– Не против, – прошептала несчастная жертва.
Уходя вместе с девицей, Ринхорт оглянулся и подмигнул, распорядившись:
– Запри дверь и никому не открывай.
Я поднял сверток, развернул: там были полотняные штаны, рубаха и стеганая куртка. Не дойдя до двери, я споткнулся на том же месте, что и служанка, и едва не въехал лбом в стену. Дьявол! Из половицы торчал толстенный гвоздь. На моих глазах, пока я потирал ушибленный палец, гвоздь втянулся в доску. Ну, Ринхорт! Убить бы этого железного шутника!
«И зачем ему приспичило сушить этот дурацкий плащ? Как будто без него не высохнет! – проворчал я про себя, заперев дверь и принимаясь за прерванную трапезу. – Все-таки он – беспечный сумасшедший! Тут за нами с одной стороны жрецы гонятся, с другой – королевская армия придет нас убивать, а ему чистенький плащ понадобился!»
В глазах сыто поплыло, а в желудке возникла немыслимая тяжесть, придавившая тело к топчану так, что и пошевелиться казалось невозможным. Кажется, я пожадничал, слопав весь окорок. Глаза слипались.
«А ведь трактирщик солгал, Райтэ!» – сонно пошевелился внутренний голос.
Отшвырнув поднос, я заставил себя встать. Шатаясь, изо всех сил удерживая сознание, не давая ему опрокинуться в сон, дополз до окна и, сломав деревянную раму, высунулся. От ночной прохлады стало полегче. Так. Что там надо делать при отравлении? Два пальца в рот? Нехорошо блевать в окно, но мне не до правил приличия. А еще кто-то говорил, что я – коварный злодей…
И воды бы, воды…
Кажется, я все-таки уснул: мне привиделось, что в лунном свете струится через двор бесконечная серебристо-черная лента.
Глава 7
Я очнулся от кошмара – опять снился предсмертный стон матери, два пронзивших ее изнутри крыла света и ледяные глаза отца, произносившего заклинание: «Dha’einnera Laurreia’tier’rat! F’iar raiel’le l’erto Lenneri’jaa!». Смысл слов куда-то уплывал. Я видел себя, лежащего в начертанной кровью рунной вязи. Мир вокруг вращался, как огромный гончарный круг, и звездная спираль из света и тьмы свивалась, ввинчивалась прямо в сердце, раздирая его пылающей болью.
Открыв глаза, я долго пялился в дощатый потолок и не мог сообразить, где нахожусь и почему мне так плохо. Во рту горел пожар, нутро выворачивало. И почему-то острой болью жгло шейную мышцу, словно туда вонзили раскаленную двузубую вилку.
Закашлявшись, я повернулся на бок и едва не грохнулся на пол: привык за неделю путешествия спать на голой земле.
– Осторожно! – чья-то маленькая холодная рука удержала меня за плечо, вытерла мне губы влажной тканью. Голос был женским и откуда-то знакомым.
В полутьме, подсвеченной огарком сальной свечи, стоявшей на столе, алели угольки глаз. Потом я разглядел хищные черты склоненного надо мной лица, заплетенные во множество косичек черные волосы, щекочущие мне кожу. И лишь тогда осознал, что я полностью обнажен. Покрывала поблизости не оказалось. Прикрылся рукой.
– Шойна? Что ты тут делаешь?
– Тссс, тише! – прошипела змеиная дарэйли, обнажив два острых клыка, и я заметил, что ее губы испачканы чем-то багровым. Она слизнула раздвоенным языком капельку, стекавшую по подбородку. Тихо засмеялась: – Надо же, как все удачно!
– Что тут удачного?
– Разве не удача – найти тебя одного, принц, и в таком беспомощном состоянии? Ринхорт тебя предал, променял на первую же попавшуюся шлюшку. Скажи мне спасибо, я высосала яд из твоей крови.
Ее прохладные пальчики коснулись моей шеи в том месте, где я чувствовал жгучую боль, и сразу стало легче, как будто выдернули воткнутую вилку.
– Спасибо, Шойна. Как ты тут оказалась, да еще так вовремя?
– Ничего странного. Я быстро догнала вашу милую компанию и следила издали.
– Зачем?
– За этим, – одним скользящим движением она оказалась лежащей рядом.
