Loe raamatut: «Самый последний последний день»

Си

Прохлада внутри чрева ветхой «сталинки» отдавала хлоркой и сгнившими досками. Майк выпал из темного подъездного тамбура в калейдоскоп разноцветья и с удовольствием вдохнул майский воздух. Опьянительно! А еще день-другой, – и сирень распустится.

– Здрасьте, дядь Миш! – безразлично кивнул подросток со скамейки. Не дожидаясь ответа, он уткнулся в смартфон.

– Привет, Ромка, – чуть приподнял уголки губ Майк и помрачнел.

Майк избегал встречать Ромку вот так: сидящим на этой чудом ещё не развалившейся скамейке; сидящим ровно там, где Майк однажды встретил его девять лет назад… Но разве можно обвинять соседского мальчишку? Ведь тот и сам не подозревал, что одним своим видом уже запустил чудовищный мазохистский триггер, который вот-вот сработает и вышвырнет сознание Майка в прошлое.

Если бы Майк только мог, он бы совершил точечную ампутацию. Спотовую. Ампутацию одного дня.

Того самого.

Последнего…

Последний день

Майк проснулся от прикосновения. Открыл глаза. Алиса лежала напротив и пальцем обводила контуры его брови; после сместилась к носу, чиркнула по сжатым губам.

– Щекотно, – улыбнулся Майк. – Что ты делаешь?

– Хочу тебя запомнить. Навсегда.

Майк крепко схватил ее за бедра, рванул и уложил сверху; почувствовал, как лоно любимой прижалось к паху. Любовное томление упругой наливающейся волной передалось ее горячему телу. Алиса отстранилась:

– Не сейчас.

– Ну, Элис!

– Ты же понимаешь, что я должна прийти в офис раньше тебя.

Перед работой пили кофе.

– Что ему скажешь?

Элис нервно звякнула чашкой:

– Ты знаешь. Зачем спрашиваешь? У Сашеньки Ильиной я ночевала. Как всегда.

– Хм-м… Вот именно – как всегда, – Майк ревниво заглянул в глаза любовницы. – Не надоело прятаться за спиной подруги? Может, легализуемся?

– Может, – пожала плечами Алиса. – Но точно не сегодня. – Майк нахмурился.

Алиса забралась к Майку на колени и крепко прижалась своими губами к его. Поцелуй вышел трогательно-нелепым, детским; нос к носу, с открытыми глазами; без всех этих французских штучек, обычно предвосхищавших их спонтанный секс.

Ветер хлестко отшвырнул створку окна и лихо пробежался по крохотной кухне, смахнув пару салфеток на пол. Пространство комнатенки под потолок залило уличной какофонией.

…«Урр-уррр», – старался голубь, наверняка, важно топчась вокруг серенькой голубки, деловито выклевывавшей березовые семена из пергаментно-желтых прошлогодних сережек.

Его перекрыл рокот пронесшегося по дороге большегруза.

– Ромка, не лезь к чужой собаке! – взвизгнул женский голос.

Алиса вздрогнула и отстранилась от губ любимого.

– Не провожай, – попросила она.

– Хорошо, не буду, – усмехнулся Майк. – Встретимся в офисе. Зонт возьми. Сегодня обещали грозу.

Алиса поднялась и коротко кивнула. Приостановилась в дверях:

– Я тебя очень люблю…

– Я знаю.

– Ничего ты не знаешь!

Элис нигде не было.

Константиныч хаотично, как дихлофосный жук, метался по кабинетам конторы, приставая к каждому: видели его Алисочку? Не видели? Когда? Где?

– Нет, не видел, – с готовностью соврал директору Майк и похолодел.

Алиса уже как час должна была сидеть за своим рабочим столом. В отделе, который Константин Константинович создал специально для жены. Для своей Алисочки.

Майк с брезгливостью посмотрел на лоснящийся мокрый лоб этого хряка. Как можно так запустить себя, когда тебе еще нет даже тридцати? Когда в твоем бэйсменте пылится целый спортзал?! Мудак!

– А что случилось?

Вместо ответа Константин отпихнул Майка, заметив в проеме двери кудрявую головку вошедшей Ильиной – той самой Алискиной подруги. Сейчас будет пытать.

– Александра, постой!

Майк проводил директора взглядом и достал мобильный. Номер Элис оказался недоступен. Во рту мгновенно пересохло.

«С ней ничего не могло случиться!

Слышишь?!

Она в полном порядке!».

Майк хлопнул крышкой ноутбука; на сегодня рабочий день был завершен…

Шлюха удивительно ярко дисгармонировала с кроватью. Омерзение вызывала лишь мысль о том, что сейчас ее бледное, наспех вымытое тело расплылось складками там, где обычно спала его Элис.

– Может тебе соснуть? – девица скептически пялилась на вялый орган Майка. – А то чо-то скучно. Водка кончилась. Трахаться не можешь. Дичь какая-то.

