Loe raamatut: «Неврозы. Теория и терапия»

Font:

Научный редактор Светлана Штукарева

* * *

Предисловие

Настоящая книга появилась в результате прочитанного мной в Венском университете курса лекций под названием «Изучение неврозов и психотерапия», или скорее «Теория и терапия неврозов». Они были дополнены материалом из рукописей лекций, которые мне довелось читать в других местах.

Если учесть изложенные выше обстоятельства, совпадения и повторения будут неизбежны, но – с точки зрения дидактики – это даже приветствуется.

С другой стороны, недостатки в подобных обстоятельствах столь же неизбежны, ибо через «обширную страну» души (Артур Шницлер) ведет множество путей. Взятый путь не является ни произвольно выбранным, ни единственно возможным и единственно необходимым, но он ведет через те места и останавливается там, где на проблематику и систематику теории и терапии неврозов можно посмотреть более или менее новым – и плодотворным – образом. Videant collegae¹.

Любая теория и терапия неврозов представляет собой некое подобие лестницы, которая своим основанием упирается в клиническую базу, а главной частью стремится в метаклиническое пространство. Однако по эвристическим соображениям и в дидактических целях следует предположить, что существует нечто вроде отдельных ступеней этой «лестницы Иакова», ведь не существует чисто соматогенных, психогенных и ноогенных неврозов, это все скорее смешанные случаи, когда, в зависимости от ситуации, на первый план теоретических взглядов и терапевтических намерений выходит конкретный соматогенный, психогенный или ноогенный момент. Такие reservatio mentalis² читаются между строк.

Виктор Франкл

Предисловие к 4-му изданию

По сравнению с предыдущими данное переиздание было частично сокращено, частично дополнено – главным образом относительно подробным введением, которое призвано поднять представленный материал до современного уровня логотерапевтических исследований и практики. Оно появилось вследствие моего семинара «Теория и терапия неврозов», который я проводил в течение нескольких зимних семестров, будучи профессором логотерапии в Калифорнийском университете в Сан-Диего.

Еще несколько слов о библиографии, которую я пересмотрел с учетом обновлений в логотерапии как науке. В ходе редактуры я заменил старые публикации более новыми. В список были включены работы, либо переведенные на иностранный язык, либо опубликованные на иностранном языке. Последнее относится к трем моим книгам «Психотерапия и экзистенциализм», «Человек в поисках смысла» и «Воля к смыслу», написанным по-английски и не переведенным на немецкий (но переведенным на другие языки). Der Wille zum Sinn не является немецкой версией книги «Воля к смыслу». Большинство диссертаций тоже было написано по-английски.

Так что мне остается только поблагодарить своих нынешних помощников и учеников за множество примеров, демонстрирующих логотерапию в действии.

Виктор Франкл. Вена / Сан-Диего, Калифорния, зима 1974/75 гг.

Предисловие к 5-му изданию

По сравнению с 4-м изданием текст был изменен лишь в нескольких местах. […] Библиография была полностью обновлена. Благодаря этому списку литературы читатель сможет получить представление о том отклике, который логотерапия получила в мире³.

Виктор Франкл. Вена, март 1982 г.

Введение. Что такое логотерапия?

Прежде чем мы перейдем к описанию сути логотерапии, скажем о том, чем она не является: панацеей! «Метод выбора» в данном случае можно выразить уравнением с двумя неизвестными: ψ = x + y, где x означает уникальность и неповторимость личности пациента, а y – не менее уникальную и неповторимую личность терапевта. Иными словами, ни один метод не получится применить в каждом конкретном случае с одинаковыми результатами, и ни один терапевт не может применять каждый из методов с одинаковой эффективностью. То, что относится к психотерапии в целом, относится и к логотерапии в частности. Так что наше уравнение можно дополнить: ψ = x + y = λ.

И все же Пол Джонсон однажды осмелился заявить: «Логотерапия не конкурирует с другими видами терапии, но ее плюс вполне позволяет ей бросить им вызов». А суть этого плюса раскрывает Н. Петрилович, полагая, что логотерапия, в отличие от всех других психотерапевтических методов, остается не в плоскости невроза, а выходит за его пределы и переходит в измерение специфически человеческих феноменов⁴.

Например, психоанализ рассматривает невроз как результат психодинамических процессов⁵ и, соответственно, пытается лечить невроз, вводя в действие новые психодинамические процессы, такие как перенос; поведенческая терапия, сильно ориентированная на теорию обучения, рассматривает невроз как продукт процессов обучения, или условные процессы, и, соответственно, старается воздействовать на невроз, запуская в нем своего рода безусловные процессы, или процесс восстановления. Логотерапия, напротив, входит в человеческое измерение и включает в свой инструментарий специфически человеческие явления, с которыми сталкивается. А это не что иное, как две фундаментальные антропологические характеристики человеческого существования: во-первых, «самотрансценденция»⁶ и, во-вторых, присущая только человеческому бытию способность к самодистанцированию⁷.