Если бы Ринхорт не показал мне в свое время, как дарэйли раздеваются, я был бы окончательно выбит из колеи: серебристо-черные чешуйчатые доспехи словно пошли рябью и всосались в тело Шойны.
Ее кожа разгладилась, стала матово белой и шелковистой. Меня бросило в пот, а обнаженная Шойна тихо рассмеялась грудным смехом, от которого стало еще жарче, и ее раздвоенный язычок замелькал, едва касаясь моего тела.
– Такой свеженький, такой невинный мальчик, не испорченный жрецами, – обдало мое ухо горячим шепотом. – Разве я могла упустить такую добычу? Я буду твоей первой женщиной.
«О, какая смешная добыча! Подари мне этого однокрылого уродца, папа, я хочу такую игрушку!» – вдруг долетел звонкий голосок из другого мира десятилетней давности и тут же растаял, оставив в груди щемящее эхо.
Шойна легла сверху и впилась в губы. Ее язык, проникший в рот, казалось, вынимал из меня душу. И это чувство было странно знакомым. «Это уже было, Райтэ!» – вспомнил я, но невнятный образ той, другой, спугнуло новое ощущение – Шойна склонилась к низу моего живота, и ее губы и язык вытворяли что-то немыслимое. Не желая, чтобы все кончилось так быстро, я потянул девушку к себе, и тут же острые клыки вонзились в мое плечо, и по телу пополз холод. Я не мог пошевелиться. Дарэйли приподнялась, заглянув мне в глаза, недовольно скривила окровавленные губы:
– Ты своевольничаешь, моя добыча! Придется тебя наказать.
Дальнейшее стало медленной пыткой. Перед глазами все расплывалось, сердце лихорадочно стучало в ледяную корку неподвижного тела, а в чреслах полыхал пожар, разгоравшийся от движений Шойны до непереносимой боли и сменявшейся столь же мучительным наслаждением. Тварь! Какая же она тварь! Как же я ненавижу эту ненасытную гадину.
– Ты будешь моим дарэйлином, мой маленький принц, – шептала она. – Дарэйлин – это куда больше, чем любовник. Это заменяющий убитую половину нашей души. О-о-о!
Она замерла, закрыв глаза, из ее спины вырвалось черное и острое, как гребень огромного ерша, крыло.
– Ты подаришь мне империю, Райтэ? – улыбнулась Шойна, и ее коготь прочертил багровую полосу на моей груди. – Корона императрицы – достойный меня свадебный подарок. Как ты считаешь, Ардонский львенок?
Ее змеиные глаза ало светились. Но на мгновенье их затмили глаза другой женщины, сиявшие, как звезды. Той, за чьей спиной струились потоками лунного света два крыла.
«Ты станешь моим консортом, однокрылый, только в том случае, если сумеешь совершить нечто такое, что заткнет пасти моим зубастым лордам, – слышал я иной женский голос, бархатный и глубокий, как ночное небо. – Иначе они тебя разорвут, даже я не смогу удержать их гнев. Как насчет того, чтобы подарить мне небольшой… мир? Твой Подлунный мир в качестве свадебного подарка – вещица, вполне достойная твоей королевы. Ты подаришь мне мир, моя любимая игрушка?»
Кажется, мне крупно не везет с девушками, – осторожно вздохнул я.
Свеча совсем догорела и едва мерцала, умирая, но в комнате не стало темнее. Откуда-то брезжил слабый свет. Я с трудом скосил сухие, словно в них насыпали песок, глаза на окно: еще не рассвело. Странно.
Шойна наклонилась, заслонив подробности окружающего мира водопадом косичек, колыхавшихся, как сотни змей.
– Ты же можешь говорить, Райтэ, не притворяйся. Ты согласен стать моим дарэйлином?
– Разве тебе требуется мое согласие? – слова выдавились с трудом, и я не узнал свой хриплый голос. Горло саднило, язык распух от жажды, и смертельно хотелось раздавить женщину, оседлавшую мои чресла.
– Да или нет? – сверкнули клыки.
– Не представляю, как я в одиночку завоюю империю.
– Нам поможет Сферикал, если ты согласишься, – пальцы Шойны заскользили по моему телу, намереваясь продолжить пытку. – А ты согласишься, милый мой принц.
– Когда они поймали тебя?
– Довольно быстро. Линни удалось сбежать, а я попалась. Зря я не дала тебе вассальную клятву. Впрочем, они обещали оставить тебе относительную свободу и не сильно досаждать мне, если я стану твоей дарэйлиной.
