Когда я в первый же день прямо задал ему этот вопрос, дарэйли смутился и уклончиво пояснил, что Гончару, стремившемуся к высшей власти, необходимо проявить мастерство в познании не только своей сферы, но и всех других, и обычно иерархи создают до кучи какую-нибудь простенькую сущность. И условие выполнено, и годы, а то и десятилетия не надо тратить на познание тайны Эйне и заучивание заклинаний.
– Я – дарэйли пентакля, – покраснев, признался Тион.
– Это как?
– Да вот так, – он прищурился на ближайший муравейник. Тот зашевелился, из него кишмя повалили перепуганные, суетящиеся муравьи. Через несколько минут на месте конуса возникла четкая пятиконечная звезда, вписанная в пятиугольник. – Я придаю материи геометрическую форму пентакля.
Миг, и пара муравьев, спасавшихся от бедствия на моем сапоге, превратились в черные звездочки и, лишенные конечностей (или их лапки оказались так перекручены, что я не разглядел), упали в траву.
– А смысл? – растерялся я.
– Никакого. Почти. Меня обычно использовали для подготовки святилищ к таинствам, чтобы в построении не было отклонений ни на волос. Геометров чаще всего создают для нужд строительства и архитектуры. Ну, и в бою.
– А какой толк от тебя в бою? Ты не любишь возню с мечом, я заметил.
– А зачем мне? У меня мирная сущность. Но представь, если твой меч вдруг превратится в пентакль, много ли ты им повоюешь? А сильный геометр может изменить живое тело врага в момент атаки. Я не так силен. Но и внутри любого тела, даже живого, есть формы. От их целостности зависит жизнеспособность организма. Будет ли работать пятиугольное сердце?
Изуверство какое, – передернуло меня. И в который раз убедился: безобидных дарэйли не бывает. И светлые подчас куда опаснее темных.
Тион опустил ресницы и тихо улыбнулся. Он всегда был слишком тих и скромен. Так с чего бы вдруг такая воинственность – штурм обители?
Я сразу решил даже не заикаться об этой идее Ринхорту. Он не дурак и, если бы захватить логово Гончаров было проще пареной агвы, то он бы сам подкатил ко мне с таким заманчивым предложением.
На правое плечо легла маленькая, но твердая ладошка. Точно все сговорились! От Луаны такой покровительственный жест почему-то особенно обиден.
– Тебе помочь? – девушка присела рядом, откинула косу за плечо, и в ее руках появился изящный ножик. – Правда, Ринхорт запретил, но он пока не видит.
– Не надо! – буркнул я, зло воткнув кинжал в землю.
– Ты сегодня совсем плохо выглядишь, Райтэ, – вздохнула она. – И с каждым днем все хуже. Суккубы, попробовав жертву, уже не оставят ее в покое, пока не высосут все силы.
– Справлюсь сам! – я скидал изуродованные чисткой клубни в котелок и, отвернувшись от участливых глаз, потащился к реке.
Железная леди ничуть не смутилась, догнала и повернула к себе за плечо.
– Райтэ, я тебе совсем не нравлюсь?
Я словно влетел в стену лбом: таким неожиданным был вопрос.
– Нравишься.
– А можно я тебя поцелую? – невинно хлопнули ресницы.
Дыхание перехватило: издевается! А сам – словно впервые увидел ее: серебристо-серые глаза и такие же струящиеся волосы, алые губы, бархатистая кожа… ниже ключиц я старался не смотреть, но там, в вырезе шелковой с металлическим блеском рубашки, тоже все маняще привлекательно.
– Нельзя! – голос у меня, конечно, охрип.
– Почему ты отказываешься от помощи, Райтэ? Я могла бы…
– Это тебе Ринхорт посоветовал? Клин клином? – дернув плечом, я высвободился и зашагал к реке.
Она не стала догонять. Луана – самая красивая девушка из всех, что я видел в Подлунном мире. Если бы я ей нравился, это был бы повод по меньшей мере для гордости. Но она просто хотела стать чем-то вроде зелья Дейи, только сладкого.
И еще… были в моей жизни черные небеса Линнериллa, и в них летела, раскинув крылья, сияющая Лунная королева – Иллира.
В груди словно гром грянул. Я споткнулся от неожиданности, рассыпав клубни из котелка: мне удалось вспомнить ее имя!
