Loe raamatut: «Туман и Молния. Книга 18»

На левой стороне, да не в людской стране, в бесовском царстве река красная путь меряет.

Да в реке той красной – омут чёрный.

Да в омуте чёрном, страшном, вода чёрная бурлит, кипит, пену метает.

Да в омуте том непотребства людские обитают.

Блудина бес лихой там хозяин.

Истомой телесной омут кипит, закипает, бурлит.

Ты, бес, Блудина, слушай слова мои, ведай, да воду омута чёрного поднимай!

Потоки пусть из краёв выйдут, до людских земель пусть река твоя потечёт, да (имя) в омут тот пусть втянет.

Да в омуте том пусть непотребства людские в (имя) войдут, и блудом пусть день ото дня по мне (имя) страдает, блуда непотребств пусть со мной (имя) желает!

А коли желает, так пусть творит! Страстью сгорает!

Ключ. Замок. Язык.

Глава 1

Армия чёрных и нечистых покинула город. Они увезли из Рудного много добра и драгоценностей, и Лис не препятствовал им в этом, сдержав свое обещание. Груженное добычей войско направлялось в Багровую Скалу. Хищная змея, насытилась и поблёскивая чешуёй, медленно ползла по дороге из красного кирпича, возвращаясь в своё логово. Первыми шли люди, за ними нечистые. И Корса буквально разрывало от злости, если на привалах ему на глаза случайно попадался такой довольный Рагмир Гезария. То, что Рагмир и принц Ариэль посмели освободить его Ника и дать ему вольную, приводило Корса одновременно в ярость и отчаяние. Он не знал, как отомстить им и как сделать так, чтобы они увидели и поняли, что Ник всё равно принадлежал ему.

Корс был влюблен, и это чувство было очень ярким и сильным, он ощущал его со всей ясностью. И в тоже время это чувство было нереальным в своей силе, в своей радости и красоте. Он был счастлив просто так, просто потому что любил. Ему было не трудно мало спать, не скучно проводить много часов в дороге, потому что он ехал и думал о Нике, представлял себе его, и эти эмоции наполняли Корса невероятной энергией. Несмотря на походные условия, он прекрасно себя чувствовал, у него было приподнятое и легкое настроение. Ему казалось, что из него струится какой-то яркий лучистый свет, освещая его изнутри и делая красивым. Эта любовь украшала его. Сейчас он вообще не мог представить себе, как жил раньше без этого чувства, ходил, ел, спал и даже смеялся. Но всё это было не то, всё равно пустое. Тогда он этого не осознавал, а сейчас понял, что жил не по-настоящему, и его жизнь была неполноценной, и сам он был серым и пустым, никаким, и только теперь он дышал полной грудью. Он представлял себе Ника и светился от счастья, тем более что Ник ехал чуть впереди или рядом, и Корс мог бесконечно смотреть на его белые волосы и представлять себе его лицо там, под маской. Корс мог представлять, как на привале обнимет его и наконец, в палатке, когда они останутся наедине, снимет маску с его лица и поцелует. И ещё он знал, что Ник ответит на поцелуй. Корс вспоминал его слова: «Я дам тебе смысл жизни». В тот момент Ник наверняка имел в виду что-то другое, скорее всего, выполнение Миссии, но Корсу теперь было плевать на Миссию. Он больше не заботился об этом. Ник, сам того не желая, подарил ему истинный смысл, дал ему самое ценное, то, что оказалось нужным больше всего. Обретя любовь, Корс был счастлив, радуясь каждому дню, каждой минуте, каждому мгновению, потому что всё было наполнено этим смыслом. Самым важным смыслом. Корс понял, что любовь и была самым главным. Его смыслом жизни оказалась любовь. Он не смог реализовать её с Инесс, и теперь был счастлив, что жизнь подарила ему ещё один шанс полюбить и быть живым благодаря этому.

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто.

При этом Корс замечал, что Нику тоже нравится всё, что происходит между ними, и нравится любовь Корса.