– На каких условиях? – задыхаясь от ее ласк, спросил я. Ненасытная тварь!
– Ты вернешь захваченных дарэйли и поклянешься больше не покушаться на собственность жрецов. Ну, и отдашь им власть в восстановленной Ардонской империи, где ты формально будешь числиться императором.
– А если я не соглашусь?
Она засмеялась, качнув бедрами:
– Твоя смерть будет сладкой, мой принц. И только тогда я позову жрецов. Умереть от любви – что может быть прекраснее?
Лжет. Если бы ей приказали убить меня, она бы не стала высасывать яд. Или ей так хотелось помучить меня перед смертью? Интересно, сколько жрецов ждут ее сигнала? А там и королевские рекрутеры подоспеют, будет весело.
– Соглашайся, Райтэ, – ее зубки чуть прикусили ухо. – Если твоей сущности необходимо убивать, тебе позволят воевать сколько угодно. Во благо Сферикала. Ты сможешь расширить Империю хоть на весь мир.
– Зачем? Я никого не хочу убивать.
– Да неужели? А лучники из отряда жреца Врона? В том лесу опять никто не уцелел, мой кровожадный мальчик.
Я молчал с минуту, пытаясь осознать ее слова.
– Ты сама должна понимать, что ни я, ни Ринхорт их не убивали.
Она в задумчивости провела коготком по моей груди.
– Когда я уходила через лес, то ни на кого не наткнулась. То ли они разбежались, то ли были уже мертвы, а мертвечина меня не интересует, могла и не заметить. А ты в это время оставался с нашими. Они бы не допустили. Наверное. Но тогда кто их убил, Райтэ? Только ты у нас – неизвестная сущность. Но тебя сотворил Завоеватель. А что нужно было такому, как он? Оружие! Небывалое и смертоносное оружие. Сьент в этом уверен.
– Будь он проклят! – вырвалось.
– Ты меня безумно возбуждаешь, когда злишься! – она засмеялась, до крови вонзила в мои плечи когти и резко, с жадностью, задвигала бедрами.
Я скосил глаза на окно. Кажется, скоро рассветет. Сияние разгоралось. И вдруг я понял, что могло так светить: камень Ллуфа в жреческом круге, валявшемся на лавке под окном! Значит, он совсем близко.
«Ну же, Райтэ, хватит расслабляться! Разлегся под девкой!» – пнул меня по мозгам внутренний голос. Я уже мог пошевелить кончиками пальцев, но оцепенение отпускало очень медленно. Прикрыв глаза, попытался сосредоточился. Главное, чтобы Шойна не заметила, а то снова покусает, зараза. Сквозь ресницы я наблюдал за ней, дожидаясь, когда она забудется на пике наслаждения и закроет глаза. Движение, если я смогу поднять руку, будет наверняка замедленным, а лишняя секунда мне не помешает.
Когда она застонала, запрокинув голову, я резко, как мог, вскинул руку, вложив в удар ребра ладони всю злость, на какую был способен. Шойна всхлипнула, рухнув на пол с перебитым горлом. Из ее рта хлынула кровь, ноги и руки судорожно задергались, скребя когтями по доскам.
Я с трудом сполз с топчана, попытался добраться до меча, но упал рядом с агонизирующей дарэйли. Силы, накопленные для одного удара, выплеснулись, а больше у меня не осталось. Совсем.
Бульканье и скрежет стихли: змеиные глаза закатились. И сразу меня отпустило, словно парализующий яд ушел из крови вместе с последним вздохом Шойны, зато уже ничто не глушило дикую боль в чреслах.
Никаких иллюзий по поводу смерти дарэйли я не испытывал: вспомнилось похожее на пантеру существо, разрубленное мечом Ринхорта и восстановившееся из растерзанных ошметков. Чтобы убить ее наверняка, надо отрубить голову. Но я не мог. Девушка не виновата в том, что с ней сделали. А в том, что она сделала со мной, больше виноват я сам.
Дотянувшись до меча Ринхорта, я сдернул его на пол, вытащил клинок и провел пальцем по лезвию. Брызнула кровь.
– Дьявол тебя задери, Ринхорт! Если ты сейчас не поймешь, что мне нужна помощь… мы оба пропали.
