Заметки аполитичного

Итальянские впечатления. Рим, Флоренция, Венеция

Если вы никогда не бывали в Италии, то путешествие по этой стране лучше всего начинать с Рима. Вечный город, несмотря на свой столичный статус, даст вам возможность понять и прочувствовать современную Италию, расскажет о её прошлом, позволит прикоснуться к истокам современной европейской цивилизации и получить ответы на такие вопросы, которые давно копились у вас в памяти и будоражили воображение, разве что вы только не знали, у кого об этом можно было спросить. В каком-то смысле Рим непредсказуем, и каким он предстанет перед вами нельзя ответить наверняка; во многом это будет зависеть непосредственно от вас, поскольку Рим открывается путешествующим с тех сторон, с которых им привычнее наблюдать за происходящим и воспринимать жизнь. Эти записки, как и многое другое, что ранее было написано о Риме и Италии, отмечены субъективизмом и, возможно, непоследовательностью, однако рассказывать о своих впечатлениях как-то иначе – попросту невозможно, особенно тем, кто впервые оказался на этой благословенной земле.

Рим. Феррагосто

Пожалуй, ни одна страна мира так не будоражила мою фантазию как Италия. Стоило о ней подумать, и в воображении вырастали цветущие горы, тёплые моря и солнечные города. Туда-сюда сновали длинные, гружёные снастями лодки смуглых рыбаков, слышался гомон беззаботных людей за столиками тратторий, и там, где черепичные крыши смешивались с небесной лазурью, черноволосые женщины развешивали бельё между домами, стоящими друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Здесь, в моей придуманной Италии, стояло вечное лето, и горячий воздух был наполнен ароматами роз, пряностей и моря. Тут жили замечательные люди, чем-то похожие на героев моих любимых книг. Иногда они переселялись туда из сказок Джанни Родари и Карло Коллоди; случалось, что волею воображения здесь обретали свою вторую жизнь герои фантастических рассказов Лино Альдани, но чаще всего эту страну населяли люди более земные, точно такие, которые пришли сюда из произведений Джованни Арпино, Альберто Моравиа или Итало Кальвино.

Так думалось мне под ровный гул мотора, когда внизу, под белым крылом лайнера, пестрел диковинными узорами цветастый ковёр Апеннин, переливались яркими красками живые мозаики полей, и отливала полуденным зноем аквамариновая гладь Тирренского моря. Вот она,

Италия, благословенная страна, страна богов и героев, чудесных художников и гениальных поэтов, бесподобных зодчих и виртуозных музыкантов. Миллионы людей стремятся попасть сюда, чтобы увезти в своей памяти частичку здешней пронзительной лазури, щедрого солнца, приобщиться к созданной итальянскими мастерами гармонии и на себе ощутить теплоту и отзывчивость этих людей, почувствовать их гостеприимство и открытость. Всё в нашей жизни происходит зачем-то, ничего не случается просто так. Наверное, поэтому настолько сложно однозначно ответить на вопрос: зачем судьба что-то легко предоставляет нам, щедро и непринуждённо одаривая нас, а чему-то упрямо препятствует, всегда находя для этого те или иные обстоятельства. Моё желание посетить Италию не встретило ни преград, ни неодолимых сложностей, и оттого я усмотрел в этом знаке судьбы некую необходимость должную реализоваться.

В Рим я прилетел в один из главных религиозных католических праздников – день Успения Пресвятой Богородицы или, как его называют сами итальянцы – Феррагосто. Ещё в отеле меня предупредили, что вне туристической зоны будут закрыты все магазины и рестораны, ларьки и «забегаловки». Да и самих итальянцев мне увидеть не удастся, ибо это домашний праздник, который принято проводить в кругу семьи. «Ничего, – решил я, – не так часто и не всякому случается войти в пустой город, особенно, если он не Наполеон Бонапарт». Я быстро собрался и всего через каких-нибудь полчаса уже находился в районе Тестаччо, в пустом городе, как мне и было обещано.