У Ника никогда не было любящих матери и отца, он был сиротой, и Корс чувствовал его ущербность, его одиночество и уязвимость от этого. Ни один человек в этом мире по-настоящему не заботился о нём как о своём ребёнке, как о части самого себя. Ник не знал этого, ведь, по сути, он был никому не нужен, и никого не интересовало, что с ним происходит. Не зная, как бывает по-другому, он не понимал разницы, раньше не понимал, а теперь Корс показал ему, что такое настоящая родительская любовь и забота, внимание и опека. И Ник принял её с радостью, получая удовольствие от нужности кому-то, просто так, просто потому что ты принадлежишь семье. От этой любви и заинтересованности в нём Корса он расцвёл, стал менее дёрганным, стал меньше пить, и принимал восстановитель только чтобы поддерживать организм, погубленный Чёрной водой, только потому, что уже не мог обходиться без стимуляторов, но теперь не ради кайфа. Он был весёлым, расслабленным, у него тоже было хорошее настроение. Он ластился к Корсу и смотрел на него преданными глазами, беспрекословно слушался любого его слова и сам не отлипал от отца ни на минуту. При этом Корс понимал, что Ник уже сильно покорёжен и испорчен, и с ним можно всё же обходиться не совсем правильно, и Ник это безропотно принимает. И сразу, как только Корс изъявляет желание, послушно открывает рот, не испытывая при этом никакой обиды на Корса за то, что тот сексуально использует его. И мягкий характер сына нравился Корсу, нравилось немного властвовать и приказывать. Ему нравилось, что Ник по сравнению с ним маленький, и нравилось чуть надавливать ему на затылок, принуждая опускаться на колени. Ник поднимал на него свои светлые глаза и смотрел как преданный щенок, а Корс выл и кончал ему на лицо, на его губы и кольца полукровки.

 Корс не сомневался, что Ник действительно его полюбил, он был послушен, нежен и покладист. Корсу казалось, что вернулась его счастливая жизнь с Инесс. Инесс была такой же красивой, нежной и любящей. И такой же спокойной, молчаливой и покорной. Но Корс не мог забыть, что было дальше, каким недолгим было его счастье, и сейчас он боялся, что это счастье снова отнимут, боялся панически, до дрожи, и если бы он мог, он бы привязал Ника к себе и не отпускал бы ни на минуту.

Корс очень любил сына, он был абсолютно счастлив рядом с ним, и в тоже время боялся, дико боялся его потерять. Он мучил его своим неусыпным вниманием и контролем, никуда не отпуская от себя, и ходил за ним по пятам, даже когда Нику было нужно отлучится по нужде.

Этот страх потери с каждым днём становился всё сильнее. Если раньше он маячил где-то на горизонте, то теперь приближался так же, как и они сами приближались к Чёрному городу, всё ближе и ближе. Как грозовая туча, страх заволакивал ясное голубое небо, предрекая грозу и становясь бесконечным тревожным фоном, не отпускающим Корса ни на мгновение и отравляя моменты радости.

Ник не выказывал ему никакого недовольства. Абсолютно покорный, как кукла, он и напоминал Корсу куклу своим красивым лицом, которое часто было недвижимо расслабленным, как маска, без эмоций и мимики. Своими прозрачными, как стеклянные серо-голубые бусины, пустыми глазами в длинных, действительно кукольных ресницах. И светлыми длинными прядями обрамляющими белое, словно фарфоровое лицо. Корс не мог отвести от него взгляд и как одержимый спрашивал по сто раз на дню: «Ник, ты любишь меня? Ник, ты со мной?» И Ник неспешно поворачивал голову, и на его лице появлялась легкая, нежная улыбка, обращённая к Корсу, он неизменно отвечал: «Да. Да», и снова замирал.

 И в то же время, когда днём Ник заслонял глаза чёрными очками, надевал маску, и Корс больше не мог видеть его глаз и не мог любоваться на его лицо, когда Ник переставал быть красивой куклой и его сыном от Инесс, Корс любил его ничуть не меньше.