Самотрансценденция знаменует собой тот фундаментально-антропологический факт, что человеческое существование всегда отсылает к чему-то, чем само не является, – к чему-то или к кому-то: либо к смыслу, который необходимо найти и исполнить, либо к cуществованию другого человека, с которым сталкивается. Человек становится по-настоящему человеком и полностью собой только тогда, когда поглощен делом, служением делу или полон любви к другому человеку, когда он не замечает и забывает себя. Это как с глазом, который выполняет свою функцию видения мира только в той мере, в какой не видит самое себя. Когда глаз видит себя? Только когда болит: когда у человека катаракта и он видит «облако» или когда у него глаукома и он видит источник света радужных цветов – тогда глаз частично видит сам себя, тогда он воспринимает имеющуюся болезнь. Однако тогда в равной степени и мое зрение ухудшается.

Не включая самотрансценденцию в представление о людях, мы не сможем понять массовый невроз сегодня. В наше время человек больше фрустрирован не сексуально, а экзистенциально. Он страдает не столько от чувства неполноценности, сколько от ощущения бессмысленности⁸. Это ощущение бессмысленности обычно идет рука об руку с ощущением пустоты, экзистенциальным вакуумом⁹. И ощущение, будто жизнь больше не имеет смысла, охватывает все большее количество людей, чему есть доказательства. На группе из 500 учеников Алоиз Хабингер продемонстрировал, что ощущение бессмысленности усилилось за несколько лет более чем в два раза. Кратохвил, Выметал и Колер говорили о том, что ощущение тщетности не ограничивается только капиталистическими странами, оно встречается и в коммунистических странах, куда проникло «без визы». А благодаря Л. Клицке¹⁰ и Джозефу Филбрику мы знаем, что та же картина наблюдается и в развивающихся странах.

Если мы спросим себя, что могло стать причиной экзистенциального вакуума, то получим следующее объяснение: в отличие от животных, у человека нет инстинктов, которые бы ему подсказывали, что делать. И в отличие от прошлых лет, традиции тоже больше не указ. По сути, человек не знает, чего он хочет. Что же получается? Либо он хочет то, что делают другие, а это конформизм, либо наоборот: делает только то, чего от него хотят другие, а это уже тоталитаризм. Помимо этого, существует еще одно последствие экзистенциального вакуума – специфический невротизм, точнее ноогенный невроз¹¹, который этиологически обусловлен ощущением бессмысленности, сомнением в смысле жизни или в том, что он вообще существует¹².

Однако нельзя сказать, что сомнение само по себе является патологией. Задаваться вопросом о смысле своего существования, сомневаться в том, что он есть, – это скорее человеческое достижение, чем невротическое страдание; в этом как минимум проявляется духовная зрелость: потенциальный смысл больше не передается через традицию, минуя критику и сомнения (то есть рефлексию); его скорее ищут самостоятельно и независимо, в этом и проявляется духовная зрелость. Таким образом, к экзистенциальной фрустрации не применима существовавшая ранее медицинская модель. Если на то пошло, экзистенциальная фрустрация – это социогенный невроз. И как раз социологический факт, а именно утрата традиций, вызывает у современного человека такую экзистенциальную неуверенность.

Существуют также замаскированные формы экзистенциальной фрустрации. Упомяну лишь самоубийства, особенно среди студентов¹³, наркоманию, набирающий обороты алкоголизм и растущую (подростковую) преступность. Сегодня нетрудно доказать, как сильно тут влияние экзистенциальной фрустрации. В нашем распоряжении находятся разработанные Джеймсом Крамбо тесты осмысленности жизни, PIL-tests¹⁴, которые позволяют оценить степень экзистенциальной фрустрации. А совсем недавно и Элизабет Лукас с ее Logo-тестом внесла свой вклад в эмпирическое исследование логотерапии¹⁵.

Что касается самоубийств, то Университет штата Айдахо тщательно изучил случаи 60 студентов, пытавшихся уйти из жизни, и в 85 % случаев выяснилось, что жизнь для них не имела никакого смысла. Выяснилось, что 93 % студентов, страдавших от ощущения бессмысленности, отличались физическим здоровьем, активно участвовали в общественной жизни, прекрасно учились и были в хороших отношениях со своей семьей¹⁶.

Теперь поговорим о наркомании. Уильям Чалстром, директор Военно-морского наркологического реабилитационного центра, заявил: «Более 60 % наших пациентов жалуются на то, что их жизнь лишена смысла»¹⁷. Бетти Лу Паделфорд смогла статистически доказать¹⁸, что в основе наркомании лежит отнюдь не «образ слабого отца», инкриминируемый психоаналитиками в этой связи; она проанализировала результаты тестов 416 студентов и пришла к выводу, что степень экзистенциальной фрустрации в значительной степени коррелирует с индексом вовлеченности в употребление наркотиков: в случаях без экзистенциального расстройства этот показатель в среднем составлял 4,25, в то время как в случаях с экзистенциальным расстройством он увеличился в среднем до 8,90, то есть более чем в два раза. Результаты этого исследования согласуются с результатами исследований, проведенных Гленном Шином и Фредди Фехтманом¹⁹.