«Новый Рим» мало чем напоминает окраинные районы наших мегаполисов, и дело тут не только в особом рельефе и множестве живых природных островков, представленных аллеями и скверами, крышами и балконами зданий, сколько в такой особенности городской среды как соседство новостроек и древних стен. Римляне упрекают своих архитекторов, что те значительно уступают зодчим прошлого, однако я бы не вполне разделил их пессимизм. Отдельные архитектурные решения показались мне интересными, даже неожиданными. Особенно это относилось к малоэтажным постройкам, которые настолько органично вписывались в ландшафт, что воспринимались как его продолжение. К своим историческим зданиям итальянцы относятся с подчёркнутым уважением, но вот современные стены молодёжь неутомимо покрывает граффити, среди которых я, то и дело, встречал уже такой забытый у нас на родине символ как серп и молот. И, что удивительно, вначале я вовсе не замечал ни реклам, ни вывесок, ни проводов. Провода, действительно, практически нигде не висели над головой, а реклама и вывески настолько сливались по тону с фасадами зданий, что совсем не бросались в глаза. А вот на что я сразу же обратил внимание, так это на многочисленные колонки, из которых непрерывно текла вода. Они были повсюду: и в центре, и на окраинах – из чугуна, бронзы и мрамора, и, как я узнал впоследствии, эту воду даже можно было пить, не прибегая к дополнительной очистке. Но самым значительным отличием «нового Рима» всё-таки была южная природа, устраивающая здесь фейерверки солнечного света и карнавалы цветных теней, и это яркое полуденное небо, отражённое в каменных зеркалах площадей и мостовых, и пьянящий запах трав и цветов вместо тяжёлого автомобильного смога и острых ароматов, исходящих от подворотен и открытых парадных.

Никогда бы не подумал, что моя встреча с Италией будет обставлена таким образом. В пустынном городе без людей и машин, можно было заметить какие-то особые, вневременные черты, чуждые случаю и сиюминутности. Особенно я ощутил это, когда за кварталом современных зданий, лесенкой сбегающих вниз по холму, обнажились тёмно-коричневые кирпичные руины и чуть поодаль, через яркую полоску зелени, вознеслась к небу огромная круглая башня из серого туфа, построенная, наверное, ещё этрусками, поскольку не имела кровли, а была надсыпана землёй. На ней воцарились юкки и амариллисы, кливии и папоротники, а тяжёлые пальмовые листья устало свешивались через полукруглые зубчатые навершия башни. В такой обратной перспективе времён, от современности до рубежей исторической памяти человечества, я усмотрел не столько как менялись идеи целесообразности и представления о прекрасном у творцов из различных эпох, сколько воочию увидел во всех подробностях противоборство рукотворной и естественной природы, стихии и человеческого произвола. Я наблюдал, как упорные побеги каменоломки и цветные мхи, цепляющиеся за скользкий камень, вновь возвращают в природу тысячелетние стены, как противостоит буйству дикого винограда изысканная геометрия, воплощённая в стекле и бетоне, – и не знал: на чьей я стороне. Впрочем, наверное, это и неважно, главное помнить, что ты не один на этой планете: рядом с тобой есть другие люди и не только они. Позже я убедился, насколько такое понимание соответствует национальному характеру итальянцев. Не без удивления я обнаружил в них предупредительность и деликатность, и ещё внимательное отношение к жизни: своей и чужой.

В первый день своего пребывания в Италии я, наверное, прошёл десятки километров пешком, наслаждаясь такой непривычной для моего уха звенящей тишиной, расцвеченной пением птиц, звоном насекомых, свистом непонятных зверьков, укрывающихся в кронах кипарисов. Возможно, это были обыкновенные летучие мыши, хотя, впрочем, как знать. Весь город утопал в зелени цветущих олеандров, тёмного кружева кипарисов и диковинных растений, чем-то напоминающих наши лиственницы, разве что их воздушные кроны были похожи на светло-зелёный тополиный пух, густо облепивший тоненькие ветви, ниспадающие до земли. Вечный город не уставал поражать меня своей многоликостью и необычностью. Всё: начиная от занятных крыш, вмещающих, порой, в себя великолепные висячие сады, вплоть до оранжевых тротуаров, усыпанных палыми каштанами и ещё какими-то странными мохнатыми плодами, – достойно было того, чтобы задержать взгляд и добавить в самую сокровенную копилку памяти. А, собственно, как же могло быть иначе, не за тем ли все наши дороги ведут в Рим!

