Loe raamatut: «12 новых историй о настоящей любви (сборник)»
Summer Days & Summer Nights. Twelve Love Stories
Copyright © 2016 by Stephanie Perkins
«HEAD, SCALES, TONGUE, TAIL» Copyright © 2016 by Leigh Bardugo
«THE END OF LOVE» Copyright © 2016 by Nina LaCour
«LAST STAND AT THE CINEGORE» Copyright © 2016 by Libba Bray
«SICK PLEASURE» Copyright © 2016 by Francesca Lia Block
«IN NINETY MINUTES, TURN NORTH» Copyright © 2016 by Stephanie Perkins
«SOUVENIRS» Copyright © 2016 by Tim Federle
«INERTIA» Copyright © 2016 by Veronica Roth
«LOVE IS THE LAST RESORT» Copyright © 2016 by Jon Skovron
«GOOD LUCK AND FAREWELL» Copyright © 2016 by Brandy Colbert
«BRAND NEW ATTRACTION» Copyright © 2016 by Cassandra Clare, LLC.
«A THOUSAND WAYS THIS COULD ALL GO WRONG» Copyright © 2016
by Jennifer E. Smith Inc.
«THE MAP OF TINY PERFECT THINGS» Copyright © 2016 by Lev Grossman
© П. Киселева, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2017
Посвящается Джерроду – моему лучшему другу и истинной любви
Ли Бардуго
Голова, чешуя, язык и хвост
Голова
Об Анне-Ли Саперстейн и о том, почему она приехала в Литл-Спиндл, ходило множество слухов, но Грейси особенно нравилась версия про жару.
В 1986 году лето в Нью-Йорке выдалось таким невыносимо жарким, что все, кто мог себе это позволить, поспешили уехать из города. Тротуары плавились от жары, одного мужчину нашли мертвым в ванне, а у его волосатых колен плавал электрический вентилятор. Городская электросеть то и дело отключалась, мерцая, как облепленный мошками фонарь. В Верхнем Ист-Сайде, в квартирах над булочными, кулинариями, универмагами «Вулвортс» и гастрономами «Ред Эппл», люди спали поверх простыней, посасывали завернутый в носовые платки лед и шире распахивали окна в надежде на дуновение ветра. Вот почему, когда жаркой июльской ночью Гудзон вышел из берегов и отправился на поиски приключений, окно в спальне Рут Блонкси, подпертое помятой обувной коробкой, оказалось открытым.
В тот день Рут гуляла с друзьями в Риверсайд-парке, ела лимонный лед и щеголяла новым сарафаном цвета спелой хурмы. Вообще-то это была старая ночнушка, которую она собственноручно перекрасила, потратив две пачки краски и добившись весьма неоднозначного результата. Уже несколько дней подряд обещали дожди, но небо все еще тяжело нависало над городом вздувшимся пузом туч и отказывалось разродиться. Покрываясь испариной, Рут перегнулась через перила, глядя на вспучившуюся поверхность реки, тусклую и темную под затянутым тучами небом. У нее возникло жутковатое ощущение, что вода тоже посмотрела на нее.
Вдруг с маленькой розовой ложечки в руке Рут скатилась капля мороженого, холодным язычком лизнув ее запястье, и тут Марва Эллсбург окликнула ее:
– Пойдем в «Джейбис» смотреть пластинки!
Рут слизнула лимонную каплю с руки и перестала думать о реке.
Однако той ночью, когда она проснулась на скомканных и мокрых от пота простынях, ей сразу же вспомнилось то липкое прикосновение. Она уснула в одежде, влажный сарафан прилип к животу. Тело под ним пылало от смутных воспоминаний о речном боге – мускулистой фигуре с серой кожей в сине-зеленую крапинку, грациозно лавировавшей в бурном потоке сна. На губах остался привкус недавнего поцелуя, а голова кружилась, будто она слишком резко вынырнула с большой глубины. Уши у нее заложило, и немало времени утекло, прежде чем это прошло, а в нос ударил знакомый мшисто-металлический запах мокрого бетона. Наконец она сообразила, что за звук доносится сквозь открытое окно: дождь размеренно барабанил по предрассветным улицам. Небо наконец разродилось.