Однако на вассала надейся, а сам не стой столбом. Тут я заперт, как в ловушке с гюрзой, временно лишенной признаков жизни. Поднявшись, я кое-как оделся, пристегнул меч к поясу, прихватил и клинок Ринхорта и, шатаясь от слабости, направился к двери. Едва я протянул руку к задвижке, как железная полоса зашевелилась сама, выползая из паза.
Я не успел возгордиться тем, что у меня получилось сдвинуть железо, не прикасаясь: дверь так же сама распахнулась, явив взгляду зевающего в кулак Ринхорта в помятом, должен заметить, плаще.
– Что случилось, Райтэ? Почему ты такой побитый и куда собрался с мечами?
Я молча показал на жреческий знак. Камень Ллуфа стал еще ярче. Глянув через мое плечо вглубь комнаты, рыцарь смачно выругался и, выхватив клинок из ножен, попытался через меня перешагнуть, но я уперся.
– Пусти! – двинул он плечом. – Надо ее прикончить.
– Не надо.
– Ты делаешь ошибку: оставляешь врага за спиной.
– Одной больше, одной меньше… – махнул я рукой.
Его взгляд скользнул по моей искусанной шее.
– Ясно. Это лечится только одним способом. Отойди, Райтэ!
– Я разберусь с этим сам!
Мы бы еще препирались, но в комнате раздался высокий, на грани слышимости, свист, от которого мороз драл по коже и кишки сворачивались в дрожащий ком. И сразу по всему селу завыли собаки.
– Поздно! – Ринхорт захлопнул дверь и поволок меня за руку к лестнице черного хода, шепотом винясь и проклиная себя за все хорошее (и тут я был с ним согласен, да еще и не в таких выражениях). Ноги вняли моей беззвучной просьбе и с каждым шагом шевелились быстрее. На лестнице я все-таки споткнулся и вылетел в дверь кубарем.
Во дворе послышался громкий стук в ворота. По-моему, так их просто ломали.
***
Подхватив меня поперек поясницы, железный рыцарь рванул к конюшне, и там так цыкнул на сонного конюха, что тот мигом проснулся и вывел из стойла коней. По счастью, перепуганный трактирщик на всякий случай не забыл о пожеланиях «жреца», и жеребцы стояли уже оседланными, оставалось только подтянуть подпруги и обмотать копыта тряпками. Вывел он нам и третьего коня – полудохлого заморыша.
– Ханна! – шепотом позвал Ринхорт, глядя вверх, на сеновал. – Спускайся, уходим!
Нет, он точно свихнулся, – решил я, глядя на тощую фигурку в мужской одежде, спрыгнувшую с сеновала. Нахлобучив на голову колпак, конопатая девица с трудом упихнула под него русую гриву вместе с застрявшими в ней соломинками.
Пока рыцарь помогал конюху, а идиотски улыбающаяся Щепка увязывала узел, от которого пахло хлебом, я, зачерпнув ковшом грязной, разившей навозом воды из бочки, наконец-то напился (ну, покрутит живот, зато тут точно нет снотворного!) и прильнул к щели в досках.
Двое слуг открыли створки уже трещавших под ударами ворот, и во двор въехали пятеро всадников в плащах с откинутыми капюшонами. Четверо из них были нечеловечески красивы. Особенно, девушка в темно-сером переливчатом плаще под цвет косы и юноша с длинными, очень светлыми волосами с двумя косицами у висков.
Единственный, кто, как мухомор в розарии, отличался от дивных всадников – курчавый, довольно грузный, но с массивными плечами борца, мужчина лет тридцати. В разошедшихся на широкой груди складках его плаща поблескивал жреческий знак.
Ринхорт, быстро справившись с конем, тоже оценивал обстановку, всматриваясь сквозь щель в гостей.
– Вот и жрец Авьел, иерарх сферы Элементов, – шепнул он. – Остальные – дарэйли. Я точно знаю сущность только одного из них. Вон тот белобрысый парень – это Ллуф.
Ох, как мне стало плохо! Я не мог понять, почему это имя вызывает у меня такие мрачные ощущения. «Неужели ты его боишься, Райтэ?» – фыркнул внутренний голос, которого, между прочим, не просили лезть со своим мнением. И без него тошно, как никогда в жизни. Ну, может, еще за Вратами бывало, не зря же я бежал из Линнерилла и все забыл. Почти все.