В дороге время от времени к ним подъезжали нечистые. Ник быстро перебрасывался с ними короткими фразами, и часто, общаясь, вдруг начинал хрипло смеяться глухим недолгим смехом, звериным, нечеловеческим. В эти моменты Корс тоже любил его, потому что тогда он слышал и понимал, что его Ник всё же больше близок к нечистым, чем к людям. Что он грязный нечистый, бездумный наркоман и пьяница, преступник и человеческий отброс с осипшим голосом и хриплым смехом. Но он любил его этот сиплый голос и желал его, такого грязного и конченного, ничуть не меньше. Он желал его любым: и послушным человеком, и Демоном, желал и красивую куклу, и грязного наркомана, и злого, и доброго. Корс хотел и того и другого. У него буквально вставал, когда Ник разговаривая с Зафом или Парки, начинал смеяться, и этот недолгий короткий и хриплый смех… а потом Ник оборачивался к Корсу, видимо, чувствуя его эмоции, и говорил:

– Вкхитор, шкхто?

И у Корса всё внутри замирало, от этих его бесконечных «кх» и «шх». Ник это «слышал», он смеялся и разговаривал с нечистыми, а потом, слыша от Корса эту любовь, это безумное вожделение, поворачивался к нему, и Корс понимал, что он смотрит на него сквозь чёрное стекло. Ник прикладывал горизонтально развёрнутый палец в чёрной перчатке к маске на уровне рта и чуть поднимал кисть вверх, и Корс уже привык к этой его «улыбке» и любил её тоже.

 На одном из привалов Корс причесал его, снова заколол волосы в красивый хвост, убрал заслоняющие лицо пряди. Ник терпеливо сидел и позволял ему причесывать себя, хотя и сказал:

– Витор, ну зачем ты тратишь время? Ведь всё равно потом растреплешь меня.

– Нет. Не растреплю.

– Как сегодня с утра, под кустом.

– Нет, нет, я буду осторожным, – горячо шептал Корс, целуя его в пушистую макушку, – я люблю тебя. Ты неправильно понял, я не предал любовь. Я отказался от любви к Инесс, но не отказался от любви совсем. И я предал Инесс ради тебя, потому что хотел любить тебя. Любовь – это летняя ночь с небесами, усеянными звёздами, и с благоухающей землёй. Это ветерок, проносящийся над розами. Это маргаритки, широко распускающие свои лепестки с наступлением темноты. Любовь – это пламенная адская музыка, заставляющая танцевать даже сердца стариков. Она заставляет короля склонять голову до самой земли, так что волосы его метут дорожную пыль. Она может погубить человека, поднять его и снова заклеймить позором. Она тверда, как несокрушимая скала, и горит неугасимым пламенем до самой смерти, потому что любовь вечна!

Любовь – это первое слово, произнесённое создателями мира, первая мысль, осенившая их. Когда Высший произнёс: «Да будет свет!», появилась Любовь. И они увидели, что это так прекрасно, что ничего не стали переделывать. Так появилась любовь и стала первоисточником мира и его властелином. Но все её пути покрыты цветами и кровью. Такова любовь.

И Ник молча слушал, чуть улыбаясь, а через пару дней от его аккуратного хвоста и заколотых волос не оставалось и следа.

 Корс хотел сделать сына ещё лучше, ещё красивее. Его клейма на щеках не давали ему покоя, и Корс взял краситель телесного цвета, смешал его с белым, попытавшись сделать похожим на оттенок кожи Ника, и аккуратно замазал надписи.

– Тебе ведь можно закрашивать их, скрывать, хотя бы ненадолго? – спросил он.

– Вообще, конечно, нельзя, но я сейчас не в Нечистом пределе, – ответил Ник.

– Посмотри, как красиво. Как же тебе хорошо без них! Без этих грязных чёрных пятен на лице!

Ник промолчал, а на следующее утро Корс не выдержал, и, взяв чёрный карандаш, написал на его теперь чистых, закрашенных щеках свои инициалы, на одной «В», а на другой «К», снова загрязнив, пометив и сделав своей вещью.

– Не надевай сегодня маску, – попросил он.

– Хорошо, – спокойно сказал Ник.

– Я ведь не унижаю тебя?

– Нет. Я твой.

И Корс обнял его в порыве чувств и долго целовал.