Дарэйли над чем-то засмеялись за спиной. Надо мной, конечно. У них «принц-не-принц-не-пойми-что» – самый популярный объект для зубоскальства. Особым успехом пользуется рассказ Луаны о том, как изверг Авьел умер от жалости при одном взгляде на мои дрожавшие руки с мечом.
Мрачный и тоже злой, как осенняя муха, Ллуф догнал меня, пристроился рядом на песчаном берегу:
– Давай помогу, хотя Ринхорт и запретил…
Ха! Знаю я его помощь. Опять на железного друга жаловаться пришел. Я видел, что между этими двумя бывшими рабами Пронтора отношения были еще более натянутыми, чем сейчас между мной и Ринхортом, и подозревал, что мой учитель не простил невольного предательства Ллуфа, когда тот его ловил. Но разве «каменюка» виноват, что исполнял приказ жреца Авьела?
Истинную причину, почему черный рыцарь сторонился белого, я понял только вчера вечером, когда, забравшись по нужде в кусты, стал случайным свидетелем тихого, но яростного разговора Ринхорта и «воздушного» Бенха:
– Если я еще раз услышу, Бенх, хоть один грязный намек о Ллуфе, – вызову на дуэль и убью! – шипел Ринхорт.
– Да брось, кто не знает, что все Гончары его… того, по очереди? Ничего нового я никому не открыл.
– Теперь все в прошлом. И напоминать ему…
– В прошлом? Ха! А то я не вижу, как он на тебя смотрит, каждое слово ловит.
– Заткнись! Оставь свои дрянные мысли при себе, светлый.
Последнее слово Ринхорт как выплюнул.
Если до этого подслушанного разговора я ненавидел Гончаров, как зло, то сейчас начал презирать, как мерзейшее зло. «Их надо уничтожить всех, под корень, чтобы даже памяти в Подлунном мире не осталось!» – стиснул я зубы.
Терпеть присутствие Ллуфа я мог лишь потому, что он единственный не хлопал меня по плечу. Вообще ни разу не прикоснулся даже случайно с тех пор, как на постоялом дворе прикрикнула на него Луана.
Ллуф четверть часа мыл один-единственный корешок, то и дело оглядываясь на луг, где носился привычный уже стальной вихрь, правда, уже не столь бурный, как в первые дни совместного путешествия.
Ринхорт и Луана тренировались в искусстве убийства друг друга. Надо мной они все уже всласть натренировались с утра, до сих пор у меня руки дрожат, мышцы ноют, а зарастающие порезы чешутся. Ранок стало куда меньше, чем было поначалу, но я не льстил себе: дарэйли явно щадили жертву суккуба, и эта жалость меня особенно бесила.
– Ты заметил, что они оба слабеют? – не выдержал Ллуф. – Ему же нельзя брать ее своей дарэйлиной.
Я фыркнул: достали! Ллуф со своими разговорами о Ринхорте, железный рыцарь со своими вздохами то о конопатой Щепке, отказавшейся в последний момент ехать с такими хорошими демонами, то тут же, без паузы, о красоте Луаны. А эта «серебряная» дева с лечебными поцелуями достала больше всех, хотя всего лишь один раз. Вот поперек горла мне уже эти дарэйли!
Одна радость – Орлин не забывает поднять меня в небо перед сном. После чего я уснуть и не могу: каждый раз эта пернатая сволочь меня в воздухе сбрасывает. Последний раз он подхватил меня в локте от земли. Как будто у меня второе крыло вырастет от страха. И то мое единственное, что было, похоже, отсохло: ни разу больше не появилось.
Зато есть другие изменения: на виске побелела еще одна прядь, симметрично первой, и теперь я похож на козленка. А не надо было пить из лошадиной бочки на конюшне! Не пахал бы сейчас как лошадь.
Я склонился над водой, вгляделся в отражение: жесткие черные волосы подросли и торчали во все стороны, а две светлые пряди выглядели, как рожки и даже золотились под солнцем. Ну и урод. Особенно, рядом с идеальной красотой дарэйли камня.
– Скажи ему, Райтэ! – снова заладил Ллуф. – Меня он и слушать не хочет. А ты вроде как его сюзерен.