А девять месяцев спустя Рут родила дочку с глазами цвета речного ила и волосами-водорослями. Когда отец выгнал Рут из дома, выкрикивая вслед проклятия на польском и английском и бросаясь угрозами в адрес пуэрториканца, с которым Рут ходила на бал в предпоследнем классе, Анна-Ли Саперстейн приютила ее у себя, невзирая на злобное кудахтанье соседей. Анна-Ли работала в круглосуточной прачечной самообслуживания. Никто толком не понимал, когда она спит, поскольку в любое время дня и ночи ее можно было застать сидящей с кроссвордом в свете флуоресцентных ламп, под шум и жужжание стиральных машин. Джоуи Пастан однажды нагрубил ей, когда у него кончились четвертаки, и потом клялся, что сушилки злобно на него зарычали. Так что никто не удивился, когда Анна-Ли поверила Рут Блонкси. А когда, стоя в очереди в кулинарии «Гитлиц», Анна-Ли врезала отцу Рут полуфунтовым свертком только что купленной тонко нарезанной солонины и заявила, что от речных духов не убережешься, никто не решился с ней спорить.
Дочка Рут наотрез отказывалась от молока и пила только соленую воду, а ела исключительно устрицы, моллюсков и речных раков, которые приходилось целыми ящиками доставлять в тесную квартирку Анны-Ли. Впрочем, судя по всему, это пошло ей на пользу: зеленоглазая малышка превратилась в девушку сногсшибательной красоты. Однажды, переходя Амстердам-авеню, она попалась на глаза сотруднику модельного агентства и вскоре стала знаменитой моделью, прославившись своими пухлыми чувственными губами и русалочьей пластикой. Она купила матери пентхаус на Парк-авеню, на стены которого они повесили картины, изображавшие пустынные цветы и пересохшие русла рек. Анне-Ли Саперстейн они подарили кругленькую сумму, которая позволила ей бросить работу в прачечной и перебраться в Литл-Спиндл, где она открыла закусочную «Дэйри Квин».
Такова была одна из версий появления Анны-Ли Саперстейн в Литл-Спиндл, и Грейси она казалась вполне логичной. С чего бы еще Анне-Ли выписывать французский и итальянский «Вог», если она в жизни не носила ничего, кроме задрипанных синтетических платьев и сандалий с носками?
Поговаривали, что Анна-Ли обладает неким особым знанием. Вот почему Донна Бэйквелл отправилась к ней в то лето, когда ее терьера сбила машина и она плакала не переставая, даже во сне, по дороге в продуктовый за консервированной фасолью или отвечая на телефонный звонок. Звонившие ей слышали на другом конце провода лишь рыдания и всхлипы. Однако разговор с Анной-Ли каким-то образом сотворил то, чего не сумели добиться врачи и таблетки, и слезы Донны наконец иссякли. Поэтому же и Джейсон Майло, который не мог отделаться от мысли, что бывшая жена прокляла его новенький пикап, отправился однажды ночью в закусочную к Анне-Ли. И именно поэтому, когда Грейси Мишо увидела в озере Литтл-Спиндл нечто, удивительно похожее на морское чудище, она тоже обратилась к Анне-Ли Саперстейн.
Грейси сидела на берегу в небольшой бухточке, которую считала своим личным убежищем: это была небольшая выемка в скалах с южной стороны озера, которая, казалось, никого больше не интересовала. Для любителей позагорать там было слишком тенисто, а столов для пикника и веревочных качелей, на которые туристы летом слетаются как мухи, там не было. Она бросала камушки в воду, изо всех сил стараясь не ковырять ссадину на коленке, чтобы ноги хорошо выглядели в джинсовых шортах, которые она укоротила в свой четырнадцатый день рождения, но, услышав всплеск, все же не смогла удержаться. Из-под воды один за другим показались три бугорка, образовавшие миниатюрный блестящий горный кряж. Потом они исчезли, а за ними мелькнул – Грейси отказывалась верить собственным глазам – самый настоящий хвост!
Грейси попятилась к соснам и с трудом поднялась на ноги. Сердце бешено стучало в груди. Она ждала, что водная гладь снова расступится и на песок выползет нечто гигантское и чешуйчатое, но ничего не произошло. Она ощутила во рту солоноватый привкус крови: прикусила язык. Она сплюнула, вскочила на велосипед и принялась отчаянно крутить педали, устремившись по бугристой тропинке к главной дороге, а потом с грохотом промчалась через весь город.