– Это ты – дичь! А ну-ка сползла с простыни, дыра коровья! – пьяно рубанул Майк. – Я просто не собираюсь ей изменять, поняла?! Никогда!..

– А я тут тогда зачем?! Идиот несчастный, – обиделась шлюха и стала надевать трусы.

– Да, несчастный! Несчастный! – плаксиво скривился Майк. – Она меня бросила! Одновременно со своим мужем! Понимаешь? С-сука! Она всех нас бросила!!!

Майк заметил на подушке пепельный волос Алисы, шибанул по наволочке кулаком, закрылся ладонями и с облегчением разрыдался. Одевшись, шлюха покрутила пальцем у виска, забрала сигареты Майка и ушла.

Нужно непременно умереть… Непременно сегодня, решил Майк.

Умирать было страшно.

Кровь струилась по рукам смелыми струйками и скапливалась у ног в озерцах, блестевших красной живой ртутью.

Замутило. Может быть от водки, а возможно и от осознания неотвратимости последствий глупой затеи. Вот она – жизнь! Без сожаления улепетывает из Майка через порезы, как из прохудившегося, ставшего вдруг ненужным, бурдюка! И вскоре этот бурдюк опустеет, а Элис наплевать… Она даже не узнает.

Сердце начало трепыхаться воробьем в кошачьих лапах.

Майк вдруг понял, что скоро пиздец, и сразу передумал умирать. Он даже сделал попытку спастись, но поднявшись в полный рост, рухнул. В кружащейся, мгновенно протрезвевшей голове ухнул сонм сиплых дребезжащих голосов.

Это они, сразу понял Майк, мои ангелы смерти. Свидетели позорной смерти самоубийцы. Гончие Преисподней; те, кто схватит за шиворот и приволочет к самому зловонному котлу…

– Господи, прости!.. – искренне взмолился Майк. Собрав последние капли воли, он встал на колени и молитвенно сложил руки. – Грешен!.. – воскликнул в пустую, без распятия, стену. – Нет мне прощения!..

Угасая, Майк ничком повалился на пол. Перед глазами расплывались мутные очертания мобильника, валявшегося тут же – на залитом кровью полу.

Пол и кровь тоже качались и распадались на стерео. Стерео сливалось с сожалением о бездарно потраченных годах, множилось на предсмертный горячечный бред и на выходе блеяло козлиными бесовскими переливами:

Звезда рок-н-ролла должна умереть… Без прикола…

Майк прислушался и понял – звали не бесы, а звонок.

Он вцепился в поющую трубку и приложил мобильный к окрасившемуся кровью уху:

– Алло… Саша?.. Сашенька!.. Как же хорошо, что ты позвонила!.. Поговорить? Алиса попросила? Ну, хорошо… Где я? … Я тут на полу. … Умираю. … Порезал струны души… Из-за Элис, конечно… Ильина, не голоси, слышишь? Жив пока… Ильина!.. Спаси меня, а?..

Майку казалось, что санитары тащили его бесполезное, запятнанное греховной попыткой, существо с особой брезгливостью.

– Угол! – резко командовал тот, что держал носилки в ногах и носилки врезались в давно небеленную стену подъезда; при этом голова Майка дергалась так, будто пыталась оторваться и укатиться подальше от опозорившего ее хозяина.

– Держим! – вторил санитар в изголовье Майка, ловко огибая носилками лестничные перила.

– Аккуратнее! – охала Сашенька Ильина, все-таки успевшая вызвать карету скорой помощи, и мелькавшая сейчас своей узнаваемой кучерявой головкой за сгорбленными спинами медбратьев.

Подъездные двери услужливо придерживал неизвестный сосед, заглянувший в полуприкрытые глаза Майка с долей сочувствия и живым нескрываемым любопытством.

Когда носилки вынесли вон, на уровне глаз Майка остановилось розовощекое ангельское личико, сидящего на скамейке малыша рядом с испуганной мамой:

– Здласьте, дядь Миссс! Вы сто, умилаете?

– Привет, Ромка! Наверное…– слабо улыбнулся Майк и потерял сознание.

– Миша, ну, мы идем или нет?! – выдернул из петли душивших воспоминаний голос возникшей рядом жены.

Майк по-лошадиному крупно мотнул головой, отгоняя морок и смущенно – одними губами – улыбнулся Полине:

– Конечно, идем! – Он взял жену за руку и потянул за собой. – Просто засмотрелся. Так красиво вокруг!

Ромка, вероятно всё это время наблюдавший за воскрешением Майка, прыснул и уткнулся в смартфон, тут же покрывшись безучастием к дальнейшей жизни пресной семейной пары, жившей с ним на одном – третьем «А» – этаже.

Паренёк тащился от японских аниме, тянок с их огромными глазищами-блюдцами; от суши с васаби, и вообще от всей этой восточной эстетики, а потому знал, что в Японии не существует четвертых этажей.

«Четыре» по-японски «си»; а «си» по-японски «смерть»…