Базилики Рима

В Риме больше не строят новых соборов, и, быть может, это правильно, поскольку они и так тут на каждом шагу. Окна моего номера выходили прямо на знаменитую базилику Санта Мария Маджоре, за которой то здесь, то там были различимы силуэты католических церквей. Они, в отличие от православных храмов, не столь заметны в городской среде, и узнать их можно разве что по возвышающимся колокольням. Зато ощутить, как много церквей в Риме, можно утром, когда притихший и не вполне проснувшийся город начинает полниться густым гулом множества колоколов. Разумеется, никакой турист не пройдёт мимо настежь открытых дверей этих церквей, тем более что внутреннее убранство большинства их них поражает воображение. Можно сказать, что римские храмы – это своеобразные маленькие музеи. И действительно, каких только имён художников и ваятелей тут только не встретишь. Часто ко многим живописным и скульптурным работам прикреплены маленькие таблички с указанием названий и их авторов, что хотя и противоречит христианской традиции, но зато даёт возможность получить для любознательных посетителей полезные сведения, которые востребованы никак не меньше, нежели здешние спагетти или моцарелла.

Однако где бы вам ни случилось остановиться в Риме, осмотр достопримечательностей города вы всё равно начнёте с Капитолийского холма, даже если вы не догадываетесь о его существовании. Почему? Сами задайте себе этот вопрос, когда вдруг неожиданно окажетесь там, на пятачке между Колизеем, рынком императора Траяна и Палаццо Сенатори, непосредственно возле колонны, называемой «Пуп земли». Отсюда во все провинции Рима некогда радиально расходились дороги, мощённые чёрным базальтом. Эти дороги и приводили людей в столицу империи со всех сторон света. Возможно, какая-то из множества этих дорог привела сюда и вас. Если вы приехали в Рим не на один день, то советую оставить на время императорские форумы и вернуться к Римским церквям, раз уж мы начали о них говорить. Там же, на Капитолийском холме, на месте древнего храма, где некогда жили огнебоязненные капитолийские гуси, спасшие в своё время Рим, стоит церковь Санта-Мария-ин-Арачели, одна из самых популярных церквей в городе. В средневековье эта церковь заменяла римлянам форум и была резиденцией средневекового Сената. Все собрания и важные встречи происходили именно здесь. Относительно места её возведения добавим, что здесь жили не только бдительные гуси, но и стоял языческий храм Юноны Монеты, во дворе которого отливались деньги, получившие впоследствии названия монет. Наверное, по этой причине так популярна среди желающих разбогатеть лестница этого храма, состоящая из ста двадцати четырёх ступенек. Каких только способов расположить к себе Фортуну не напридумано теми, кто уверовал в её магические свойства. Однако расстанемся с чудесной лестницей и направимся мимо скандально известного монумента Витториано, именуемого в народе «пишущей машинкой», прямёхонько к базилике Сан Марко, раз уж мы условились останавливать своё внимание преимущественно на церквях. Туристы, впервые оказавшиеся на Венецианской площади и увидевшие величественное ампирное строение на склоне Капитолийского холма, обычно считают его отреставрированным произведением древнеримской архитектуры и охотно фотографируются на его фоне, никак не желая видеть в нём «пишущую машинку» или «свадебный торт». Надо заметить, что в начале нового тысячелетия многие здания Рима были приведены в порядок по программе «Millennium», но реставрация производилась исключительно бережно и в большинстве случаев, просто сводилась к консервации сооружений.

Сан Марко – это титулярная трёхнефная базилика IV века – в то время такой тип постройки был наиболее распространённым. Что мы о ней знаем, кроме того, что она была приходской церковью венецианцев в Риме, и всё это здание, включающее церковь, было после первой мировой войны резиденцией Муссолини? Знаем, что в IX веке она была перестроена, а в XV веке перестраивается ещё раз, дабы стать частью дворца кардинала Пьетро Барбо, будущего папы Павла II. В XVIII веке церковь снова подвергается переделке, тогда и появилось всё её барочное убранство. Но это расскажет вам любой экскурсовод, и всё это можно прочесть в путеводителе или в справочнике. Но самое интересное можно увидеть только самому, а именно, проследить, каким причудливым узором ложатся на сооружение его многочисленные перестройки – эти стилевые кольца времени, запечатлевшие в себе культурные особенности и вкусы ушедших эпох. А надо сказать, что римские храмы, и в этом их исключительная особенность, в отличие от храмов других итальянских городов часто подвергались множественным переделкам и изменениям своего внутреннего убранства.