Впрочем, путь был недлинный: городок-то был всего ничего. Мини-маркет, автозаправка с единственным в городе банкоматом, ветеринарная клиника, несколько сувенирных магазинчиков и старый бизнес-клуб, превратившийся в библиотеку после того, как десять лет назад затопило библиотеку в соседнем городе Грейтер-Спиндл. В Литтл-Спиндл не было ни такого оживленного трафика, ни такого скопления нарядных домов, как в Грейтер-Спиндл: лишь скромные коттеджи в аренду да одна захудалая гостиница. Несмотря на большое озеро и вполне годные земли вокруг него, люди почему-то предпочитали держаться подальше от Литтл-Спиндл.
Издали озеро выглядело довольно симпатично, посверкивая в просветах между соснами голубыми сполохами и яркими отблесками солнечного света, отражающегося от водной глади. Но по мере приближения к нему настроение начинало ухудшаться, а у кромки воды становилось совсем мрачным. Можно было уговорить себя пройтись по пляжу, покачаться на качелях из старой покрышки, но стоило отпустить веревку и зависнуть на долю секунды над водой, становилось абсолютно ясно, что это чудовищная ошибка и что, погрузившись под воду, ты исчезнешь навсегда. И что это озеро – не озеро вовсе, а жадная зловещая пасть. На некоторых этот эффект вроде бы не действовал, но многие отказывались и пальцем коснуться воды.
Единственным местом, где дела круглый год шли хорошо, была закусочная «Дэйри Квин», хотя всего в нескольких километрах находилась еще одна такая же. Почему Анна-Ли решила открыть свое дело в Литтл-Спиндл, а не в Грейтер-Спиндл, оставалось загадкой для всех, кроме нее самой.
В тот день Грейси не отправилась прямиком в «Дэйри Квин» – во всяком случае, не сразу. Она доехала до самого дома, бросила велосипед во дворе и уже взялась за ручку входной двери, как вдруг спохватилась. Эрик и ее мама предпочитали проводить воскресные дни на заднем дворе, разлегшись на пластиковых шезлонгах и держась за руки, как пара морских котиков на лежбище. Они оба допоздна работали в больнице в Грейтер-Спиндл и все выходные посвящали любимому хобби – сну.
Грейси замерла, протянув руку к двери. Ну что она скажет матери? Своей усталой матери, которая выглядит встревоженной даже во сне? Там, у озера, Грейси на мгновение снова превратилась в маленькую девочку, но ведь ей уже четырнадцать. Нужно самой во всем разобраться.
Она снова села на велосипед и медленно, задумчиво поехала куда глаза глядят. Уверенность в том, что она видела, то, что видела, постепенно улетучивалась, будто ее выпаривало солнце. Что же она видела на самом деле? Может, это была рыба? Косяк рыб? Но, видимо, подсознание само вело ее куда нужно – доехав до «Дэйри Квин», она свернула на парковку.
Анна-Ли Саперстейн по обыкновению сидела за столом у окна, разгадывая кроссворд, рядом с ней стояла вазочка с подтаявшим арахисовым парфе. Грейси плохо знала Анну-Ли, но любила слушать рассказы о ней, а мать часто посылала ее позвать старушку на ужин.
– Она старая и одинокая, – говорила мама. – Ей будет приятно.
Мама размахивала пальцем у нее перед носом, будто дирижируя невидимым оркестром, и приговаривала:
– Никому не нравится одиночество.
Грейси старалась не закатывать глаза. Правда старалась.
А теперь она уселась на жесткое красное сиденье напротив Анны-Ли и спросила:
– Вы знаете что-нибудь про Иджи-Пиджи?
– И тебе не хворать, – проворчала Анна-Ли, не поднимая глаз от кроссворда.
– Извините, – смутилась Грейси. Она хотела уже рассказать про свое странное утро, но вместо этого спросила: – Как ваши дела?
– Пока не померла. Ты причесываться не пробовала?
– А толку-то, – Грейси попыталась собрать блестящие черные волосы в хвост. – Мои волосы не поддаются дисциплине.
Она немного помолчала и снова задала вопрос:
– Так что насчет чудища в озере?
