Внезапно Шойна, словно почуяв добычу, вскинула руку, показывая на возвышавшийся поодаль дуб с мощным стволом и побежала к нему. И в этот момент земля под моими ногами лопнула с оглушительным звуком, словно по ней ударили огромным молотом из самых недр, и я, не успев моргнуть, подлетел на воздушной волне и тут же провалился в темную бездну, залепившую мне влажной землей рот и глаза.
Последнее, что подарил мне исчезающий мир – легкий толчок в грудь и мелькнувшее узкое длинное тельце небольшой змеи. Подарок от Шойны?
Глава 3
Верховный часто перечитывал дневники императора, пытаясь понять, какую сущность тот призвал в мир и передал своему чудовищному порождению, но пока ничто не подтолкнуло Сьента к окончательной разгадке, а ошибиться было нельзя, иначе не удастся подчинить мальчишку. Дракон, надо же…
Почему Сьенту не верилось в столь очевидное решение?
Не потому ли, что дневники наводили на другую мысль: его старый враг любил власть, но смыслом жизни было для него единственное детище – империя. Эта страсть была главной. Ионту нужна была любовь подданных, но прежде всего к империи. Завоеватель не мог избрать для наследника нечеловеческую форму. Он-то знал, что подданных не удержать одним только страхом перед драконом-императором, не говоря уже о новых завоеваниях.
Люди будут стоять насмерть, лишь бы не попасть под власть огнедышащего чудовища. Нет, император не мог вылепить дракона. Не мог поставить месть превыше любви к империи. Как бы Сьент не ненавидел своего врага, он признавал: Ионт был великим государем.
Потому Верховный не поверил своим глазам, когда увидел послание Ллуфа – алмазного дракончика. Не поверил, несмотря на то, что был найден и серебряный, наверняка подарок Луаны. Не поверил, хотя Шойна подтвердила, что почуяла эхо сущности огнедышащего дракона. Вот уж кому нельзя доверять, так это змеиной дарэйли. Случайно ли она упустила Райтегора?
– Как сквозь землю провалился, – понурив голову с сотней печально повисших косичек, оправдывалась Шойна.
– Почему – как? – проворчал Ллуф. – Туда и провалился. Если бы ты не решила развлечься…
– Если бы ты вовремя обезвредил Ксантиса…
– Вы оба упустили принца! – прервал перебранку Верховный, поднялся с раскладного стула и, заложив руки за спину, прошелся по ковру, брошенному в походном шатре прямо на траву. – Оба не выполнили приказ.
Дарэйли переглянулись, и Сьент уловил отсвет торжества в глазах обоих. Рабы, переданные ему во временное пользование совсем не огорчены неудачей, совсем. «Распустились! Оба порченные, толку уже не будет. Придется их все-таки усыпить», – поморщился он. Но радикальные меры применять не хотелось.
– Остается надеяться, что мальчишка попытается спасти своих друзей и попадется. Но на этот раз наказание будет, Шойна, – припустил он гнева в голос. – Раз приказ не выполнен, все мои обещания аннулируются. Не быть тебе ни дарэйлиной крон-принца, ни, разумеется, императрицей. И ты, Ллуф, запомни, – повернулся он к беловолосому, – оживлять Ринхорта я не собираюсь до тех пор, пока принц не будет найден и пленен. И пока этого не случится, вы с Шойной… будете друг другу дарэйлинами.
«По-моему, это достаточное наказание», – удовлетворенно хмыкнул про себя Сьент, заметив, что змеиная дарэйли косится на Ллуфа уже не с видом заговорщицы, а с лютой ненавистью. Соединяй несоединимое и властвуй, как завещал Ионт Завоеватель.
«Кто же ты, принц, дьявол тебя подери? Зачем тебе разрушать равновесие мира? Или по незнанию, или по приказу?» – с силой потер переносицу Сьент.
– Не хотите быть дарэйлинами, я вижу? Тогда идите к иерарху Глиру, оба.
– Но господин, – вскинулась змеиная дарэйли. – Я не хочу ублажать Глира! Он отвратителен!
– Раз ты не выполнила мой приказ, Шойна, твое желание уже не имеет значения. Только я имею привычку спрашивать у своих рабов согласия, но мне не нужны дарэйли, не выполняющие приказа. Потому я решил удовлетворить просьбу иерарха Глира и передать вас ему до окончательного решения собрания сфер. Оно будет завтра в Озерной обители.