Вот у входа в храм стоит колонна, в теле которой выдолблена чаша для святой воды, хранящая на своей мраморной поверхности древние письмена. О тех же временах говорят и фрагменты базилики в крипте. Мозаика апсиды, где Христос изображён на золотом фоне в окружении евангелиста Марка и других святых, исполнена в традициях IX века, когда очень сильно было влияние Византии. Да и само здание, наверняка, озадачило вас несимметричностью окон – это наследие средних веков: в ту пору считалось, что окна, расположенные на одинаковом расстоянии, уязвимы для злых духов. А на полу и церковной кафедре видны остатки работ, выполненных в стиле косматеско. Это уже век пятнадцатый, его середина. К этому же времени относится и великолепный кессонский потолок, украшенный золотыми розетками и гербом папы Павла II. У выхода из церкви стоит древнее изваяние. Никто не может сказать как и когда оно появилось здесь. Обычно его называют Madama Lucrecia: считается, что в нём есть сходство с возлюбленной короля Альфонса Арагонского, Лукрецией, покровительницей изящных искусств. В былые времена это изваяние было одной из «говорящих» римских статуй, говорящих в том смысле, что к пьедесталу таких изваяний обычно приклеивались анонимные стихи, карикатуры и пасквили, содержание которых в одночасье становилось публичным достоянием.

Неподалёку от базилики Сан Марко находится другая базилика – Санти-Апостоли, также как и Сан Марко, соединённая со дворцом, именуемым Палаццо Колонна, последний раз перестроенным Николо Микетти, придворным архитектором царя Петра I. Это он достраивает Петергофский Монплезир, Марли и возводит дворец в Стрельне. В дореволюционной России существовало великое множество домовых церквей, они были практически при всех дворцах вельмож, но не было такой практики, когда к строящемуся дворцу присоединяли уже существующую церковь. В Италии же, как видим, такое случалось. Случалось, и не однажды.

Санти-Апостоли, также как и Сан Марко, – титулярная трёхнефная базилика. Построена была в VI веке по случаю освобождения Рима от остготов при папе Пелагие I. Первоначально она посвящалась апостолам Иакову и Филиппу, а позднее и всем двенадцати. Базилика служила церковью для семьи Колонна, могущественного феодального рода, который, наряду с другими крупными представителями знати, удерживал власть над Римом с середины XIV века вплоть до возвращения пап. Но, начиная с папы Сикста IV, аристократы окончательно утратили своё влияние, хотя это обстоятельство не помешало семье Колонна владеть и церковью, и дворцом, и даже в начале XVIII века перестроить базилику до неузнаваемости. Так обрела базилика Санти-Апостоли при помощи архитекторов Франческо и Карло Фонтана своё барочное великолепие. Однако мы здесь больше не увидим фресок гения Возрождения Мелоццо да Форли, кому дано было первым явить миру монументальную иллюзионистическую живопись. Они были либо уничтожены, либо перенесены в Пинакотеку Ватикана. Теперь на потолке ризницы мы можем лицезреть только работу Риччи Себастьяно «Вознесение».

И, разумеется, я вам советую посетить как дворец Венеции, так и палаццо Колонна, в которые встроены базилики Сан Марко и Санти-Апостоли. Там сейчас расположены прекрасные музеи, тем более что интерьеры палаццо Колонна покажутся вам на удивление знакомыми, хотя в этом нет ничего странного, поскольку здесь снимались последние сцены фильма «Римские каникулы». А кто из нас не пересмотрел этот фильм, по крайней мере, хотя бы два или три раза.

В Риме много примеров классического воплощения барочного стиля, недаром во всех отелях наиболее популярной туристической экскурсией является «Барочный Рим». Кстати, совсем недалеко от Санти-Апостоли расположена церковь Сант-Андреа-аль-Квиринале, прекрасный образец римского барокко, надо только развернуться в сторону самого высокого городского холма – Квиринальского, на котором находится официальная резиденция Президента Итальянской Республики, и выйти на улицу Виа-дель-Квиринале. Впрочем, если у вас найдётся немного времени, то, пожалуй, стоит подняться и к Квиринальс-кому дворцу, хотя бы для того, чтобы посмотреть не только на сам дворец, монументальное сооружение Фламинио Понцио, Фонтана и Лоренцо Бернини, но и на громадные античные мраморные изваяния Кастора и Поллукса, некогда стоявшие перед термами Константина.

Оттуда же, из античности, и гранитные чаши фонтанов, и ещё из более глубокой древности – пятнадцатиметровый обелиск, вывезенный в своё время из Египта для мавзолея Августа.

