Однажды, когда я возвращалась поздно вечером домой из института (поздно, потому что занятия проводились вечером, а дорога из института домой занимала часа полтора), неожиданно для меня, в подъезде моего дома, меня кто-то обнял. Я не знаю, как я удержалась, чтобы не закричать. Оказалось, что это был Виктор Розов.

Тот самый, кроме Виктора Дудко – ещё один Виктор. Из этих двух Викторов я в своё время выбирала – за кого мне выйти замуж.

История нашего знакомства растянулась на несколько лет.

С Виктором Розовым я познакомилась ещё в свои 16 лет, когда училась в Москве в техникуме, который, кстати, потом бросила. А Виктор Розов учился в 1-м МАПУ (Московское артиллерийское подготовительное училище). Мы изредка встречались, гуляли по Москве и даже пару раз сходили в Большой театр.

Потом мы потеряли друг друга надолго из вида. И вот, когда я уже окончила – другой техникум, и работала инженером по подготовке кадров на ТЭЦ – 22, от скуки, я отыскала Виктора Розова. Тогда он уже учился в артиллерийской академии.

Жила я в общежитии. И вот, Виктор с друзьями стал приезжать ко мне в гости. У меня тоже были подружки. Сложилась не плохая компания. Все вместе мы весело проводили праздники.

Потом (причины точно не знаю), Виктор бросил учёбу в академии. Поскольку он искал работу, да ещё с общежитием, а у меня тогда были связи, я помогла ему и с работой и с общежитием.

В своё время, мой отец, выйдя из заключения, тоже жил в мужском общежитии ТЭЦ-22, и первое время работал на строительном комбинате вместе с Виктором Розовым. Они подружились. Папе Виктор очень нравился.

Зная, что два Виктора – Розов и Дудко являются соперниками, отец отдавал предпочтение Розову. А я связала свою судьбу с Дудко.

Может быть, поэтому, мой отец, на протяжении долгих лет относился к моему мужу немного предвзято, а проще говоря – недолюбливал. Хотя, никогда между ними не было никаких размолвок, и открыто своё истинное отношение к Виктору он не выказывал. У нас было так заведено, что никто никогда не лез «в чужой монастырь со своим уставом»…

Время шло. Я вышла замуж за Виктора Дудко. У нас родилась дочка Стэллочка – наша звёздочка…

Однажды отец встретил Виктора Розова, они разговорились. Виктор сказал, что очень хотел бы повидаться со мной. И папа без зазрения совести, посоветовал ему встретить меня после занятий из института. Что он и сделал так неуклюже.

Когда у меня прошел шок от неожиданной встречи ночью в подъезде, Виктор сказал, что очень хочет поговорить. Первой мыслью у меня было то, что наверху около спящей Стэллы сидит мама, так как мой Виктор находится в командировке.

А что, если, забеспокоившись, что я задержалась дольше обычного, она ненадолго оставит спящую Стэлку, и сбегает домой, в соседний подъезд, к папе? И в этот момент наткнётся на стоящих в тёмном подъезде – меня и Виктора Розова?

Я схватила Виктора за рукав, и потянула к выходу:

– Если и поговорим, то не здесь…

Мы дошли до конца дома. И здесь опять – та же мысль: – «Ну, хорошо, мой Виктор – в командировке. А, если сейчас кто-нибудь из знакомых встретит нас на улице. Что будет?». А будет сплетня, которая точно дойдёт до моего Виктора…

И, минуя поворот к центральной улице, я продолжала идти дворами… Наш двор кончался, и, поднявшись на небольшую горку, мы попадали в другой двор. Пройдя через него, мы дошли до узкоколейки, которая вела от станции – Люберцы 2-е до нашего предприятия. Уткнувшись в крутую насыпь, мы поднялись на неё, и очутились у угловой калитки на кладбище. Выбора не было, и мы, продолжая идти, вошли в калитку. Вдоль могил, прилепившихся к забору, по узкой тропочке, дошли до ворот, повернули налево и пошли дальше по центральной дороге вглубь кладбища. Кладбище было небольшое, старое, почти всё занятое могилками. Дорога в середине кладбища была всего одна. В конце дороги тогда там ещё была могила неизвестного солдата.