– Вот именно, вроде как. Пусть делает, что хочет, я ему не хозяин! – процедил я. В котелок плюхнулся последний вымытый корешок. Лучше бы я ушел охотиться вместе с Градниром и заодно потренировался в стрельбе из лука. – И почему это Ринхорту нельзя объявить Луану «заменяющей»?
– Он темный, а она – светлая.
– И что?
– Она – та же сущность, что у него. Две разделенные стороны одной сущности гасят друг друга. Как добро уничтожает зло, а свет – тьму. Потому жрецы убивают наших кровных братьев и сестер.
– Чтобы мы не убили потом друг друга?
– Я бы назвал это иначе – чтобы не извели, силу не погасили.
– То есть, мы стали бы нормальными людьми, если бы выросли вместе с братьями? – загорелись у меня глаза.
– Вряд ли, – Ллуф качнул головой, и его белые волосы колыхнулись, как речная струя. – Дарэйли, исчерпавший силу, умирает.
Как все неправильно с нами! Я выпрямился, прищурившись на запыхавшихся единоборцев. Ринхорт, взяв девушку за плечи, что-то ей объяснял.
В котелке булькнуло как-то слишком сильно. Я опустил глаза: вместо корешка, вымытого, наконец, каменным хранителем, в воде сиял фиолетовыми бликами крупный кристалл аметиста с уродливыми гранями.
– Ллуф! Я, между прочим, чистил этот овощ, чтобы съесть, а не зубы об него сломать!
Юноша покраснел, выудил аметист и швырнул в реку.
– А выбросил зачем? – нахмурился я. – Лучше бы ты его Дэйе подарил, девушки такие любят. Вон, как она на тебя смотрит.
– Я не способен ответить ей взаимностью, если только жрец не прикажет, а мой подарок ее напрасно обнадежит. Но, если ты сам хочешь ее порадовать, сейчас еще сделаю камушек, какие проблемы.
Он ухмыльнулся и потянулся к котелку. Я заорал, грудью загораживая свой труд:
– Не тронь мой обед, извращенец!
Пальцы побледневшего как снег дарэйли камня взлетели, едва не коснувшись моей щеки, и… раздался тонкий звон. Я отшатнулся. Между мной и Ллуфом висела серебряная пластина, отполированная как зеркало, и в нем отразились мои серые перепуганные глаза под лохматой челкой и две светлые пряди, торчавшие как рога. Ну, я и трус, аж самому противно.
Бум-с. Пластина упала на котелок, издав звук гонга. Лицо у белобрысого, к моему удивлению, было не менее ошарашенное. Он перевел взгляд на кого-то за моей спиной, и в синих глазах появилась обида:
– Луана, зачем? Неужели ты боишься, что я обращу в камень Освободителя?
– Это не я, – растерянно отозвалась она.
Я оглянулся. На нас уже смотрели все, кто был на лугу, за вычетом Орлина, улетевшего на разведку. Граднир уже вернулся с охоты, но добычи я не заметил. Опять случайно проглотил? Или Ринхорт припрятал?
Мой наставник при всеобщем молчании спустился к реке.
– Значит, Райтэ сам вызвал защиту, – подойдя, он хотел поднять пластину, но та оказалась вдавленной в песок моим башмаком, и нога решительно не убралась. Выпрямился наставник с кривым от злости лицом. Но я не дрогнул.
– Рано радуешься, – сквозь зубы процедил он, перестав прожигать меня раскаленными углями глаз. – Понаблюдаем еще, прежде чем делать выводы. За работу, Райтэ! Как только прилетит Орлин с разведки, свернем лагерь, и ты останешься голодным. Сколько можно отдыхать?
Когда все разошлись, я выколупал из песка зеркало. Оно было точно таким же, какое призывал темный дарэйли металла в кладбищенской сторожке. Даже царапины те же. А вот с обратной стороны оно стало мраморным. Ллуф убил бы меня, если б не зеркало. И увидь кто обратную сторону – драки не миновать.
Но я же имел в виду под извращенцем вовсе не его отношение к девушкам, – мне-то что, каждый обкрадывает себя, как может, – а его отношение к овощам и моему каторжному труду! Надо извиниться. И еще – понять, почему Ринхорт соврал. Я точно помнил, что никакой защиты не призывал. Да и как бы я смог притащить сюда зеркало, оставшееся далеко позади? Никак. И вообще, даже если бы и смог… почему именно то зеркало? Неужели поближе ничего не нашлось?
