали уже не один патруль над Полями, сейчас ушедшая в отпуск по восстановлению после отравления демоном, оставила мне ключи от своего кабинета. Наверное, если бы при распределении на работы мне кого-нибудь поставили бы в пару, я бы не рискнула вылезать из формы, но… Не поставили. Решили, что я уже достаточно опытная для одиночных смен.
А мы с Рит уже выяснили: плевать, как и в чем ты выходишь на дежурство, в кредитной сводке это не отражается. Никаких штрафных коэффициентов в ведомости не появляется.
Под рубашкой у меня обычный белый топ, плотный, максимально закрытый, насколько это может позволить майка такого типа. Шорты я храню в шкафу в кабинете Рит.
Если вы торопитесь меня осуждать, то я сейчас вам объясню. На верхнем слое Лимба практически адская жара. И вопреки земным законам, чем выше ты находишься над землей, тем хуже. А мне предстоит шесть часов летать в раскаленных небесах над полями, и делать это в тесной, плотной, тяжелой форме – очень-очень неудобно. Даже не три пота сойдет за смену, а потов десять.
Когда я выхожу из кабинета Рит, я вижу косые взгляды. Ну, как всегда. Хотя не мы одни с Рит это практиковали. Многие патрульные не любят вариться в деловых костюмах. Тем более, что с демонами куда удобнее сражаться в джинсах и футболке, а не в сковывающем движения пиджаке.
Между прочим, зря они пальцами тыкают, нормальные шорты. Не короткие. Папа бы, наверное, поморщился, что, мол, неприличная одежонка, но папа у меня очень религиозен, в конце концов. У него не очень современные взгляды.
Отвлекаться на такую дурь полезно, удается отстранить это странное ощущение пустоты, что не отпускает меня с утра. Но оно возвращается довольно быстро. Одной лишь дурью голову не займешь.
Я выхожу из Центра Управления Патрульными Службами и оказываюсь лицом к лицу с Полями. Они дышат на меня сухим жаром. И даже привыкшая находить красоту в любом пейзаже по старой привычке практикующей художницы, я смотрю на далекие холмы, покрытые лесами из крестов, – и мне плохо.
Не жутко, не страшно, просто плохо.
И все же, нужно работать. Нужно материализовать за спиной крылья – и как всегда перед работой они мне кажутся ужасно тяжелыми, и оттолкнуться – пятками от земли, крыльями от воздуха.
– Это просто работа, – твержу я себе, набирая высоту, – просто работа. Ничего больше. Кто-то должен следить за демонами, кто-то должен находить демонов, получивших амнистию, кто-то должен их подкармливать, приводить их, голодных и измученных, в чувство, кто-то должен сопровождать демонов в Ареопаг, где они получат свою амнистию.
Проблема только в том, что мне просто физически паршиво находиться тут.
Ведь демоны здесь не просто заключены.
Демонов нельзя сдержать просто так. Они сами по себе сильнее любого обитателя Чистилища, и потому их приковывают к крестам. К простым деревянным крестам простыми стальными оковами.
А потом эти кресты и эти оковы освящает прикосновение руки Орудия Небес, руки Артура Пейтона. И с этой секунды соприкасаться с крестом любой грешной душе будет больно.
Демоны же и есть грешные души. Те же люди в прошлом, которые в посмертии не остановились, грешили, грешили и получали одну демоническую метку за другой, пока не одемонели окончательно.
И все Поля Распятых по сути – это место концентрации их боли.
Да, я знаю, все за дело.
Да, я знаю, что некоторые демоны могут получить амнистию.
Некоторые.
Ключевая проблема в этом.
А демоны постарше, посильнее? Что с ними? А ничего. Они формально наказаны навечно.
И все эти мои мысли – они такие бестолковые на самом деле. Я ничего не поменяю, я всего лишь пылинка в Лимбе, никто меня и слушать не будет, не то что взять и переломить ради меня вековые традиции Чистилища. Тут даже новый, более прогрессорский вариант формы утверждали десяток лет, что уж говорить о чем-то таком, как отношение к демонам.