Во время войны, по Москва реке течением пригнало льдину, в которую вмёрз погибший боец. Документов у него не нашли, и похоронили на этом кладбище, от входа – с левой стороны, у забора. Позже захоронение перенесли в конец кладбища, туда, куда подходит основная дорога. Забора там не было. Кладбище оканчивалось обрывистой насыпью. Поэтому, само собой – захоронения должны были там кончаться.

Сейчас всё кладбище заросло деревьями. Оградки не в пример современным – низким, тогда ставились по старинке – высокие. Могилки ухоженные. Много цветов, особенно сухих – в вазонах или баночках.

Уже в последние года могилы почти дошли до обрыва. Свободных мест не осталось, и кладбище считается закрытым. Разрешены были только – под захоронения. А новое кладбище раскинулось в лесу, на окраине города, да и то сейчас уже разрослось очень. Могилу неизвестного солдата с нашего старого кладбища перенесли в город.

А тогда, в 61-ом, деревья шелестели листвой над головами только над старыми захоронениями. А последняя, свободная часть кладбища (одна треть) до обрыва – была пустой, заросшей травой площадкой. Мы прошли – до конца дороги молча. Как-то неудобно было разговаривать в таком заупокойном месте. Постояли на краю обрыва, потом сели на край его, на траву. Я сказала, что готова выслушать – о чём там он хотел поговорить.

Виктор начал издалека. Вспомнил, как я помогла ему устроиться на ТЭЦ – 22 на работу. Как он считал меня своим другом, а потом понял, что это чувство – любовь.

Говорил о том, что теперь каждый из нас – женат. Но это не мешает нам оставаться друзьями. Вероятно, Дудко до сих пор видит в нём в какой-то мере соперника. И, вероятно, поэтому, мы не можем дружить семьями. Но… и т. д. и т. п. …А почему бы нам…?

Виктор попробовал обнять меня за плечи и притянуть к себе. Я резко отстранилась, давая понять, что ничего подобного между нами быть не может.

Я знала, что банальный поцелуй повлечёт за собой дальнейшие приставания, категорически пресекла «свидание», и сказала, что и так задержалась, и мне пора домой.

Вероятно, я не видела соблазна в подобном продолжении наших отношений с Виктором Розовым, потому что, если бы я этого захотела, то могла бы реализовать их в любое время раньше.

Но свой выбор я уже сделала в новогоднюю ночь 1959-го года…

Виктор слишком уважал меня, чтобы быть пошлым в такой ситуации. Мы перешли на посторонние темы. А потом молча встали и прошли той же дорогой к выходу…

Виктор Розов больше не искал со мной встреч…

Тогда я даже не зацикливалась на том, что мы ночью прогулялись по кладбищу.

А сейчас бы я на это ни за что не решилась… Теперь я знаю, что потусторонний мир рядом, и ночью жители этого таинственного места бродят по своей территории…

Мне сейчас становится жутко страшно даже только от мысли, что можно одной очутиться ночью среди могил…

Родителям я не рассказала об этой встрече. А Виктору своему – рассказала. Я о себе никогда ничего не могла долго скрывать, или умолчать о каких – ни будь поступках. Рассказав о них, я как будто сбрасывала с себя какую-то неприятную ношу, и быстро забывала об этом.

Почему-то я никогда не думала, а может ли тот, кому я в чём-то призналась, так же легко стряхнуть эту «ношу» с себя? Или она оставляет след в его душе?

Часть 4
Больница

На фотографии – больные на прогулке в старом Угрешском саду

Я (Ираида) в нижнем ряду, рядом с мед. сестрой, которая в обязательном порядке сопровождала больных во время прогулки. Слева от меня – Галочка, у которой был роман с тем Рыбкиным, по учебнику которого мы учились в школе.

Больница находилась в здании бывших монастырских келий.

За этим зданием располагался старый монастырский сад, куда выпускали на прогулку ходячих больных.

На фотографии – больные на прогулке в старом Угрешском саду.

Я (Ираида) – вторая слева 1961 год

Весной 1961-го года я попала в больницу.

Помню, я сидела с учебником дома у окна. Поскольку я низко склонила голову над книгой, Виктор обратил внимание, что у меня на голове лысинка с пятак.

На следующий день я помчалась к кожнику на приём. Он меня выслушал, потом спокойно взял в руки прядь моих волос, дёрнул их, и…они остались у него в руках. Мне так стало обидно, что я разревелась. А потом мой рёв перешел в истерику.

