Тикающий звук действует мне на нервы, как визг острого прибора по хрупкой тарелке. Через какое-то время я понимаю, что этот звук – это не что иное, как пульс у меня в ушах. Оглушающий, сильный и мерный.

Так много крови. Вони. И криков. Но я слышу только свое сердцебиение, пока медленно ломаю кости очередному охраннику. Он скулит, как испуганный щенок, и вот-вот обмочится в штаны. Глаза налились кровью, лицо – неразборчивое месиво.

Я испускаю длинный вздох, подавляя желание пристрелить всех нахуй, но Аарон отобрал у меня оружие раньше, чем мы прибыли на место. Кинг останавливается в двух шагах, смотрит на меня озабоченным взглядом и скрещивает руки на груди, внимательно отслеживая мои действия. Иногда мне тоже нужен пес поводырь. Настала очередь Кинга контролировать хаос, который скоро вырвется наружу. И я не ограничусь никаким гребаным пистолетом, я буду вырывать каждую конечность, каждый орган у них на глазах, пока мне, блядь, не скажут, где находится моя жена.

– Место, – я сажусь на корточки и веду ножом по правому уху – левого у ублюдка уже нет.

– Ты избил его до полусмерти, – Кинг кладет руку на мое плечо, но убирает ее, когда я напрягаюсь. – Он ничего не скажет.

– Я… не знаю, – приспешник моего отца сжимает ладонью место с отрезанной барабанной перепонкой, чтобы не истечь кровью раньше времени. – У… нас… есть… только сообщения.

– Достань его телефон, – приказываю я Аарону. – Второй телефон. Он должен быть где-то поблизости. Этот бесполезный.

Мои глаза встречаются с больными глазами охранника, и я улыбаюсь, чем пугаю его до смерти. Он начинает отползать назад, потому что ходить уже не может.

– Ну куда же ты?

Я сажусь на пол, прислонившись спиной к стене, и вытягиваю ноги.

– Давай подумаем над тем, что я с тобой сделаю дальше. Должен ли я разрезать тебя на куски и выбросить останки в море?

Наш бедный скулящий мальчик бросает умоляющий взгляд на подошедшего Аарона, надеясь на его милость.

– Второй телефон лежал на столе.

Кинг бросает телефон на мои колени, садится рядом и начинает хрустеть костяшками пальцев.

– Как жаль, что я не успел взять с собой клюшку… Она бы так здорово смотрелась, торчащей из твоего бока. Мы хорошо знаем анатомию. А ты, братишка?

Аарон подмигивает охраннику, пока тот забивается в угол, заливаясь слезами.

– Здесь что-то есть? – голос Аарона приглушает тикающий звук у меня в голове, пока я взламываю его аккаунты.

– Да. И он об этом знал.

Имена, пароли, сессии. Он наследил так, что мне даже не приходится напрягаться.

– Иногда я чувствую себя тупым из-за твоих гениальных нейронов. Что случилось после того, как Катерина исчезла?

Мне пришло письмо.

С прядью ее солнечных волос.

Он, блядь. Тронул. Мою. Жену.

И я позабочусь о том, что все причастные к этому будут страдать до конца их ебанной жизни, но сначала мне нужно найти Катерину.

Я на ногах уже двадцать девять часов, из которых лишь пара минут оказалась не окрашена в бордово-красный. Потому что я нашел след.

Набрав сообщение Дамиану, я встаю на ноги и выбрасываю бесполезный кусок металла в окно.

– Устрани беспорядок.

Аарон делает расстроенное лицо.

– Почему я всегда не приглашен на твою вечеринку?

– Делай, что я сказал.

Он вскидывает руки в воздухе.

– Ладно-ладно. Только постарайся не угробить всю биржу. Мне еще дороги мои деньги, Сноу.

Я знаю через какое дерьмо прошел Аарон, потому что сам способствовал его разрешению, но я, не задумываясь, пожертвую чем угодно ради нее.

Это не любовь. Это нечто более смертоносное. Сильное. Поглощающее.

Все мои самые темные желания подчинены этой девушке. Я ослеплен ею. Она нужна мне. Знает она или нет, но Катерина отдала мне свою душу семь лет назад, когда мы еще учились в Шотландии.