Корс хотел, чтобы чёрные и особенно Рагмир увидели их. Во время одной из остановок это случилось, Мир увидел их рядом, и для Корса это был триумф. Потому что Мир понял, что, несмотря на то, что он освободил Ника, тот не ушёл и не сбежал от Корса, продолжая принадлежать ему, и Корс с наслаждением почувствовал досаду и гнев своего бывшего соратника.

Схватив Ника, Корс быстро увёл его, отвёл чуть в сторону за холм, и, тяжело дыша, принялся расстёгивать ширинку. Ник всё понял, он уже очень хорошо научился угадывать желания Корса. Он сразу встал на колени и начал ему сосать. Корс хотел кричать в голос, но они всё же отошли совсем недалеко, и он сдерживался, чувствуя, что Ник делает это старательно, с любовью, и сколько бы раз Корс ни приказал это сделать, он сделает. Он сделает это на глазах у чёрных, если Корс этого захочет, и сделает это перед Рагмиром. Но, конечно, Корс не мог себе позволить подобного, он очень любил Ника и не хотел унижать перед другими. Его послушание он не считал унижением, а, наоборот, был очень доволен. И на привалах он по-прежнему часто кормил Ника из своих рук, вкладывая ему в рот кусочки пищи. Ник улыбался и брал еду из рук Корса. Нечистые и Парки, сидевшие с ними у костра, видели, как Корс берёт кусочек мяса и дает его Нику, а тот, прежде чем взять, целует Корсу руки, и потом забирает его пальцы в рот вместе с едой. И Корс кормил его с огромной нежностью. Но в тоже время, несмотря на всю свою безумную любовь и страх потери, Корс бил его, и с каждым днём всё чаще и больше. Он бил его по лицу или под дых, мог дать оплеуху, но только тогда, когда они были наедине и их не видели другие. В их палатке, когда Ник, по мнению Корса, произносил слово неправильно или с сильным акцентом, или если выражался нецензурно, то сразу получал по макушке, несмотря на всю любовь. Корса шатало и мотало из стороны в сторону, он становился всё более нервным. Ник молча терпел его тычки, только сжимался или зажмуривался от удара. А Корс пинал его, целовал, был счастлив и трясся от страха одновременно. Арел не вмешивался в их отношения. Они часто занимались любовью втроём, и Корс выполнял все их желания. Ник и Арел делали с ним всё, что хотели, и Корс по-прежнему позволял им одновременно долбить себя в задний проход, привык к этому и уже не испытывал таких болезненных ощущений, как раньше.

Глава 2

Их маленький мирок был отгорожен от других, всего лишь ненадёжными тряпичными стенками, но в палатке было тепло и уютно. Пахло ароматной смолой, которую Валентин жёг от насекомых, и табаком. Пол в несколько слоёв покрывали мягкие шкуры. Небольшой жёлто-оранжевый каменный цветок, подвешенный под потолком в банке из толстого стекла, мягко освещал окружающее пространство теплым неярким светом.

Вино в кувшине давно закончилось, но они не спали.

– Я схожу от тебя с ума! Схожу с ума! Мой беленький, беленький мальчик, такой светленький! Боги, как я тебя обожаю! Ты словно фарфоровая статуэтка, твои волосы такие густые, и как снег! – твердил Корс, крепко сжимая Ника в своих объятиях, любуясь его аккуратными чертами лица, не в силах успокоиться и заснуть, несмотря на то, что была уже глубокая ночь:

– Я люблю тебя безусловной любовью, ты понимаешь, что это?

– Не очень…

– Я потом тебе объясню. Очень редко в нашей жизни кто-то любит нас безусловной любовью.

– Это значит просто так? Без условий?

– Да! Надень маску! Закрой лицо, я больше не могу видеть твое такое милое лицо, иначе меня сейчас разорвет!

Ник сразу надел маску, и Корс нетерпеливо подождал, пока он это сделает, и снова порывисто прижал его к себе. От переполнявших его чувств и постоянного страха потерять своего мальчика у него началось что-то похожее на истерику, и из глаз потекли слезы:

– Они заберут тебя, заберут тебя у меня! Я знаю! – твердил он, вздрагивая и всхлипывая.

– Нет, нет, я не Инесс, меня никто не украдет!