Доктор успокоил меня, и говорит – «Ну, а теперь рассказывайте, какие неприятности происходили с вами за последнее время?».

Я говорю – «вроде бы – никаких. Правда, прошлым летом (меньше года) трагически погиб брат, а я была беременна, и волноваться мне было нельзя… и т. д.».

– «Э, милочка, вам не ко мне нужно было идти. Вот в соседнем кабинете принимает невропатолог. Ну-ка, пошли со мной». Он взял мою карточку, без очереди провёл меня к доктору Кричевскому, который к тому же заведовал физиотерапевтическим отделением.

И уже через несколько дней меня положили в больницу, где я пролежала больше месяца.

Посещения родственников были не ограничены. Женщины в палате лежали со всего Люберецкого района. Все рассказывали о чём-то своём. Помню, я подружилась с одной больной астмой – Галей. Она рассказала о своей любовной истории с известным математиком (я его знаю только по учебнику) – Рыбкиным. Это был интересный роман…

В это же время заболела крупозным воспалением лёгких моя бабуся, и тоже попала в больницу. Она лежала на втором этаже, в терапии. Крайним с торца монастырских келий было родильное отделение.

А дальше были палаты терапии. Я навещала бабусю.

Была не притча, а быль. В одной из палат, кстати, рядом с палатой бабуси, в стене была ниша, в которой в давние времена была роспись – изображение богоматери. Сколько бы её не забеливали или закрашивали, образ проявлялся через любую краску. Интересно, сейчас, когда восстановили все помещения монастыря, этот образ сохранился до сих пор?

Мне очень нравилось лечение. Особенно, хвойно-жемчужные ванны. Ложишься в изумрудную воду, пахнущую хвоей. Из-под тебя поднимаются, и обволакивают всё тело кислородные пузырьки. Это так приятно…

Циркулярный душ, в отличии от жемчужных ванн – будоражил, покалывая множеством острых струек воды, выстреливающих в тебя свои маленькие жала.

Я уже упоминала, что заведовал отделением врач физиотерапевт – Кричевский. Высокий, интересный мужчина, не очень молодой. Меня женщины предупреждали, что он любит молодых. Не знаю, в чём выражалась его любовь к молодым, но я помню, что каждый раз, когда я принимала ванну, он приходил. Никаких особых чувств он не проявлял. Просто, когда я лежала в ванной, он подходил, щупал рукой воду и спрашивал – «Не холодная?». Сначала я стеснялась, сразу двумя руками старалась закрыть все интимные места. А потом мне это надоело. Ну, смотрит, не съест же он меня?

И еще запомнилась мне эта больница тем, что в одно из посещений, когда мы были в саду, ко мне пришла мама со Стэлкой. Она встала от меня на расстоянии нескольких шагов и опустила Ёлку на землю, и спросила – «Где мама?». Я протянула руки навстречу. И Ёлка первый раз пошла своими ножками…

Уколы витаминов, циркулярный душ, хвойно-жемчужные ванны и покой сделали своё дело. Волосы на голове стали восстанавливаться, и меня выписали домой. В это время уже во всю шла весенняя сессия. Мне пришлось взять академический отпуск…

Часть 5
Командировки

Ленинград Юлий и Гела Дудко

Среди писем есть – отдельные, написанные в коротких командировках. Тем не менее, хочется их привести здесь все, так как и в этих письмах отражаются отдельные моменты нашей прошедшей жизни.

Витя по-прежнему часто ездил в командировки в Ленинград, Свердловск и другие города.

Витя в Ленинграде остановился в семье Юлика Дудко. Ещё, когда Виктор кончал школу во Фрунзе, он жил в семье брата Бати – Михаила Евстафьевича и его жены – Екатерины Фёдоровны Дудко. Юлик и Толя – их дети. Когда Юлик женился на Геле, он остался жить у неё, в Ленинграде.

Нужно немножко рассказать о Геле. Она попала в Ленинградскую блокаду, будучи ещё почти девчонкой. Пережила почти всех своих родных. Практически, она уже умирала от дистрофии в 1942 году, когда ей повезло. Вывозили на большую землю раненых и больных. Должны были вывезти и её тётю, но та не поехала, а уговорила вместо себя взять Гелу. Тётя погибла, а Гела попала в госпиталь. Ей удалось выжить. Позже она вернулась в Ленинград.