Злые слезы выступили на глазах девушки. На лице Ллуфа, словно застывшего в тот момент, когда Сьент отказался воскресить Ринхорта, не дрогнул ни один мускул, но взгляд, которым он одарил Сьента, был долгим. Невыразительным и долгим.
– Неплохо, малыш, – тихо сказал Сьент. – Ты еще научись таким взглядом убивать и стань уникальным среди многих дарэйли камня. Только тогда ты будешь мне полезен, и у тебя появится шанс навсегда избавиться от навязчивых ценителей твоей красоты.
«А пока подержу тебя подальше от Мариэт», – договорил он уже про себя.
– Ханна! – позвал он, когда Ллуф дрогнул, склонив голову, и оба дарэйли ушли, стараясь не прикоснуться друг к другу даже случайно.
Из-за ширмы, отгораживающей угол шатра, появилась тонкая женская фигура.
– Завари мне что-нибудь освежающее, Ханна.
– Слушаюсь, господин, – поклонилась служанка.
– Ты не рабыня, чтобы называть меня господином, – поморщился Сьент.
Этой ночью у Верховного снова разболелась голова, но будить Мариэт он не стал. Пусть девочка наберется сил: они скоро ей понадобятся, если Райтэ все-таки будет пойман, и ей придется воскресить семерых дарэйли. Сумеет ли? И – вечное сомнение – стоит ли их воскрешать? Не придется ли потом умыться кровавыми слезами за такое решение?
Сферикал наверняка будет настаивать на том, чтобы не выполнять данное принцу обещание – ведь оно служит лишь крючком, чтобы поймать эту верткую рыбку. «Но тогда я перестану уважать себя», – знал Сьент. До сих пор ему удавалось не давать опрометчивых обещаний, потому держал данное слово. Если не считать Шойну. И пусть она – всего лишь дарэйли. Разве не потому сам Эйне был благосклонен к жрецу Сьенту, что тот уважал дары Сущего во всем, даже в исковерканной «глине»?
– Зачем же я, дурак, обещал ей? – прошипел Сьент не хуже змеи – приступ головной боли усилился, и мысль сбивалась, как судно с галса при шторме. И ответил сам себе: – Затем, что решил загрести жар чужими руками и надеялся на то, что ее убьет Ринхорт. И прогадал.
Легкий вскрик заставил его оглянуться: Щепка, споткнувшись на ровном месте, опрокинула на себя чашку с кипятком.
– Потерпи, Ханна, сейчас я разбужу Мариэт.
Девушка испуганно замотала головой:
– Не надо, господин, пожалуйста, не надо. Я привычная. У меня всегда все из рук валится. Сейчас маслом смажу ожог, и болеть не будет.
Сьент не стал настаивать. Ханна боялась всех дарэйли до паники, что светлых, что темных. С ее точки зрения, они все – исчадия ада. В принципе, в глубине души Верховный был с ней согласен, с той поправкой, что все дарэйли – падшие в Подлунный мир ангелы. Падшие по воле Гончаров. "Только нас, людей, бог Сущего наградил свободой воли!" – вознес он благодарственную молитву, подходя к конопатой служанке, изо всех сил сдерживавшей слезы боли.
– Ты знаешь, Ханна, что Мариэт могла бы излечить не только ожог, но и веснушки, и последствия оспы? – спросил он, легонько коснувшись кончиками пальцев девичьей щеки.
– Не надо, – девушка упрямо закусила губу.
Сьент поднял за подбородок ее опущенную голову.
– Надо, Ханна. Потому что ты стала бы лучше любой из красавиц-дарэйли, которыми ты втайне восхищаешься. У тебя прекрасные глаза, восхитительные волосы, гибкая фигура и правильные черты лица. Просто их не видно. Твоя красота украдена болезнью, разве это справедливо? Разве правильно, что ты сама не знаешь, насколько хороша? Дарэйли Ринхорт рассмотрел тебя под слоем грязи и оказался прав: ты истинный бриллиант.
Служанка не выдержала пристального взгляда льдистых глаз Верховного и опустила пушистые ресницы. И в тот же миг почувствовала на губах нежный, не слишком настойчивый поцелуй. Не успела девушка перепугаться, как Сьент отпустил ее.