Само собой разумеется, что реабилитация, учитывающая экзистенциальную фрустрацию как этиологический фактор и устраняющая ее с помощью логотерапевтического вмешательства, имеет все шансы на успех. Таким образом, по данным Medical Tribune²⁰, из 36 наркоманов, находившихся на лечении в Венской университетской психиатрической клинике, после 18 месяцев лечения только двоим удалось полностью освободиться от наркозависимости, что составляет 5,5 %. В Федеративной Республике Германии «на излечение могут рассчитывать менее 10 % всех подростков, страдающих наркоманией и обращающихся за медицинской помощью»²¹. В США этот показатель составляет в среднем 11 %. Элвин Фрейзер, работающий в Калифорнийском реабилитационном центре для наркоманов и активно применяющий логотерапию, достигает 40 %.

То же самое справедливо и в отношении алкоголизма. Во время изучения сложных случаев хронического алкоголизма удалось выяснить, что 90 % людей страдали от ужасного ощущения бессмысленности²². Неудивительно, что в случае с алкоголизмом Джеймсу Крамбо удалось на основе тестов подтвердить успешность групповой логотерапии и, сравнив ее с успешностью других методов лечения, сделать вывод о том, что «только логотерапия показала статистически значимое улучшение»²³.

Что касается преступности, то Блэк и Грегсон из Университета Новой Зеландии обнаружили, что преступность и смысл жизни находятся в обратно пропорциональной зависимости друг от друга. Заключенные, оказавшиеся в тюрьме повторно, отличались от среднего населения в соотношении 86: 115, согласно тесту Крамбо «Смысл жизни»²⁴.

Как продемонстрировали исследователи поведения из школы Конрада Лоренца, агрессивность – например, на экране телевизора, – которая должна быть перенаправлена на безобидные объекты и таким образом ликвидирована, на самом деле сначала провоцируется, а затем, подобно рефлексу, только усиливается. Социолог Кэролайн Вуд Шериф из Пенсильванского университета резюмирует это следующим образом: «Существует значительный объем научных доказательств того, что успешное выполнение агрессивных действий отнюдь не уменьшает последующую агрессию и является лучшим способом увеличить частоту агрессивных реакций²⁵. В рамках подобных исследований изучали поведение как животных, так и человека»²⁶.

Кроме того, по мнению профессора Шерифа из Соединенных Штатов, распространенное мнение о том, что спортивные соревнования – это аналог войны, только без кровопролития, неверно: именно участие в спортивных соревнованиях спровоцировало у трех групп подростков в закрытом лагере усиление, а не ослабление агрессии в отношении друг друга. Поразителен один случай, когда они забыли о своей вражде: молодым людям тогда пришлось вытаскивать застрявшую в глинистой почве тележку, на которой в лагерь доставляли продукты. Эта изнурительная, но вполне посильная задача, в основе которой лежала «преданность делу»²⁷, буквально заставила их «забыть» об агрессии²⁸.

И вот перед нами уже открываются возможности логотерапевтического вмешательства, которое направлено на преодоление ощущения бессмысленности путем запуска процессов поиска смысла. Луи Барберу в руководимом им реабилитационном центре для преступников удалось за шесть месяцев повысить ценность поиска смысла с 86,13 пунктов до 103,46, превратив реабилитационный центр в логотерапевтическую среду. И хотя средний уровень рецидивов в США составляет 40 %, Барберу удалось добиться 17 %²⁹.

Рассмотрев многочисленные и разнообразные проявления и выражения экзистенциальной фрустрации, нам надо было бы теперь спросить себя, каким должно быть устройство человеческого существования: какова онтологическая предпосылка того, чтобы, скажем, 60 студентов, чьи случаи были изучены Государственным университетом Айдахо, могли совершить попытку самоубийства, не имея на то никаких психофизических или социально-экономических причин. Иначе говоря, как должно быть устроено человеческое существование, чтобы такая вещь, как экзистенциальная фрустрация, вообще стала возможна. Как говорил Кант, нас интересует «условие возможности» экзистенциальной фрустрации, и, вероятно, мы не ошибемся, если предположим, что человек устроен таким образом, его конституция такова, что он просто не может не искать смысл. Получается, что разочарование человека можно понять, только поняв его мотивацию. А повсеместное ощущение бессмысленности может служить для нас индикатором того, чего на самом деле хочет человек, – поиска основной мотивации.

Логотерапия учит, что человек пронизан «волей к смыслу»³⁰. Однако эту теорию мотивации еще до эмпирической верификации и валидации можно определить следующим образом: волей к смыслу мы называем то, что вызывает в человеке фрустрацию, когда он сталкивается с ощущением пустоты и бессмысленности.