Во дворе раздавались тихие голоса: жрец что-то спрашивал у подбежавшего и отчаянно зевающего трактирщика, мявшего в руках ночной колпак. Ллуф, застывший как мраморная статуя, разглядывал окна второго этажа. Внезапно он повернул голову, и мне показалось, что беловолосый дарэйли, чуть скривив в усмешке губы, смотрит прямо на меня жутким, неподвижным взглядом мертвеца.
«Серебряная» девушка тоже, чуть прищурившись, вперила взгляд в конюшню, но, спросив о чем-то у Ллуфа, отвернулась. Знак Пронтора оставался в доме, а остальное, похоже, не интересовало рабов иерарха. Тот был чем-то недоволен, скривил толстые губы и распорядился хриплым каркающим голосом:
– Расплатись с этим лживым ничтожеством, Луана.
Красавица в темно-сером, наклонившись в седле, коснулась головы трактирщика, и тот мгновенно почернел, застыв железной статуей с ночным колпаком в руках. Конюх, тоже подглядывавший в щель за гостями, ожидая знака принять лошадей, всхлипнул от ужаса и зажал себе рот, а Щепка, побледнев, свалилась в обморок.
– Понятно, это дарэйли металла, хранительница, – пояснил Ринхорт и подозвал трясущегося конюха. На беспамятную девчонку он решил пока не тратить времени. – Если хочешь жить, человек, слушай внимательно. И ты, будущий княжич.
Объяснив, кому что делать, рыцарь выскользнул в заднюю дверь так стремительно, что я не успел ничего сказать. Не нравилось мне все это. Лучше бы мы сразу сбежали, пока ворота были открыты. Хотя… Ринхорт наверняка больше знает о способностях этих дарэйли, сам из сферы Элементов, и не хотел бы я иметь такого врага.
Плеснув на Ханну воды из той вонючей бочки, конюх привел ее в чувство. Мы, стараясь не шуметь, вывели коней в заднюю дверь, откуда нас не должны были увидеть, и прислушались.
Ни звука со двора не доносилось. Неизвестность мучила. Я снова ощутил себя, как в детстве в каменной ловушке Лабиринта, когда вокруг – тьма и страх. Во мне самом – тьма и страх.
Пять дарэйли, если считать Шойну, должно быть, очень злую Шойну. Да и жрец силен, и с мечом. И почему так задержались рекрутеры? Столкнуть бы их сейчас лбами… Впрочем, рассвет еще только занимался. Кошмарно длинная ночь!
И утро не лучше.
Я сунул поводья белого жеребца конюху, а сам пробрался между конюшней и забором и выглянул из-за угла. Один из дарэйли, крадучись, огибал дом, направляясь к черному ходу. Две девушки, жрец и Ллуф спешились и, привязав лошадей к коновязи, входили в парадную дверь.
По примятой полосе травы вдоль забора среди зарослей колючего бурьяна я понял, что Ринхорт прокрался там ползком, – видимо, воспользовавшись тем, что всадники, обойдясь без конюха, были заняты лошадьми, – а открытое на торце здания окно кухни подсказало, как рыцарь проник в дом, умудрившись остаться незамеченным.
Я ждал обещанного сигнала, но было подозрительно тихо. Очень нехорошая тишина.
Наконец, в окне второго этажа появилась фигура: Ринхорт! Живой, но почему-то голый. Нет, у Шойны времени бы не хватило, – прыснул я, тут же заткнув смешок ладонью – да и окно это ближе к торцу, а наше, сломанное ночью, зияло куда правее.
Он выбрался на крышу, беззвучно (а, вот почему он избавился от железной «кожи»!) пробежал до сломанного окна и с кошачьей ловкостью запрыгнул в комнату. Вот тут у меня вспотели ладони от мучительного ожидания: как он справится с ядовитой дарэйли, если она уже восстановилась? Чудовищно, но я беспокоился за обоих.
Я досчитал до пяти, когда мой друг снова появился. Долговато. Ему как раз хватило бы времени отсечь Шойне голову, если она все еще беспомощна. Забравшись на крышу, дарэйли оглянулся на конюшню. Я махнул рукой, показав, что готов.
Раскрутив в руке цепь со знаком Пронтора, Ринхорт метнул его. Диск глухо ударился о доски. Подобрав его с земли, я во весь дух побежал назад, к белому жеребцу.