С того самого дня, когда она прыгнула в Северное море и без страха заглянула в мои глаза, и до самой смерти. Она моя. Целиком и полностью.

Выпрямившись во весь рост, Аарон нащупывает в кармане еще одну сигарету.

– Я могу поиграть с ним?

Как раз в тот момент, когда он стряхивает пепел на окровавленный пол, я говорю:

– Нет.

– Почему нет?

– Я дал ей слово сделать все законно. Никаких трупов, Кинг.

Как бы сильно мне этого не хотелось. Но если Катерина волнуется за мою гнилую душу, то я не могу ее расстраивать.

– Ты дал слово. Я – нет. Твой котенок ничего не узнает.

– Еще раз, блядь, назовешь так мою жену и окажешься на его месте.

Аарон смотрит на меня безумными глазами, пока курит сигарету и параллельно борется со своими демонами. Мы выгрызем друг за друга глотки, но у каждого из нас есть нечто неприкосновенное.

Когда Петров присылает мне геолокацию, я сажусь в свой Aston и еду на сверхзвуковой скорости, отсчитывая каждую, мать ее, секунду. До Лондона я добираюсь за рекордное количество времени, едва контролируя кровавую пелену перед своими глазами. Кровь бурлит в моих венах огненным потоком, каждая мышца ноет и твердеет от невыносимого желания убийства, но я стараюсь вспоминать запах вишни, сверкающий металл в ее серых глазах, тихий завораживающий голос.

“Если я принадлежу тебе, то ты… принадлежишь мне. Ты принадлежишь мне, Кастил.”

Я, блядь, очень стараюсь быть хорошим, малышка. И я постараюсь никого не убить сегодня, но только при условии, что с тобой все будет в порядке.

Дамиан Петров прибывает на место почти в одну минуту со мной, захватив с собой своих людей.

А потом я вижу ее кровь.

***

Ее кровь. Она повсюду. На ее руках. Под ее ногами. На стенах больницы. На полу. Везде, блядь.

Впервые я ощущаю, как мир уходит у меня из-под ног, как я теряю последнюю тонкую связь с ним.

Впервые я наблюдал, как из кого-то выходит жизнь в руинах моей собственной. Впервые я почувствовал холодный безнадежный ужас. Синие губы, белая кожа, полосы засохшей крови на кистях. Но хуже всего были глаза. Они не открывались, как бы сильно я не умолял их открыться, как бы сильно я не целовал ее лицо и не шептал приказы. Я не мог ни сопротивляться, ни изменить хоть что-нибудь, пока держал умирающее тело в своих руках.

Тик-так.

Я отслеживаю каждую секунду времени, что Катерина находится в операционной. Восемь часов сорок семь минут и двадцать девять секунд… тридцать секунд… тридцать одна… Врач несколько раз приходила брать кровь у Мари, все это время я не сдвинулся с места.

Я просто застыл.

Плач Анны Рид доносится до меня как из-под толщи воды. В клинику также приехали Элеонор, Эмма и Чон. Даже гребаный доктор Уилсон, который в миллионный раз наматывает круги по коридору, заставляя меня думать о тысяче и одном способе его убийства.

Я сжимал ее запястья столько, сколько мог, но ей повредили лучевую артерию, и она потеряла слишком много крови.

Слишком много.

Я отказываюсь думать, что будет, если Кэт не помогут, но мой отнюдь не нейротипичный мозг заводит меня в ловушку мучительного ужаса.

Я не смогу жить без нее.

Катерина – мой единственный смысл, единственная причина, почему я все еще просыпаюсь по утрам.

Я не захочу жить без нее.

Я никогда не забуду, как при кровотечении под ее кожей образовался отвратительный синяк. Я пытался стереть его, но он не исчезал, а пульс становится медленнее… и медленнее… и медленнее…

Почему она? Почему не кто-то другой? Если бы моя кровь подходила по резус-фактору, я бы отдал каждую унцию, я бы обменял свою жизнь на ее, но я, блядь, ничего не могу сделать.

Я сижу и жду, пока стрелки часов отбивают полночь.

Умоляю, вернись ко мне, Катерина. Я избавлю тебя от себя. Только вернись ко мне.