– Подумай, Ханна, стоит ли позволять страху съедать не только твою красоту, но и разум, – улыбнулся он. – Глупо бояться дарэйли, особенно, после того, как разделила ложе с одним из них. Ведь Ринхорт тебя ничем не обидел. Мне кажется, он даже слегка в тебя влюбился.
Щепка вспыхнула, как маков цвет. Под румянцем стали не так заметны оспины на щеках, зато Сьент убедился, что девушка действительно очень мила. Он забавлялся смущением селянки. Захотелось смять ее в руках, как розу, затащить в постель и не выпускать до рассвета. У него так давно не было женщин… Верховный срочно отошел, заложив руки за спину.
– Иди, Ханна. И не бойся меня. Я уже тридцать лет соблюдаю целибат и не нарушу обет даже ради тебя.
– Но вы же Гончар! – прозвенел в спину дрожащий голосок. – Я слышала, что такие, как вы…
Он резко развернулся, его золотистые волосы развеялись и в беспорядке рассыпались по плечам.
– Да, такие как мы насильно берут девственниц и зверски убивают! Это ты слышала? Такие как мы, изверги, спят с теми, кого люди считают нашими детьми, и друг другу одалживают на ночь! Такое говорят о Гончарах? И правильно говорят! Но не я, Ханна! Не я! И не древние Гончары – основатели нашего братства. Они были чисты и мудры. Спроси у любого из моих дарэйли – прикасался ли я к ним хотя бы так невинно, как сегодня к твоим губам? На моих руках нет крови ни дарэйли, ни их матерей! Уходи!
Последнее он прорычал так яростно, что перепуганная гневной вспышкой девушка вылетела из шатра без памяти. Сьент только тогда заметил, что ногти сжатых в кулаки пальцев рассекли кожу.
– Дьявол! Я теряю контроль над собой, – зло прошептал он. – А ведь еще до ста лет не дожил. Что же будет дальше? Стану таким же маразматиком, как прежний Верховный?
– Не станешь! – донеслось из-за ширмы. Закутанная в черное покрывало Мариэт выскользнула, подошла вплотную и положила ладони на плечи Сьента. Она даже вуаль успела нацепить на всякий случай, и перчатки не забыла натянуть. – Пока я жива, не допущу такого.
– Я разбудил тебя, Мариэт? Прости.
– Не ты. Я почувствовала, когда вошла Шойна, и с тех пор не сплю. Терпеть ее не могу! Идем, полечу твои болячки, раз уж трусиха Щепка от меня сбежала, – хихикнула рабыня, волоча за ширму слабо упиравшегося хозяина.
Грозный для всех других смертных (а дарэйли не были исключением) Верховный совершенно терялся, когда чувствовал прикосновение теплого шелка, почти всегда обтягивавшего кисти рук Мариэт.
По просьбе Сьента она не снимала защиту даже ложась спать, но теперь, устроившись на ложе из медвежьих шкур и по-хозяйски положив на колени голову господина, дарэйли стянула перчатки, помогая себе белоснежными сахарными зубками.
Вуаль уже давно отлетела в сторону, и в тусклом свете лампады на расплетенных густых волосах девушки играли фиолетовые отблески. Под плотной черной накидкой, распахнувшейся на груди, не оказалось ни клочка одежды, и когда Сьент приоткрыл глаза, то сразу же зажмурил.
– Ты лечить меня притащила или соблазнять? – проворчал он. – Хватит с меня на сегодня.
– А почему ты никогда не прикасался ко мне так, как к сегодня к Щепке? Я видела, не отпирайся! Разве она красивее меня? – надулись капризные алые губы, подозрительно влажно блестевшие. Неужели юная негодница у кого-то позаимствовала помаду?
И когда она успела повзрослеть? Груди стали женственно полными, округлыми и уже не торчали вперед дерзкими конусами. Полной инициации дарэйли достигла всего месяц назад, и теперь ее нескладная, по-подростковому угловатая фигура стремительно достигала идеала. А уж после того, как она едва не соблазнила даже Ллуфа, девица совсем с цепи сорвалась.
– Оденься немедленно, Мариэт!
– Не могу. Мою рубашку недоштопала Ханна, а врожденных лат, как у Шойны, у меня нет. Почему мой создатель не позаботился о моей броне?