Церковь Сайт-Андреа считается самым совершенным произведением Лоренцо Бернини, несмотря на то, что многое из того, что он задумывал, ему удавалось воплотить в жизнь. Недаром же он, на склоне лет, часами просиживал внутри этой церкви, любуясь на свою работу. «Я победил мрамор и сделал его гибким как воск, и этим самым смог до известной степени объединить скульптуру с живописью», – говорил мастер, будучи не только выдающимся архитектором, но и гениальным ваятелем. Бернини называли творцом нового стиля – барокко. «Перола барокка» – так итальянцы говорили о жемчужине изысканной и причудливой формы. Прилагательными «изысканный» и «причудливый» без всякого преувеличения мы можем охарактеризовать и произведения самого Бернини. Строил Бернини церковь Сайт-Андреа для итальянского королевского дома, хотя заказчиком являлся кардинал Камилло Франческо Мария Памфили при одобрении папы Александра VII. Рассматривая саму церковь и её внутреннее убранство, вы не раз вспомните об упомянутом выше причудливом жемчуге. Дело даже не в форме церкви, которая в плане представляет собой овал «неправильной» жемчужины, и даже не в текучих формах стен и её декора, сколько в жемчужном цветовом оркестре, перламутровых переливах серых и розовых тонов, усиленных пронзительным белым на фоне переливающегося и бликующего золота. Бернини создал церковь как ответ Борромини, построившему церковь Сан-Карло. А находится она в двух шагах отсюда, непосредственно перед площадью Куаттро-Фонтане. Сооружение замечательно хотя бы потому, что в нём нет ни одной плоскости – лишь витиеватые криволинейные поверхности, спорящие своей стремительностью и неудержимостью с неподвижностью того материала, из которого и были созданы.

Покинув церковь Сан-Карло-алле-Куаттро-Фонтане, дойдём до, пожалуй, самой оживлённой центральной римской магистрали Виа Национале, дабы на площади Республики сесть в метро и доехать до церкви, не посетить которую мы не имеем права, если уж нам выпало такое счастье – оказаться в Вечном городе. А с «маэстро барокко» Бернини мы ещё встретимся не один раз и на площади Навона, где представлена его композиция «Четырёх рек», и на площади Барберини, где возвышаются фигуры, олицетворяющие природные стихии, не говоря уже о Ватикане, где его гению принадлежит величественная колоннада собора Святого Петра.

Римское метро совсем не похоже на московскую или петербургскую подземку. Сравнивать их попросту невозможно, но одну очень важную особенность, столь выгодно его отличающую в лучшую сторону, я счёл бы уместным здесь отметить. Это исключительная вежливость и предупредительность итальянцев. Об иных отличиях говорить не будем и молча доедем до нужной нам станции Сан-Джованни.

Выйдя из метро и оказавшись на площади, вы сразу же обратите внимание на мраморный фасад базилики Сан-Джованни ин Латерано, который, по праву, называют самым красивым церковным фасадом в Риме. Его вы могли увидеть с любой городской возвышенности, не говоря уже о колокольне Собора святого Петра. Действительно, он виден отовсюду, вероятно, из-за просторной площади перед ним, ибо никакие здания его не загораживают и не мешают обзору. Сан-Джованни – это первая церковь Рима, основанная в эпоху императора Константина, одна из древнейших христианских церквей. В католической иерархии эта церковь стоит выше всех остальных храмов мира, включая и собор святого Петра, о чём свидетельствует надпись над входом: «Святейшая Латеранская церковь, всех церквей города и мира мать и глава».

В своё время этот храм называли «золотой базиликой» из-за многочисленных подарков императоров, правда, лишь до той поры, пока его не разграбили вандалы в V веке.

Многие поколения архитекторов оставили след в архитектуре этого собора, ведущая роль среди них принадлежит архитекторам уже Нового времени: Доменико Фонтане, Франческо Борромини и Алессандро Галилеи. В самом соборе сохранилась фреска Джотто, изображающая Папу Бонифация VIII.

Воцерковлённый читатель, я полагаю, простит мне, человеку нерелигиозному, такое повествование, в котором я сознательно опускаю все подробности, касающиеся христианских реликвий и церковных раритетов; но, право же, такая красота, которую обнаружил здесь мой искушённый взгляд, более всего заставляет думать о величии человеческого гения, чем о чём-либо ином. Но о кое-каких реликвиях я здесь всё же упомяну.

