Loe raamatut: «Тыловик»

Font:

ISBN 978-5-0064-6794-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тыловик

Продолжение повести «Окруженец»

Я пришел в себя от дикого воя, открыл глаза и увидел летящие по небу огненные стрелы. А вдали, на полгоризонта, поднималось багровое зарево. Ну вот, наверное, помер я все-таки и направляюсь прямиком в ад. Хотя дорогу туда могли бы сделать и получше, очень уж трясет. Да и тело все болит немилосердно. Но это даже радует, скорее всего, живой я, у мертвых ведь ничего не болит, они даже не потеют. Что же, это уже лучше, надо бы и осмотреться. Я как-то неловко повернул голову и тут же потерял сознание о острой пульсирующей боли.

В следующий раз я очнулся, непонятно через сколько времени, от полузабытого запаха. Сначала долго принюхивался и лишь потом открыл глаза. Все точно – больница какая-то, скорее всего госпиталь, и находится он, похоже, в городе, потому что кирпичный. Надо попробовать восстановить в памяти последние события, я немного поднапрягся, и это мне удалось. Значит, все мои усилия не пропали даром, я у своих. Открыв глаза, я обвел взглядом палату, хотя это была и не палата в обычном смысле, а какая-то конура на две койки. Ладно, пусть будет так. Теперь надо и собой заняться, я попробовал пошевелиться, и это к меня получилось, значит, все не так уж и плохо. У меня перебинтована только левая рука и правая нога, но это уже детали. Главное, что все в комплекте, ничего не оторвано, и это радует.

Приподняв голову, я снова медленно осмотрелся. Хотя, здесь и смотреть было не на что – две койки, тумбочка между ними и стул возле входной двери. И все! А еще был человек с перебинтованной головой на соседней койке, который лежал, отвернувшись к стене. Это хорошо, что есть сосед, а то уже задолбало одиночество. Откинувшись на подушку, я прикрыл глаза, но тут же услышал тихий скрип пружин. И до меня донесся знакомый голос:

– Ну что, болезный, очухался? Здорово, Витек!

Я повернул голову – точно – это старший лейтенант Дремов, и губы мои, сами собой, расползлись в улыбке:

– Здорово, Вовка! Как сам-то?

– Нормально, лейтенант, скоро оклемаюсь.

– А что с тобой, ранен?

– Да нет, слава Богу!

– А чего тогда дохлым прикидывался в танке?

– А когда подбили, то звезданулся с ходу об какую-то железяку, вот и вырубился. Спасибо тебе большое, Витек! Спас меня.

– Да ничего, Володь. Свои люди, сочтемся. Ну, и что с тобой?

– Голова пробита и сотрясение ума. Очень сильное, даже ходить не могу. Как поднимаюсь, то сразу блюю, и ноги ватными делаются.

– Ничего, все пройдет со временем. Ты отдохни немного, а то тебе говорить тяжело.

Мы немного помолчали, но я не вытерпел:

– Володь, о Ваньке слышал что-нибудь? Как он?

Дремов тяжело вздохнул и ответил, но не сразу:

– Ты его уже мертвым приволок, Вить. Спас он тебя, даже убитый. У него все тело было изрешечено пулями.

Он скрипнул зубами и через силу произнес:

– Как решето, все в дырках.

Я даже застонал от этого известия, потому что была у меня надежда, что жив капитан Борисенко. Но отдал свою жизнь за меня. И я произнес вполголоса:

– Может, и не надо было спасать его из плена? Возможно, что живым бы остался.

Но разведчик все услышал:

– Ты чего, заговариваешься? Какой такой плен?

Мне пришлось рассказать ему все о чем мы умолчали, когда знакомились. Но Володька меня успокоил:

– Ты не переживай, Витек. Это война, и ты не бросил его умирать на ничейной земле. А может быть, он и тогда уже был мертв? Этого никто не знает. Так что, не кори себя, лейтенант.

Мы надолго замолчали, думая каждый о своем. Но все же мне были интересны события, о которых я не имел ни малейшего понятия. Поэтому я и потревожил Дремова:

– Скажи, Вов, а «язык» как?

– Да нормально! Допер меня в лучшем виде. Я ведь, когда очнулся возле танка, так потом сознания инее терял больше. Все помню.