Мариэт, массируя виски Сьента, склонилась ниже, шаловливо дунула ему в плотно зажмуренные глаза. Локон, заправленный за ухо, выскользнул, и девчонка не преминула пощекотать пушистым кончиком аристократически тонкий нос хозяина. Сьент чихнул от души, но глаза стоически не открыл.
– Потому что такова твоя сущность, девочка. Жизнь беззащитна. Может быть, потом ты сумеешь отрастить себе толстую шкуру, но я не хотел бы тебя видеть такой.
– Ты вообще не хочешь меня видеть, – обиженно заметила девушка.
– Надень хотя бы рваную рубашку. Почему, кстати, она порвалась?
– Я ее случайно коснулась голыми руками, – девушка наверняка покраснела, судя по смущенному голосу, но полюбоваться, как ее алебастровая, словно светившаяся изнутри, кожа расцвела розами на щеках, Сьент не мог. Никакая сила не заставила бы сейчас его открыть глаза, пока негодница провоцирует.
– Понятно. Лен снова начал расти? – догадался он.
– Даже зацвел! – с гордостью сообщила дарэйли.
– Там еще осталось, что зашивать?
– Рукава пришлось обрезать.
– А почему ты сняла заговоренные перчатки? Я же тебе запретил, пока ты не научишься контролировать силу.
– Хотела Щепку подкараулить и излечить. Ой! Сьент! Помоги!
Верховный колебался несколько секунд – не очередная ли уловка шалуньи? – но шкура под ним ощутимо дернулась, и он кувырком покатился с ложа. Глаза, разумеется, пришлось открыть, а в руке уже чувствовалась тяжесть меча – защиту Гончар вызвал мгновенно.
Мариэт, сверкнув ослепительным телом, нырнула за его спину, а перед Сьентом вздыбилась, размахивая разрезанными лапами с вырванными когтями, медвежья шкура.
Казалось бы – что там какая-то шкура? Не медведь же, в самом деле. Но Сьент с тех пор, как обзавелся дарэйли жизни, заучил до печенок: даже нитка, выскользнувшая из рук светлой хранительницы, может задушить. А тут – целая шкура с лапами, да еще и без головы. То есть, никакой Логос не поможет.
Через несколько секунд от оживших медвежьих останков не уцелело ни лоскутка. Сьент, порубив шкуру в клочья, вызвал дарэйли огня, и шатер наполнился вонью от горелой шерсти.
– Ну, Мариэт… Больше не размахивай зря руками, будь так добра.
– Не буду. Честно.
Девушка всхлипнула: и страшно, и шкуру жалко. Хорошо, что она, пока хозяин притворялся слепым, успела погладить только одну – посмотреть, что из этого получится.
– Ну, идем к остальным, раз мы остались без ночлега, – вздохнул Сьент. – Может, найдется и одежда для тебя.
Второй шатер Верховного стоял рядом: там расположились слуги и остальные рабы Сьента, но Мариэт вдруг решила полюбоваться полной луной и утащила Гончара к обрыву реки, откуда «ночная хозяйка» была видна особенно хорошо.
– Сьент, скажи, зачем Сущему нужен твой целибат? – зашептала девушка, тесно прижавшись к теплому боку мужчины. – Такая клятва кощунственна для его детей – живых существ, рожденных жить и размножаться.
Сьент попытался отодвинуться, но тонкие пальчики вцепились накрепко:
– Мне холодно!
– Тогда идем в шатер, Мариэт.
– Не настолько холодно. Ты только не отодвигайся. И не уходи от ответа!
– Я не ухожу. Обет безбрачия я дал не богу Эйне, а единственной женщине, которую любил. Я поклялся, что если не женюсь на ней, то не женюсь ни на ком, и у меня не будет других женщин, пока она сама не разорвет клятву.
– А почему ты на ней не женился? Не хотел убивать и делать из нее эйнеру?
– Тогда я еще не был Гончаром. Мы обручились, но нас разлучили. А потом она умерла, так и не освободив меня от клятвы, а я стал Гончаром.
– Тогда ты обязан был жениться, чтобы призвать эйнеру. Разве не так?