В храме Сан-Джованни, в личной папской капелле, находится главная святыня народа Израиля – Ковчег Завета и расцветший цветами миндаля жезл Аарона. Здесь же хранятся и иные реликвии, ради которых сюда съезжаются христиане со всего мира. Посмотреть на это пёстрое смешение верующих, приехавших прикоснуться к святыням, не менее интересно, чем наблюдать архитектурное великолепие римских базилик. Здесь вы увидите людей со знамёнами; людей, к одежде которых прикреплены ленты с непонятными письменами; «рыцарей» с фамильными гербами на груди и ещё немало тех, кто пришёл сюда, держа в руках какие-то старинные книги и свитки. Разумеется, будут тут и толпы любопытных туристов, взирающих на всё это исключительно увлечённо, ощущая при этом свою личную причастность к происходящему. А из самого значительного, что совершается здесь – это восхождение на Святую Лестницу; правда, чтобы пронаблюдать за этим, нам нужно будет перейти дорогу и оказаться перед удивительным сооружением – Санта Скала, представляющим и дворец, и церковь одновременно, составленным из разных зданий, незавершённых объёмов и пристроек.

Эта лестница была выломана из развалин дворца претория в Иерусалиме и перевезена в Рим императрицей Еленой в 326 году. По этой лестнице Иисус поднимался на суд Пилата, на ней даже остались следы Его крови. Лестница обшита снаружи деревом, но сбоку, через стекло, вы можете её рассмотреть. По лестнице дозволено взбираться исключительно на коленях, на каждой ступени произнося молитву. Туристы, правда, могут наблюдать за этим со стороны, поднимаясь наверх по обыкновенным мраморным лестницам. В здании существует пять почти неразличимых лестниц, благодаря чему создаётся впечатление, что и всё сооружение из них и состоит. Его интерьер представляет собой типичный образец маньеризма – стиля, предшествующего барокко.

Здесь нужно заметить, что не только лестница была привезена из Иерусалима, но и отдельные фрагменты дворца Ирода также вплетены во внутренние порталы сооружения, тем самым образуя, наверное, единственное в мире здание, составленное из частей, разнесённых по времени почти на две тысячи лет.

Спустившись по лестнице вниз и выйдя наружу, вы опять окажетесь на просторной площади Сан-Джованни, от которой отходит знаменитая Аппиева дорога. Её сразу невозможно было приметить из-за высоченного карнакского монумента, возвышающегося посередине площади. Это будет, правда, сравнительно поздний участок дороги, построенный уже в XVIII веке, но, тем не менее, пробудивший фантазию впечатлительного Джованни-Батиста Пиранези на завораживающую по красоте и выразительности гравюру. Направимся по Аппиевой дороге вслед за Пиранези и мы. Но этому всё же стоит посвятить наше отдельное повествование.

Рим. Аппиева дорога

Такое, наверное, происходит с любой дорогой за две с лишним тысячи лет – она, быть может, ещё и ведёт куда-то, однако, более всего существует сама по себе.

Поначалу вокруг такой дороги теснятся поля и луга, затем они превращаются в тенистые рощи и знойные виноградники, вместо которых впоследствии то там, то здесь вырастают хижины и дворцы. Ну а после, когда от тех и от других остаются лишь с трудом различимые следы, вокруг неё вновь начинают колоситься золотистые поля и благоухать душистыми травами зелёные луга. Вдоль Аппиевой дороги я наблюдал как цветущие луга с кудрявыми виноградниками, так и живописные руины с наступающими на них дворцами и хижинами. Мой маршрут лежал в катакомбы Древнего Рима, но мне хотелось увидеть и саму дорогу, самую древнюю из существующих здесь, и то место на ней – «Кво вадис», где бегущий из города святой Пётр, преследуемый Нероном, повстречал тень Спасителя. Собственно, с церкви Санта-Мария-ин-Пальмис, на месте которой по легенде святой Пётр встретил своего Учителя, и началось моё знакомство с Аппиевой дорогой.