– Что я говорила тебе, Анна? – ужасно плаксивый голос Эммы прорывается сквозь щелканье костей Уильяма и тиканье часов. Она дрожит от ярости, кидая на меня злой взгляд. Мне не надо поворачиваться, чтобы видеть его. Половина людей в этом коридоре меня ненавидит, и я разделяю их чувства. – Он доведет ее до этого. Как ты могла отдать ее в лапы дьявола? Разве ты не видишь, что он настоящий псих! Я…

– Замолчи, Эмма, – Элеонор садится рядом и дотрагивается до моей дрожащей руки. Я даже не чувствую это прикосновение. Наверное, я умер в тот момент, когда увидел Катерину связанную и измученную. – Если кого-то и следует винить, так это Уильяма Сноу. Его нашли?

Мой рассудок еще там, в холле заброшенного дома вблизи Лондона. Там, где бессознательную Катерину толкают назад – прямиком на тонкое стекло. Я едва успел поймать ее. Однако в моем убитом сознании она падает вниз. На разбитые стекла. Сценарий повторяется из раза в раз в моей больной голове, изредка прерываясь на воспоминания о том, как все еще держа Кэт в руках, я достаю нож и метаю его в горло ублюдка, который толкнул тот самый стул. Лезвие попало в сонную артерию, кровь сочилась из него как из-под крана. О, и я знаю – он умер.

Я перешел черту. Я убил человека. И сделал бы это еще раз.

– Нет. Каким-то невероятным способом этот ублюдок смог сбежать, но Петров уже взял след. После падения акций компании все его связи с судьями Лондона посыпались, как карточный домик. Кастил, ты слышишь меня? – Чон сжимает меня за плечи. – Аарон прибрался за нами, но ICE Group будет трудно вернуть.

Эмма вскакивает с места и тычет в меня пальцем.

– Это все твоя вина, Сноу! Ты слышишь меня? Это все из-за твоих гребаных игр элит и войны с твоим отцом. Если она умрет, это будет твоя вина!

– Ты права, – мой голос хриплый, мертвый, пустой. Такой, какой был до встречи с ней. – Это моя вина.

Она кидает на меня свой безумный взгляд и вдруг захлебывается слезами, когда видит врача. Тот снимает маску, его лицо изможденное и уставшее, а в глазах… гребаное сожаление.

Я даже не дышу с того момента, как он вышел из операционной.

– Доктор, как все прошло? – даже назойливый голос Уилсона не возвращает меня к жизни.

Пожалуйста, котенок. Вернись ко мне.

Я оставлю тебя, только живи, малышка.

Вернись ко мне, Катерина.

– Нервы на левой руке восстановлены не полностью, вероятно, у нее будут проблемы с двигательной активностью. Миссис Сноу также потеряла много крови, но к счастью, доноры нашлись быстро. Сейчас ее состояние стабильное, но будет лучше, если она пробудет в интенсивной терапии еще какое-то время.

Доктор с индийскими корнями смотрит только на меня, когда произносит самые лучшие слова на свете. Вероятно, он проникся моими угрозами и той суммой, что я перевел на его счет. Но все это не важно.

Важно только то, что сейчас ее состояние стабильное.

Мое сердце делает громкий удар, а дыхание восстанавливается.

Ее состояние стабильное.

Мари бросается в объятья к матери, которая все восемь часов пятьдесят шесть минут и четырнадцать секунд не прекращала плакать. Может быть, ее любовь к дочери была такой же черной и ненормальной, как и моя.

Ее состояние стабильное.

Не говоря ни слова, я ухожу и набираю номер Дамиана:

– Ты нашел его?

– Еще нет. Скорее всего он где-то в воздушном пространстве. Я могу воспользоваться твоими базами?

Выйдя на улицу, я закуриваю сигарету и подставляю лицо под холодные капли моросящего дождя.

Я, блядь, сотру его с этой планеты. Но сначала заставлю пройти через все круги ада – привилегия каждого члена семьи Сноу.

– Нет, я разберусь с этим. Сколько времени тебе понадобится, чтобы добраться до Элгина?

– Два часа.

– Жди в клубе “Дьявол”.

– Шотландия отличается от Англии. Ты хочешь разобраться с ним там?

Мои губы изгибаются в ухмылке, пока никотин отравляет легкие. Мой отец ненавидит Шотландию. Разве это не лучшее место для его кончины?