– Нет. Для этого совсем не обязательно знать женщину и, тем более, жениться. Только в особых кругах некоторых сфер это необходимо. Например, в круге Жизни. Как видишь, – он слегка приподнял ее подбородок, и девушка томно закрыла глаза в ожидании поцелуя, но получила легкий щелчок по носу, – я и эту необходимость обошел. По заветам древних братьев, Гончары, за немногими исключениями, обязаны соблюдать целибат. Сейчас эти заветы почти никто и вспоминать не хочет. Но я не стал бы тем, кем стал, если бы оступился. Потому все твои попытки будут напрасны, девочка. Я люблю тебя, и всегда буду любить, но как дочь, не более.
Девушка вздохнула.
– Но я тебе не дочь. Ты не создавал эйнеру, чтобы создать меня. И я не хочу любить тебя, как дочь, – помолчав, она ревниво уточнила. – А ту женщину ты до сих пор любишь?
– Да. Она была и останется моей единственной. Дарэйлиной, если тебе так понятнее.
– Зачем тогда ты целовал Щепку, бессовестный?
– Чтобы она поверила в себя и согласилась на твою помощь.
Он не стал говорить, что обрек Ханну на смерть, собираясь сделать из нее эйнеру. Но не сам, нет. Сам Верховный должен остаться безгрешен. Он решил отдать ее князю Доранту. Старая княгиня Анита, как знал Сьент, совсем одряхлела, в отличие от своего супруга, регулярно получавшего подпитку от рабов его наставника Сьента. А после смерти княгини настанет удобный момент, чтобы окончательно втянуть в Сферикал упрямого бунтаря, не торопившегося перейти из неофитов в ряды посвященных Гончаров. Князь отговаривался тем, что, пока княгиня жива, он не может взять девушку для призыва эйнеры.
Признаться Мариэт в том, что ведет грязную игру, Сьент не хотел: в ее глазах он должен оставаться чистым. Во всяком случае, пока она сама не поймет, что политика не терпит чистоты. Невозможно построить дом и не испачкать рук.
Дарэйли почувствовала его неискренность, отодвинулась, буркнув:
– Идем, пожалуй. Я замерзла и хочу спать.
Но у полога, прикрывавшего вход в шатер, она развернулась и положила ладони ему на плечи, с мольбой заглядывая в глаза.
– Сьент, ты правда читаешь мою душу лучше, чем я сама. Мы с Ллуфом не сможем долго быть дарэйлинами. Но не потому, что ты напридумывал всякие глупости о наших сущностях, а потому, что я уже точно поняла: я больше люблю другого.
Он покачал головой:
– Милая моя, ты еще не встретила своего дарэйлина.
– Враки! – она упрямо топнула ножкой. – Скажи, а если я воскрешу ту женщину и попрошу ее освободить тебя от обета, ты сможешь полюбить… другую девушку?
Верховный снял ее ладошку с левого плеча, поцеловал тонкие пальчики.
– Знаешь, милая моя искусительница, иногда я начинаю сомневаться в том, что ты – светлая. К сожалению, ничего не получится. Я не знаю, где захоронен ее прах. И знать не хочу.
– Потому что эта клятва – единственное, что удерживает тебя от того, чтобы стать, как все, Равный из Равных? – сощурились глаза, ярко светившие даже сквозь вуаль. Если бы Сьент не привык за столько лет общения с дарэйли к их флюоресцирующим в темноте очам, такое зрелище по меньшей мере смутило бы его. Но он привык, как привыкают к кошкам.
– Плохо же ты обо мне думаешь, Мариэт.
– Я очень хорошо о тебе думаю, Сьент. Это ты думаешь о себе, как заживо погребенный мертвец, а я…
Он развернул ее и слегка шлепнул по тугой попке.
– Марш спать!
– А ты?
– Переночую в шатре иерарха сферы Огня. У него пусто, почти все дарэйли на задании.
– Нет! Вы с ним опять начнете планы строить, как поймать принца и спасти мир, а я буду переживать, что ты не выспишься, и утром снова придется тебя лечить от головной боли.
Решительно схватив Верховного за руку, Мариэт потащила его за полог, но ее рвению спасти хозяина от бессонницы (точнее, подвергнуть дальнейшей пытке соблазнами – вдруг не выдержит!) помешал гонец от князя Доранта Энеарелли.
Содержание пакета, переданного гонцом, так расстроило Верховного, что он спал с лица.