Джеймс Крамбо и Леонард Махолик³¹, а также Элизабет Лукас³², проводя исследования тысяч испытуемых, пытались найти эмпирическую основу учения воли к смыслу. Меж тем появляется все больше статистических данных, подтверждающих состоятельность нашей теории мотивации. Выделю из всего материала, накопленного за последнее время, лишь результаты исследовательского проекта, который был начат Американским советом по образованию совместно с Калифорнийским университетом. Среди 189 733 студентов из 360 университетов первичный интерес проявили 73,7 % – и это самый высокий процент! – с единственной целью: выработать осмысленную философию жизни, сформировать такое мировоззрение, которое наделяет жизнь смыслом. Отчет был опубликован в 1974 году. В 1972 году этот показатель составлял всего 68,1 %³³.

Приведем также результаты двухлетнего статистического исследования, опубликованного Высшим органом психиатрических исследований США, а именно Национальным институтом психического здоровья: среди 7948 студентов из 48 американских высших учебных заведений около 16 % считали своей целью заработать много денег; в то время как ведущая группа (78 %) хотела одного – найти смысл и цель своей жизни.

Давайте теперь обратимся к вопросу о том, что мы можем предпринять в отношении экзистенциальной фрустрации, то есть фрустрации воли к смыслу, и ноогенного невроза, ведь речь только что шла об осмысленности. Строго говоря, смысл нельзя подать, и уж тем более не стоит ожидать, что его сформулирует терапевт, объяснит пациенту или подскажет, где его искать. Однако смысл надо найти, и найти самому. Занимается этим собственная совесть. В этом ключе мы назвали совесть «органом смысла»³⁴. Таким образом, смысл нельзя выписать как рецепт; однако можно описать то, что происходит с человеком, когда он задается поиском смысла. Получается, что поиск смысла сводится к восприятию образа – в духе Макса Вертхаймера и Курта Левина, которые уже говорили о «побудительном характере», присущем определенным ситуациям. Только смысловой образ – это не фигура, которая предстает перед нами где-то на фоне. Он воспринимается целостно в процессе обретения смысла и представляет собой возможность на фоне реальности, возможность – так или иначе – поменять действительность.

Обычный, простой человек – то есть не тот, кто подвергался многолетней идеологической обработке (будь то студент или пациент на кушетке у аналитика), – всегда знает, как найти смысл: наполнять им жизнь, прежде всего совершая поступки или создавая произведения, то есть действуя творчески. Однако это возможно и через переживание (чего-то или кого-то), а переживать кого-то в его абсолютной уникальности и неповторимости – значит любить его. Однако жизнь имеет безусловный смысл, остается значимой – имеет смысл и сохраняет его – при любых условиях и обстоятельствах. Ибо в силу пререфлексивного онтологического самопонимания, из которого можно дистиллировать аксиологию, обыватель знает³⁵, что тогда, да, именно тогда, когда он сталкивается с фактом, который невозможно изменить, он и проходит проверку на человечность, справляясь с этой ситуацией, – он понимает, на что способен. Что при этом важно, это его позиция и отношение, с помощью которых он отражает неминуемые удары судьбы. Человеку дано и разрешено бороться и извлекать смысл в этой жизни до последнего вздоха.

Эту логотеорию, поначалу интуитивно разработанную в рамках логотерапии как учение о «ценностях творчества, опыта и отношения»³⁶, с тех пор проверили и подтвердили эмпирически. Таким образом, Браун, Кашиани, Крамбо, Дансар, Дурлак, Кратохвил, Лукас, Лансфорд, Мейсон, Мейер, Мёрфи, Планова, Попельски, Ричмонд, Робертс, Рух, Салли, Смит, Ярнелл и Янг смогли доказать, что обретение смысла и достижение цели не зависят от возраста и уровня образования человека, а также от его пола или религиозности, а если он религиозен, то не зависят от конфессии. Не зависит это и от уровня его интеллекта³⁷. Совсем недавно с помощью проведенного им теста Бернард Дансар смог эмпирически легитимизировать введение термина «ценности установки»³⁸.

Итак, как же выглядит практическое применение логотерапии на практике? Я бы хотел привести пример одной медсестры. Мы познакомились с ней на семинаре, который я вел на факультете психиатрии Стэнфордского университета.

У этой женщины был неоперабельный рак, и она об этом знала. Плача, она вошла в комнату, в которой собрались психиатры Стэнфорда, и сдавленным от слез голосом рассказала о своей жизни, своих одаренных, достигших успеха детях и о том, как тяжело ей расставаться со всем этим. Честно говоря, до этого момента я не видел подходящего момента, чтобы действовать логотерапевтически. А теперь нам нужно было превратить самое негативное, по ее мнению, – тот факт, что ей предстоит расстаться с самым ценным в этой жизни, – в нечто позитивное, понять и истолковать ситуацию как нечто осмысленное. Мне нужно было просто спросить ее, что бы говорила женщина, у которой нет детей (хотя я убежден, что и жизнь женщины, оставшейся бездетной, отнюдь не лишена смысла). Однако я понимал, что такая женщина могла бы прийти в отчаяние, потому что, когда придет время прощаться с миром, ей будет нечего и некого оставить после себя. В этот момент лицо пациентки озарилось: она внезапно осознала, что дело не в том, нужно ли прощаться (ведь рано или поздно это предстоит каждому), на самом деле важно понять, существует ли вообще что-то, с чем нам придется попрощаться, что-то, что мы сможем оставить после себя, что придаст смысл и наполнит нас, когда придет наше время. Мне трудно описать, какое облегчение испытала пациентка, когда разговор в духе Сократа принял коперниканский оборот.