– Украдет! Леонардо тебя украдет у меня! Он заставит тебя подчиняться и служить ему, – Корс не отпускал Ника, продолжая судорожно прижимать к своей груди его лицо, закрытое сейчас чужой маской нечистого, осуждённого за убийство.

– Я этого не переживу! – Корс принялся раскачиваться из стороны в сторону, слёзы продолжали течь по его щекам, он не мог успокоиться.

Ник чуть высвободился от его объятий:

– Да он и не думает обо мне! Леонардо не знает обо мне.

– Он узнает! Он все узнает, я этого не переживу!

– Витор, Витор, ну пожалуйста, перестань. Не плачь, меня не заберут у тебя!

– Я не могу! Я не выдержу этого!

– Витор, перестань рвать своё сердце, мне ведь тоже больно! Ты и мне сейчас делаешь больно!

– Я боюсь, что не смогу защитить тебя!

– Я сам умею защищаться.

– Да знаю я, как ты умеешь, видел…

– Нас трое, а он один!

 И в это же мгновение Корс почувствовал на своём горле невидимую руку Арела. Князь едва сжал его шею и отпустил, словно продемонстрировав Корсу, что обладает Силой и сможет использовать её против их врагов. Корс вскинул на него взгляд, и Арел ухмыльнулся.

– Арел! Убей этого чёрного своим прикосновением сразу на месте! К чертям! Давайте не будем с ним церемониться! Давайте убьем его прямо сейчас! Прямо сейчас, Ник!

– Витор… нельзя…

– Его тоже охраняют Демоны? Да? Прикажи его Демону служить тебе!

– Не в этом дело. Есть правила, и первый ход должен сделать человек, а он его ещё не сделал. И, может быть, и не сделает, он не знает про меня. Ему нет дела до меня. Я просто полукровка из Нижнего, простолюдин. Я не интересен Леонардо, совсем! Он не думает обо мне и не воспринимает меня как человека. Я мусор, до которого ему нет дела.

– Хорошо. Если ты не можешь этого сделать из-за жёстких ограничений, в которые тебя поставили твои Высшие надзиратели, пусть это сделает Арел! Леонардо – главный виновник всех его бед! Арел, ты ведь не обязан следовать правилам, которым должен подчиняться Ник, ведь так?

– Не обязан.

– Тебя Высшие Демоны не наказывали, так сделай это!

– Мы слишком далеко от Чёрного города…

– О! Арел, так развивай свой Дар сильнее, чёрт возьми! Тренируйся! Учись!

– У меня теперь больше сил и возможностей, чем было раньше, – сказал Ник.

– Это замечательно, но почему-то не успокаивает меня! – Корс вытер слёзы.

– Не бойся ничего.

– Ник…

– Да что ты так боишься Леонардо?! Он вполне хорошо к тебе относится, ты никогда не вмешивался в его дела, не вступал с ним в конфликт. Видишь, он приглашал тебя на свои тайные собрания, которые только для избранных. Он не считает тебя своим врагом или конкурентом.

– Он заберёт тебя! Заставит тебя исполнять его желания!

– Да он и не думает обо мне. Ты про меня много думал, когда тебе дали задание?

– Нет… совсем не думал…

– Ну вот.

– Но он узнает, что ты не человек, не простолюдин…

– Не узнает. Он решит, что это глупые выдумки.

– Он узнает. Когда я уходил в отставку, я привел в порядок все дела и оставил их своему преемнику. Я не ожидал что это будет он! И твое дело я тоже оставил. Зачем! Зачем я это сделал! Там описано всё! Всё, Ник, в подробностях! Там твои данные, приметы, запротоколированный допрос, мои вопросы и твои ответы, каждое слово, и то, как ты себя вёл. То, какие вещества и лекарства вколол тебе Балтазар. Твой диагноз. Мои личные выводы на основе допроса. Моё заключение о том, что я полностью согласен с королевскими мудрецами и провидцами и, конечно, считаю целесообразным избавиться от подозрительного полукровки. Но сначала предлагаю сделать из тебя посмешище, унизить, выставить шутом, чтобы показать всем, что никакой ты не Сын Дьявола, а обычный жалкий человек. И всё, что говорят про тебя – просто глупые выдумки, придуманные для устрашения дураков, и в них могут поверить только невежественные простолюдины из Нижнего. Чтобы господа развлеклись на балу, и посмеялись. Ну а потом без суда и следствия по-тихому сгноить тебя в каменном мешке, списав смерть на естественные причины. И разрешение короля. Ему понравилась эта идея. И это всё… это всё Леонардо прочитает!