Рука ложится на мое плечо, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть Чон Хвана. Он сорвался с важной сделки, разгреб все дерьмо и поддержал меня. Даже если он просто стоял рядом и следил за тем, чтобы я никого не убил, пока ждал результата операции. Я никогда не знал, что такое семья, но если это не она, то что тогда?

– Что бы ты не планировал с ним сделать, я с тобой, Кастил. Как и мы все.

На парковке клиники появляются Аарон Кинг, Блейк Аттвуд и даже рыжий ублюдок Эрик Боулмен.

Я выбрасываю сигарету и убираю руки в карманы брюк, чувствуя как по венам течет насилие.

Да начнется новая инициация.

Победителей не будет. Выживших тоже.

***

Примечание:

Абреакция (англ. abreaction); отреагирование; разрядка – термин в психоанализе, означающий повторное переживание травматического события, с целью дать выход избытку сдерживаемых эмоций.

Глава 26. Импринтинг

“… Но я подожгла потоки дождя,

Касаясь твоего лица, смотрела, как он льётся,

Он обжигал, пока я плакала,

Потому что слышала твоё имя в нём.”

Adele – Set Fire to the Rain.

Хэтфилд, Англия.

Призрак.

Когда я прихожу в себя, мама держит меня за левую руку, а Мари – за правую. Они выглядят на несколько лет старше своего возраста – особенно мама, по лицу которой безостановочно катятся слезы. Ее горе настолько осязаемое, что воздух заражен до предела.

Я пытаюсь сосредоточиться и вспомнить, что произошло. Мои мысли запутаны, как клубок нитей, а в голове крутится сплошное искаженное месиво воспоминаний. Господи.

Я вспоминаю мелькания света и злой шепот Кастила, бессмысленные фразы врачей и ужасное чувство беспомощности. И тут до меня доходит – похищение. Меня похитили.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы осознать произошедшее. Я закрываю глаза, вдыхаю запах медицинских препаратов и умоляю себя собраться.

Этот кошмар закончился. Я жива, я в клинике. Волна облегчения прокатывается по моему телу, и я делаю глубокий вдох.

– Мама… – мой голос хриплый. Я хочу присесть, но пока это слишком непосильная задача.

– Катя..? Катя…

Она склоняется, чтобы обнять, и меня тут же окутывает сладких запах ее духов. В груди болезненно колет, а в глазах собираются слезы, но я сдерживаюсь от того, чтобы разрыдаться у них на глазах.

Только попробуй заплакать. Ты напугаешь их еще больше.

– Как ты, Кэтти? – Мари осторожно гладит меня по плечу. – Ты проснулась раньше, чем мы ожидали. Нужно позвать доктора.

Сестра протягивает руку у меня над головой, по всей видимости, чтобы нажать на кнопку вызова медсестры.

Я прокашливаюсь.

– Думаю, все в порядке… Я в порядке. Только…

Онемение в левой кисти впрыскивает адреналин в мои вены, и я начинаю задыхаться. Черт возьми, только не напугай их.

– Что, Кэт? Тебе больно?

Я смотрю на лицо мамы, на каждую морщинку, на каждую слезу, и мое сердце разрывается.

– Ничего. Простите, я не хотела, чтобы вы волновались. Я…

– Господи, Катерина, тебе не за что извиняться. Это я должна просить прощения. Я люблю тебя, детка. Мы так тебя любим.

Я впервые вижу Анну Рид настолько разбитой. Под ее пунцовыми от плача глазами залегли тени, искусанные губы дрожат. Моя мать всегда была сильной, даже пуленепробиваемой женщиной, но сейчас она кажется такой хрупкой и сломленной. Я хочу обнять ее, утешить, сказать, что со мной все в порядке, но вместо этого мое горло сжимается, и я выдавливаю лишь тихое:

– И я вас люблю…

– Как ты себя чувствуешь, Кэтти? – мама наливает мне стакан воды. – Ты хочешь пить?

Я киваю, принимая из ее рук воду. Мои зубы стучат о стекло, а прохладная жидкость приятно смягчает горло. Что произошло после того как?.. Я смотрю за спину Мари и не нахожу своего пугающего дьявола. Где Кастил?