– Что случилось? – затеребила его Мариэт.
– Князь вернул знак неофита, – в руках Сьента блеснула цепь с черным металлическим кругом без единого камня.
– И теперь он враг тебе?
– Еще нет. Он благороден и помнит, кто вытащил его из каземата и излечил от безумия, потому объявил нейтралитет.
Придраться было не к чему. Все существовавшие договоренности князь выполнил. Не его вина, что поход на Нертаиль прерван по желанию Сферикала. А наставником принца Дорант не мог стать за неимением ученика. И, – писал князь в приложенном к знаку послании, – ввиду скудости знаний и отсутствия опыта у самого учителя, он не достоин быть наставником. Кроме того, ничтожный адепт (как иронично именовал себя его светлость), видите ли, вдруг осознал, что не сможет выполнить миссию, ибо не в силах наставлять того, кто создан его злейшим врагом Ионтом, и несет на себе отпечаток проклятого Завоевателя.
Сьент немедленно созвал малый совет в шатре иерарха сферы Огня. Кроме него, двух уцелевших иерархов сфер – рыжеволосого Ремеса и вытащенного из постели с новыми рабами Глира – присутствовали три мастера и два молодых кандидата в иерархи.
Никто не разделил тревогу Верховного.
– Князь – сильная фигура, но не обязательная в этой партии, – пожал плечами иерарх сферы огня Ремес. – Если он не начнет гонения на наши обители в своем княжестве, беспокоиться не о чем. Все равно из него не вышло бы Гончара – даже простейшую медитацию не смог осилить.
– Я и не надеялся слепить из него жреца. Великий Эйне сам выбирает себе служителей. Но из него был хороший крючок для принца.
– Дался тебе этот мальчишка! Давно можно было убить его, одной проблемой меньше. Ллуф неделю шел с ним бок о бок. Почему ты не дал ему приказа?
– Мне надо было узнать сущность Райтегора.
– Зачем, если его нельзя обратить в раба?
– Кто сказал, что нельзя? И вы не думали, братья, о том, что если получилось у одного дарэйли убить жреца и найти ключ к Вратам, то может получиться у любого из них?
Иерархи и мастера кругов замолчали. «Где им думать! – раздраженно отметил Сьент. – Привыкли, что думает за них Верховный, власть над дарэйли дает сам Эйне, а силу они черпают из рабов. И это – Гончары, мудрейшие из мудрых!»
– Но ведь за последние десять лет ничего не произошло ни с дарэйли, ни с Вратами, – вяло возразил Глир, скорее по привычке ни в чем не соглашаться с ненавистным Сьентом.
– Так ли ничего? Когда последний раз ты стоял свою стражу у Врат?
Глир стушевался: все знали, что иерарх отлынивал от выматывающего на год вперед бдения, и последний раз сподобился выполнить долг десятка полтора лет назад.
– А что может случиться с Вратами? – исподлобья глянул иерарх, чье упрямство оказалось сильнее осторожности. – Тысячи лет стоят, со времен войны Трех миров.
– А то, что я месяц назад инспектировал все шесть запретных мест, и ни одних Врат не оказалось там, где они должны быть. Смещение до пяти саженей. Мой доклад ты тоже пропустил?
– Пять саженей – не велика погрешность.
– Сам факт, брат Глир, сам факт велик! – Сьент возвел очи к своду шатра: «Великий Эйне! Как такие ослы становятся твоими служителями, да еще в сфере Логоса?» – Защита слабеет на глазах.
– Думаешь, это связано с принцем?
– С его миссией, несомненно. Уничтожив его, мы потеряем ключ. Князь Дорант необходим, чтобы иметь пряник для мальчишки. Ллуф докладывал, что принц мечтает стать наследным княжичем Энеарелли. Нам надо вернуть старика.
Легко сказать. Князь – не та рыба, что клюет на пустой крючок. Его надо ловить на живца. Попытка купить старика обещанием вечной молодости провалилась: повернуть время вспять способен был только дарэйли круга времени, а таких, к счастью, в Сферикале не было уже тысячи лет.