– И что он? Так и не дернулся?

– Да хотел сделать что-то непотребное, но я его быстро успокоил. Приставил к виску твой «парабеллум», и все в норме. Только благодаря вам с Ванькой мы остались живы, весь огонь немцы сосредоточили на вас. А кабану только кожу содрало на голове шальной пулей. В общем, доехал я благополучно, а потом послал наших вам навстречу. Вскорости вас и притащили.

– А дальше что?

– Дальше нас с кабаном доставили в блиндаж к командиру полка. Я указал ему место, где танки немецкие кучковались, и он долго разговаривал с кем-то по связи. Потом мне стало хуже. Помню, погрузили нас на полуторку и повезли куда-то.

– Кого это нас?

– Тебя, майора пленного с сопровождением, меня, санинструктора. И тело капитаново. По-моему, Еще были какие-то два бойца, но точно сказать не могу. А здесь мы находимся уже четвертые сутки. Это школа бывшая, а тут, наверное, кладовка была. Ведра, швабры, тряпки и прочая дребедень.

– А я так, без сознания, и валялся все это время?

– Конечно, ты же сильно много крови потерял. Но ранения у тебя легкие, навылет. Во всяком случае, врачи так говорят.

– Это уже хорошо! Послушай, Володь, а что это за шум такой был по дороге? Или мне почудилось?

– А это наши «катюши» жгли немецкие танки. Мне так кажется, но «катюши» работали – это точно.

– А что это такое? В первый раз слышу.

– Это, Витя, реактивные минометы. Наше секретное оружие, больше я ничего не знаю. Их еще под Ельней впервые применили, немцы от них в ужас приходят. Даже говорят, с ума сходят. Вот так-то!

– Ничего себе! Да с таким оружием мы их быстренько вынесем отсюда вперед ногами!

– Не говори «гоп», Витек. Немцы – это тебе не румыны какие-нибудь, и справиться с ними будет не просто. Но мы это сделаем. Извини, Вить, надо отдохнуть.

Дремов прикрыл глаза и затих, а я не мог успокоиться от новых впечатлений, поэтому и лежал с открытыми глазами, как сова, честное слово. Надо побыстрее выздоравливать, а то выгонят немцев без меня, обидно будет. Поэтому, для начала, я уселся на койке. Голова кружилась и немного побаливала, но вполне терпимо. В это время вошла молодая медсестра, негромко справилась о моем здоровье, протянула какие-то пилюли и проследила, чтобы я их проглотил. Строго-настрого приказала лежать и вышла за дверь. Но я не думал ей подчиняться и стал осторожно разминать забинтованные конечности.

– Ты куда навострился, Витек?

Оказывается, что Дремов наблюдал за мной:

– На войну решил дезертировать? Боишься, что без тебя все закончится? А, лейтенант?

Я ему в ответ недовольно буркнул:

– А ты чего подсматриваешь. Следить за мной нанялся, что ли?

Дремов вдруг посерьезнел, нахмурился и как-то зло произнес:

– Ты говори, да не заговаривайся, товарищ лейтенант. За такие слова можно и в пятак получить.

– А вот это еще мы будем посмотреть, товарищ старший лейтенант. Много на себя берете. Смотрите, как бы коленки не подогнулись. Иначе ваше лицо может встретиться с полом, причем с разбега.

И, сказав друг другу эти обидные слова, мы, как по команде, отвернулись каждый к своей стенке, при этом отчаянно засопев. Но долго это не могло продолжаться, и через некоторое время я услышал какие-то всхлипывания. Медленно повернулся и увидел такую картину – обхватив перебинтованную голову руками, Дремов смеялся, но его лицо искорежила гримаса боли, а из глаз текли слезы. Я даже оторопел немного:

– Ты чего, Володь? Что случилось-то?

И продолжал напряженно за ним наблюдать. Через некоторое время Дремов успокоился:

– Мы с тобой, как дети малые, Витек! Совсем недавно со смертью, можно сказать, чай пили, а теперь лаемся друг на друга.

Я тоже повеселел:

– Да уж, хорошо еще, что плеваться не стали. Ты извини, Вов, не хотел я тебе обидные слова говорить, вырвалось как-то!