Подхватив котелок, я потащил его к Дэйе, бухнул у ее ног, расплескав половину воды на продолговатый плоский валун. Водяная дарэйли – тоже, между прочим, еще девчонка лет семнадцати на вид – вопросительно подняла бровь:
– Чего тебе?
– Вскипяти, пожалуйста.
– Ринхорт запретил. Кипяти сам.
– Как? Я же не дарэйли воды!
– Тогда разведи костер, – пожала плечами девушка.
– У меня огнива нет, – и я прищурился на белобрысого, сидевшего поодаль с обиженной физиономией, обхватив плечи: были у меня подозрения, что он и стащил втихаря такой нужный в пути камень. Но кристальное сердце Ллуфа не дрогнуло.
– Ллуф! – засмеялась Дэйя. – Дай ты ему огниво!
– Ни за что, – буркнул он вполоборота. – Ринхорт запретил. Пусть Райтэ учится сам огонь вызывать.
– Да кто он такой, чтобы запрещать?! – вспыхнул я так, что глаза опять стало жечь.
Дейя хлопнула в ладоши:
– Вот, что и требовалось! Уже немного искр есть. Теперь направь их либо на металл котелка, либо на воду.
Заинтересованный Ксантис, задремавший под предлогом того, что «слушает землю», приподнял голову:
– А можно сразу на корешки направить. Земляная агва еще полезней маленьким принцам, когда печеная.
Маленьким! Принцам! Ну, взбешенный заговором, я и направил.
Ни воды, ни овощей, ни котелка, ни валуна.
Испарились мгновенно, как не было. На их месте в земле дымилась приличная яма. Сбежавшиеся дарэйли внимательно ее разглядывали, присев на корточки и трогая срезанные, как острейшим ножом, и запекшиеся края.
– У него получилось! – засияли светло-зеленые, как морская вода, глаза Дейи.
– Черт знает, что получилось! – покачал головой Ринхорт. – Кто-нибудь видел огонь? Вот и я не видел. Ксантис, агва в поле еще осталась? Накопай, мой ученик почистит. Может, успеет еще, пока Орлин не вернулся.
Медленно, очень медленно, едва сдерживая бешеное рычание, заворочавшееся в груди, я обвел взглядом ухмылявшихся спутников, и заложил руки за спину, сцепив накрепко, чтобы нечаянно не схватиться за меч – я же не самоубийца. Потребовал:
– Объясните, чего вы от меня добиваетесь!
Все уставились на черного рыцаря. Ринхорт скрестил руки на груди, видимо, чтобы ненароком не пришибить непонятливого ученика.
– Сколько можно объяснять?– скривились его тонкие губы. – Чтобы ты позаботился об обеде для себя. Будущий правитель, который не в силах сам о себе позаботиться, не способен заботиться ни о ком. Такой не сможет правильно управлять ни войском, ни страной, ни народом.
– Не надо держать меня за дурака, Ринхорт, – процедил я. – Правителей не воспитывают на кухне.
– Откуда тебе знать? Ты же ничего не помнишь!
– До семи лет нас с братом обучали император Ионт и наша мать. Эту часть жизни я помню.
– Не гоже врать наставнику! – на этот раз рыкнул тигриный дарэйли, причем, со всей щедростью зверской натуры. – В семь лет ты не мог разбираться в тонкостях рукопашного боя или знать в деталях, как делается лук. Но ты его сделал.
На это я знал, что ответить:
– Мне кажется, что там, за Вратами, меня обучали как воина, потому что все, что касается оружия и владения им, вспоминается быстро.
– И не как простого воина, – буркнул Ринхорт. – Чуть больше двух недель я с тобой занимаюсь, за это время новичка не обучить. Готовили тебя в воинскую элиту, это заметно. В чью? Ты приносил кому-то присягу? Кому?
– Это еще не вспомнилось.
– Жаль. Хотелось бы знать, к чему быть готовым, – он перевел взгляд на облака. Мол, с таким ничтожным учеником и говорить не хочется.
Тогда пусть послушает. И все остальные тоже.
– Давайте-ка разберемся, кто есть кто, и зачем я вам нужен, и нужен ли, – сказал я. – Некоторые из вас избрали меня сюзереном и присягнули мне на верность. И теперь вы боитесь, что я сам могу быть вассалом кому-то там, за Вратами, и это может оказаться для вас еще хуже, чем Гончары, потому что вы связаны со мной клятвой. Поэтому Ллуф и Бенх не стали торопиться с присягой, но идут с нами из опасения перед жрецами. Так?