– Да он не читал ничего. Не смотрел. Ему это не интересно. Вот он ровно так и думает, как ты хотел, что я обычный полукровка, и всё, что говорят про меня – это лишь глупые выдумки простолюдинов. И ещё он, так же, как и ты, считает короля старым маразматиком.

– Мы вернемся в Чёрный город, Леонардо заинтересуется тобой, возьмет твое дело и прочтет! Что же я наделал!

– И что он прочтёт? Что я раб-полукровка из команды князя Арела?

– Я описал твою криминальную биографию…

– То, что и так знают про меня Рагмир и все остальные? Это он прочтет? Высшим господам это не интересно. Ты же не написал там, что я Демон в теле человека.

– Нет, конечно, такое безапелляционное заявление я не сделал, – и, видя что Ник смущенно молчит, Корс просто мысленно передал ему своё воспоминание, о том, как он сидит в своём кабинете, и пишет его дело, листает страницу за страницей, подшивает в папку, понимая, что Демон успеет воспринять эту информацию и всё поймет, и увидит, что написал Корс.

Ник молчал. И сердце Корса разрывалось.

– Избавиться как от мусора, больше не привлекая внимания, – тихо сказал Ник, повторив запись Корса из своего дела.

И Корс в отчаянии закрыл лицо руками.

– Ты любишь разложить все по полочкам, ты аккуратный, – сказал Ник, – ну и хрен бы с этим! Он не читал, и не прочитает. Его это не волнует.

– Ты уверен?

– Да, Витор, да. Не переживай так, пожалуйста. Всё будет хорошо.

– Я не могу, – сказал Корс, – не могу…

Страх потерять свою любовь не отпускал его.

Он чуть отстранил Ника от себя, вглядываясь в безликую черноту маски и в узкие щели для глаз. Он видел, как Ник внимательно смотрит на него, как он моргнул, и от этого в щелях маски на секунду стали видны его светлые веки, и ресницы почти терлись о край и мешали ему моргать. Корс практически взвыл и неаккуратно стащил с него маску, и Ник едва слышно зашипел. Теперь Корс видел его белое лицо, и то, как Ник сморщил нос от того, что Корс сдёрнув с его лица маску, невольно больно потянул его за волосы, зацепив их. Длинная чёлка сразу упала Нику на лоб и глаза, заслоняя их. Последнее время волосы Ника всегда были чистыми и расчёсанными, и чёлка, постриженная прядями разной длины, стала ещё более непослушной.

Светлые пряди, которые так любил Корс, были такими густыми и пушистыми, что закрывали Нику не только правый глаз и щёку, как раньше, а буквально всю верхнюю часть лица. И сейчас Корс видел только его проколотые губы с двумя толстыми резными кольцами полукровки.

– Кажется, тебе пора подстричь чёлку, – с умилением и как будто размышляя вслух сказал Корс, – или, может, оставить отрастать…

Чуть сдвигая её назад, он запустил пальцы в корни его волос, наслаждаясь их цветом, их мягкостью и густотой, открывая его светлые преданные глаза, с силой снова прижал своего мальчика к своей груди и в отчаянии принялся раскачиваться из стороны в сторону, таким образом пытаясь успокоиться и в тоже время как бы укачивая Ника. В какой-то момент Корс очень явственно услышал, как Ник резко дернулся в его руках. Так делают люди, когда засыпают, и Ник от ласковых объятий и укачиваний как ребенок засыпал в руках Корса. Корс почувствовал, как Ник любит его. Его не волновало и не задело то, что Корс написал о нём. Ник доверял ему, ничего не боялся, он был со своим крутым и самым лучшим отцом, и он был спокоен и счастлив. И, уловив эти эмоции в голове своего сына, Корс, несмотря на все страхи, почувствовал безграничное счастье. Ник считал его очень смелым, красивым, благородным истинным чёрным, элитой, самым лучшим. Ник гордился им и тем, что он его отец. Не удержавшись, Корс снова заплакал. Не смея разбудить Ника, он неловко утер слезы и глянул на Арела:

– Арел, я очень люблю тебя, ты тоже мой сынок. Если хочешь, называй меня Витор.