Но дальше в нашей и без того не идеальной импровизации возникла заминка: конюх, вернувшись после того, как тихо открыл ворота, зачем-то забрался в седло.
– Слазь! – шепотом приказал я, пытаясь привязать к узде цепь со жреческим знаком Пронтора.
– Еще чего! Я не дурак! – оскалился мужик. Вырвав из моих рук цепь с сияющими камнями – наверняка решил, что дорогая вещь – конюх вонзил шпоры в жеребца и погнал его к воротам.
– Не дурак, но труп! – огорчился я.
Но мужик уже скрылся, вне себя от радости, что удалось не только вырваться от демонов, но и остаться с прибылью. Плюнув, я побежал на угол конюшни и залег, распластавшись в бурьяне. Ненадолго же мне новой одежды хватает!
Очень скоро из дома пущенным из пращи камнем вылетел Ллуф и, отвязав своего коня, помчался в погоню. Следом из двери вывалились две девушки и жрец. А на них с крыши прыгнул Ринхорт, на лету принимая жутковатую боевую форму, в какой я его видел только при первом знакомстве.
Рыцарь свалился не просто так – целил в жреца. Если бы он его сразу убил, его рабы, оставшись без хозяина, попали бы под «смертное» заклинание. Но иерарх успел отпрыгнуть. Впрочем, потери среди врагов уже были: заслонившее жреца тело одной из девушек билось в конвульсиях на земле, из шеи бил фонтан крови, а отрубленная голова со срезанными рыжими волосами щерилась в небо смертным оскалом. Ринхорт сцепился с той, что была в темно-серых, под цвет волос, латах – Луана не давала ему подобраться к хозяину.
Два дарэйли металла, как рассказывал мой друг, могут биться почти вечность, если их силы равны. Грохотало так, что болели уши, и приходилось держать рот открытым, чтобы не лопнули перепонки. Вспарывали воздух десятки созданных или призванных мечей и тут же рассыпались веером раскаленных капель металла, и меч рыцаря скрежетал, отражая новые клинки. Над некоторыми Ринхорту удавалось перехватить власть, и они летели в сторону метавшегося по двору жреца, но Луана окружила его щитами, висевшими в воздухе, и оружие отскакивало, чтобы снова попасть под ее власть.
Там, где дрались два «железных» дарэйли, вскоре ничего невозможно было разглядеть, кроме смертоносного вихря, сверкавшего стальными и алыми вспышками, клубившимся черным горячим дымом. Запахло, как в кузнице. Иногда из вихря вылетала девичья фигура, катилась по земле, но быстро поднималась.
И никто, – вдруг осознал я, – ни один человек не выбежал на этот грохот и лязг из дома, даже не выглянул в окно. Словно все слуги были уже мертвы, как их хозяин.
Луана, уходя от атаки Ринхорта, налетела на статую, обрушила ребро ладони на макушку, и статуя рассыпалась в облаке искр на десятки лезвий, тут же метнувшихся в атакующего рыцаря. На землю опали тряпичные клочки – все, что осталось от трактирщика. Ринхорт взмахом меча отвел стальной смерч и швырнул в Луану уже водопад раскаленных капель. Как они не подожгли дом – оставалось для меня загадкой.
«Почему Ринхорт не расплавит ее доспехи так же, как клинки?» – недоумевал я, пока меня не осенило, что он не хочет ее убивать. «А его, значит, можно убивать!» – разозлился я.
Моя ладонь обхватила рукоять меча. Он дрожал, и я, заметив, что из железа вокруг остались только вилы, воткнутые в кучу навоза, смешанного с соломой (видимо, оба дарэйли металла оказались брезгливы), догадался, что мой клинок удерживает на месте воля Ринхорта. Даже не сомневался, кто из «железных» сильнее. Количество клинков явно уменьшилось, а количество расплавленных и остывающих железных потеков на земле, наоборот, увеличилось. Движения девушки замедлились – Луана иссякала.
Наблюдая краем глаза за боем и прыгающим по двору жрецом, я осторожно осмотрелся: где-то еще прятался его четвертый раб и, может быть, еще Шойна, если мой друг ее не обезглавил.
Иерарх Авьел, отбежав от мечущегося стального смерча к самой конюшне, прорычал, выметнув руку:
– Ксантис, убей его!
– Не могу, господин, – донесся сквозь лязг и скрежет глухой крик. – Они слишком плотно сцепились.