Грейси знала, что она не первая, кто утверждает, будто видел в озере нечто. Было несколько случаев в шестидесятые и семидесятые, хотя, по словам мамы, дело было в том, что тогда все поголовно баловались наркотой. Городской совет даже попытался превратить эти слухи в туристическую достопримечательность, дав чудищу ласковое прозвище Иджи-Пиджи и изобразив дружелюбного лупоглазого морского змея на табличке «Добро пожаловать в Литтл-Спиндл». Трюк не сработал, но очертания чудища при въезде в город можно было различить до сих пор, а пару лет назад кто-то пририсовал ему гигантский фаллос. Три дня, пока городские власти не заметили непристойное изображение и не велели его закрасить, казалось, будто Иджи-Пиджи совокупляется с последней буквой «л» в слове «Спиндл».
– Ты про Лохнесское чудовище? – спросила Анна-Ли, глянув на Грейси сквозь толстые стекла очков. – Да у тебя, похоже, солнечный удар.
Грейси пожала плечами. Она всю жизнь так и жила – от одного солнечного удара до другого.
– Я про наше чудище в озере. – На Лохнесское чудовище оно было не похоже: форма совсем другая. Скорее уж похоже на ту придурковатую змеюку на табличке.
– Спроси того парня.
– Какого?
– Не знаю, как его звать. Из отдыхающих. Приходит сюда каждый день в четыре, за мороженым в вишневой глазури.
Грейси скривилась.
– Вишневая глазурь – мерзость!
Анна-Ли наставительно потрясла ручкой перед лицом Грейси.
– Зато продается хорошо.
– Как он хоть выглядит?
– Тощий. С большим фиолетовым рюкзаком. Белобрысый.
Грейси разочарованно откинулась на спинку сиденья.
– Илай?
Грейси знала большинство ребят, которые приезжали отдыхать в Литтл-Спиндл. Почти все они общалась между собой. Родители приглашали друг друга на барбекю, а подростки передвигались по городу шумными стайками на велосипедах-внедорожниках, ездили на озера, тусовались в закусочных, а ближе к Дню труда заходили в сувенирные лавки, чтобы купить кепку или брелок. Но Илай держался особняком. Похоже, его семья снимала дом где-то с северной стороны озера, потому что каждый год в мае можно было видеть, как он шагает по главной дороге на юг в полосатых шортах, которые ему явно велики, выцветших кедах «Ванс» и с фиолетовым рюкзаком за спиной. Он заходил в библиотеку и торчал там целыми днями в одиночестве, а потом снова взваливал на плечи свой рюкзачище и тащился обратно, как гигантская белобрысая гусеница, а по дороге непременно заглядывал в «Дэйри Квин» – как теперь выяснилось, за мороженым в вишневой глазури.
– А что с ним не так? – спросила Анна-Ли.
Объяснить было трудно. Грейси пожала плечами.
– Да просто он мерзкий какой-то.
– Живое воплощение вишневой глазури?
Грейси рассмеялась, но тут же пожалела об этом, заметив, как Анна-Ли смотрит на нее поверх очков.
– Можно подумать, ты у нас городская знаменитость. Тебе бы не помешало завести парочку новых друзей.
Грейси принялась теребить необработанный край недавно обрезанных шортов. Да есть у нее друзья. Моузи Эллен – нормальная девчонка. И Лайла Брайтман. Ей есть с кем сидеть в столовой, и есть кому подождать ее перед первым звонком.
Вот только Моузи и Лайла жили в Грейтер-Спиндл, как и большинство ребят из школы.
– Да и что этот Илай может знать про Иджи-Пиджи? – спросила Грейси.
– Так ведь он целыми днями торчит в библиотеке, разве нет?
Пожалуй, в чем-то Анна-Ли была права. Грейси постучала пальцами по столу, сковырнув облупленный сиреневый лак на ногте большого пальца. Ей вспомнилась история про речного бога и зеленоглазую девочку.
– Так вы раньше ничего подобного не видели?
– Да я ручку у себя под носом с трудом вижу, – проворчала Анна-Ли.
– Но если человек видел чудище – настоящее, я имею в виду, – то у него, наверно, с головой не в порядке?