Все, что могли предложить князю Гончары: сохранение тела в том виде, что есть, да еще отменное для своих лет здоровье. Но старик потребовал оного и для своей супруги, а на это Сьент не мог пойти – не в интересах Сферикала продлять ей жизнь. Наоборот, чем быстрее старуха сыграет в ящик, тем лучше для дела. И последняя княжеская выходка с возвращением знака – ни что иное, как шантаж, в этом Верховный был уверен. Дорант пошел ва-банк.
– Ваши предложения, братья? – устало вздохнул Сьент.
Глир, мечтавший поскорее вернуться в шатер к двум переданным ему рабам, Ллуфу и Шойне, пока Сферикал их не отобрал, отличился на этот раз решительностью:
– Завтра проводим собрание и утверждаем твоих кандидатов в иерархи, Равный из Равных, после чего лучше бы тебе вместе с Мариэт отправиться с визитом к этому старому козлу и на месте обломать ему рога. А принца мы с братом Ремесом обложим со всех сторон и, раз уж он так ценен живым, погоним к морю, не вырвется. А там прижмем и изловим. Да, и еще… Равный из Равных, раз уж князь вышел из игры, ты не мог бы отдать мне ту рябую девку из трактира? Если она не беременна, конечно. Я созрел для построения нового круга, и мне нужна девица для эйнеры.
Высший иерарх опустил голову и свел кончики пальцев у лица, прикрывая задумчивостью мелькнувшую растерянность.
– Ханна не в тягости, вторую жизнь Мариэт почувствовала бы сразу. Ты собрался сегодня ночью проводить ритуал, брат Глир? До рассвета осталось всего ничего.
– Через пару дней.
– Поговорим после собрания Сферикала, – Верховный резко поднялся, и никто не заметил явного облегчения в его льдистых глазах. – А пока я попробую остановить князя. Он развернулся на полпути к Озерной обители и не мог далеко уйти. Эвелин, идешь со мной, возьми двоих.
Названный кандидат в иерархи поспешил к выходу. Никто не успел ни возразить, ни удивиться: стремительный Сьент уже вышел, и за пологом послышался его голос – высший призывал спутников.
– Не слишком ли мало сил берет Сьент? У князя было две сотни гвардии! Причем, как нашим союзникам, дарэйли дали им защиту, и она еще долго продержится, – дернулся было Ремес, но на его плечо опустилась рука довольного Глира.
– Все в руках Эйне, брат.
Рыжеволосый прищурился на длинного и сухого как жердь иерарха сферы Логоса:
– Уж не ты ли князя подбил, Глир? И специально эту рябую девку попросил себе? Провоцировал Сьента на действия?
– А то! – Глир потер руки, не скрывая торжества. В палатке они остались одни, скрывать не от кого. – Я же знал, что он ее для князя придержал, чтобы материал был под рукой в любой момент. Девка-то в самый раз для ритуала. Хоть и тощая, а сила есть, тело выдержит. А Сьент все надеялся, что старик дрогнет и согласится на призыв эйнеры. И тогда будет князек повязан кровью, как все мы, и никуда уже не денется. А я весь расклад поломал своей просьбой.
– Допрыгаешься ты, брат Глир, – неприязненно поджал губы рыжеволосый. – Чем тебе Сьент не по нраву?
– Он посягает на святое. Ты слышал, что он собирается протащить на завтрашнем собрании сфер? Положение о дарэйли. Они все теперь будут в общем пользовании. Все плоды наших трудов!
– Это временная мера, до поимки принца. Разве примера Ллуфа тебе мало, чтобы понять, насколько полезно нам сейчас держать всех рабов в прямом подчинении Сферикала? Даже этот чудовищный принц не в состоянии перебить всех Гончаров разом.
– Нет ничего более постоянного, чем временное, – напомнил собеседник прописную истину.
Ремес замолчал, словно задумался, а это для Глира, иерарха сферы Логоса и прожженного интригана, было главным. Все удачно складывалось, очень удачно. Глядишь, завтра придется выбирать в Озерной обители не только двух иерархов сфер, но и Верховного.
Глир, приказав подать им легкого вина, начал перевербовку иерарха.
– Знаешь ли ты, брат Ремес, одну древнюю ардонскую легенду о лунном дьяволе, князе Тьмы? Мы с братом Авьелом нашли ее в записях Ионта.
– Кто же в Золотых горах ее не знает? Причем здесь это?
– Сьент тоже ардонец. Я подозреваю, что он – тайный приверженец варварского горного культа.