Что-то быстро сползли с них усмешки от моей пламенной речи. Бенх кивнул, подтвердив мои выводы. Серьезный и мрачный, как смерть, Ринхорт попытался что-то сказать, но я так разошелся, что заткнул его одним взглядом.
– Так, я вижу. Но у нас другая клятва. Я не правитель, не хозяин вам и не слуга. Не может один дарэйли быть владыкой или слугой другого дарэйли. Это неправильно. Мы вместе потому, что ваша присяга не дает жрецам Эйне наложить на вас связующие заклятия, она разрушает любые ошейники. Но вы вольны уйти на все четыре стороны, и от этого ничего не изменится. И зря вы меня опекаете, потому что ваша свобода уже не зависит от моей жизни. Теперь жрецы могут вас убить, но уже не смогут поработить.
Ффух… Надо тренироваться в ораторском искусстве, а то эта речь утомила меня больше, чем учебная схватка с Ринхортом. Даже в груди начало знакомо жечь.
«Воздушный» Бенх, хотя к нему это не относилось, поинтересовался:
– Но почему не смогут?
– Не знаю. Я долго пытался понять, почему.
И тут нас удивил тишайший Тион.
– Я тоже думал над этим, – сказал он, – и мне кажется, понял, почему. Дело в том, что с принесением нашей клятвы изменилась не только форма, но и суть бытия дарэйли в Подлунном мире. Подобное не было предусмотрено Гончарами. Это ломает их основополагающие принципы, потому для них так опасен Райтегор. Может быть, в этом и есть его дар, еще не знаю, но без сферы Логоса при его создании не обошлось, это могу точно сказать.
Орлин подхватил мысль:
– А если изменилась суть нашего бытия, жрецам ничего не остается, никакой зацепки! Мы как бы уходим за Врата, откуда пришел наш сюзерен, и становимся неуязвимы для заклинаний подчинения, как и он сам.
Бенх вздрогнул и, покосившись на недвижно застывшего Ллуфа, сказал:
– Люди часто становятся клятвопреступниками. А если вы нарушите клятву? Снова станете уязвимыми, как теперь мы с Ллуфом?
– Мы не люди, – напомнил Ринхорт. – Наши слова никогда не пусты, в отличие от людских. Мы клянемся всей сущностью. Если нарушим, то, вероятней всего, умрем. Но проверять, так ли это, мне не хочется. Кстати, это и Райтегора касается, хотя его сторона сущности еще не инициирована. Он тоже поклялся как сюзерен защищать нашу жизнь и свободу.
Он говорил, отвернувшись, как будто меня тут не было. Так, пустое место. Притихшая было злость вспыхнула и поглотила меня по макушку.
– Я не светлый дарэйли, чтобы быть вам ангелом-хранителем! – взорвался я. – Ваша свобода и без меня никуда не денется, она – в вас самих, а не во мне, именно об этом была клятва. Иначе это ничем не лучше рабской зависимости! И вы знаете, что пока я с вами, ваша жизнь в еще большей опасности: Гончары охотятся именно за мной. С потерей вас для Сферикала они могут смириться, если им глаза не мозолить, а меня они будут преследовать, пока не уничтожат. Потому я должен идти в замок деда один, так безопаснее для вас.
– Не самое мудрое решение, принц-не-принц, – после длинной паузы заметил Граднир.
– Это мое решение. В конце концов, прошел же я в одиночку Лабиринт Нертаиля.
– Там не было Гончаров.
– Зато было кое-что похуже.
– И что же? – этот вопрос занимал всех без исключения.
Да не рассказать мне им. Что я скажу? Тьма? Ну, тьма, и что? Ее надо почувствовать до самых печенок – как она роется в твоих кишках, лезет в сердце, сосет кровь и пьет мозг. Час за часом… вечность. Там была – Тьма. Такая, что я проклял миг, когда вырвался от жреца и сбежал.
Я молча повернулся и отправился в направлении юго-запада, заметив краем глаза, с какими зловредными ухмылками переглянулись дарэйли – и светлые, и темные.