Анна-Ли узловатым пальцем поправила очки на носу. Карие глаза за ними влажно поблескивали.
– Чудища – они повсюду, цигеле, – сказала она. – Всегда полезно знать их по именам. – Она сунула в рот ложку подтаявшего мороженого и причмокнула. – А вот и твой дружок.
Илай Кадди стоял у стойки, ссутулившись под тяжестью рюкзака, и делал заказ. Проблема была не в том, что Илай предпочитал проводить время в помещении, а не на улице. Грейси смущало не это. Дело было в том, что он никогда ни с кем не разговаривал. А еще в том, что он всегда казался каким-то мокрым. Одежда как будто липла к его тощей груди. Казалось, если коснуться его кожи, она тоже окажется влажной.
Илай уселся за столик на двоих и подпер раскрытую книжку рюкзаком, намереваясь почитать за едой.
«Да кто так ест мороженое?» – подумала Грейси, наблюдая, как он аккуратно откусывает по чуть-чуть. Тут ей вспомнились странные очертания в озере. «Это просто игра света», – настаивал разум. «Нет, чешуя», – твердило сердце.
– А что такое «цигеле»? – спросила она у Анны-Ли.
– Козочка, – ответила та. – Давай, козочка, вперед.
А почему бы, собственно, и нет? Грейси вытерла руки о шорты и двинулась к столику Илая. Она чувствовала себя смелее, чем обычно. Может, потому, что не имело никакого значения, что она ему скажет? Даже если она выставит себя полной дурой – ну кому он расскажет?
– Привет, – сказала Грейси. Илай моргнул и поднял на нее глаза. Она не знала, куда девать руки, поэтому уперла их в бока, но потом забеспокоилась, что выглядит, будто собирается пуститься в пляс, и опустила их.
– Тебя Илай зовут, да?
– Ага.
– А я Грейси.
– Я знаю. Ты в сувенирном работаешь.
– Ой, – удивилась она. – Ну да.
Летом Грейси подрабатывала по утрам в сувенирной лавке – в основном потому, что хозяйка, Хенни, жалела ее и позволяла приходить и протирать пыль с товаров за пару долларов в час. Но разве Илай к ним когда-нибудь заходил?
Он выжидающе смотрел на нее. Грейси пожалела, что не придумала заранее, что будет говорить. Объявить, что она верит в чудищ, было все равно что показать кому-нибудь свою коллекцию плюшевых игрушек, сидящих в рядок на постели. Это значило признать: «Я все еще ребенок. Я все еще боюсь чудовищ, которые могут схватить тебя за ногу и утащить в бездну».
– Знаешь Лохнесское чудовище? – выпалила она.
Илай приподнял бровь.
– Лично не знаком.
Грейси пошла напролом.
– Как ты думаешь, оно правда существует?
Илай аккуратно закрыл книгу и посмотрел на нее очень серьезными и очень голубыми глазами, все плотнее сдвигая брови. Ресницы у него были такие светлые, что казались серебряными.
– Ты что, просматривала мою библиотечную карточку? – спросил он. – Это федеральное преступление.
– Что? – теперь Грейс уставилась на него во все глаза. – Нет, я за тобой не шпионила. Просто спрашиваю.
– А, ну хорошо. Вообще-то я не уверен, что это преступление.
– Да что ты там такое смотрел, что боишься, как бы другие не увидели? Порнушку?
– Тоннами, – тем же серьезным тоном ответил он. – Столько, сколько смог раздобыть. Ваша библиотека невелика, но подборка там весьма изысканная.
Грейси фыркнула, а Илай слегка улыбнулся.
– Ладно, извращенец. Анна-Ли сказала, что ты можешь знать что-нибудь про Иджи-Пиджи и всякое такое.
– Анна-Ли?
Грейси мотнула головой в сторону столика у окна, за которым нервного вида мужчина в гавайской рубашке что-то шептал Анне-Ли, теребя в руках салфетку.
– Хозяйка.
– Я увлекаюсь криптозоологией, – сказал Илай. Заметив ее непонимающий взгляд, он продолжил: – Йети, Лохнесское чудовище, огопого 1, вот это все.
Грейси замешкалась.
– Так ты думаешь, они все существуют?
– Статистически – не все. Но никто ведь не знал, что гигантский кальмар существует, пока его не обнаружили у берегов Новой Зеландии.