Я лечу над Полями, не особенно приглядываясь к происходящему там, на земле. Если разомкнутся оковы одного из крестов – у меня заколет рабочая метка на запястье. Тогда я спущусь, медленно закладывая круги.
Этих меток у меня на запястье много и большинство из них постоянные. Они служат для связи с друзьями и коллегами.
А рабочую метку стирают в конце каждой смены, чтобы не тянула лишний раз.
Как же я сейчас завидую Джону и ушедшей в свой чертов отпуск Рит. Они могут абстрагироваться, они относятся к патрулям как к простой и необходимой работе.
Почему не могу я?
Нет, я ведь знаю, знаю, что другого пути просто нет. Никак больше демонов не остановишь. Дальше – только ад, а в этот тур билеты выдают лишь в один конец.
И у меня тоже выбора нет. Разве что пару сотен лет проторчать в архивах, отрабатывая свой немаленький кредит.
Я и это-то место получила только благодаря рекомендации Джона, без него я бы в Департамент Святой Стражи не попала, сюда очередь из трудоустроенных на десять лет как занята.
И грех мне жаловаться, да? Мне дали возможность отработать кредит, сейчас, а не двести лет спустя, многим не дается и этой возможности.
Почему же так тошно мне, особенно сейчас, одной, без Рит, когда не с кем поболтать и никак не отвлечешься от этого тягостного ощущения, что здесь и сейчас я делаю что-то ужасно неправильное?
Когда над моей головой вдруг раздается сухой раскат грома, я вздрагиваю и сбиваюсь с полета.
Непростительный просчет для ангела из Святой Стражи, вообще-то.
Потому что из-за потери концентрации одно из двух моих крыльев тут же сводит резкой судорогой, и оно вдруг исчезает. Совсем.
Не сомневайся в промысле Небес, Агата…
А я усомнилась.
И я падаю.
Вниз.
В Лимбе не умирают, второй раз не умрешь.
Несмотря на это, с землей мне встречаться больно…
2. Вкус чужой боли
Я прихожу в себя от боли. Жжет затылок, спина пылает, будто ее секли плетьми три часа кряду. Откуда я вообще знаю, как секут плетьми? Ой, да без понятия. Но сравнение подобралось вот такое.
Я не сразу осознаю, что могу шевелиться, кажется, что эта боль меня парализует, ослабляет. Надо мной едва-едва голубое небо и слепящее, режущее глаза белое солнце.
В этом небе я летела, под этим небом не удержала внимание на тяжести крыла. Оно рассеялось, и я рухнула вниз. Паршивый из меня Страж Полей, что бы там ни говорил Джон.
Одно мое крыло – не рассеявшееся – неловко изогнулось под моей спиной. Судя по острой боли – сломано. Хотя падение смягчило. Ударься я головой, было бы хуже…
– Святоша, – тихо хрипит кто-то из-под моей спины, – я чую, что ты очнулась, слезь с меня, будь добра.
Твою же любимую мамочку, Агата! Ты на кого-то упала!
Собираю себя в кулак, отрешаюсь от боли, скатываюсь на землю.
Подо мной – крест. К таким крестам на Поле Распятых приковывают демонов.
Ой-ой. Я упала на крест, обрушила его на землю.
Будет мне сегодня выговор, будет и штраф. Мистера Пейтона хлебом не корми, дай наложить взыскание. Очень суров и придирчив этот мой начальник. Мне кажется, что ко мне особенно. Джон успокаивает меня, говорит, что по три шкуры Артур Пейтон дерет со всех своих подчиненных. А я прямо не знаю… Мне порой кажется, что где-то в прошлой жизни я наступила мистеру Пейтону если не на хвост, то на ногу – точно.
Может, это так у меня совесть нечистая чешется, потому что Артуру не за что испытывать ко мне приязнь. Работник я паршивый, в Лимбе водятся и получше. А греховный кредит у меня большой. Немногим меньше, чем у тех, кто начинает демонеть. От обращения в демона меня не так уж много отделяет. Чуть-чуть расслабься, чуть-чуть искусись – и пойдешь в обратную сторону от освобождения.