– Доказательства?
– Вспомни, кем он рожден, вспомни его жизнь до того, как он попал к нам. Он ускользал от всех подосланных убийц Ионта. У него не было ни одного проигранного сражения, когда он командовал войсками. Его ничто не берет! Он уцелел даже на эшафоте, исчез из самого прочного каземата, чтобы появиться в Золотых горах. И с легкостью завоевал духовную империю Сферикала. Даже Завоевателю не снилась такая власть, какой он сейчас обладает! А что обещает князь Тьмы своим преданным слугам? Неутомимость в любви и бою, неуязвимость, непобедимость и вершины власти.
– Вот насчет первого пункта в списке – большие сомнения, – хохотнул Ремес. – Сьент соблюдает целибат.
– Зато в юности он покорял женские сердца так, что только койки трещали.
– Насколько помню ту горную легенду, князь Тьмы раздает дары в обмен на кровь первенца. У Сьента же, как мы точно знаем, детей не было.
– В том-то и дело. Он слишком умен. Как только он выполнит договор и отдаст первенца лунному дьяволу, ему придет конец. Князю Тьмы не нужны неуязвимые соперники, и сын, в котором он воплотится, восстанет на отца. Потому Сьент стал Гончаром, чтобы жить как можно дольше, потому соблюдает целибат.
– Воплотится? Это же бред, Глир! Посуди сам: только из Линнерилла может придти подобное существо. Так называемый «князь Тьмы» – это обычный высший маг, они там все дьяволы. В лучшем случае – консорт королевы. Но по договору Трех миров никто из высших не может придти в Подлунье, иначе – война миров.
– Ремес, я всегда думал, что ты более образован, – съязвил иерарх сферы Логоса. – Да, Лунным миром правит женская линия и держит мужей-консортов. Но даже у королевы есть владыка. Здесь у нас лунного дьявола называют князем тьмы, а там – Отец Тьмы, и он там не дьявол, он – бог Линнерилла. Он – творец их лживого мира. А о воплощении лунных богов в Подлунье договор почему-то умолчал, и это еще один наш стратегический просчет.
Ремес признал про себя, что Глир по праву стал иерархом своей сферы: о религии линнери в Подлунном никто ничего не знал. Не было таких сведений ни в одной древней летописи. Откуда же этот хлыщ раскопал такие подробности, и не врет ли он в глаза? Но рыжий был заинтригован.
– И что? Вот и воплощался бы в своем Линнерилле, здесь-то он что забыл?
– Спроси у Сьента, он должен быть в курсе, – Глир расхохотался, пригубил чашу с вином, потянув паузу. – Могу только предположить, что бы я сделал на месте бога. Ха-ха! Скажем, перевоплотил бы наш мир так, чтобы археты не нашли здесь ни одной души для себя. Эстаарх не сможет и пикнуть: линнери не в ответе за деяния бога. А после уничтожения обителей Единого и его слуг, этих якорей и кормушек Эстаарха, я создал бы здесь плацдарм для захвата и уничтожения изначальных антагонистов – Солнечного мира. И вот ведь какая штука: если не выгорит затея, линнери и их божок ничем не рискуют. Пострадает только Подлунье.
– Какое счастье, что ты на своем месте, брат Глир, а не на месте лунного дьявола! – усмехнулся Ремес. И повторил, задумавшись: – И сын восстанет на отца…
Он вдруг вспомнил другого знаменитого ардонца – Ионта Завоевателя, зарезанного рукой принца, за которым Гончары тщетно гонятся в целом вот уже десять лет. Неутомимого. Неуязвимого. Непобедимого. До тех пор, пока не появились его наследники. А из двоих, пусть даже это дарэйли, все равно первенец только один.
«Неужели Райтегор – не дарэйли, а воплощение лунного дьявола? – похолодел Ремес. – Тогда понятно, почему ему удалось убить Ионта. Понятен шлейф бессмысленных смертей, что тянется за ним, куда бы он ни ступил. Понятна его небывалая устойчивость к нашим заклинаниям подчинения… Но тогда… Тогда его нельзя убить, он возродится еще более сильным. Великий Эйне, как же нам изловить и уничтожить это чудовище, и почему, друг мой Сьент, ты не вспомнил о легенде? Или не поверил в детские сказки?»