– И ты извини меня, лейтенант. Должен благодарить, а вместо этого накинулся с упреками. Прости!

– Ну, ладно! Будем жить, старлей!

Мы крепко пожали друг другу руки, тем более, что лежали почти впритык, между койками лишь узенькая тумбочка.

– Володь, чего-то есть хочется. Когда кормить-то будут?

– Скоро ужин будет, потерпи. Здесь, в этой конуре, вообще не понять, сколько времени. И у тебя часы остановились.

Я машинально глянул на свои руки, но часов на них не оказалось, ни на левой, ни на правой. Переведя свой недоуменный взгляд на Дремова, я услышал:

– Да вот они, на тумбочке лежат. Честные ребята, тебя принесли и часы положили, не сперли, хотя могли. А ужин в шесть часов принесут, скоро уже.

И действительно, минут через десять вошла сестричка и принесла кашу и чай, все жиденькое, но с кусочком хлеба. Свою порцию я проглотил почти моментально, а Дремов протянул мне и свою миску:

– На вот, хлебай, Витек. А то у меня аппетита нет никакого.

Я, конечно, долго ломаться не стал, и вторая порция каши исчезла в моем пузе так же быстро, как и первая. А Дремов попил чайку и серьезно так сказал:

– Тут одно дело нехорошее предстоит тебе, лейтенант.

– А что такое?

– Да приходил уже ко мне один из особого отдела. Все выпытывал, как и почему? Ну я ему все, как было, и рассказал. И про тебя расспрашивал, я все и поведал, с твоих слов, конечно.

– Рассказал, так рассказал! Что в этом такого?

– Да от меня он быстро отлепился, а вот тебе, похоже, нервы потреплет. Не верит ничему. Говорит, не может такого быть, и все! Уперся, как баран. Сегодня-то уже не явится, а вот завтра точно нарисуется. Так что, готовься!

– А чего мне готовиться, Володь! Не экзамены ведь сдаю, расскажу все как было, и делов никаких.

– Не все так просто, Витя! Гнилой какой-то человечишка, не даст он тебе покоя.

– Ладно, по пустякам не надо землю рыть. Все будет нормально!

В это время зашла медсестра за грязной посудой, и я попросил найти для меня костыль. Она клятвенно пообещала просьбу мою исполнить, а Дремов с завистью спросил:

– Желаешь прогуляться? Я бы тоже не прочь, но башка моя не хочет мне это удовольствие предоставить.

Я понимающе кивнул, а потом спросил:

– Слушай, Вов, а где мои документы? Надо же будет представиться этому особисту.

– У начальника госпиталя должны находиться, больше негде.

Вернулась медсестра, причем с костылем, как-будто он ее ждал за дверью. Я имею ввиду костыль, слишком быстро все получилось.

Я поблагодарил сестричку и сразу попытался встать, но ничего не получилось. В положении «стоя» голова отчаянно закружилась, и пришлось быстро приземляться на пятую точку. Дремов приказал не унывать и поддержал меня, пока только морально:

– А ведь тебе повезло, Витек.

У меня от этой неудачи настроение было на нуле, и я недовольно посмотрел на старшего лейтенанта. Но он демонстративно этого не заметил и продолжил:

– Левая рука и правая нога. Что может быть удачнее? Только наоборот! Поэтому можно костылем пользоваться. А если бы по другому вышло, то тебе и не встать бы. Усек?

Черт побери! А ведь он прав! А я как-то об этом и не задумывался. Я благодарно ему кивнул и предпринял вторую попытку. На этот раз я остался стоять некоторое время. А вот с третьей попытки мне удалось сдвинуться с места. Два неуверенных шага с костылем, и я уже у входной двери. Потом вопросительно посмотрел на старлея, он меня перекрестил и пафосно произнес:

– Иди с миром, сын мой! Иди и возвращайся непобежденным!

Я осторожно вышел в коридор и прислонился спиной к стенке. Это, действительно, была школа, а наша конура находилась почти в самом конце коридора, между туалетами, мужским и женским. Это меня почему-то развеселило. Задержись я во вражеском тылу еще на несколько часов, и оказался бы в отхожем месте. Как говорится, последнему поросенку место у самой…

По коридору ходило множество народа – врачи, сестры, санитарки, легкораненые. Никто из них не обращал на меня никакого внимания, зато я не мог оторвать взгляда от родных лиц и глупо улыбался во весь рот. Наверное, со стороны выглядел полным придурком. Но я, на самом деле, был счастлив! Надо же, оказывается бывает и такое!