– Я ни на что не намекаю, но святая земля жжет меня не меньше креста, – слабо звучит все тот же мужской голос, – и валяться между двумя калеными наковальнями не входит в комплекс моих карательных мер. Они должны быть болезненны до грани сознательного. А я вот-вот отрублюсь.
Демона не видно из-под огромного креста. Но он мне не лжет, он прав. Я его сбила, надо как-то исправить эту беду. Хотя крест я и не поставлю самостоятельно, силенок не хватит. Но могу же перевернуть?
Вокруг меня кресты с демонами. Большинство из них находится в забытьи – обычное дело для этой области – самых опасных здесь и солнце жарит сильнее всего, иссушая греховную жажду. А тот, кого я уронила, умудряется разговаривать.
Поврежденное крыло не рассеивается, и это еще хуже – оно мне мешает. Тем не менее я встаю, стараясь не задеть крылом соседние кресты. Я не демон, меня святая земля не жжет. Уже легче.
Я касаюсь края перекладины креста и шиплю от боли. Жжет. Ужас как прожигает мою грешную сущность прикосновение к святому кресту. Но я бросаю взгляд на дрожащие от боли пальцы распятого, втягиваю в себя побольше сухого горячего воздуха, прикусываю губу и толкаю перекладину вверх, заставляя её перевернуться.
Крест обрушивается на землю, на тыльную свою сторону. Демон, больше не соприкасающийся со святой землей, переживает удар креста об землю, с леденящим мою душу воем: его спина с размаху прикладывается к святыне, для него это фактически удар о раскаленную сковороду. Но болевого шока ни у него, ни у меня все-таки не случается. Хотя я, глядя на свои багровые пальцы, с которых от жара начала слезать кожа, испытываю настойчивое желание упасть в обморок, а не подвывать, прижимая к себе обожженные руки.
– Спасибо, – раздается хриплый голос, и, скуля от боли, я гляжу на распятого. Демон смотрит на меня устало, прикрыв веки, и длинные волосы лежат вокруг его головы, разметавшись во все стороны, будто лучи солнца.
У него быстрая регенерация… Куда быстрее, чем моя, потому что мои ожоги сходят медленно, а его – почти мгновенно. На моих же глазах.
Я на долю секунды забываю как дышать. Боже, какой мышечный рельеф… Даже сквозь тонкую сероватую рубашку проступает. Дайте мне бумагу и карандаш срочно, это совершенство нужно немедленно зарисовать.
Облей этого парня водой, и все скульпторы мира передерутся за то, чтобы слепить этот потрясающий торс, с прилипающей к коже тканью. В одной позе, в другой – в сотне тысяч поз. Идеал того стоит.
Нет карандашей… Можно я умру еще разок, а? Умру, сгоняю за карандашами и вернусь сюда…
– Целую вечность не видел младших ангелов-стражей, – негромко произносит демон. – Откуда ты, святоша?
Мне приходится унять в себе озабоченную художницу и поднять глаза на его лицо. Задеваю взглядом черное клеймо на кресте над его головой – такое же должно быть на его груди – аж ахнула, увидев три кольца вокруг звезды грешника. Исчадие ада. Мамочки…
– Ага, я очень плохо себя вел, – измученно ухмыльнулся распятый. – Страшно?
– Есть немного, – честно сознаюсь я. – Но я не имею права осуждать тебя.
Как и прочие, находящиеся на исправительных работах. Допусти злую мысль, зависть, осуждение – и в недельной сводке по кредитным изменениям увидишь штрафные коэффициенты. Небеса все видят и все слышат.
– Не бойся, птаха, – ухмыляется демон. – Ты, конечно, ужасно вкусно пахнешь и я бы тебя с удовольствием сожрал, но…
Он дергает запястья, будто напоминая о том, что намертво прикован к кресту, не шелохнуться даже. Оковы – простые полосы святой стали – удерживают его запястья, локти. Обнимают за горло и под мышками. Он притянут к кресту намертво – не двинуться.