Мари всегда была слишком проницательной: она следит за моим взглядом и тихо произносит:

– Кастил привез тебя в больницу. Он ждал под дверью на протяжении всей операции, а когда узнал, что твоей жизни больше ничего не угрожает, уехал.

Уехал?

Он уехал.

Укол боли пронзает меня прямо в грудь, выбивая весь воздух из легких. Ну, конечно. Он уехал. Из-за меня он лишился всего, над чем работал. Наверное, он не хочет меня видеть. Понимание настолько ясное и кристально чистое, и, тем не менее, единственное, что я могу ощущать, – это только боль.

Мне очень больно. Человек, которого я хотела увидеть больше всего, не здесь.

В какой-то момент разум ополчился против меня, и я погрузилась в собственные мысли, пока меня осматривали доктора, пока мои друзья и близкие поддерживали и долго разговаривали со мной на протяжении всего выздоровления.

Но он так и не приехал.

Я позволила мрачным мыслям завладеть моей головой, когда Кастил ясно дал понять, что покончил со мной.

После выписки я вернулась в Хэтфилд в надежде, что смогу поговорить с ним, прежде чем уеду из его дома. Мама была обеспокоена моим решением, но я сказала семье, что я очень благодарна, что они есть в моей жизни, но сейчас мне просто нужно во всем разобраться.

Прошло две недели с тех пор, как произошел тот кошмар.

Четырнадцать мучительных дней.

Позавчера Чон Хван отправил мне цветы с поздравлениями и рассказал о том, что произошло с Уильямом Сноу. Из его туманного объяснения я поняла, что отца Кастила взяли под судебный арест, а моя мама, Анна Рид, согласилась стать свидетелем для дачи показаний. Я не могла и совсем не хотела слышать что-либо об этом человеке, но мысль о том, что он больше не угрожает ничьей жизни, помогала спать спокойнее.

Эмма и Элеонор часто приезжали ко мне, чтобы выпить кофе и поговорить, но время текло так медленно, что я… задыхалась.

Мне безумно хотелось увидеть Кастила. Но он находился то в чертовом Лондоне, то в Эдинбурге, то в Нью-Йорке, по рассказам Чона – устраняя проблемы, связанные с обвалом ICE Group.

В какой-то момент я решаю, что больше не хочу плакать. Каждый раз, когда я вспоминаю о нем, мое сердце сжимается, а глаза наполняются слезами, пока я не думаю, что их у меня больше не осталось.

– Миссис Сноу, вам заварить еще один кофе?

Я отрываю голову от своего ноутбука и перевожу растерянный взгляд на мистера Берка.

– Нет, спасибо. Я еще не допила этот.

– Как вы себя чувствуете?

Я поджимаю губы, следя за тем, как дворецкий ненавязчиво осматривает мое лицо.

– Может быть, Кастил сам спросит меня об этом? А не будет узнавать через вас?

– Мистер Сноу должен приехать с минуты на минуты.

Мое сердце падает в пятки.

– Повторите, пожалуйста. Что вы только что сказали?

– Мистер Сноу скоро будет здесь, чтобы вы подписали документы о разводе.

Я приоткрываю губы, чтобы ответить, но из них вырывается лишь один беспомощный, болезненный звук.

– Вы еще не ели. Позвольте я приготовлю вам завтрак…

– Нет, – отвечаю я чересчур резко и тут же исправляюсь: – Нет, спасибо. Просто оставьте меня одну, пожалуйста.

– Но мисc Рид… то есть, миссис Сно…

Его оговорка окончательно выводит меня из себя. Я захлопываю ноутбук, слезаю со стула и случайно задеваю стакан с водой. Осколки разбитого стекла окрашивают пол, а капли воды медленно начинают стекать со стола, и я понимаю, что некоторые из них – мои слезы.

Временами я думаю, что хорошо, что его здесь нет. Он не видит насколько жалкой и разбитой я стала. А с другой стороны, я злюсь, что он бросил меня, даже не объяснившись. Разве я не заслуживаю одного дурацкого разговора?

Я наклоняюсь и отбрасываю руку дворецкого, чтобы самой убрать осколки.

– Вы поранитесь.

– Уходите.

– Но миссис Сноу…

– Прошу, оставьте меня одну. Черт! – Маленький осколок режет кожу левой руки. Я уже не носила бинты, но, кажется, сегодня их придется наложить снова.