– Правда?
Илай с деловым видом кивнул.
– В Музее естественной истории в Лондоне есть кальмар длиной девять метров. И считается, что это некрупный экземпляр.
– Нифига себе, – выдохнула Грейси. Илай снова кивнул.
– А вот и фига.
На этот раз Грейси рассмеялась в открытую.
– Погоди, – сказала она. – Пойду возьму себе мороженого. Никуда не уходи.
И он не ушел.
Тем летом у Грейси выработался весьма своеобразный распорядок дня. По утрам она «работала» в сувенирном, переставляя безделушки в витрине и провожая редких покупателей к кассе. А в полдень встречалась с Илаем, и они вместе шли в библиотеку или ехали на велосипедах в ее бухту, хотя он и считал, что чудище вряд ли снова там появится.
– С чего бы ему сюда возвращаться? – сказал он, пока они сидели, уставившись на сверкающую под солнцем воду.
– Ну один-то раз оно уже появилось. Может, ему нравятся тенистые места.
– А может, оно просто мимо проплывало.
Большую часть времени они обсуждали Иджи-Пиджи. Во всяком случае, именно с него начинались все их разговоры.
– Может, ты просто рыбу видела, – сказал Илай, когда они листали книгу о североамериканских мифах, сидя под зонтиком в закусочной «Роттис Ред Хот».
– Слишком крупное оно для рыбы.
– Карпы иногда вырастают до двадцати килограммов.
Она покачала головой.
– Нет. Чешуя была другая. – Как драгоценные камни. Как раковины жемчужниц. Как облака над водой.
– Знаешь, в каждой культуре есть своя мегафауна. В Бразилии вот видели гигантскую синюю ворону.
– Никакая это была не ворона. А «мегафауна» похоже на название рок-группы.
– Дурацкая, должно быть, группа.
– А я бы вот послушала, – Грейси покачала головой. – Почему ты так странно ешь?
Илай помедлил.
– В каком смысле странно?
– Как будто собираешься писать сочинение по каждому кусочку. Ты чизбургер ешь, а не бомбу обезвреживаешь.
Но Илай все делал так – медленно, вдумчиво. Точно так же он ездил на велосипеде. Делал записи в своем синем блокноте на пружинке. Целую вечность раздумывал, что заказать в «Роттис Ред Хот», хотя в меню было всего пять позиций, которые никогда не менялись. Это определенно выглядело странно, и Грейси радовалась, что ее школьные друзья большую часть лета проводят в Грейтер-Спиндл, так что ей никому не нужно ничего объяснять. Но в то же время было что-то милое в том, как серьезно Илай ко всему относился. Любому делу он посвящал все свое внимание.
Они составили список случаев, когда люди видели Иджи-Пиджи. За всю историю города, с 1920-х годов, их набралось меньше двадцати.
– Надо сопоставить их со случаями, когда видели Лохнесское чудовище и огопого, – сказал Илай. – Проверить, есть ли закономерность. Тогда можно будет установить, когда нужно следить за озером.
– Следить, – повторила Грейси, рисуя морского змея на полях тетрадки Илая. – Как полицейские. Надо задать периметр.
– Это еще зачем?
– Ну, так копы в кино делают. Задать периметр. Оцепить территорию.
– Я телевизор не смотрю, забыла? – Родители Илая запрещали любые устройства с экранами. В библиотеке он пользовался компьютером, но дома у него не было ни интернета, ни мобильного телефона, ни телевизора. Судя по всему, они к тому же были вегетарианцами, так что, оставаясь без присмотра, Илай старался съесть столько мяса, сколько влезет. Из овощей он употреблял разве что картошку фри.
Грейси иногда задумывалась – может, он бедный, но не в том смысле, как она? Денег на игровые автоматы и лакомства у него всегда хватало, но при этом он всегда ходил в одной и той же одежде и был вечно голоден. Люди при деньгах в Литтл-Спиндл отдыхать не ездили. С другой стороны, люди совсем без денег отдыхать не ездили вообще. Грейси была не уверена, что хочет знать ответ. Ей нравилось, что они не говорят про родителей и школу.
Она взяла блокнот Илая и спросила:
– Как мы можем вести слежку, если ты не знаешь полицейского протокола?