А сейчас я бы хотел сопоставить логотерапевтический стиль с психоаналитическим, представленным в работе Эдит Вайскопф-Джоэльсон (американской последовательницы психоанализа, которая сегодня исповедует логотерапию): «Деморализующий эффект отрицания смысла жизни, особенно глубокого смысла, потенциально присущего страданию, можно проиллюстрировать на примере психотерапии, прописанной фрейдистом женщине с неизлечимым раком». Вайскопф-Джоэльсон приводит слова Эйслера: «Пациентка сравнила наполненную смыслом прошлую жизнь с бессмысленностью нынешнего жизненного этапа; но даже сейчас, когда она больше не могла работать и была вынуждена проводить в постели по многу часов в день, ее жизнь все равно имела смысл, считала она, ведь ее существование было важно для ее детей, и она сама поставила себе такую цель, которую теперь нужно было выполнить. Но вот если бы она попала в больницу, не имея возможности встать с постели и вернуться домой, тогда она бы превратилась в комок бесполезного гниющего мяса, а ее жизнь потеряла бы всякий смысл. Правды ради следует сказать, что она была готова терпеть любую боль, пока в этом был хоть какой-то смысл; но зачем принуждать ее терпеть страдания, если жизнь потеряла смысл? На это я ответил, что, на мой взгляд, она совершает грубую ошибку, поскольку вся ее жизнь и так не имела смысла, и началось это еще до того, как она заболела. Я сказал, что философы давно (и тщетно) пытаются найти смысл жизни, и поэтому вся разница между ее прошлой жизнью и нынешней заключается только в том, что на более ранней стадии она еще верила в смысл жизни, а теперь нет. На самом деле ни один из этих этапов ее жизни не имел смысла. Мои слова вызвали у пациентки недоумение, казалось, она не совсем меня понимает, а потом она и вовсе расплакалась»³⁹.

Эйслер не только отобрал у пациентки веру, что страдание может иметь смысл, он лишил ее веры в то, что жизнь вообще имеет смысл. Однако давайте спросим, как поведенческий терапевт, а не только психоаналитик, относится к человеческим трагедиям, например к неизбежности собственной смерти или смерти другого человека. Один из наиболее ярких сторонников модификации поведения, в основе которой лежит теория научения, считает: в таких случаях «пациент должен отвечать на телефонные звонки, косить траву на лужайке или мыть посуду, и все эти действия должны получать одобрение или иное положительное подкрепление со стороны терапевта»⁴⁰.

А как психотерапия, получающая свои знания о человеке из опытов на крысах, трактует фундаментальный антропологический факт, что, с одной стороны, человек, живущий в обществе изобилия, совершает самоубийство, а с другой – готов страдать при условии, что его страдания имеют смысл? Передо мной лежит письмо молодого психолога, который рассказывает, как пытался подбодрить умирающую мать. «Было горько сознавать, – пишет он, – что мне не удалось применить ничего из того, чему я учился семь долгих лет, чтобы облегчить моей матери тяжесть выпавшей на ее долю судьбы и бесповоротность конца». Ничего, кроме того, чему он научился во время своего последующего логотерапевтического обучения, «от смысла страдания и богатого урожая – к безопасности прошлого». В сложившейся ситуации он был вынужден признать, что эти «отчасти ненаучные, но в то же время мудрые аргументы очень важны на последнем этапе человеческой жизни».

На сегодняшний момент стало ясно, что только психотерапия, которая осмелится выйти за рамки психодинамики и поведенческих исследований, а также войти в измерение специфически человеческих явлений – то есть только регуманизированная психотерапия, – сможет распознать приметы времени и справиться с его трудностями. Иными словами, чтобы диагностировать экзистенциальное расстройство или даже ноогенный невроз, мы должны видеть в человеке существо, которое – в силу его собственной трансцендентности – постоянно находится в поиске смысла. Однако, когда речь идет не о диагнозе, а о терапии (и не ноогенной терапии, а терапии психогенного невроза), чтобы использовать все возможности, мы должны прибегнуть к характерной для людей способности дистанцироваться от себя, а с этим мы сталкиваемся не в последнюю очередь в форме предрасположенности человека к юмору. Таким образом, гуманная, гуманизированная, повторно гуманизированная психотерапия предполагает, что мы рассматриваем самотрансценденцию и берем под контроль самодистанцирование. Но ни то ни другое невозможно, если видеть в человеке животное. Ни одно животное не ищет смысла жизни, и ни одно животное не умеет смеяться. Это не означает, что человек – это только человек, он еще и животное. Измерение человека выше измерения животного, а значит, включает более низкое измерение. Таким образом, обнаружение в человеке специфически человеческих явлений и одновременное выявление в нем субчеловеческих явлений вовсе не противоречат друг другу, поскольку между человеком и нечеловеком существуют не исключительные, а, если можно так выразиться, включающие отношения.