У них была большая квартира в мрачном большом кирпичном доме на проспекте Обуховской обороны. Это в конце Невского проспекта, (через мост), рядом с маленьким, старинным кладбищем в монастыре Александра Невского.

Ленинград Гела Дудко с детьми – Людой и Мишей

В Ленинграде У Гелы с Юликом двое ребятишек: Люда и Миша.

Уже нет в живых Юлика. Он умер в 1999 году. Не приехал домой с дачи. Его нашли упавшего на грядку, на третий день… Сколько он пролежал так – не известно… Инфаркт.

Сегодня – Миша и Люда обзавелись давно детишками и живут уже не в Ленинграде, в Санкт-Петербурге.

Родственники, приехавшие в Санкт-Петербург на похороны Юлика

Санкт-Петербург 1999 год.

Ленинград 1999 год. Близкие родственники, приехавшие в Санкт-Петербург на похороны Юлика.

Слева направо: сын Юлика – Миша, Толя – родной брат Юлия, приехавший из Воронежа.

Далее – двоюродные: Виктор Анатольевич Дудко и два брата и сестра – Курманаевы: Равиль, Роза и Ганик.

В 2005-ом, умерла Гела.

А потом и – брат Юлика – Анатолий, живший в Воронеже и умерший после продолжительной болезни – инсульта…

25 сентября 2018 год умер Виктор Анатольевич Дудко.

Уходит поколение шестидесятников.

Здесь упомянула уже ушедших близких родственников, так как – книги с воспоминаниями о них опубликовать не успею при жизни.

А продолжить нами с Виктором начатое дело будет – некому.

У детей, внуков и правнуков достаточно своих забот. Сегодня на подготовку и публикацию одной электронной книги уходит почти месяц. В каждой книге рассказывается о событиях одного конкретного года.

В частности, эта книга ещё только – про 1961-й год. А я вспомнила сейчас – 1999 год. Посчитайте – до него (1999–1962 = 37 лет). Это значит ещё – 37 книг. Для их публикации потребуется 37 месяцев = 3-м годам… А у меня счёт жизни идёт уже не по годам, а – меньшими сроками…Так что иногда и вправду между основными строками иногда буду прибегать, как сейчас – к более поздним воспоминаниям.

Виктор бывал в Ленинграде в командировках не один раз. Позднее он стал останавливаться в гостиницах. А первое время, он пользовался гостеприимством Гелы и Юлика. Но и Юлик, когда бывал в Москве, частенько заезжал к нам.

Вот и в этот раз, летом, в июле, Виктор поехал в Ленинград на Съезд программистов. Так получилось, что в это время у нас гостил Женечка (Витин сводный братишка) из Бреста. Кроме того, заболела Ёлка воспалением лёгких. В общем, мне было «весело».

Обо всём об этом я писала Виктору в письмах…

А он писал мне о своих новостях и впечатлениях от Ленинграда…

1961–ый год. Г. ЛЕНИНГРАД. Проспект ОБУХОВСКОЙ ОБОРОНЫ

дом 1/3 кв. 20.

6. 07. 61 г.

ЗРАВСТВУЙ, ДОРОГОЙ ИРОК!
Вот уже три дня я здесь. Скучаю. Жду времени, когда поеду домой.

Думал написать сразу, как получу билет, но оказалось, что этого долго ждать. Билеты заказали на 13-ое, на поезд 29. Получать будем 8-го. Тогда я черкну ещё одно письмо.

Гела живёт сейчас одна, да ещё её тётя приехала. Ключ мне дал её папа.

Устроился я прекрасно. 3-го был на открытии съезда. С 4-го стали работать. Ужасно много народа. Много известных личностей. Работаем мы так: с 10 до 11-и общие планерные заседания, с 12 до 14 – планерные заседания секции (а их -13). А с 17 до 19-и работают подсекции, так что почти весь день разбит на мелкие кусочки.

Вечером бываю дома, и читаю – «20 лет спустя». Как видишь, веду себя прилично.

Денег всего у меня 23 рубля. Питаюсь хорошо. Но, вот купить, наверное, ничего не смогу, хотя и постараюсь.