– Не важно. Лучшие сыщики – в книгах.
– Типа Шерлока Холмса?
– Конан Дойл, на мой вкус, суховат. Мне нравятся Рэймонд Карвер, Росс Макдональд, Уолтер Мосли. Я прочитал все их книги, когда увлекался нуаром.
Грейси нарисовала пузырьки из носа Иджи-Пиджи.
– Илай, – заговорила она, не глядя на него, – ты веришь, что я что-то видела в озере?
– Возможно.
Она продолжила:
– Или ты просто подыгрываешь мне, чтобы тебе было с кем общаться?
Илай склонил голову набок, стараясь найти честный ответ, будто решал уравнение.
– Отчасти и это, – сказал он наконец.
Грейси кивнула. Ей нравилось, что он не притворяется.
– Это меня не смущает, – она вылезла из-за стола. – Ну что ж, ты будешь старым опытным копом-алкоголиком, а я – крутым новичком.
– Можно я буду носить дешевый костюм?
– А он у тебя есть?
– Нет.
– Тогда можешь носить те же дурацкие шорты, в которых ты всегда ходишь.
Они объездили на велосипедах все места, где когда-либо видели Иджи-Пиджи, добравшись до самого Грейтер-Спиндл. В некоторых местах было солнечно, в некоторых – тенисто. Одни были рядом с пляжами, другие – у скал. Никакой закономерности выявить не удавалось. Когда им надоедало обсуждать Иджи-Пиджи, они отправлялись играть в скибол2 или мини-гольф. Илай не умел ни того, ни другого, но, казалось, был совершенно не против регулярно проигрывать Грейси и тщательно записывал свои позорные результаты.
В пятницу перед Днем труда они перекусывали у библиотеки сэндвичами с помидорами и холодной кукурузой в початках, которую мама Грейси готовила пару дней назад. На столике для пикника была разложена карта США и Канады. Солнце безжалостно пекло в спину, и Грейси было жарко и скучно. Ей хотелось пойти на озеро и в кои-то веки просто поплавать, а не искать Иджи-Пиджи, но Илай утверждал, что еще слишком жарко, чтобы куда-то идти.
– А где-то ведь наверняка сегодня барбекю, – сказала она, разлегшись на скамейке и ковыряя ногами иссохшую траву под столом. – Ты правда хочешь провести последнюю пятницу каникул в городе, уставившись в карты?
– Да, – ответил он. – Правда.
Грейси вдруг заметила, что улыбается. Ее мама, судя по всему, стремилась проводить все свободное время в обществе Эрика. Моузи и Лайла жили в соседних домах и были лучшими подругами с пяти лет. Приятно было хоть раз встретить человека, который предпочитал проводить время с ней, пусть это и Илай Кадди.
Она заслонила глаза от солнца.
– А почитать что-нибудь есть?
– Я сдал все книги.
– Почитай мне названия с карты.
– Зачем?
– Плавать ты не хочешь, а я люблю, когда мне читают вслух.
Илай откашлялся.
– Бергхайм. Фердейл. Саскатун… – Вместе эти названия почти складывались в рассказ.
Грейси подумала было позвать Илая с собой на прощальный летний фейерверк на пляже Онека, куда она собиралась с Лайлой и Моузи, но не совсем понимала, как объяснить, почему проводит с ним столько времени, и к тому же она собиралась остаться ночевать у Моузи. Ей хотелось быть в курсе новостей, когда начнутся занятия. Это была инвестиция в предстоящий учебный год. Но когда наступил понедельник, а Илай не появился на главной дороге или у «Дэйри Квин», она почувствовала какую-то пустоту.
– Уехал твой приятель? – спросила Анна-Ли, пока Грейси лениво ковырялась в своем мороженом. Она решила попробовать вишневую глазурь, и она оказалась ровно такой же мерзкой, как ей помнилось.
– Илай? Ага. Вернулся в город.
– Он вроде ничего парень, – сказала Анна-Ли, забрала у Грейси стаканчик от мороженого и выбросила его в мусорное ведро.
– Мама приглашает вас на ужин в пятницу вечером, – сказала Грейси.
Но она готова была признать, что Илай Кадди, возможно, даже лучше, чем просто «ничего».