В настоящее время именно логотерапевтическая техника парадоксальная интенция призвана мобилизовать способность к самодистанцированию в рамках лечения психогенного невроза, в то время как в основе следующей логотерапевтической техники, дерефлексии, лежит другой фундаментальный антропологический факт – самотрансценденция. Однако, чтобы понять эти два метода лечения, мы должны исходить из теории неврозов логотерапии.

Здесь мы выделяем три вида патогенной реакции, три паттерна. Первый можно описать следующим образом: пациент реагирует на имеющийся симптом (рис. 1) страхом того, что симптом может появиться снова, то есть страхом ожидания, а это приводит к тому, что симптом и правда появляется, и это только усиливает в пациенте его первоначальный страх.

^Рис. 1

Так вот, то, повторения чего пациент так боится, при определенных обстоятельствах может быть страхом. В таких случаях наши пациенты говорят о страхе перед страхом, и эта формулировка возникает довольно спонтанно. Чего же они боятся? Обычно потери сознания, сердечного приступа или удара. А как они реагируют на этот свой страх перед страхом? Побегом. Например, предпочитают оставаться дома. Фактически агорафобия бывает парадигмой этого первого паттерна, паттерна невротической реакции страха.

Почему этот паттерн считается патогенным? В лекции, прочитанной по приглашению Американской ассоциации содействия развитию психотерапии⁴¹, мы сформулировали ответ на этот вопрос следующим образом: «Фобии и неврозы навязчивых состояний частично обусловлены стремлением избежать ситуации, в которой возникает тревога»⁴². Однако наше мнение, что бегство от страха путем избегания ситуаций, вызывающих этот страх, имеет решающее значение для сохранения паттерна тревожно-невротических реакций, не раз подтверждалось и поведенческой терапией. О том же говорит И. Маркс⁴³: «Фобия поддерживается механизмом избегания, снижающим тревожность». Нельзя не признать, что логотерапия предвосхитила многое, что позже было экспериментально доказано бихевиоральной терапией. Ведь еще в 1947 году мы придерживались следующей точки зрения: «Как известно, невроз в известном смысле и с определенным правом можно рассматривать и как условно-рефлекторный механизм. Таким образом, все методы лечения душевнобольных, ориентированные преимущественно на аналитику, направлены главным образом на то, чтобы сознательно освещать основные предпосылки условного рефлекса, а именно: внешнюю и внутреннюю ситуацию, в которой впервые возникает невротический симптом. Мы полагаем, что настоящий невроз – проявленный, уже зафиксированный – вызван не только первичным состоянием, но и его (вторичным) развитием. Однако условный рефлекс, в качестве которого мы сейчас пытаемся описать невротический симптом, вызывается через circulus vitiosus⁴⁴ страха ожидания! Следовательно, чтобы избавиться от заложенного рефлекса, необходимо прежде всего устранить страх ожидания, причем сделать это тем конкретным способом, который представлен принципом парадоксальной интенции»⁴⁵.

Второй паттерн патогенной реакции наблюдается не в случаях невротической тревоги, а в обсессивно-компульсивных невротических случаях. На пациента давят (рис. 2) навязчивые представления, которые он пытается подавить. Он стремится оказать противодавление. Однако оно лишь увеличивает исходное давление, и получается замкнутый круг. Характерной чертой невроза навязчивых состояний является не бегство (как в случае невроза тревоги), а борьба – борьба с навязчивыми представлениями. Но что же движет человеком и побуждает его к этому? Получается, что пациент либо боится, что навязчивые представления могут оказаться чем-то большим, чем невроз, и сигнализируют о психозе, либо он опасается, что может воплотить навязчивые идеи криминального толка в действие, причинив кому-нибудь вред, – а может, и самому себе. Так или иначе, пациент, страдающий неврозом навязчивых состояний, боится не страха как такового, он боится себя.

^Рис. 2

Задача парадоксальной интенции состоит в том, чтобы взорвать, расшатать, вывести из строя эти два кольцевых механизма. Это происходит, когда опасениям пациента не дают хода, когда, как выразился один из них, он «берет быка за рога». При этом следует учитывать, что человек с тревожным неврозом боится того, что с ним может случиться, в то время как невротик, страдающий навязчивыми состояниями, боится того, что он может сделать. И то и другое учитывается, если мы определяем парадоксальную интенцию следующим образом: пациенту предлагают всеми фибрами души стремиться к тому, чего он всегда так сильно боялся (невроз страха), или физически делать (невроз навязчивости) то, чего он всегда так боялся.