В церкви Санта-Мария-ин-Пальмис было тихо и безлюдно, перед алтарём горели свечи, и между скамеек, на небольшом возвышении, находился мраморный след ступней Спасителя – всё точно так, как описано в любом из путеводителей по Риму. В подлинность этой реликвии искренне верили создатели храма, когда в IX веке возвели на этом месте церковь; не сомневались в ней и те, кто распорядился изготовить мраморную копию этого следа, доныне украшающую храм. Да и кому взбредёт в голову усомниться: слишком очевидны каменные следы с неглубоким узнаваемым рельефом, слишком проникновенно смотрят тебе в душу святые со стен церкви, убеждая посредством таланта живописцев и скульпторов в истинности всего, что предстаёт перед твоим восхищённым взором и слишком велика мощь солнечного света, проникающего через любые преграды и шоры и придающего значимость и сверхчувственное звучание любым вещам, даже самым заурядным и обыкновенным, отчего ты простодушно начинаешь верить в чудеса и древние легенды.

Возможно, всё дело как раз в нём, южном солнце, с его беспредельным обилием жёлтого лучистого света; недаром же Василий Кандинский наделял жёлтый цвет магическими свойствами, предполагая в нём мистическое преображение реального мира. Для тех, кто не был во власти этого щедрого итальянского солнца и кому истина дороже «нас возвышающего обмана» скажу, что такие мраморные плиты ранее украшали языческие храмы, посвящённые богу Возвращения, во множестве уничтоженные во времена воинствующего идолоборчества ранних христиан.

За время своего недолгого пребывания в Риме я успел полюбить эти уютные, пустынные базилики с их барочным убранством и средневековыми стенами. И то, что в католических храмах существуют скамейки для молитвы – сделано весьма кстати. В конце концов, любая молитва – это внутренний диалог. Да, я не ошибся, именно диалог, ибо мы всегда, даже если не слышим, то, по крайней мере, подразумеваем Того, к Кому обращены наши слова. Сложно сказать почему, но едва мне удавалось поудобнее устроиться на храмовой скамейке, как моё сознание начинало полниться новыми замыслами и сюжетами, сами собой объявлялись творческие находки и ответы на прежде неразрешимые задачи. И это, наверное, неудивительно, поскольку творчество и молитва имеют много общего – и то, и другое обращено, в первую очередь, к самому Богу.

Моя многолетняя привычка работать на улице сделала меня почти неспособным к работе в мастерской. Здесь бесполезно приводить какие-нибудь примеры, дабы убедить самого себя в правильности и целесообразности своего выбора, но мне часто вспоминается Гоголь с его привычкой работать на природе, на открытом воздухе. В Риме его творческой мастерской была Аппиева дорога. Он сворачивал с её древних камней, ложился в траву и, глядя в небо, записывал тексты своей поэмы. «Здесь, на Аппиевой дороге, небо ближе к Богу», – говорил Гоголь. Собственно, тут и сейчас мало что изменилось со времён русского классика, разве что везде разрослись диковинные представители тропической флоры, поселившиеся как в садах и парках, так и просто вдоль обочины. Прямо неподалёку от церкви Санта-Мария-ин-Пальмис я впервые в жизни увидел заросли громадных цветущих кактусов. Кактусы занимали немалую площадь и представляли собой совершенно непроходимую территорию. Их массивные миндалевидные тела венчали тяжёлые белоснежные украшения, вокруг которых кружили в великом множестве мелкие жёлтые и фиолетовые бабочки. Цветы, казалось, были вылеплены из гипса, и в это вполне можно было поверить, если бы не пронзительный сладковатый аромат, наполняющий горячий воздух.

Из всего, невиданного ранее, меня восхитили плантации киви, на которых были заметны уже вполне зрелые плоды. Посадка гудела пчёлами и стрекозами, а по земле ветвились коричневые тропы садовых муравьёв.

По дороге несколько раз проезжал автобус, следующий до катакомб, но я не имел никакого желания садиться в него и воспринимал эту прогулку как ещё один замечательный подарок Вечного города.

Неожиданно дорога приросла двумя боковыми дорожками со скульптурами и колоннами, и одна из этих дорожек, привела меня в тенистый грот, в котором находилась увешанная светящимися лампочками скульптура Девы Марии, стояла мраморная скамейка и был выложен небольшой водоём с плавающими там золотыми рыбками. Я сидел на этой скамье и мне казалось, что все мы – цветы и люди, рыбы и насекомые вполне можем жить между собой в гармонии и мире, не мешая друг другу и безмятежно сосуществуя рядом. Но где-то далеко, в глубине души я осознавал, что не стоит доверять этим нахлынувшим мгновенным чувствам. Об этом лишний раз свидетельствовали и тяжёлые чёрные камни дороги, помнящие многочисленные орды пришельцев, тревожившие их своей недоброй поступью, – люди никак не могут ужиться даже сами с собой.