– Что ты делаешь, Катерина? Поднимись на ноги. Живо.

Мой позвоночник дергается от очень знакомого грубого голоса, и я осторожно оборачиваюсь, чтобы быть раздавленной появлением Кастила.

Сначала я думаю, что это лишь плод моего воображения, но он действительно направляется ко мне. Замерев, я рассматриваю его густые, отросшие волосы, белую рубашку, закатанную до локтей, и глаза такие темные и злые, что у меня перехватывает дыхание. Чем больше я смотрю на него, тем больше мне хочется плакать. И это бесит меня еще сильнее.

Я скрещиваю руки на груди.

– Вау. Спасибо, что навестил меня впервые с того самого дня, как меня чуть не убили.

Кастил останавливается всего в одном шаге. Я изучаю его резкую линию челюсти и напрягшиеся мышцы рук, украшенные росчерками тату. Я никогда не видела человека, который был бы хоть толику также красив.

И все же в этот момент он кажется мне совсем другим человеком. Я даже почти вижу сожаление в его глазах. Или, возможно, я просто спятила.

– Катерина…

Его голос звучит отрывисто, и мои внутренности рушатся и разбиваются о землю.

Мне нужно время, чтобы собрать мысли воедино, но его нет, поэтому я вытягиваю руку, умоляя его не приближаться. Но когда Кастила заботили мои желания?

– Ты порезалась, – он хватает меня за локоть и практически пинком ведет в сторону раковины, чтобы промыть рану.

Место, где его пальцы касаются моей кожи, словно наэлектризовано. На несколько напряженных секунд между нами повисает тишина, и я сопротивляюсь желанию обнять Кастила. Какая же я ненормальная…

Я упираюсь другой рукой в его грудь, губы дрожат, когда на меня обрушивается целая лавина эмоций.

– Отпусти. Я могу сделать это сама.

Чуть ли не порвав рукав моего белого джемпера, он одним движением задирает ткань и подставляет мои пальцы под струю теплой воды. А потом его глубокий, злой голос ударяет меня как хлыст:

– Я так не думаю, Катерина. На самом деле, я думаю, что ты хреново справляешься с потребностями своего тела.

Я сжимаю зубы. Ненавижу, когда он разговаривает со мной, как с ребенком.

– Я не резалась специально.

– Ты хочешь, чтобы я поверил, что у тебя нет скрытого мотива самоповреждений?

К черту, сдержанность. Она хоть раз привела меня куда следует?

Я делаю глубокий вдох, прежде чем излить ему все. Буквально все, что съедало меня последние недели.

– Тебя это заботит? Серьезно?

– Меня заботит все, что касается тебя, – говорит он ровным тоном.

Он смотрит на меня с минуту, все еще касаясь моего запястья. Его большой палец медленно поглаживает место со шрамом – так медленно, как будто Кастил едва сдерживается прежде чем сделать со мной что-то нехорошее.

Черт побери, он не имеет права злиться. Не тогда, когда он выбросил меня в очередной раз. Не тогда, когда я каждый день, каждый час, каждую гребаную минуту и секунду скучала по нему на протяжении всех этих недель.

Извините, поправка: на протяжении семи лет.

– Знаешь что? Я тебе больше не верю, – я делаю шаг назад, сглатывая слезы и почти не контролируя дрожь. – Я прекрасно помню, как на твоей руке висела мисс Грейсон, ах да, и, кажется, еще множество других девушек, которых я совершенно беспочвенно ненавидела, когда видела вас в новостях. Ты хочешь развода? Хорошо. Я наконец смогу переспать с кем-нибудь помимо тебя, а ты выберешь себе новую жертву и оставишь меня в покое.

Мое сердце едва ли не падает в желудок, когда Кастил закрывает кран, поворачивается, а затем резко тянет меня на себя, намотав мои волосы на кулак.

– И кого же ты трахнешь, миссис Сноу? – шепчет он мне на ухо. – Может быть, ванильного и милого доктора Уилсона, который будет трястись при мысли о том, чтобы дотронуться до твоей кожи? Тебе не нравятся спокойные занятия любовью, Кэт. Твоя киска с радостью течет, когда я играюсь с ножом или когда ты убегаешь от меня. Ты хочешь, чтобы тебя жестко трахали и душили, ставили метки и преследовали.