1.Videant collegae (лат.) – «Пусть смотрят коллеги». Прим. пер. (М. Матвеевой).

2.Reservatio mentalis (лат.) – мысленные оговорки, из-за которых высказывание или обещание теряет свою нравственную обязательность. Прим. пер. (М. Матвеевой).

3.Библиографический список размещен на сайте издательства МИФ в карточке книги. Прим. ред.

4.“Über die Stellung der Logotherapie in der klinischen Psychotherapie”, Die medizinische Welt 2790, 1964.

5.Ср. следующие строки из письма Шницлера психоаналитику Рейку от 31 декабря 1913 г.: «Во тьму души ведут многие дороги, и я чувствую это сильнее, чем психоаналитики осмеливаются себе это вообразить (или трактовать). Но часто тропа ведет через освещенный внутренний мир, а они (и Вы) слишком рано начинаете думать, что нужно свернуть в царство теней». См.: Vier unveröffentlichte Briefe Arthur Schnitzlers an den Psychoanalytiker Theodor Reik, Modern Austrian Literature Vol. 8, No. 3/4, 1975.

6.Viktor E. Frankl, in: Handbuch der Neurosenlehre und Psychotherapie, Urban und Schwarzenberg, München, 1959.

7.Viktor E. Frankl, Der unbedingte Mensch, Franz Deuticke, Wien, 1949, Seite 88.

8.Viktor E. Frankl, “The Feeling of Meaninglessness”, The American Journal of Psychoanalysis 32, 85, 1972.

9.Viktor E. Frankl, Pathologie des Zeitgeistes, Franz Deuticke, Wien, 1955.

10.Students in Emerging Africa – Logotherapy in Tanzania, American Journal of Humanistic Psychology 9, 105, 1969.

11.Viktor E. Frankl, “Über Psychotherapie”, Wiener Zeitschrift für Nervenheilkunde 3, 461, 1951.

12.На данный момент существует 10 научных работ, которые единодушно свидетельствуют о том, что доля ноогенных неврозов насчитывает примерно 20 %. Соответствующие исследования появились благодаря Фрэнку М. Бакли, Эрику Клингеру, Джеральду Ковачичу, Дитриху Лангену, Элизабет Лукас, Еве Нибауэр-Коцдере, Казимежу Попельски, Гансу Йоахиму Приллю, Нине Толль, Рут Фольхард и Т. А. Вернеру (Eric Klinger, Meaning and Void. University of Minnesota Press, Minneapolis, 1977).

13.Самоубийства среди студентов американских колледжей представляют собой вторую по частоте причину смерти после несчастных случаев, как выяснил Дж. Кнотт из Университета Род-Айленда. Для остальных людей аналогичного возраста самоубийство занимает пятое место среди причин смерти (Österreichische Ärztezeitung, 29. Jahrgang, Heft 10, 25. Mai 1974). При этом попыток самоубийства насчитывается в 15 раз больше, и число это не поддается учету. К счастью. Ибо мы, врачи, должны мыслить не только терапевтически, но и профилактически, а в плане предотвращения самоубийств широкое освещение этой статистики отнюдь не полезно. Школьный психолог Венского школьного совета Крафт рассказывал об одном эксперименте, проведенном в Швейцарии. В одном кантоне средства массовой информации договорились в течение года ничего не сообщать о самоубийствах, в итоге количество самоубийств в этом кантоне сократилось до десяти процентов (Die Presse, 14–15.11.1981).

14.Доступны через Psychometric Affiliates, 1620 East Main Street, Мерфрисборо, Теннесси 37130, США.

15.На данный момент существует 10 логотерапевтических тестов: PIL-тест (purpose in life) Джеймса Крамбо и Леонарда Махолика (“Eine experimentelle Untersuchung im Bereich der Existenzanalyse. Ein psychometrischer Ansatz zu Viktor Frankls Konzept der noogenen Neurose”, in: Die Sinnfrage in der Psychotherapie. Hrsg. von Nikolaus Petrilowitsch. Wissenschaftliche Buchgesellschaft, Darmstadt, 1972), SONG-тест (Seeking of noetic goals) и MILE-тест (The meaning in life evaluation scale) Джеймса Крамбо (“Seeking of Noetic Goals Test”, Journal of Clinical Psychology 33/3, 900–907, July 1977), тест-шкала ценностей личности Бернарда Дансарта (диссертация “Development of a Scale to Measure Attitudinal Values as Defined by Viktor Frankl”, Northern Illinois University, De Kalb, 1974), тестовый опросник «Цель жизни» Роберта Хутцелла (R. Hutzell) и Рут Аблас (R. Hablas) (Доклад на Первом международном конгрессе логотерапии в Сан-Диего, Калифорния), логотест Элизабет Лукас (Deuticke, Wien, 1986), тест S.E.E. (уровень ожиданий и обретение смысла) Вальтера Бёкмана (“Sinnorientierte Leistungsmotivation und Mitarbeiterführung. Ein Beitrag der Humanistischen Psychologie, insbesondere der Logotherapie nach Viktor E. Frankl, zum Sinn-Problem der Arbeit”, Enke, Stuttgart, 1980) и три теста, которые пока находятся в стадии разработки, авторами этих тестов являются Джеральд Ковачич (Венский университет), Бруно Джорджи (Дублинский университет) и Патриция Старк (Университет штата Алабама). См. Zur Validierung der Logotherapie, in: Viktor E. Frankl, Der Wille zum Sinn, Hans Huber, Bern, 1982.