"Я бы с удовольствием сожрал…"
Сумка с провиантом будто тяжелеет на моем плече.
– Ты голоден, да? – торопливо спрашиваю я, вытаскивая из сумки лепешку просфоры и фляжку с водой. Мой рабочий паек, без которого смену на Полях просто не выдержать. Безвкусно, но это не чуют демоны и не искушаются лишний раз.
У рыжего округляются глаза. Удивленно. Что я сделала не так?
– В чем дело? – Чувствую себя недотепой. Понятия не имею, как ведут себя нормальные Стражи с демонами. За время работы с Рит мы ни разу на заключённых не падали.
А до того мой опыт работы заключался в том, что я проходила один инструктаж за другим, и все они рассказывали об опасности демонов. И о том, что лучше к ним не приближаться вообще никогда, кроме исключительных ситуаций.
У меня сейчас ситуация исключительная? Я свалилась заключенному на голову. Могу же компенсировать ему его неудобства, так?
– Ты серьезно? – тихо спрашивает демон. – Хочешь накормить меня?
– Ты сказал, что голоден… – Я пожимаю плечами. Вроде как это очевидно, нет?
– Я сказал, что с удовольствием бы тебя сожрал, – поправляет демон. – Это не одно и то же. Я хотел тебя напугать. У страха довольно острый запах, я хотел его ощутить. Я очень долго здесь не видел никого, кого мог бы развести на эмоции.
– Так ты голоден? – мне хочется улыбнуться. Даже сейчас, когда он вроде бы мне все это разжевал, – мне все равно не страшно. Забавный. Хотя демон, да… Мистер Пейтон бы наверняка меня отправил на дополнительные занятия по технике безопасности.
"Демоны не бывают забавными, мисс Виндроуз, демоны – это опасность!" – так любит говорить мой босс.
– Вообще-то да, голоден, – негромко отвечает демон, глядя на меня своими янтарными глазами. – Вот только разве тебе позволено приближаться к таким чудовищам, как я, птаха? Какой там у тебя ранг? Пятый? Ты совсем еще зеленая.
Ну… Учитывая общую политику Департамента Святой Стражи… Да, не позволено… К исчадиям ада запрещено приближаться работникам младшего звена, особенно неумехам вроде меня, которые и святым словом-то владеют паршиво.
Но… Я же вижу, что он не сводит глаз с моей фляжки… Мне что, убрать ее обратно в сумку? А это не будет ли жестоко по отношению к осужденному? Их, получивших высшую меру наказания, возможную для Лимба, и так-то Небеса не балуют. А этому я сегодня еще и боли выписала, не положенной по приговору.
– Ну… Если я тебя покормлю, в кредитный счет это не впишут, – неуверенно произношу я. – Если ты не скажешь никому из Святой Стражи…
Демон смеется. Хрипло, сдавленно, горько. Будто сама эта идея противоречит его сути.
– Вот за это не волнуйся, птаха, – насмешливо произносит он. – Честно говоря, ты первая из Святой Стражи, с кем мне вообще захотелось поболтать. От твоих коллег обычно так несет высокомерием, что сразу хочется перестать дышать.
В общем возражений у него не имеется. Я подхожу чуть ближе, опускаюсь на колени. Колени и так все в пыльных пятнах, им уже ничто не навредит. Ну-с, приступим к кормежке, так, что ли? Ох, только бы не отравил…
К его лицу и губам прилипли тонкие волоски, и я осторожно касаюсь кожи демона, чтобы их убрать. Медленно, несмело, потому что он на меня смотрит. Не отводит глаз, даже не моргает. И от этого на самом деле дышать сложно.
– Смешная ты, девочка, – шепчет демон, чуть улыбаясь. – Нравлюсь, да?