С трудом доковыляв до противоположного конца коридора, я повернул обратно и заметил дверь с табличкой «Учительская». Надо бы заглянуть, может начальника госпиталя увижу. Я постучал и вошел в кабинет, там сидела полная пожилая женщина и не спеша пила горячий чай. Причем, чай в стакане был, явно, натуральный. Я поздоровался, она поспешно поставила стакан на стол и, даже не поздоровавшись, спросила:

– Ты чего вылупился, больной? Что нужно?

Я даже оторопел от такой незамаскированной грубости:

– Простите, я хотел бы видеть начальника госпиталя.

– У нас здесь ординаторская, а начальник на втором этаже, в кабинете директора школы. Понятно тебе? И нечего тут шляться без дела. Надоели уже!

Она отвернулась к окну и продолжила прихлебывать свой чай. Мне ничего не оставалось, как вежливо попрощаться:

– Спасибо, добрая женщина! Вы очень любезны.

От неожиданности она раскрыла рот, потом побагровела, как свекла, и медленно произнесла, почти по слогам:

– Чего, чего? Шел бы ты отсюда, интеллигент несчастный! А то ходят и ходят! Ползают, как тараканы, прости господи.

Я теряюсь против откровенного хамства, поэтому мне ничего не оставалось, как покинуть помещение, оставив последнее слово за наглой теткой. Не спеша я вернулся в свою конуру и уселся на кровати. Володька открыл глаза и насмешливо посмотрел на меня:

– Прогулялся, турист? Как там на воле?

– Да лучше бы не ходил!

– Не принимай близко к сердцу, Витек! Такие тетки везде имеются, куда ни сунься.

– Только настроение испортила, зараза!

– Да она уже и забыла про тебя, завтра и не вспомнит. Ладно, давай отдыхать.

Я с ним согласился, но уснуть не мог долго. И все из-за этой жабы в белом халате. Будь она неладна!

А с утра началась какая-то свистопляска. После скудного завтрака кто-то постучал к нам в дверь, причем, очень настойчиво. Я отозвался, вошло какое-то чудо в форме НКВД и представилось:

– Лейтенант Дубонос, сотрудник Особого отдела армии.

Он уставился на меня кругленькими глазками и спросил своим чудесным голоском:

– Вы – лейтенант Герасимов, не так ли? Мне необходимо с вами побеседовать.

Голос у него был, действительно, замечательный – как-будто железом по стеклу. Я, забыв ответить, с изумлением смотрел на этого, с позволения сказать, офицера. Метра полтора ростом, мордой вылитая крыса, гимнастерка почти до колен – такой вот деятель стоял передо мной и пытался изобразить большого начальника. Для важности своей персоны даже щеки надул, недоносок. Нет, на Дубоноса он явно не тянул, ему бы больше подошла другая фамилия. Допустим, Слюньков. Конечно, эта партийная кличка ему под стать. Все это мгновенно пронеслось у меня в голове, а этот не самый удачный представитель рода человеческого уже нетерпеливо переступал с ноги на ногу:

– Я жду!

С трудом удержавшись от приступа смеха, я медленно поднялся и представился. «Слюньков», покачиваясь с пятки на носок и заложив руки за спину, строго посмотрел на Дремова и проскрипел, обращаясь ко мне:

– Я жду вас в кабинете начальника госпиталя, лейтенант Герасимов! И постарайтесь не задерживаться, это не в ваших интересах.

Он быстро развернулся и исчез за дверью. Я недоверчиво посмотрел на Дремова:

– Тебя тоже этот заморыш допрашивал? Как- то несерьезно это.

– Ты на внешность его не смотри, Витек. Вцепится, как клещ, не оторвешь.

– Что же ты меня заранее не предупредил? Я чуть было не расхохотался.

Дремов только руками развел, а я сказал:

– Ладно, пошел я. А то этот «Слюньков», наверное, уже извертелся на пупке!

– Кто-кто? Слюньков? Слушай, Вить, а это ему больше подходит.