Здесь я видел небольшую картину за 2–50 – сад с беседкой. Думаю, тебе привезти в подарок.

Очень неудобно с Гелой. Она меня кормит и утром и вечером. Не знаю, как за это благодарить.

Как вы поживаете? Как Стэллочка? Что делает Женя? Выиграли ли по лотерее? Как ты себя чувствуешь?

Привет всем родным. Буду ждать от тебя небольшое письмо.

Крепко, крепко целую тебя и Эллочку! Пишите. Жду ответа.

ВИКТОР

P. S. Сегодня 4 года, как я начал работать.

Купить ли тебе чулки? И какие, и какой размер?

Здесь всё время меняется погода: то солнце, то пасмурно, иногда (и часто) идёт дождь.

Есть в продаже зелёный горошек!

Целую.

ВИКТОР

8.07.61 г.

ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГОЙ ИРОК!
Пишу тебе 2-ое послание. Я жив, здоров и думаю скоро быть дома. Скучаю.

Приобрёл билет на обратный путь: выезжаю 13-го поездом 37, вагон 5. В Москву он приходит в 7–57. Едем мы все вместе. И, может быть, не обязательно меня встречать.

Думаю, что от тебя получу письмо одно хотя бы.

Написала ли ты Ермалюкам?

Видел здесь шикарный светлый костюм (к сожалению, мужской) за 55 рублей. Погода по-прежнему не балует нас.

Гела получила небольшое повышение (10 рублей) и мы её вчера обмывали втроём. Вот пока и всё. До скорого.

Когда придёт это письмо, то я сам за ним приеду через 2–3 дня.

Привет всем родным. Крепко поцелуй Эллочку.

Крепко, крепко целую.

Твой ВИТЯ

Привет от Гелы. Как там Женя? Привет бабусе. Как её здоровье?

ВИТЯ

12.07.61 г.

ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГОЙ ВИТЁК!
Получила твоё письмо. Пишу все наши новости.

У Элки воспаление левого лёгкого. Первый день сегодня спала температура. Уколы делают болезненные – пенициллин с чем-то.

На работу до твоего приезда не выйду. Сижу только с ней. Ночует она у мамы, так как уж очень сильно тяжёлыми были эти ночи. Мама мне её не даёт на ночь. На ночь ей делают горчичный компресс, потом она потеет, и у неё через каждый час меняют бельё. С 4-х ночи и до середины дня температура около 39,6, а потом 38,6. В общем, не весело, но сейчас – самое страшное позади. Должно всё с сегодняшнего дня пойти на улучшение. Похудела страшно. Остались одни глаза на лице. Живёт одними апельсинами и виноградным соком, аппетит плохой.

Вчера была зарплата. По обоим больничным я ещё ничего не получила – за тебя по ведомости получила 98 рублей всего. Мы отдали с Женей долг – 25 рублей и рассчитали, сколько нам надо оставить на питание.

С 9-го по 20-ое = 12 дней × 3–50 = 42 рубля. Остаётся 30 рублей.

Вот мы так и сделали. 30 рублей спрятали, а на питание отложили, и тратим. А за квартиру и т. д. заплатим, когда ты приедешь. Я получу тогда по больничным, и ты получишь, что хотел получить.

Теперь следующие новости. Кстати, сейчас пойду опускать это письмо на почту, и если можно посылать от нас телеграфом перевод, то пошлю тебе эти 30 рублей. И тогда дам телеграмму тебе, что выслала их.

Элка рядом на диване капризничает, и отнимает ручку. Сегодня мама на обед варит свежую картошку.

Я по тебе соскучилась.

Я достала в завкоме случайно путёвки в дом отдыха, но завтра придётся отказаться от них. Путёвки – одна стоит 30 рублей, с 8-го августа по 14-ое и ещё две путёвки – продолжение первых, с 14-ого по 31-ое августа. Всего мы с тобой смогли бы поехать в дом отдыха с 8-го по 31-ое августа, и всё это стоило бы 120 рублей + с собой взяли бы – 60 руб… Так, что всего бы за месяц, т. е. весь отпуск встал бы у нас – 200 рублей. Дом отдыха – «Сосновый бор», стоит среди соснового бора, на реке «Клязьма»… Там и лодки и пляж – ехать через Орехово-Зуево – куда-то туда, на Клязьму. И дорога не дорогая и отдых – на всём готовом. Лучшего желать некуда.