– Это ты сделал меня такой, – бормочу я в ответ и сопротивляюсь желанию зажмуриться, когда он наклоняет мою голову и проводит носом по бьющейся жилке на шее.

Какого черта?

У меня просто выработался рефлекс, как у собаки Павлова. Это абсолютно ничего не значит.

– Неужели? – хрипит Кастил. – Ты можешь врать себе сколько угодно, но мне – никогда. Прими свою девиантную суть, Катерина.

Слеза скатывается по моей щеке, и я уворачиваюсь в последний момент, прежде чем его губы отравят кожу. Он и вправду превратил меня в свою шлюху, но так больше не может продолжаться.

– Просто дай мне уже эти документы, – шепчу я. Мои плечи опускаются, а в груди образуется одна зияющая дыра. – Сделай то, зачем приехал. Разрушь меня в последний раз и выметайся из моей жизни.

Я делаю глубокий вдох и выдох, чувствуя как в горле образуется ком и меня медленно накрывает паника. Черт, у меня никогда не случалось приступов в присутствии Кастила, но, вероятно, все меняется.

У меня даже нет сил сопротивляться, когда он поднимает мой подбородок большим и указательными пальцами, глаза сужены, челюсть сжата.

– Ты сама хотела этого. И я, блядь, даю тебе шанс избавиться от меня.

Кастил смотрит на меня сверху вниз, прожигая своими мертвыми глазами, и я ломаюсь окончательно.

– Почему ты не приехал домой? Ни разу за эти недели?

Дом. Господи, я уже называю это место домом.

– Я давал тебе больше времени. В твоем кабинете лежат документы о расторжении брака, заверенные юристом и с твоей гребаной подписью. Не делай лицо мученицы.

Я слышу хлесткий звук, прежде чем понимаю, что я дала Кастилу пощечину. С его ненормальной координацией и нечеловеческой реакцией он мог отвернуться, но не сделал этого. А затем вдох застревает в моем горле, потому что сильные руки хватают меня за талию, поднимают в воздух и сажают на столешницу.

Теперь его яростные глаза находятся на одном уровне с моими. Я замираю в оцепенении, когда он наклоняется ниже и запирает меня в ловушке, уперев ладони по обе стороны от моих бедер.

– Катерина-Катерина. Тебе нужно лучше обдумывать свои действия. Если ты не хочешь провоцировать меня, когда я, блядь, вырвал себе сердце, едва свыкнувшись с ебанной мыслью, что ты уйдешь от меня. Но знаешь, что я хочу на самом деле? Что я буду хотеть остаток своей бессмысленной жизни? Я хочу приковать тебя к себе, повесить ошейник, чтобы все знали, кому ты принадлежишь, потому что кольца на твоем прекрасном пальце мне недостаточно. Поэтому ты либо, блядь, примешь все с радостью, либо я навсегда спрячу тебя в таком месте, которое никто не сможет найти, не говоря уже о том, чтобы увидеть.

Мое сердце сжимается от страха, пронизывающего меня насквозь. Его глаза такие злые, что единственное, что я желаю сделать, – это спрятаться, но вместо этого я продолжаю смотреть на самого худшего монстра, что когда-либо существовал. И сейчас Кастил выглядит не иначе как невозможный, бездушный дьявол.

Я не должна ему верить. Мне чертовски не следует это делать. Но по какой-то причине его слова звучали искренне, даже надломлено.

Он тянется куда-то за мою спину и наверх, а потом безошибочно находит пластыри – ровно там, где я оставила их в последний раз. И неожиданно я понимаю, что Кастил был здесь… Черт возьми, он был в Хэтфилде! Он продолжал следить за мной, но даже не удосужился показаться на глаза?

Его пальцы тянут меня за запястье, и я опускаю голову, чтобы увидеть, как он бережно наклеивает пластырь на мой порез.

Кажется, в моем кабинете действительно лежат документы о разводе… Но они лежали там с тех самых пор, как Кастил заставил меня выйти за него, добившись моего согласия через манипулирование. Так мог сделать только он – невозможный мужчина, которому я давно и безвозвратно отдала свою душу.

Меня невероятно бесит, что он все решил сам, заразившись дурацкой идеей спасти меня от себя. Альтруизм никогда не был присущ таким бессердечным психопатам, а я никогда не желала быть спасенной, поэтом я решаю поступить по-другому.