Врать демону бесполезно. У них чутье, они чуют буквально все, что ты чувствуешь. И чем сильнее демон, тем сильнее его чутье. Этот наверняка почует мое вранье еще до того, как первое слово неправды сорвется с моего языка. И ложь запрещена. Каждое лживое словечко – лишний минус по греховному кредиту. Минус по кредиту – неприятности от отдела кадров. Мне же дана такая уникальная возможность – отработать собственный долг! Не всем обитателям Лимба улыбнулась такая удача.
– Ты хорош, – смущенно улыбаюсь я. – Профиль такой четкий. Я бы нарисовала…
На самом деле он не походит на чудовище. О нет!
О демонической природе говорят только витые, длинные черные рога, покоившиеся над ушами. Ему чертовски идут его длинные, слегка вьющиеся рыжие волосы, убийственно длинные, спускавшиеся аж за поясницу. Они оттеняют узкие скулы, смягчают его лицо. Узкие губы пребывают в движении, то плотно сжимаясь, то чуть обнажая зубы.
Я люблю такие необычные лица, далекие от античного золотого сечения – пусть нос был чуть длинноват, но было в общей совокупности его черт нечто бесконечно завораживающее. И, если бы он улыбнулся – если бы он мог сейчас улыбаться, искренне, открыто, без толики ехидства, без сквозящей боли, – кажется, перед этой улыбкой вряд ли возможно было бы устоять.
Яркое лицо. Очень выразительное.
– Ты совершенно невозможная прелесть, птичка, – мягко смеется демон, не спуская с меня бархатного взгляда темно-янтарных глаз. – А знаешь, я бы поработал твоим натурщиком. С обнаженной натуры ты тоже рисуешь?
– Не пробовала, – я опускаю ресницы, ощущая, как начинают пылать щеки. Ой, ну я, конечно, в курсе, что демоны, особенно распятые, очень много думают о сексе, но вот не настолько же быстро сводить к этому разговор?
– Какая жалость, что не могу помочь тебе ликвидировать этот пробел в образовании. – Вкрадчивый мягкий голос обволакивает меня, будто жаркий кокон крепких объятий. Ничего не скажешь, обращаться этим орудием обольщения мой собеседник явно умеет.
Кормить его приходится с рук. Отламывая от просфоры по крошечке. Жует он медленно. Вообще так-то я и вправду играю с огнем. Он же правда может меня укусить и отравить. И высосать. Яд исчадий токсичный. Попадет мне в кровь – и все, конец.
Мне везет. Мой подопечный даже не думает трансформировать человеческие зубы в демонические, правда, когда я вкладываю в его губы последний кусочек, он ловит мой палец своими губами, будто целует их. Касается языком и тут же отпускает. Я даже не успеваю испугаться. А вот смутиться точно успеваю.
Рыжий мне подмигивает. Так провокационно улыбаясь, что даже уже это кажется пошлостью. Тьфу ты, пропасть какая.
Поить демона оказывается сложнее из-за лежачего положения его тела. Приходится поить по капле, наливая воду в крышечку фляжки. Я сначала думаю, что проку от этого чуть, но лицо демона явно светлеет.
– Везучий ты ублюдок, Хартман, – хрипит один из распятых. Оказывается, не все они в забытьи. Есть те, кто может и смотреть, и говорить. Печально, но воды у меня всего одна фляжка. И та уже почти пустая.
– Прикрой рот, Айвен, – рычит мой демон, вдруг резко меняясь в лице. Вот только что смотрел на меня глазами прожженного казановы, а сейчас зрачки сузились в вертикальные щели хищника и черты лица вдруг резко обострились. В них так и проглядывает что-то нечеловеческое. Глядит демон не на меня, а куда-то за мою спину. Оттуда тоже доносится тихое угрожающее, почти животное рычание, от которого по моей коже бежит мороз. Я будто оказалась между двумя волками. Глупая безмозглая крольчиха, тебе бы бежать отсюда, хоть к черту на рога…
Вот если я и думала раньше поделиться остатком воды с этим Айвеном, то сейчас он точно обойдется. Нечего меня пугать!