Глава 2
Шел я долго, злой на весь свет, да и на всю тьму заодно. Особенно, на то, что забыл о коне. Не возвращаться же за ним, дарэйли на смех. Шел, глядя сквозь туман накатившего гнева, как ложится под ноги утоптанная тропа, никуда не сворачивая, прямая, как стрела.
Вот это и показалось странным: иду, ноги передвигаю, а ни рытвины на пути, ни колдобины, ни поворота.
Я поднял голову. Местность вокруг не изменилась. Все так же виднелась впереди горбушка холма, вилась по правую руку река, по левую темнел лес, а позади – я оглянулся – выстроились дарэйли, уткнув руки в бока, и улыбались.
Сцепив зубы, я ускорил шаг. Тропа послушно устремилась навстречу коричневой ленточкой. Дуб, раскинувший могучие ветви на обочине, не приблизился ни на волос. Шуточки Ксантиса, ясно.
Прыгнув с тропы на луг в надежде, что над растениями дарэйли земли не властен, я побежал. Проще было, наверное, бежать по скользкой, движущейся навстречу змее – трава текла под ноги вместе с почвой.
Ветер внезапно усилился, подул в лицо. Я упрямо сжал кулаки, и двигался, чуть согнувшись, чтобы не сбило с ног. Хлынул дождь. Но я тоже дарэйли, и нечего мне тут в лицо плевать всякой сыростью!
Земля под ногами начала проваливаться вместе с травой, пытаясь схватить за ноги, проглотить, а дождь перешел в ливень. Не на того напали! Я двигался вперед скачками, перепрыгивая через ямы. От кожи и мокрой куртки повалил пар.
Снова оглянувшись, я увидел, что немного оторвался, и дарэйли уже не улыбаются. Выстроившись полукругом, они положили друг другу руки на плечи, словно собрались танцевать какой-то сельский танец.
И тут меня слизнуло ураганным порывом ветра. Я покатился, но застрял в кустарнике. Его тоже ломало, выворачивая из земли. Кое-как поднявшись на четвереньки, я цеплялся за ветки кустов, траву. Они легко вырывалась с корнем. Рывком выпрямился, но только потому, что ноги провалились по колено – захочешь, не укатишься. Вытащил ногу, вторую… Только бы не свалиться. Шагнул. Земля опять заколыхалась под ногами.
Если они начнут швырять в меня ножи вместо града, то лучше сдамся, – мелькнула мысль. И тут же ее смело шквалом ярости. Да как они смеют держать меня, как щенка за шкирку?! Меня, Райтегора Энеарелли!
Этот пылающий шквал и кинул меня вперед, и понес, как нес когда-то в Лабиринте семилетнего мальчишку. Я помнил: что-то вошло в меня там, в святилище, ворвалось с чудовищной силой, едва не разодравшей тело и не отнявшей разум. Вошло, вырвало нож из груди брата, швырнуло на Ионта и выкинуло меня в Лабиринт, а там, дрогнув перед Тьмой, свернулось в зерно на дне сердца, но осталось со мной навсегда. И теперь высвобождалось, ломая не только грудную клетку – так, что трещали кости, и в глазах багровело от боли, – ломая мир вокруг.
Оно хотело быть свободным. От всех, от всего. От меня.
Перед глазами возникла темная стена.
– Прочь! – сказал я, врезаясь в нее, как раскаленный клинок.
Стена лопнула, разошлась оплавленными краями. Потом трещали ветки, рухнул поваленный ствол. Звуки растаяли в наступившей тьме. Я снова шел сквозь мир, утонувший во мраке, как шел когда-то по Лабиринту Нертаиля. Мне надо было выйти из ловушки, выжить.
Я вспоминал, словно бегство из святилища было вчера. Сейчас.
Тьма стала багровой, полыхала жаром – таким же, какой полыхал в груди. Но от него уже не было больно. Боль пришла от воды, хлынувшей с неба, и от пара, клубившегося вокруг. Виски ломило, глаза жгло, но я шел.
– Райтэ! – донеслось издалека. – Опомнись!
Я с трудом вспомнил, что это мое имя. Мне казалось, у меня другое имя, но я его забыл. Послышались сухие резкие звуки, словно в небе что-то рвалось. Через миг осознал, что это хлопают крылья.
– Райтегор! Остановись! – раздалось высоко над головой.