– Вот именно!

– Ты, все-таки, поосторожней там. Может поймать на какой-нибудь мелочи.

Я внимательно посмотрел на Дремова и процедил сквозь зубы:

– Значит, и ты мне веришь не до конца, старший лейтенант?

– Да ладно, я просто предупреждаю. Удачи тебе!

Идти не хотелось, но это было необходимо, и я поковылял за дверь. Потом долго, минут десять, карабкался на второй этаж, нашел кабинет начальника и постучал. Из-за двери ответил мягкий и приятный голос:

– Входите!

Осторожно войдя, я увидел невысокого худощавого человека с пробивающейся сединой и довольно аристократической внешностью. Разглядев под распахнутым белым халатом его воинское звание, я представился:

– Лейтенант Герасимов. Разрешите войти, товарищ военврач второго ранга.

Он кивнул, подошел ко мне вплотную и протянул руку:

– зачем же так официально. Можно просто – Сергей Иванович, Иванов. Кстати, вот ваши документы.

– Позвольте!

Чекист почти вырвал из рук доктора мои бумаги. Сергей Иванович ничего не сказал, только изумленно приподнял брови и, обращаясь ко мне, произнес:

– Присаживайтесь, Виктор Владимирович. Вот сюда, на диванчик, пожалуйста.

Я благодарно кивнул и неуклюже уселся на предложенное место. Военврач собрался было уходить, но Дубонос неожиданно сказал:

– Вы можете остаться, Сергей Иванович! У нас секретов нет! Ведь правда, Герасимов?

– Конечно, товарищ лейтенант НКВД!

– Ну что же, тогда приступим к делу. Рассказывайте, Герасимов!

– Что конкретно рассказывать, Дубонос?

Тот неожиданности закашлялся, чуть было не задохнулся. Хорошо, что доктор постучал его по спине, и «Слюньков» быстро оклемался:

– Что за обращение, лейтенант?

– Вот именно – лейтенант! Я имею звание лейтенанта Красной Армии и попрошу обращаться ко мне, как положено по уставу.

Дубонос недовольно проскрипел:

– Рассказывайте по порядку, лейтенант. С самого первого дня и до последнего, когда вас притащили в наши траншеи.

Я сосредоточился и начал свой рассказ. Говорил довольно подробно, но все равно, рассказ мой не занял много времени. Военврач слушал заинтересованно, иногда удивленно хмыкая. А вот этот особистский заморыш постоянно сверлил меня своими крысиными глазками, иногда заставляя нервничать. Но я сразу вспоминал дремовские предупреждения и быстро приходил в норму. Наконец, я замолчал и, не мигая, уставился на особиста. Это ему не понравилось, и он стал нервно постукивать карандашом по столу. Вскоре, успокоившись, особист криво усмехнулся:

– Что же, сказочку красивую вы тут нам предоставили, лейтенант. Больно уж гладкую и удобную. А вы как считаете, товарищ военврач?

Но доктор ответить не успел, вошел какой-то человек и сказал, обращаясь к нему:

– Извините, Сергей Иванович! Обед готов, пробу снимать будете?

– Конечно, конечно! Я сейчас приду.

Потом обратился к нам:

– Извините, товарищи, дела!

Особист улыбнулся, но как-то нехорошо:

– Ничего, ничего, Сергей Иванович. Мы понимаем, служба!

Еще раз извинившись, доктор ушел. А огрызок этот изменился в лице и прошипел в мою сторону:

– Ты вот этому докторишке сказки свои рассказывай. А мне всю правду выложишь, иначе по другому будем разговаривать! Понятно тебе, ублюдок?

Мне очень сильно захотелось схватить его за шиворот и ударить об пол. Ударить так, чтобы осталась только кучка дерьма и сапоги, но я сдержал себя и медленно проговорил, причем сделал это довольно спокойно:

– Слушай сюда, тыловая крыса! Я тебе всю правду рассказал! А если хочешь проверить, то дуй во вражеский тыл и опроси свидетелей, хотя это бесполезно. Они все там!

Я указал пальцем на небо, а потом продолжил:

– Видно придется и тебе туда отправиться. В срочную командировку, но только билет у тебя будет в одну сторону.