– Кас… – шепчу я почти беззвучно.

Он продолжает поглаживать запястье медленными круговыми движениями, прожигая меня своим интенсивным взглядом.

– Замолчи, Кэт, – его губы кривятся в жестокой ухмылке. – Посмотри на свое лицо, на котором застыл ужас. Я наконец пугаю тебя?

Да.

Сейчас – да. Потому что я не могу предугадать действий, которые он совершит, если я оттолкну его. Мой взгляд опускается на его брюки, и я чуть не задыхаюсь при виде выпирающего материала.

Мы оба ненормальные. Я боюсь его, а он меня хочет.

Но помимо страха я испытываю кое-что еще. То, что покрывает мое белье влагой. Я злюсь на свою реакцию и спрашиваю себя: как я могу хотеть того, кого ненавижу? То, как он на меня влияет, – просто поразительно.

Наверное все дело в том, что я его не ненавижу. И, вероятно, Кастил теперь тоже знает это, потому что я чувствую изменение атмосферы. Я чувствую, как что-то в нем переключилось.

Кастил ставит меня на ноги, я слегка покачиваюсь, как от эмоций, так и от потери его тепла. Мое дыхание сбивается, пока я делаю шаг назад, и еще один, уходя все дальше, так далеко, что нам обоим становится больно.

Его глаза темнеют, а с приглушенным, серым светом, льющимся из-за окна, они становятся просто ужасающими.

– Ты дрожишь, котенок. Я задел какой-то нерв?

Воздух трещит от напряжения, когда я снимаю с себя туфли. Я ощущаю каждый удар своего сердца, каждый вздох – мой тяжелый и его мерный.

– Не делай этого, – я задыхаюсь, не в силах узнать свой голос из-за густоты.

Я продолжаю отступать, но он отвечает мне бесстрастными шагами.

– Если ты побежишь, меня разозлит это, Катерина. Ты прекрасно осведомлена, что я делаю с тобой, когда меня провоцируют.

Я складываю руки на груди, не в силах сдерживать слезы.

– А знаешь, что меня злит, Кастил? Я, черт возьми, не могу отделаться от мысли, что все это время ты был с другой. С той, которая безропотно принимает все твои ненормальные вещи. Скажи честно, тебе стало скучно, – я быстро вытираю мокрые щеки ладонью. – Что я… больше тебе не нужна.

Он отвечает мне смехом. Злым и печальным.

– Ты слышала меня несколькими минутами ранее? Ты, блядь, моя, Катерина. Это значит, что ты нужна мне. Ты моя жена, и твое место всегда будет рядом со мной. И у меня не было ни одной женщины со времен Кингстона. Последнее тепло, что помнит мой член, это твоя магическая киска и моя рука.

– Ч-что?

– У меня никого не было после тебя. И никого не будет помимо тебя. В этом вопросе я ожидаю взаимности, иначе я, блядь, снова буду очень близок к убийству.

Я непроизвольно выдыхаю и делаю шаг назад, выдерживая между нами безопасное расстояние.

– Но это… это невозможно.

– Невозможно? Невозможно – это держаться от тебя подальше, подыхая без твоего запаха. И ты тоже ни с кем не спала, моя маленькая лгунья.

Я даже не удивлена тем, что он так хорошо осведомлен о моей жизни.

– Я просто не могла. Но ты…

Он хватает меня за руку и притягивает к себе.

– А я не хотел никого кроме тебя, – его глаза темнеют, как смертоносный шторм. – Ты представляешь насколько я голоден, Катерина?

– Но Флоренс…

– С Грейсон у меня сугубо профессиональные отношения.

Холодные пальцы ведут по моей шее, вызывая мурашки.

– Ты хочешь трахнуть меня, – шепчу я, вырываясь.

– Хочу.

– Мы еще не поговорили. И я не хочу, чтобы ты меня трахал.

Я давлюсь вдохом, когда моя спина сталкивается со прозрачной дверью, ведущей в сад. Медленно повернув ручку, я впускаю в помещение прохладный, пропитанный озоном воздух.

– Прекрати вести себя так, будто ты этого не желаешь, Катерина. Ты уже сказала свой ответ.