Я остановился. Багровая тьма рассеялась. Сквозь ветки снова пробивалось солнце, отражаясь в каплях дождя, висевших на мягких иглах густых зарослей. Над верхушками деревьев парил гигантский орел.
– Оглянись! – крикнул он.
Я посмотрел через плечо. Позади безобразным шрамом уходила сквозь зеленую лесную чащу обгорелая просека в сажень шириной, если эту полосу поваленных деревьев вперемешку с мокрым угольным крошевом можно назвать просекой. По ней мчался, перепрыгивая через вывороченные корни и сломанные, еще дымящиеся стволы, полосатый зверюга с черным рыцарем на загривке.
– Ты цел, Райтэ? – Ринхорт, спрыгнув на землю, подбежал, порывисто сжал мои плечи и тут же резко отпустил, отступив на шаг. – Прости. Тебе нельзя сейчас быть одному. Инициация темных всегда болезненна.
Граднир, освободившись от всадника, встряхнулся, возвращая себе человеческий вид. Затрещали наверху ветки: Орлин упал, сманеврировав одним крылом силы вместо двух орлиных.
Три рыцаря окружили меня и смотрели с таким дружеским беспокойством, что мне стало больно: так смотрел только брат Дьят, когда был жив. Если я хочу, чтобы дед признал меня и снял проклятие, то я не должен впадать в слепую ярость и вести себя, как капризный идиот, срывая раздражение на тех, кто рядом. Вот доберись до жрецов, тогда и срывай.
Я сглотнул внезапный комок в горле, глянул на уродливый шрам в лесу:
– Это я прожег?
Ринхорт кивнул:
– Да. Дейя едва сумела погасить.
– Значит, я все-таки дарэйли огня?
– Может быть. Но, похоже, нет, – сказал он как-то очень неуверенно. – Это похоже на другое…
– На что?
Орлин по-птичьи склонил голову к плечу:
– Ты когда-нибудь слышал легенды о древних, давно исчезнувших созданиях Гончаров? Сказочные виверны, саламандры, грифоны – было это все, было на самом деле, а не в сказках. Да сплыло после утраты знаний. Тогда, в войне Трех миров почти все дарэйли полегли, а Гончары свихнулись. Теперь все забыто напрочь. Но бывают, бывают прозрения. Так вот… То, что мы видели, похоже на дракона.
– Только не это! – взмолился я. Вот Шойна обрадуется: отличная пара для ядовитой гадюки – огнедышащий ящер. – Но ты же говорил: моя сущность – не из сферы Существ!
– Я говорил, что почуял бы свою пищу. Но дело в том, что я… как бы это сказать… ниже дракона в пищевой цепочке.
Всех сожру и успокоюсь.
Граднир в ответ на мой отчаянный взгляд, кашлянул в кулак, пряча улыбку. Ему смешно. В полку Существ прибыло. Целый круг из одного существа.
– Конечно, в клубах огня, дыма и пара мы не разглядели подробностей, – успокоил тигриный дарэйли. И тут же добил: – Но кто еще может с легкостью проложить такой ширины путь среди векового леса, да еще с огоньком? Мы не могли тебя догнать! Не говоря уже о том, чтобы остановить.
А Ринхорт, загибая пальцы, перечислил:
– Сфера Огня – раз. Это в тебе с самого начала проявилось, только я не сразу понял. Сфера Логоса – два. Это Тион почуял. А именно – круг власти. Аспекты этого круга имеют прямое отношение к драконам, это царственная сущность. Три – неуязвимость перед сферой Элементов. Мы не могли тебя задержать, даже объединившись.
– Плюс абсолютное бесстрашие в небе, – добавил Орлин. – Такое ощущение, что полет – твоя составляющая, как у любого дарэйли из круга птиц. И еще – устойчивость к яду Шойны. После двух укусов любой из нас сутки бы не двигался. Это уже круг змей. И посмотри на свои волосы: две пряди отличаются по цвету, симметричны и выглядят подобием драконьих рогов.
– Это седина от невыносимой жизни. Вы меня довели.
– Еще кто кого довел! – Граднир оглушительно заржал. Ему бы лошадью родиться, а не воплощением духа тигра.