Ага, вот он где – за углом дома и тоже прикрыт щитом.
– Луана, отступай! – снова крикнул жрец.
Девушка отпрыгнула, перекувырнувшись, и побежала к воротам. Выступивший из-за угла Ксантис взмахнул вытянутой к Ринхорту рукой, и тут же застонал, рухнув на колени – в его плечо, пролетев над краем щита, вонзился клинок. Но и Ринхорт вдруг провалился – под его ногами гулко треснула и разошлась земля.
Луана вздохнула, обрушив в трещину стальной поток, заполнивший ее до краев, и повернулась к жрецу, ищущим взглядом обшаривая строение за его спиной. Меч в моей руке шевельнулся. «Мать моя, давшая жизнь, и великая мать, давшая душу! Что же делать?» – взмолился я, сжав изо всех сил выдавшее меня оружие, которое в любой момент могло вырваться и вонзиться мне в брюхо. В конюшне кто-то тоненько вскрикнул, послышался шум падения. Я и забыл, что там прячется Щепка. Наверняка у девчонки нервы не выдержали.
Авьел приказал:
– Ищите принца! Он должен быть здесь.
В ворота неспешно вошел гнедой жеребец Ллуфа, тащившего за узду белого жеребца. Конь, доставшийся мне от жреца Врона, едва переставлял копыта. Его хребет прогибался под тяжестью ноши – каменной фигуры конюха с перекошенным от страха, навеки застывшим белым лицом с открытым ртом и выпученными глазами. В руке статуи болталась цепь с жреческим диском.
Иерарх оглянулся на Ллуфа. Луана побежала к входу в конюшню, а там – беззащитная девчонка. Горло сдавил спазм. Если вот эти дарэйли-убийцы, прикосновением превращающие живую плоть в камень или железо, считаются ангелами-хранителями, то кто тогда демоны?
«Что стоишь, идиот?» – спохватился я. Подыхать, так с мечом, а не грудой обращенного железа. Боги, как не хотелось умирать! В груди опять полыхал знакомый огненный комок отчаянья, ненависти и гнева, а глаза страшно жгло. Был только один достойный способ избавиться от этой боли и всего остального разом.
– Оглянись, жрец! – позвал я, выпрыгнув из-за угла.
Авьел повернулся и тут же отпрянул с перекошенным лицом. Вскрикнул:
– Убейте его!
Меч в моей руке дернулся вперед, я едва его удержал. Горло жреца чудом уцелело. Неужели Ринхорт жив и как-то чувствует мой клинок? Но оружие тут же повело в сторону, выламывая из руки. Вцепившись в извивающийся, как взбешенная змея, меч, я прошипел:
– Защищайся сам, трус! Вызываю тебя на честный бой.
«Ага, жреца. На честный. Бой. Вот дурак!» – заныло что-то в самых пятках. Уж не душа ли?
Потное лицо Авьела побагровело, губы зашептали что-то беззвучное. Рука скользнула к поясу, нащупывая оружие, и вдруг повисла плетью.
– Кто… ты? – прохрипел он.
– Райтегор. Дай мне свой знак, Гончар, и я не буду убивать тебя.
Меч перестал вырываться. Я протянул к жрецу левую руку, краем глаза заметив, как остолбенело остановились поодаль дарэйли, даже Луана, успевшая подбежать ближе всех. Сейчас вышибет клинок одним взглядом, и… А почему это она с таким непонятным блеском в глазах смотрит на Авьела?
Жрец, дернувшись, замер как парализованный, словно его укусила невидимая Шойна. Его лицо вдруг посинело, выпученные глаза остекленели, колени подломились, и он упал. Мертвый.
Я ничего не понимал. Его никто и пальцем не коснулся! Да и острие лишь оцарапало шею – одна капля вытекла из ранки, не больше. Притворяется? Нащупав жилу на шее иерарха, я проверил: сердце не билось. Выпрямившись и сжав в ладони сорванный жреческий диск, я оглядел освещенный утренним солнцем безмолвный двор, расчерченный глубокой трещиной, поглотившей моего друга. Прости, Ринхорт, пленника взять не удалось.