Но вчера вечером к нам приходила Ивченкова, ты её хорошо знаешь – участковый наш врач. Она посидела у нас весь вечер и, уходя, обещала мне путёвку в санаторий. Таких путёвок дают 8 штук в квартал или в год на предприятие – я не поняла. Распределять их будут после 20-го июля. Их дают в первую очередь по указанию Ивченковой. И вот, она обещала это сделать, но не на август, а на осень.

Кроме того, мама с папой в августе уезжают, Элку оставлять не с кем. Поэтому придётся сделать так. В августе я отпуск не возьму. А ты поедешь в Минск, в Брест или в Каменец.

А потом ты будешь брать Элку из яслей, а я поеду в нервный санаторий, если Ивченкова, действительно, достанет мне путёвку.

В сентябре ты будешь сдавать в аспирантуру. Учись и готовься заранее.

За Женей приходится следить хуже, чем за маленьким. Без меня получил Батино письмо на твоё имя – распечатал и прочитал.

Не успела оглянуться – он уже сидит, читает – «Кожно-венерические болезни». В общем, приезжай, будешь его воспитывать. Я же не имею права делать ему замечания.

Знаешь, водники построили дом. В этот дом должны переезжать те, кто живёт на шлюзах. Они этот дом отдают нам, т. е. институту, а институт им взамен квартир даёт комнаты, т. е. такой же будет обмен, как тогда получал Салагян.

Жуков ложится на операцию. И к кому сходить и как – не знаю. Русина тоже плохо, очень плохо себя чувствует. Михаил Ильич угрюмый, даже подходить страшно. Приезжай, подумаем.

У Элки опять сейчас повышается температура. А ещё только 2 часа дня. Капризничает. Смирнов Саша уехал в отпуск с кем-то из ребят в какое-то захолустье, в деревню из-за рыбной ловли. Сейчас на улице дождь пошёл, а вчера и сегодня пасмурно. Всё время ветер…

Большой привет Юлику, хотя его ещё нет, ну – детишкам и всем взрослым…

Элка уже прямо показывает на какую-нибудь вещь и говорит – «Дай!». Один раз уже сказала – «Катя» на куклу Катьку – голышку и – «На!», когда давала что-то. А сегодня ела малину с сахаром.

Приезжай, Витюленька, мы с дочкой по тебе скучаем, и потом без тебя не решила ни одного вопроса: работа, путёвки, отпуск, жильё, т. к. не знаю как лучше.

Ну, ладно, целую тебя крепко.

ИРА

Писем я никому не писала, т. к. не знаю – поедем мы или нет. Приедешь, решим.

В конце года Гела прислала нам письмо о том, что они получили новую квартиру.

Письмо в Дзержинку из Ленинграда.

4.12.61 г.

ЗДРАВСТВУЙТЕ, ИРА, ВИТЯ И ЭЛОЧКА
Большое спасибо за поздравление с праздником.

Прежде всего, мне очень хочется узнать, как самочувствие малышки? Дома она или в больнице. Как Вы живёте, работаете, а Витёк, наверное, учится.

Сообщаю Вам, что мы переехали на новую квартиру. Получили в новом крупноблочном доме отдельную квартиру во 2-м этаже, общим метражом 38,8 м. – 3 комнаты. Одна из них – 11 м изолированная, а две других смежные.

Район новый, пока удобств мало, и далековато от центра города, но всё же, я очень довольна. Мне на работу не дальше, чем было со старой квартиры. Юльке – дальше, кажется, на автобусе – через весь город. Самое неприятное, это то, что ещё дети посещают старый садик, и утром их приходится рано поднимать, и тащить в трамвай с пересадками. В декабре откроется садик у нас на работе. Тогда мне будет проще, всё-таки по пути.

Приезжайте к нам на новоселье. Наш адрес: – «Ленинград. Ланское шоссе. Дом 29, кв. 47.». К нам ехать можно на трамваях: 2, 21 и 40. Автобус 33.

Выходить на остановках – «Белоостровская». Если ехать от Московского вокзала, то надо сесть на 46 автобус, и ехать до остановки – «Каменный остров», а там пересесть на трамвай 21, или 40, и ехать до остановки – «Белоостровская». Приезжайте и пишите. Будьте здоровы и дружны.

Привет родным. Целую Вас всех.

ГЕЛА

В этом году, кроме Ленинграда, Виктор съездил ещё в командировку в Свердловск.

Письмо из Свердловска.

12.10.61.

Здравствуй, дорогой, Ирок!
Доехал благополучно. В городе слякоть и грязь неимоверная. Сам город ещё не успел посмотреть. Видел только университет, в котором уже сделал доклад (с корабля прямо на бал) наш с Сашей.

Говорят, что за 3 дня до нашего приезда здесь был снег аж 3 см., был мороз до 8 градусов. А сейчас не очень хорошо. Скоро уже приеду. Скучаю.

Выеду домой, может быть, 18 числа и приеду 20-го либо утром рано в 6–00, либо в 9 вечера. Ещё точно не знаю. Если будет время, удобное для тебя, то пошлю телеграмму.

Думают нас здесь свозить на Уралмаш. Пока ничего хорошего не видел. В магазинах почти всё есть, что и у нас. Думаю, может быть, купить тебе тапочки за 2–80, красивые, домашние. Передавай всем привет. Как поживает Эллочка. Целуй её за меня.

Прошу узнать у Шемереко – как обстоят мои дела с аспирантурой? Обязательно спроси и, если что, дай мне знать. Буду ждать с нетерпением нашей встречи. Как там тётка моя? Я её так и не увидел. Ну, будь «паинькой».

Целую. Жду, скучаю, целую.

ВИТЯ

Виктор вспоминает в письме о приезде к нам в гости тёти Нины Курманаевой – родной сестры Бати. Я её встретила, и с помощью родителей мы ей устроили радушный приём. Дело немножко осложняло то, что я только что вышла из больницы после очередного выкидыша, и была слабовата для длительных прогулок по Москве. Да и холодновато было. Можно было застудиться… Тем не менее, будучи на больничном листе, я имела свободное время.

В общем, я сделала всё, что могла. Показала тёте Нине в Москве всё, что можно было посмотреть за несколько дней. Вернувшись домой, она прислала нам письмо.

Письмо из Чаувай в Дзержинку. Адрес: – "Киргизская ССР, Фрунзенский район, рудник ЧАУВАЙ.

КУРМАНАЕВОЙ НИНЕ ЕВСТАФЬЕВНЕ".

1.11.61 г.

ЗДРАВСТВУЙТЕ, МОИ РОДНЫЕ, ВИКТОР ИРА И СВАТЬЯ!
Поздравляем с праздником Великого Октября, желаем счастья, здоровья успехов в работе.

Ира, ты меня извини, что долго так не писала. Доехала хорошо. Встретил меня муж и сынишка. Вот уже с 24.09. работаю и всё некогда. Писем ещё никому не писала. Анатолий ждёт, а я молчу, днями напишу, и надо ещё писать во Фрунзе. Ира, когда приехал Виктор? Какие у Вас новости?

Вот хорошо, что я побыла в Москве до съезда, а то и Сталина не видела б. Вероятно, ждали, когда я выеду посмотреть, а потом и уберут его.

О Москве много осталось воспоминаний, много рассказывала домашним.

Дома всё хорошо. Мои домашние (муж и сыновья) хозяева хорошо меня встретили. Очень скучали, особенно меньший сынишка. И всё ещё рассказываю, что видела, какое метро, кремль. Спрашивает – а какой мавзолей, Ленин, Сталин?

У нас тепло. Пока привет всем. Как Элла? Как её успехи в учёбе? Пишите. Целуем. Ждём.

Тётя НИНА

Привет от всей моей семьи.

КУРМАНАЕВА НИНА ЕВСТАФЬЕВНА

АЛЕКСАНДРО – НЕВСКАЯ ЛАВРА

Пусть читатели мне простят то, что дальше я буду писать о грустном… Эта тема, как губка, впитавшая в себя печальные воспоминания и мысли. Душа сжимается, не желая отпускать из памяти увиденное и пережитое прошлое. Передо мной проходят тени ушедших видений и родившиеся после этого в мозгах мистические фантазии…

Странно, но я сама почему-то не желаю со всей этой мистикой расставаться и иногда подпитываю её новыми воображаемыми подробностями…

Когда я перечитывала письма Виктора из Ленинграда, мне припомнилось то, что в этом же году я сама съездила в Ленинград, в командировку. В нашей коммунальной квартире жила соседка – Шурочка. Она была тяжело больна и вот настал день, когда она умерла… Совсем недавно трагически погиб мой брат. Поскольку я ждала уже рождения дочки, меня не брали на похороны брата. Так что я не видела его лежащим в гробу, да его и хоронили-то в закрытом гробу… В моей жизни это была первая потеря и первые похороны близкого родного человека. Может быть, поэтому – чувство «не живого», связанного с неосязаемым понятием смерти, страшной потери и трагедии – осталось в душе сгустком непонятного страха.

И вот теперь предстояли похороны соседки Шурочки, с которой мы, живя рядом, неожиданно подружились. И этот непонятный страх стал в моей душе оживать вновь. Кроме того, я весной этого года прошла курс лечения в больнице после пережитого стресса и теперь боялась, что похороны Шурочки вызовут у меня повторную подобную реакцию. Мои родные, бывшие свидетелями моих нервных истерик, тоже боялись их повторений.

В общем, Виктор, посоветовавшись с Борисом Сергеевичем Юрьевым – руководителем группы, в которой я тогда работала, и меня на недельку (на время похорон Шурочки) отправили в командировку в Ленинград.

Когда я вернулась домой, все похоронные процедуры в нашей квартире уже закончились.

Как и Виктор, в Ленинграде я эту неделю жила у Юлика с Гелой.

Рядом с их жильём находилось старое, маленькое, заброшенное кладбище Александро-Невской лавры. Оно было такое старое, что ещё моя бабуся вспоминала как-то о нём. Она рассказывала, как ей запомнилась эпитафия, написанная на одном из памятников. Смысл эпитафии заключался в том, что усопший обращался к прохожим с предложением посидеть на его надгробном камне и побеседовать с ним…

Теперь я уже сама не помню, когда и как у меня возникло желание отыскать эту эпитафию на этом заброшенном кладбище.

До сих пор не понимаю – почему, чего-то испугавшись, убежав от процедуры похорон соседки – Шурочки, я не побоялась пойти на это заброшенное безлюдное кладбище? Вообще-то в том смысле, в каком мы привыкли видеть современные кладбища, этот мемориал не был таковым. Скорее он напоминал большую мастерскую давно покинутую неизвестным скульптором. Каких-то особых дорожек между могилами не было. Да и сами могилы трудно было определить, потому что кругом лежали груды развалившихся могильных памятников и надгробных плит. Мне приходилось перелезать через лежащие плиты и памятники, чтобы добраться к какой-то, меня заинтересовавшей надписи… Приходилось с трудом разбирать потускневшие и состарившиеся на памятниках буквы…

Справа от входа я отыскала захоронение, на памятнике которого были высечены такие запоминающиеся слова:

Прохожий! Ты идешь, но ляжешь, так, как я.
Присядь и отдохни на камне у меня.
Сорви былиночку и вспомни о судьбе —
Я дома – ты в гостях – подумай о себе.

Но меня потрясли слова на каком-то другом памятнике. Я не помню точно эти слова, написанные на одном из надгробий, но суть их настолько заставляет поверить, что в этот миг с тобой говорит тот, кого уже нет в живых не одно столетие, что мурашки бегут по коже…

Это обращение к прохожему, приглашающему тебя сесть и посидеть с ним рядом…

– «Сядь и посиди, поговори со мной и т. д.»…

Наверное, бабусе запомнился именно этот памятник и эпитафия на нём.

С тех пор, как здесь побывала бабуся, прошла целая жизнь ею прожитая. Да и я уже прожила четверть века. А плита могильная всё лежит на том же месте… И кто-то, находясь в потустороннем мире всё зовёт к себе прохожих и просит поговорить с ним…

Вот видите – я об этом уже говорила, что мысли мечутся временами – от прошлого к настоящему…

Много лет спустя, когда уже не осталось в живых никого из старшего поколения родных, стали посещать меня мысли о неизбежном будущем…

Когда веришь, что это будет не скоро, не страшно думать на эту тему.

(Позже оказалось – чем старше, тем чаще и спокойнее думаешь о неизбежном…)

Вероятно, все старики в конце жизни – задумываются о потустороннем, верят во всё вечное, и философствуют о неизбежности предначертанной ему кармы.