Арел встал и накрыл банку с каменным цветком тряпицей. В палатке стало темно. Князь лёг рядом с Корсом, и Корс, аккуратно уложив Ника, обнял Арела. Так он лежал между ними, прижимая своих мальчиков к себе:

– Всё будет хорошо, и нас ждёт великое будущее, – сказал он Арелу, похоже, скорее стараясь убедить в этом не князя, а самого себя.

Арел прижался к нему сильнее, засыпая, и Корс, слыша их размеренное дыхание, тоже провалился в недолгий и тревожный сон. Очень скоро он проснулся. Ему казалось, что он задремал всего на минутку, но уже совсем рассвело, и в серой предрассветной мгле Корс увидел рядом с собой какое-то жуткое существо. Очень худое, как скелет, оно, казалось, состояло из одних острых костей и рёбер, туго обтянутых блестящей черной кожей с плотно прилегающими друг к другу чешуйками, как у змеи. И это мерзкое создание, свернувшись в клубок, нежно прижималось к Корсу, и лежало с ним рядом, близко, близко, обнимая его несколькими длинными членистыми отростками, похожими на паучьи лапы. Еще не до конца проснувшись, Корс невольно вскрикнул, испытав какой-то непередаваемый глубинный ужас, и, отшатнувшись, он бессознательно с силой оттолкнул мерзость от себя, ещё и ударив по торчащим ребрам. В это же мгновение он услышал сдавленный всхлип, и морок спал. Корс во все глаза смотрел на своего мальчика, а тот сидел и смотрел на него. Да, его тело было худым и чёрным от татуировок, но красивым и совсем не мерзким и лицо было таким родным, а сейчас еще и растерянным:

– Папочка… что с тобой? – спросил Ник ошеломлённо и даже как-то немного испуганно, его кисть несколько раз невольно дёрнулась.

– Боги, мне сквозь сон… я, кажется еще не до конца проснулся, и мне показалось, – Корс напряжённо вглядывался в его лицо, не понимая, почему он увидел рядом с собой вместо Ника эту гадость, что на него нашло, неужели нервное состояние и страх дали о себе знать вот таким образом? Ник под его взглядом окончательно смутился и низко нагнул лохматую голову, не позволяя больше Корсу разглядывать себя и заглядывать ему в глаза.

Корс притянул его к себе:

– Прости, мне приснилось черт знает что!

– Ты меня так ударил по ребрам… – голос Ника был расстроенным, – я не понимаю…

– Прости, прости, мой маленький мальчик, – Корс ласково потрепал его по макушке, – ну какой же ты лохматый у меня, – он с нежностью рассмеялся.

– Витор, разреши мне, пожалуйста, вернуть кольца в нос, – попросил Ник, видя, что Корс снова ведёт себя как обычно – ласкает, теребит его и добр. Поэтому он поднял на Корса один свой незаслоненный волосами глаз и смотрел вопросительно-умоляюще.

– Зачем они тебе? Ты все равно не снимаешь маску.

– Снимаю.

– Только когда мы наедине.

– Ну пожалуйста…

– Нет!

Ник закрыл лицо руками, и Корс смотрел на его черные кисти, всё еще невольно пытаясь отбросить свое безумное видение мерзкой сущности.

– У тебя же есть в каждой ноздре по колечку, – сказал он, больше пытаясь отвлечься, чем на самом деле слушая Ника. Он и не собирался разрешать ему снова позорно украсить лицо, и этот разговор был абсолютно бесполезен, только Ник пока ещё этого не понял.

– Они маленькие, они не …

– Не портят тебя, да.

Ник сидел сжавшись и молчал.