Дарэйли иерарха, метнувшиеся было к поверженному хозяину, тоже замерли. Лицо Луаны почернело, Ксантис казался земляной грудой с торчавшей из нее рукоятью меча. Ллуф успел спрыгнуть с гнедого и шагнуть, но застыл равнодушной ко всему скульптурой. Шойны нигде не было видно, и это меня беспокоило.
Ржанье, полное смертной муки, вывело меня из оцепенения. Белый жеребец, отпущенный Ллуфом, согнул передние ноги и опрокинулся набок. Каменный конюх с треском разлетелся на куски.
Вздрогнув от гулкого звука, я поднял диск над головой.
– Dhara Einne el’lenear, vuar’ra Aardenner. Tier, Llueph. Tier, Luanna. Tier, Ksanntiss. Vuar’ra Aardenner.
Дарэйли дрогнули. Когда их первая растерянность прошла, Луана, кинув на меня благодарный взгляд, рванула к ожившей земляной груде.
– Ксантис!
Ллуф продолжил идти в мою сторону, как ни в чем не бывало.
– Где Ринхорт? – спросил беловолосый, протягивая ко мне руку, а прищуренные глаза дарэйли камня не предвещали ничего хорошего.
Я попятился и показал на трещину, рассекавшую двор.
– Там, под землей.
– Не трогай мальчишку, Ллуф! – яростно крикнула Луана.
Каменный дарэйли опустил руку, перед которой повис щит, вздохнул и улыбнулся – светло и приветливо, как полагается ангелам-хранителям:
– Под землей? Значит, выберется. Спасибо, что освободил нас, принц.
Начинается. Пробурчав привычную отговорку, что нечего приписывать мне несуществующее родство с императором, я потопал к трещине. Чем же ее раскапывать? Ринхорт говорил, что инициированные дарэйли могут долго обходиться без воздуха. И надо еще Шойну поискать.
Луана перехватила меня, показала на раскрытые ворота.
– Тут мы без тебя справимся, принц, а там остались еще трое наших. Их имена Бенх, Тион и Дейя. Схватились с двумя дарэйли сферы Существ. Поспеши, может быть, кто-то еще жив. Мы тебя догоним.
Пробормотав освобождающее заклинание без всякой надежды, что поможет, я схватил первую попавшуюся лошадь под уздцы.
– Скажи, вы не видели в доме девушку с прической из множества косичек, – спросил я Луану, вскакивая в седло. – Или… большую змею?
– Шойну? – догадалась дарэйли. – Нет, не видели.
«Значит, уползла», – подумал я со смешанным чувством облегчения и опасения.
Вылетев за ворота, я понял, почему никто из местных не прибежал на утренний грохот. Хлопали на ветру распахнутые двери домов и калитки в заборах. На дороге валялись вещи, брошенные при поспешном бегстве. Под копытами хрустнула плетеная корзинка. Надрывно мычали забытые в хлевах коровы, блеяли козы, но ни кошек, ни собак не видно – наверняка бежали следом за хозяевами.
С холма, на котором раскинулось селение, хорошо просматривалась местность, и последствия боя пятерых дарэйли, произошедшего поблизости от условного места, где должны были ждать Орлин и Граднир, я увидел издалека. И понял, что дравшиеся на постоялом дворе дарэйли, не сговариваясь, пощадили село, а могли бы разнести все на пару верст вокруг – таких примерно размеров было поле боя за холмом. Точнее, образовавшееся озеро, вокруг которого валялись вырванные с корнями деревья и громоздились насыпи земли и щепок. Если я не слышал звуков этой битвы, то только потому, что почти оглох, когда дрались дарэйли металла.
Впечатленный разрушениями, я понял: нам с Ринхортом повезло, что на постоялый двор Авьел привел четверых рабов из семи. И еще несказанно повезло, что мой друг сразу уничтожил самую опасную дарэйли огня. «Он рискнул до последнего мига оставаться беззащитным, чтобы его не почуяли, – размышлял я о прошедшем бое. – Опасная, но действенная тактика. Надо запомнить».
Луана зря беспокоилась: пятеро живых, но не очень здоровых дарэйли дружно скакали мне навстречу. Орлин придерживал поврежденную руку, Граднир щерился улыбкой, в которой не хватало пары клыков, и зажимал рану в окровавленном боку. Трое незнакомых рабов Авьела, уже бывших, тоже выглядели пожеванными и поклеванными, а девушка в изодранных латах бессильно полулежала в седле, заботливо придерживаемая с двух сторон недавними врагами.