С особистом случилось что-то непонятное. Он то бледнел, как моль белая, то краснел, как рак вареный. И все это молча, лишь беззвучно открывая рот. Я даже забеспокоился:

– Эй, лейтенант! Ты смотри не сдохни, а то я точно под трибунал попаду. Сбудется твоя вековая мечта, и приму я геройскую смерть возле какой-нибудь стенки.

Особист медленно отдышался, отходя от приступа ярости, и проскрипел:

– Все, кончай балаган. На сегодня хватит, завтра продолжим. Ты же не один у меня изменник Родине. Вас таких раком до Москвы не переставишь!

И, уже окончательно успокоившись, добавил:

– И выздоравливай побыстрее, будь любезен! Очень хочется мне в другом месте с тобой поговорить, под протокол и без свидетелей. И запомни – ты у меня на особом счету. Бывай здоров!

Он неторопливо вышел из кабинета, а я остался сидеть и крепко задумался. Может быть, я зря так резко разговаривал с этим обмылком. Он теперь на меня здорово обозлился и просто так не отстанет, сделает все возможное, чтобы отдать под трибунал. Да, не хватало еще этого. Выжить в тылу врага и погибнуть от своих же. как предатель. Вот попал!

В это время отворилась дверь, и зашел начальник госпиталя:

– Вы меня извините, молодой человек! Но я ненароком услышал окончание вашего разговора и хочу предупредить. Вы поосторожней с этим Дубоносом, он страшный человек.

– Ничего, доктор, и пострашней деятели встречались на моем пути.

– Да, это так. Но это были враги, и вы поступали с ними по законам военного времени. А этот в доску расшибется, пока не отдаст вас под суд.

– Товарищ военврач, да не что меня судить! Поймите!

– Я-то понимаю вас, Виктор. А вот особист вряд ли, человек он никудышный и мстительный. А вы успокойтесь, идите пообедайте, да отдохните. Вам выздоравливать нужно.

Он пристально посмотрел на меня и тихо добавил:

– Но с этим торопиться не стоит.

Я пожал протянутую руку и поковылял в свою конуру. Дремов поджидал меня с нетерпением:

– Ну, слава Богу! А то я уже подумал, что загребли тебя под белу рученьку, и маешься ты где-нибудь в кутузке. Ладно, давай рассказывай! Я, пока шел до места, уже успокоился, и поэтому рассказал все довольно мирно. Но Володьку было не так-то легко обмануть:

– Послушай, Витек. Достанет тебя этот козел. Но вот что делать, ума не приложу.

– Да и я без понятия. И почему я должен доказывать, что я не собака, а волк. Почему, а?

– Знаешь что, Вить. Я так думаю, что пока ты здесь лечишься, тебя не тронут. А уж потом… А что будет потом, никто не знает. В общем, давай ешь, да ложись. Война войной, а отдохнуть надо.

– Поесть бы мне не помешало, это точно!

Я быстренько умял нехитрый госпитальный обед, до этого проглотив какие-то пилюли. Потом улегся и попытался заснуть, но бесполезно, из головы никак не шел разговор с особистом. С немцами было намного легче, от них можно было укрыться, удрать, в конце концов. А еще их можно было пострелять, а с этим Дубоносом неясно, что и делать. Бежать от него глупо, убивать еще глупее! Еще найдутся старательные «труженики» тыла. Вообще-то, он точно выразился, этот обмылок недоделанный, раком их до Москвы точно не переставишь. Почему-то эта мысль меня рассмешила, я успокоился и заснул.

И приснились мне эти «Слюньковы» в большом количестве. Они стояли согнувшись один за одним, со спущенными штанами. Великое их множество уходило за горизонт. А мимо них шел, почему-то, Володька Дремов с большой деревянной лопатой. И с огромным удовольствием шлепал этой самой лопатой по голым задницам. Но звук при этом был глухой, как-будто доносился издалека. А тысячи дубоносов ядовито ворчали что-то себе под нос.

В этом месте я проснулся, но необычный сон еще держался у меня в голове. Я по-идиотски заулыбался и посмотрел на Дремова. Тот лежал с открытыми глазами и напряженно вслушивался. Я тоже невольно напрягся и тут же услышал те же самые звуки, что и во сне. Определенно что-то случилось, да и в коридоре было как-то шумно и неспокойно. Звуки эти, несомненно, были фронтовой канонадой, и я посмотрел на Дремова:

– Что такое, Володь?