– Поедешь сегодня со мной до привала, – сказал Корс и Ник не возразил, они делали так время от времени. Корс сажал его впереди себя на своего коня и обнимал всю дорогу, зарываясь лицом в пушистый затылок, а Ник поворачивал голову чуть вбок и прижимался к его груди.

Глава 3

 Их путешествие продолжалось. И если в Рудном городе Эдриан всё время просидел запертым, то теперь Корс, наоборот, не дал ему ехать в обозе. За длинную цепь он приковал своего раба к повозке, и Эдриан был вынужден всю дорогу идти пешком. После стольких дней, проведённых в тесной клетке, где невозможно было ни встать в полный рост, ни даже просто вытянуть ноги, а лишь сидеть, скорчившись в практически обездвиженном состоянии, бедный Эдриан отвык ходить, а тем более преодолевать сразу такие большие расстояния и идти много часов подряд. Он спотыкался, падал, ему было больно, и часто в конце марша, обессиленный раб просто волочился за повозкой, благо дорога из красного кирпича была ровной, без серьезных выбоин и ухабов. Корс всё же прикрыл наготу Эдриана, но жест этот был скорее чисто символическим, потому что Корс дал Эдриану только грязную рубаху из грубой льняной ткани. Рубаха была короткой, выше колена, и это было унизительно, потому что господин не проявил никакой милости к своему рабу и не дал ему штанов.

Опозоренный Эдриан пытался слишком не нагибаться, постоянно подтягивал короткий подол вниз, чтобы хоть как-то прикрыть голую задницу, а спереди – пояс верности. Он старался двигаться аккуратно, чтобы и так короткая рубаха не задиралась ещё больше. Опустив голову, прикованный цепью за ошейник, босой, с разбитыми в кровь ногами, Эдриан из последних сил плёлся за нарядной повозкой Корса, внутри которой вместе с другими богатствами Рудного города была заперта красная рабыня. Девушке тоже приходилось несладко: в повозке, забитой до отказа различным добром, невозможно было и повернуться, а Корс не изменял своим правилам, действуя в своей привычной манере, он приковал рабыню к стенке, связав её руки за спиной и, надев ей на голову свой излюбленный атрибут унижения – плотный чёрный мешок, как обычно, затянув его на горле веревкой. Девушка была лишена возможности двигаться, видеть и нормально дышать; лишь на уровне рта Корс чуть прорезал ножом небольшую щель, и, если бы не это отверстие, рабыня неминуемо задохнулась бы в невыносимой духоте.

 Раб князя Арела – Валентин, ехал рядом с кучером, мальчик по-прежнему носил шлем, который по приказу Арела, надели на него ещё в Пределе. Тогда Верный, хоть и вынужден был подчиниться, всё же подобрал для своего любимца самый удобный и легкий шлем из материала, немного пропускающего воздух. Но на данный момент Валентина это не спасало. Южные летние дни были солнечными, безветренными; часто с самого утра и до вечера стояла сильная жара. Постоянно оставаться в туго зашнурованном, плотно охватывающем голову шлеме было мучительно. Валентин страдал от жары и под плотным материалом истекал потом. Как ни старался он приподнимать щиток, закрывающий рот, чтобы облегчить своё состояние, солёный пот тёк по его пересохшим, потрескавшимся губам на подбородок, а солнечные лучи невыносимо нагревали чёрный материал и припекали макушку, к концу дня доводя мальчика практически до солнечного удара. Верный редко получал от Арела ключ и не мог расстегнуть шлем и снять его с измученного раба, чтобы тот получил хоть небольшую передышку: смог освежить лицо водой и смыть пот, вымыть и причесать волосы, просто отдохнуть от вечно сжимающих тисков. Валентин был лишён этих простых радостей и оттого постоянно чесал голову в безуспешных попытках унять непрекращающийся зуд. Он скреб жесткий материал ногтями и теребил тугую шнуровку на затылке пальцами, пытаясь хоть как-то оттянуть плотно прилегающую корку шлема от лица и волос. Ему было жарко, душно, неудобно и тяжёлый рабский ошейник на горле не добавлял комфорта. Но бедняга не мог ничего поделать и как бы там ни было, он находился в лучшем положении, чем Эдриан или красная девушка.