Орлин добавил:
– То-то твоя «седина» на закате алая, при луне белая, а на солнце золотится. Не замечал? Нет? Надо чаще умываться. Никто не помнит, чтобы у дарэйли волосы так отражали свет, как лунное золото. Зато о драконах ходят разные легенды. Мы потому и не могли в тебе разобраться, Райтэ, что для создания тебя использовалось несколько кругов нескольких сфер. Такие эксперименты и давали Гончарам древности небывалые сущности: химер всяких, горгулий… Извращенцами слуги Эйне всегда были, даже когда не были жрецами!
Мотнув головой, словно это поможет отмести чудовищные доказательства, я сказал, напирая на каждое слово:
– Я. Не. Дракон. Не хочу!
Граднир рыкнул:
– Начинается! Не принц, не дракон… Скажи еще – не дарэйли, чего уж мелочиться. Сущность не выбирают. Все, садись на загривок и поехали, пора возвращаться, а то девчонки переживают.
Я обвел взглядом их довольные лица и понял:
– Вы это все нарочно устроили? Чтобы я сорвался?
Ринхорт улыбнулся, и было очень непривычно наблюдать на его жестком лице что-то вроде смущения:
– Испытывали тебя, не без того. Думал уже – совсем непробиваемый парень. Пойми, Райтэ, мы не Гончары и не знаем их заклинаний и методов лепки «сосудов». Помним только то, что испытали на своей шкуре, но подвергать такому нельзя ни одно живое существо, даже злейшего врага. Надо было придумать что-то другое, вот мы и пытались.
– Ну, ты и…
– Что – и? Коварный злодей, пожиратель младенцев? Да и пусть! На то я и темный. Мы делали, что могли – время поджимает, а тут еще эта Шойна… Ты должен встретиться с князем, будучи не измочаленной тряпкой, а уже обладая силой дарэйли. Полдела сделано.
– Полдела?! – возмутился я. – И какова же будет вторая половина?
– Надо еще, чтобы ты осознал свою сущность и научился контролировать.
– Да провались она…
– В небо! – подсказал Орлин. – Ну, летать-то я дракона научу. Если он меня не сожрет в процессе учебы. По легендам, это очень прожорливые чешуйчатые «птички».
Контролировать себя я принялся немедленно. Очень уж кулаки зачесались.
– Идем вместе? – испытующе глянули угольные глаза железного рыцаря.
Я кивнул. Да и куда я от них денусь? Чтобы разнести Сферикалы в прах, нужна армия свободных дарэйли, или хотя бы полусотня для начала. «Ты лукавишь, как твой создатель, Райтэ», – зашевелился внутренний голос. Да, признался я себе. Никуда я не денусь от тех, кто стал как братья. И ведь самое странное – не только по крови мы чужды, но и по духу. Что же нас роднит? «Гончары!» – стукнуло по темечку. Изнутри.
***
Через неделю отряд Верховного достиг берега реки, от которого уходила через лес выжженная полоса.
Ноздри Сьента хищно раздулись, он улыбался тонкой змеиной улыбкой, а в его руках играл причудливыми гранями, отражая солнечные лучи, крупный кристалл аметиста, выловленный из реки одним из его дарэйли.
Вскоре коллекция находок пополнилась не менее крупным сапфиром, испорченным причудливыми трещинами, и серебряной фигуркой, изумившей Верховного. Он немедленно призвал иерархов сфер Логоса и Огня.
– Посмотрите на это, братья. Кто мог подумать? – протянул он фигурку на ладони.
Рыжий иерарх сферы Огня рассмеялся:
– Теперь я понимаю, почему в рунных построениях Ионта были так причудливо замешаны аспекты по меньшей мере трех сфер.
– Не может быть! – пробормотал Глир. – Авьел говорил…
Спохватившись, он замолчал под прищуренным взглядом льдистых глаз Верховного.
– Так что же говорил наш погибший брат? – приподнялся в улыбке уголок тонких губ Сьента.
– Император работал с кругом власти, создавал идеального завоевателя, как и требовалось Сферикалу.
– Ионт всегда отличался изощренным чувством юмора, – Верховный убрал фигурку в карман. Надо показать находку Шойне, она оценит.
И дарэйли оценила. Ее глаза вспыхнули небывалым восторгом:
– Да, это царственная сущность! Вот почему на принца так слабо подействовал мой яд.
Верховный не разделил восторга:
– Возможно. Я бы очень хотел захватить Райтегора живым, Шойна. Он дважды прошел Врата, и я хочу знать, как это ему удалось. Иди и сделай, о чем мы говорили.