– Не знаю я! Или что-то случилось, или одно из двух. Сходи, Витек, на коридор и разузнай там. Что за шум такой. Отчего так славяне забеспокоились?

Когда я вылез из конуры, то коридор напоминал растревоженный улей. Люди суетливо сновали туда-сюда без всякой видимой цели. Я попытался остановить санитарку и узнать, отчего такой переполох, но она отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, и побежала дальше.

Наконец, я заметил одного человека, который вел себя совершенно спокойно на фоне остальных. Это был раненый с перебинтованными головой и рукой. Он стоял и спокойно курил козью ножку, не обращая никакого внимания на суету вокруг себя. Вот к нему-то я и поковылял, старательно уворачиваясь от спешащих людей. Он тоже меня приметил и с интересом наблюдал, удастся мне устоять на ногах, или нет?.Но добрался я до него благополучно:

– Здорово, земляк! Что случилось-то? Чего они зашуршали, как тараканы?

– Да говорят, немцы в наступление пошли.

– Ну и что? Пошли и пошли, что здесь такого, война ведь!

– В том-то и дело, что оборону вроде бы прорвали, и шпарят сюда немцы без всякого сопротивления. Но это только так говорят, у страха глаза велики. Я, лично, в это не верю. Это же не июнь-месяц, уже научились немцу по соплям давать. Сам-то как думаешь, браток?

– Я тоже так думаю, что не должны наши отступать без сопротивления.

Он глубоко затянулся и удовлетворенно произнес:

– Вот видишь, не один я такой. Да и эти сейчас успокоятся, надоест им метаться, как крысам в клетке. А вот и доктор!

Действительно, на площадке между первым и вторым этажами появился начальник госпиталя и неожиданно громким и твердым голосом сообщил:

– Товарищи! Я прошу вас не поддаваться панике. Это верно, на передовой идет тяжелый и кровопролитный бой. Но это же война, товарищи! Поэтому попрошу всех успокоиться. Нет, не прошу, а приказываю! За неисполнение приказа в военное время – под трибунал! Без всяких разговоров! И вот еще что, сегодня вечером подойдет санитарный поезд, будем эвакуироваться. Всем разойтись!

После выступления военврача народ начал успокаиваться, а мой собеседник докурил свою самокрутку и сказал:

– Ну вот видишь, браток. Все в порядке, доктора здесь уважают и слушаются.

Потом поднял вверх указательный палец и солидно добавил:

– Потому что, человек! Ну ладно, браток, выздоравливай, может еще и встретимся в поезде.

Он развернулся и ушел, а я похромал к себе. Володька там уже заждался, наверное. Когда я вошел, он сидел на койке, и я даже удивился:

– О, у тебя прогресс, сидишь уже!

– Ладно, все это потом. Что разузнал-то? Вроде бы все успокоилось.

Я рассказал ему ситуацию во всех подробностях. А Дремов через некоторое время задумчиво произнес:

– Неспроста все это, ох, неспроста, Витек! Наверное, прут все-таки немцы дурниной!

– Слушай, Володь. А наш госпиталь далеко от передовой? Сколько ехали-то?

– Да не знаю я, часа два прошло, примерно.

– Значит, километров сто. Это же совсем рядом.

Дремов согласно кивнул:

– Надеюсь, что успеют нас отсюда убрать, а то как-то неудобно в таком положении с немцами встречаться.

– Да, скорее всего, они здесь пленных брать не будут, постреляют и все. Калеки-то зачем им нужны? Ладно, проскочили! Слушай, а как твоя голова, когда сидишь?

– Сейчас нормально, а поначалу кружилась, да и в висках ломило.

– А на ноги не пробовал вставать?

– Пробовал, ничего не выходит, сразу падаю.

– Со временем все пройдет, попробуй еще.

Дремов снова зашевелился и попытался встать, но ничего не получилось. Он тяжело опустился на койку и грустно вздохнул:

– Вот видишь, Витек. Чертов гроб железный!

Он стукнул кулаком по тумбочке, но я ему возразил:

– Между прочим, этот гроб помог нам к своим выскочить! Забыл что ли?