16.Личное сообщение от Ванна Смита.

17.Личное сообщение.

18.Диссертация, Международный университет Соединенных Штатов, 1973.

19.“Purpose in Life Scores of Student Marihuana Users”, Journal of Clinical Psychology 27, 112, 1971.

20.Jahrgang 3, Nr. 19, 1971.

21.Österreichische Ärztezeitung, 1973.

22.Annemarie von Forstmeyer, The Will to Meaning as a Prerequisite for Self-Actualization, Dissertation, California Western University, 1968.

23.“Changes in Frankl’s Existential Vacuum as a Measure of Therapeutic Outcome”, Newsletter for Research in Psychology 14, 35, 1972.

24.“Purpose in Life and Neuroticism in New Zealand Prisoners”, Br. J. soc. clin. Psychol. 12, 50, 1973.

25.Scott, Berkowitz, Pandura, Ross und Walters.

26.Intergroup Conflict and Competition: Social-Psychological Analysis. Vortrag, Scientific Congress, XX. Olympiade, München, 22.08.1972.

27.Сказанное применимо и к человечеству в целом: надежда для него в конечном счете останется лишь в том случае, если оно сможет признать наличие общих задач, единых целей, сплоченное общей волей к общему смыслу. В этом я вижу более плодотворные основания для изучения проблем мира, чем в бесконечном пережевывании концепта потенциальной агрессивности, с помощью которого людей пытаются заставить верить в судьбоносность войн и насилия.

28.Viktor E. Frankl, Anthropologische Grundlagen der Psychotherapie, Hans Huber, Bern, 1974.

29.Один заключенный из австрийской тюрьмы Штайн, Отто Б., подтверждает такую возможность, он пишет мне, что «человек сам может сделать худшую ситуацию осмысленной, если только захочет»! Бывший заключенный Фрэнк В., который организовал логотерапевтическую группу «в тюрьме с самыми жесткими во всей Флориде мерами предосторожности, в паре сотен метров от электрического стула», пишет: «Все 12 членов первой группы поддерживали связь друг с другом, только один вернулся, и он теперь свободен».

30.Viktor E. Frankl, Der unbedingte Mensch, Franz Deuticke, Wien, 1949.

31.Eine experimentelle Untersuchung im Bereich der Existenzanalyse: Ein psychometrischer Ansatz zu Viktor Frankls Konzept der “noogenen Neurose”, в: Die Sinnfrage in der Psychotherapie, Wissenschaftliche Buchgesellschaft, Darmstadt, 1972.

32.Logotherapie als Persönlichkeitstheorie, Dissertation, Wien, 1971.

33.Robert L. Jacobson, The Chronicle of Higher Education.

34.Viktor E. Frankl, Logotherapie und Religion, в: Psychotherapie und religiöse Erfahrung, herausgegeben von Wilhelm Bitter, Ernst Klett, Stuttgart, 1965.

35.Благодаря пререфлексивному онтологическому самосознанию обыватель изначально отдает себе отчет в том, что всякая ситуация является вопросом, на который он должен ответить. Это не ему нужно задаваться вопросом о смысле своего бытия, а «сама жизнь и есть то, что ставит перед человеком вопросы: он не должен спрашивать, он скорее является спрашиваемым, он сам должен отвечать жизни и отвечать за жизнь» (Viktor E. Frankl, Ärztliche Seelsorge, Franz Deuticke, Wien, 1946).

36.Viktor E. Frankl, “Zur geistigen Problematik der Psychotherapie”, Zentralblatt für Psychotherapie 10, 33, 1938.

37.Viktor E. Frankl, Der unbewußte Gott, Kösel-Verlag, München, 1974.

38.Development of a Scale to Measure Attitudinal Values as Defined by Viktor Frankl, Dissertation, Northern Illinois University, 1974.

39.K. Eissler, The Psychiatrist and the Dying Patient, New York, 1955, 190f.

40.J. Wolpe в: American Journal of Psychotherapy 25, 362, 1971.

41.New York, 26.02.1960.

42.Viktor E. Frankl, “Paradoxical Intention: A Logotherapeutic Technique”, American Journal of Psychotherapy 14, 520, 1960.

43.“The Origins of Phobic States”, American Journal of Psychotherapy 24, 652, 1970.

44.Порочный круг (лат.). Прим. пер. (М. Матвеевой).

45.Viktor E. Frankl, Die Psychotherapie in der Praxis, Franz Deuticke, Wien, 1947.

Tasuta katkend on lõppenud.