В мае следующего года, как раз накануне Дня памяти, Грейси отправилась в свою бухту на озере. В течение учебного года она не раз там бывала. Она делала там домашние задания, пока не стало слишком холодно сидеть на одном месте, а потом, с наступлением зимы, наблюдала, как на кромке воды образуется лед. Чуть не рухнула в обморок от страха, когда черная береза подломилась под весом обледеневших веток и с тяжким стоном упала в воду. И в ту последнюю майскую пятницу она хотела непременно прийти на берег и снова побросать камушки в воду на случай, если в этом дне была какая-то тайная магия или если у Иджи-Пиджи были встроенные часы. Но ничего не произошло.
Грейси зашла в сувенирную лавку, но она уже была там накануне, помогала Хенни подготовиться к летнему сезону, так что никакой работы для нее не нашлось, и в итоге она оказалась в «Дэйри Квин» и заказала картошку фри спиральками, которую не очень-то и хотела.
– Ждешь своего приятеля? – спросила Анна-Ли, листая газету в поисках кроссворда.
– Да нет, просто картошку ем.
При виде Илая Грейси охватило стыдноватое чувство облегчения. Он стал выше, и намного, но был все такой же тощий, серьезный и какой-то мокрый на вид. Грейси не двинулась с места, но внутри у нее все перевернулось. А вдруг он не захочет снова с ней общаться? «Ну и ладно», – сказала она себе. Но он оглядел зал еще до того, как подошел к стойке, и при виде нее его бледное лицо засветилось.
Анна-Ли фыркнула с подозрительно понимающим видом.
– Привет! – воскликнул Илай, подходя к Грейси. Казалось, ноги у него росли от самого подбородка. – Я нашел кое-что потрясающее! Хочешь мороженого?
И с этих слов снова началось лето.
Чешуя
Кое-чем потрясающим оказалась пыльная комната в подвале библиотеки, заваленная старыми виниловыми пластинками, проигрывателями и кучей наушников, уютно устроившихся в гнезде из спутанных черных проводов.
– Я так рад, что все на месте, – сказал Илай. – Я нашел это место перед самым Днем труда и боялся, что за зиму кто-нибудь соберется все здесь разобрать.
Грейси кольнуло чувство вины за то, что она не провела с Илаем те последние выходные лета, но в то же время ей было приятно, что он ждал, когда сможет показать ей это место.
– А оно вообще работает? – спросила она, показав на груду стереотехники.
Илай покрутил выключатели, и загорелись красные огоньки.
– Есть контакт!
Грейси наугад вытащила с полки пластинку и прочла название: «Джеки Глисон: Музыка, мартини и воспоминания».
– А что, если меня из этого интересует только музыка?
– Тогда послушаем только треть.
Они принялись складывать в стопку пластинки, стараясь отыскать самые причудливые обложки: летающие тостеры, люди в огне, принцессы-варвары в металлических бикини. Они послушали их все, лежа на полу в гигантских черных наушниках. Большинство песен были ужасны, но пара альбомов оказались очень даже ничего. На обложке альбома «Белла Донна» была изображена Стиви Никс в образе ангелочка с елочного наконечника и с какаду в руках, но они прослушали всю пластинку два раза подряд. Когда заиграла песня «Рубеж 17 лет», Грейси представила себя вылетающей из озера в длинном белом платье, с волосами, развевающимися на ветру будто черный флаг.
Только уже на пути домой, чувствуя, как в животе урчит от голода, и напевая одну из услышанных песенок, Грейси вдруг сообразила, что они с Илаем еще ни разу не упомянули Иджи-Пиджи.
Грейси не то чтобы скрывала Илая от Моузи и Лайлы, но и не рассказывала про него. Просто не была уверена, что они поймут. Но однажды, когда они с Илаем сидели в «Роттис Ред Хот», с парковки раздался звук клаксона, и, оглянувшись, Грейси увидела Моузи за рулем отцовской «Короллы». Лайла сидела рядом на пассажирском сиденье.
– У тебя разве не ученические права? – спросила Грейси, когда Моузи и Лайла втиснулись за их столик.
– Родители не против, если я езжу только до Литтл-Спиндл. Так им хотя бы не приходится меня возить. А где это ты все время пропадаешь? – Моузи кинула многозначительный взгляд на Илая.