И тут я сделал умное лицо:

– А еще он прикрыл нас своим могучим телом от вражеских пуль и осколков. Да его наградить за это надо!

Дремов, наконец, засмеялся:

– Ага, именной шашкой!

Я тоже не отставал от него:

– И табличкой с надписью – «Немецко-фашистскому танку Т-4, погибшему смертью храбрых, за спасение красных командиров».

И мы расхохотались, забыв о надвигающейся опасности. В это время в дверь постучали, и вошел Сергей Иванович:

– Я вижу, что у вас все в порядке. Как сказал классик: «Бойцы вспоминают минувшие дни». Вы в курсе, что сегодня госпиталь эвакуируется?

Мы одновременно кивнули, а доктор продолжил, обращаясь ко мне:

– Вот ваши документы, товарищ лейтенант! Я, конечно, нарушаю инструкцию, но уверен, что так будет лучше. А ваших, извините у нас нет.

Это он Дремову, а тот понимающе кивнул:

– Конечно, откуда они у вас? Я же в поиск уходил без всяких бумаг. А вышли мы на участке соседней армии, я же сказал об этом Дубоносу. Он должен был запрос сделать в мою часть. Хотя неизвестно, где она сейчас находится? Перемешалось все.

– Ничего, разберутся. А медицинские бумаги останутся у меня, понятно?

После утвердительного ответа доктор продолжил:

– Сейчас принесут вашу одежду. С этим у нас строго, сохраняем все, что было у раненых.

Мы переглянулись:

– Доктор, а…

Сергей Иванович приложил палец к губам:

– Понял. Это немного позже. Сейчас вам сменят повязки, а после можете переодеться.

Он глянул на меня:

– Хотя вам, молодой человек, будет сложновато.

– Ничего, товарищ военврач, как-нибудь упакуемся!

Доктор поднялся:

– Ну хорошо, оставайтесь. Я зайду через полчасика.

Он вышел, почти сразу пришла медсестра и поменяла повязки. Только пришлось ее попросить, чтобы потоньше бинтовала. К тому же, экономия перевязочных средств. Потом пришел санитар и принес нашу одежду. Дремову я помог одеться почти без проблем, а вот самому-то пришлось несладко. Из Володьки помощник был никудышный, я извивался, как червяк, но все-таки одеться мне удалось. А вот с обувью вообще беда. Левый сапог я натянул, а голенище правого пришлось разрезать финкой. Которая, к моему удивлению, не пропала, а была положена в этом же сапоге. В конце концов, я справился и с этим. Еще предстояло натянуть комбинезоны – Володьке пятнистый, а мне танковый. Общими усилиями одолели и эту проблему. А вот фуражка моя пограничная имела довольно жалкий вид – вся мятая, грязная и, к тому же, на ней имелись два пулевых отверстия. Я просунул в них пальцы и показал Дремову.

– Надо же, снова повезло тебе, Витек! Мог бы и остаться на ничейной земле. Отвечать я ему не стал и принялся приводить свой головной убор в надлежащий вид. Нельзя сказать, что это мне удалось, но получилось, более или менее, прилично.

В дверь снова постучали, и вошел доктор, держа в руке саквояж:

– Молодцы, собрались уже. А я вам подарочки принес.

Он присел на стул, оглянулся на дверь и быстро достал из саквояжа наши пистолеты. И мы так же быстро сунули их за пазухи. Наверное, Бог все-таки есть, потому что в этот момент к нам заглянул Дубонос, причем без стука. Подозрительно оглядев нас, он только пробурчал:

– Ну-ну.

И испарился, как дух. Доктор поднялся, выглянул в коридор и сказал:

– С нами поедет, тыловой воин.

Потом задумчиво посмотрел на Дремова:

– Подождите меня немного, товарищи. Я сейчас, мигом.

Через несколько минут он принес красивую трость и протянул ее Дремову:

– Возьмите, товарищ старший лейтенант. Вам она пригодится.

Дремов стал отнекиваться, мол, неудобно. Но доктор и слушать не желал:

– Это же не моя трость. Ее полковник один оставил. Ушел на своих ногах. А ее оставил на память.

Дремов продолжал упираться:

– Неудобно, товарищ военврач!

Но доктор уже выходил из себя: