ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

Результат их прогулок я видел ежедневно. Округа была густонаселена вислоухими котятами и черно-белыми щенками. Те или другие были в каждом втором дворе. Василий резко выделялся среди прочих сородичей размерами. На фоне пущенных на самообеспечение деревенских кошек он более чем сносно, ежедневно, да еще и на два дома, питался. Второй не был крупнее деревенских собак, хотя выглядел гораздо ухоженнее. Кормили его не чем и когда придется, а регулярно кровью, костями и рыбой. Но это не всегда играло первостепенную роль. Во многих дворах водились огромные, с доброго теленка, кобели и суки неизвестных пород. Туда Второй заглядывал редко и в основном безуспешно. Так что его влияние на собачий генофонд Старцево было не таким всеобъемлющим, как влияние Василия на кошачью семью.

Будучи раза в два больше обычного деревенского кота, он не имел соперников при встрече. Потому, наверное, в отличие от пса, никуда не спешил. Драк не было. Василию достаточно было обозначить свое присутствие. Даже обычные собаки лишь облаивали кота, не смея броситься, когда он так же медленно и вальяжно, как по озеру, шел посреди улицы. Что до прикованных «телят», то Василий любил прийти во двор к такой особи и сесть ровно на длину цепи, чтобы спокойно взирать на заходящуюся в лае оскаленную морду. Мало-помалу, если хозяева не выходили раньше и не прогоняли кота, собака успокаивалась и ложилась, скуля в бессилии в каких-то сантиметрах от наглеца. Василий зевал, удовлетворенно жмурился и все так же медленно удалялся.

Надо сказать, что солидная разница в ухоженности касалась всего поголовья Камневых. На фоне откормленных островных стад деревенский скот выглядел убого-голодно. Так что Гришка однажды сказал, что, мол, полдеревни не прочь годок пожить так, как скот у е..х. А там зови ББ – не жалко – пожил…

Не зная всего этого, Ева и Виталий увидели в тот вечер лишь одну строну медали. И для них она была однозначной. Животных изощренно эксплуатируют, выстроив целую систему загонов, которую Виталий обозначил однозначно. Это было второе слово, произнесенное им после изумленного «Ничёси…»:

– …концлагерь!

Ева согласилась. Оба поняли, что оказались здесь не напрасно, хотя и ехали совсем не за тем. Ева действительно искала меня. О Камневых она знала, но никаких особых намерений до приезда не было. В мои редкие выходы в сеть – онлайн-стримы с подписчиками канала общества ненасилия – я говорил о ферме, но мельком, заостряя внимание на саморазвитии и проблемах общества. Даню упоминал исключительно как учительницу. Герман с Валей тоже представлялись как ученики, не более. Федя и Мелкий не всплыли в онлайне, насколько я помню, ни разу. ББ также была известна подписчикам, но о ее подвигах в качестве забойщика я предпочел не информировать публику. Меня бы, мягко говоря, не поняли. Я знал, что моя аудитория более чем на половину веганская. Таким образом, картина моей реальности до прибытия Евы и Виталия на Полигон была серьезно искажена в их сознаниях, поэтому, оказавшись в Старцево, они импровизировали долгое время, не имея четкого плана.

Впрочем, намерения они обозначили уже в первый вечер. Их парные видеоблоги я нашел потом в сети. Когда нужно было, смотрел бесчисленное количество раз. Теперь не могу видеть. Но хорошо помню каждое слово. Первый вышел в эфир в тот же вечер и был совсем крохотным, ознакомительным и так и назывался.

 
                                        КОНЦЛАГЕРЬ
 

– Привет. Ева…

– И Виталий с вами из village Старцево.

– Да, мы добрались. Прошлый раз, если помните, говорили, что катим сюда.

Тут очень круто, если бы не одно «но»…

– Да, есть беда. Обнаружили тут хозяйство трупоедческое. Масштаб завтра покажем. Утром снимем все почетче.

Я в шоке полном… А ты, Ева?

– Да я тоже в ужасе. Представьте весь остров, а он большой, когда-то дикий, а теперь весь в клетках. Загоны – шага за них не ступить.

Животных из одной клетки в другую гоняют.

И вся жизнь – из загона в загон. А потом сами знаете что…

– Причем дети! Дети гоняют! Одному лет пять вообще.

И это не тот случай, когда селянин трудится, чтобы было чего поесть.

Нет, тут целая система. Тут, я ж говорю, лагерь фашистский.

– Иначе не скажешь. Овцы, козы, свиньи. Собака, конечно.

Видно, что эксплуатируется в качестве пастуха.

– Это только то, что мы видели. Что у них там, в сараях, кто знает.

Может, еще столько же. Это надо смотреть, как и что делать.

Но понятно, что система работает…

– И ее нужно как-то всю ломать…

– А это не один гектар. Представляете, как нагородили трупоеды?

Короче, мы завтра с рассветом выходим на местность.

И будем решать, как и что…

Здесь разработка нужна. Так, с наскока, ничего не выйдет.

Да, масштаб не тот. Даже в такой глуши и та же беда.

Кругом паразиты. Что ж, будем выводить паразитов!

Одним лагерем меньше – и то дело.

А у нас сегодня всё. Вышли на минутку. Проблемку обозначить.

– Завтра подробно все опишем.

А вы можете присылать свои варианты, что и как делать.

– … с трупоедами и их лагерем. Общую конфигурацию вы поняли.

Ну а мы завтра конкретику подкинем. Тогда и план будет. Вместе составим.

Ну чего, детка, прощаемся?

– Пока. Пишите комменты.

– Давайте, bros and sis. Доброй ночи. Зеленый мир победит! Трупоед не пройдет!

Канал у Евы и Виталия был небольшой – несколько тысяч подписчиков – но международный. С десяток стран. Самые важные видео дублировались версиями с английскими субтитрами. Такие были ко всем, за исключением как раз последних четырех. На Полигоне некогда было переводить.

Я отследил подписчиков. В основном активисты. Лениво-сочувствующих раз-два и обчелся. Так что советов к утру набралось три с лишним сотни. Толкового было мало. Больше воплей. Мол, освобождайте, а там хоть трава не расти. Некоторые ждали фоток и прочей инфы, отказываясь пока выдавать конкретику. Кто-то сразу сомневался, стоит ли в таких условиях что-то делать, и предлагал ограничиться пропагандой.

Шумиха в комментах стихла где-то в течение часа. Ева отвечала на сообщения благодарностями, откладывая подробности на утренний пост. Виталий между тем приготовил ужин. Точнее, разогрел на портативной газовой плитке консервированную фасоль с овощами. Ни она, ни он готовить не умели – могли только разогреть. Костер у активистов тоже был под запретом – какой-никакой, а ущерб окружающей среде. Что газ в плитке добывается с еще большим ущербом, они как-то не думали, и вообще, надо сказать, были мало приспособлены к жизни в той среде, которую так ревностно защищали.

Позднейший осмотр их вещей и лагеря дал много любопытного на этот счет. Всё, от криво и ненадежно поставленной палатки до огромного количества средств от комаров, выдавало в них горожан в третьем поколении. А комаров, кстати, даже по моей, не столь яростной доктрине, что уж говорить о них, полагалось не убивать, а отгонять. Не убивать комаров? В Старцево? В вечерний гон? Озвученная мной в первые дни программа вызвала в свое время лишь улыбку Гришки. А когда комариный гон пришел, я понял, что она значила. И смирился. Я убивал. Всем, чем только можно. Самооборона. Потребность выжить. Не более того.

После ужина Ева и Виталий решили все-таки в этот вечер исследовать загоны на южном берегу. До них было рукой подать. А с утра уже взяться за основной объем работ. Они едва успели отснять все три загона, как заметили, что угнанные на ночь стада отчего-то возвращаются, и ведут их те же дети, тем же путем, той же отлаженной годами схемой…

Что привело их туда, для Евы и Виталия так и осталось неясным. Да и для всех остальных случившееся незадолго до того на веранде – наиболее мутная, сплетенная из ряда случайностей и лишенная какой-либо однозначности часть истории. Единственным свидетелем происшествия был Мелкий. Другие застали лишь его итог. Важным фактором случившегося стали увлечения Германа и Вали, с одной стороны, явные, с другой, до поры до времени скрытые ото всех.

Двойняшки с трех лет жили в странной для большинства их сверстников реальности. Компьютерно-телефонный бум начала нулевых они наблюдали со стороны. Оказавшись в Старцево, дети были почти лишены доступа к гаджетам. Никаких компьютерных игр. Выход в Сеть – только под родительским контролем, на определенное время и на определенные сайты. Кнопочные телефоны – без Интернета. Единственный ноутбук в доме включался по расписанию, и в основном исполнял рабочие функции: купить-продать, ответить-переслать. Иной мир был иным. О нем Герман с Валей действительно мало знали.

Но полной изоляции, разумеется, не было. Федя и Даня не стремились полностью закрыть детей от мира. Они лишь попытались найти разумный баланс того, что можно и что нельзя. И, как им показалось, удачно. Они и не догадывались о наличии «второй» жизни у детей. Ей просто неоткуда было появиться. Но она появилась, приведя двойняшек в момент ДР Мелкого к очень радикальному, но в силу обстоятельств так и не осуществившемуся решению.

Вторая жизнь Вали была не совсем второй, поскольку была напрямую связана с ее голосом. Это чудо невозможно было скрыть не то что от родителей, от всей округи. На Полигоне петь в полный голос Валя могла только на южном кордоне – в точке наибольшей удаленности от жителей большой земли. Потому упрашивать ее уйти туда на целый день не приходилось. Еще бы. Не надо шептать и прикрывать рот руками. Пой как хочешь, что хочешь и сколько хочешь.

Но с недавних пор пение Вали приобрело другой, скрытый от родителей смысл. В конце августа, в лето моего прибытия, Валя случайно на смартфоне одной из немногочисленных в этой глуши туристок увидела европейский вариант – не то Франция, не то Англия – шоу «Голос». Всего один номер. Выступление вслепую. Чернокожая девочка спела Knockin’ on Heaven’s Door²⁴. По мнению Вали, так себе спела. Но жюри повернулось в полном составе. И все. Валя больше ничего не знала о шоу. Два коротких вопроса, которые она успела задать владелице смартфона, разъяснили немногое. В итоге Валя думала, что все шоу выстроено исключительно на слепых прослушиваниях, и для победы в нем нужен только голос. Внешний вид вторичен. Он лишь подытоживает окончательную оценку после того, как жюри обернулось. Желательно в полном составе. О прочих «прелестях» шоу-бизнеса вообще и «Голоса» в частности Валя и подумать не могла. Реальность, в которой она находилась с трех лет, не подразумевала понимание таких тонкостей. Но всего раз увиденная яркая картинка, наполненная восторгами и аплодисментами, если и не сбила все островные настройки Вали, то внесла в них определенные коррективы, образовав в сознании девочки глубокую трещину. Мечта оформилась и крепла с каждым днем. Для ее исполнения нужен был, прежде всего, голос. Конечно, шепот и прикрывающие рот ладони не сделают его лучше. Потому Валя, даже если в том не было хозяйственной необходимости, ежедневно уходила на южный кордон и пела, встав спиной к острову, чтобы звук ее голоса уходил на юг, туда, куда ей теперь так хотелось попасть. И выражение «в Москву», услышанное от мамы и папы, – они не раз и не два читали детям (или себе?) «Трех сестер» – теперь приобрело для девочки вполне определенное значение. Там была ее мечта, о которой, так случилось, знал только Герман. И только Валя знала, о чем мечтает он.

Удивительно, но этот строгий и рассудительный не по годам мальчик, привязанный к ферме, благодаря общению с ББ, знавшей о сельском хозяйстве едва ли не больше Феди, имел мечту еще более сумасшедшую. В нее трудно поверить, но факт остается фактом. Герман мечтал стать наемным убийцей…

Возможно, его мечта вызовет усмешку, но я, зная все, что случится с ним и со мной, не могу позволить себе даже тени улыбки. Родилась мечта Германа так же, из-за случайного видео, правда, более раннего поколения. К его появлению я имею некоторое отношение. Устроившись в школу, я провел нечто вроде генеральной уборки в паре подсобных помещений, где хранился всякий хлам вроде педагогических журналов, книг по методике, старых и порванных географических и исторических карт. Среди прочего обнаружился бывший, как ни странно, «на ходу» телевизор со встроенным VHS-магнитофоном и пара покрытых пылью кассет с неизвестным содержанием. Оказалось, что на рубеже 80-90-х видеореволюция докатилась и до Старцева, и какое-то время в школе работал видеосалон, пока владельца его, двоюродного брата Гришки, не зарезали где-то в областном центре при закупке очередной партии фильмов сомнительного содержания. Своей находке я тогда придал мало значения. Лишь хмыкнул, а на вопрос помогавшего мне Германа «что это» ответил как есть:

– Кинотеатр.

Спустя десять минут мне пришлось отлучиться (вызвал директор на подписание какой-то очередной связанной с трудоустройством бумажки) и отлучка эта имела, как оказалось потом, роковое значение. Для островитянина вроде Германа слова «кино» и «театр» имели особый, почти сказочный подтекст. А этого я тогда не учел. Да и не мог учесть. Я еще слишком плохо знал Камневых. Ко всему прочему я и понятия не имел, что записано на кассетах. Герман же, оставшись в одиночестве (Валя помогала Дане в другом кабинете), воспользовался случаем. Он, опытным путем поняв, как это работает, включил одну из кассет и, как Валя, «погиб». На пыльном экране пошел «Наемный убийца» Джона Ву. В тот день Герман только начал просмотр – я вскоре вернулся. Но и увиденных десяти минут ему хватило, чтобы вернуться в школу тайком той же ночью и в полном одиночестве, чтобы досмотреть фильм до конца. Перемотать и посмотреть снова.

Быть может, будь цела вторая кассета, это как-то и смогло бы изменить восприятие подростка в лучшую сторону, но она была испорчена, и кинотеатр Германа имел раз и навсегда устоявшийся репертуар. Он знал фильм слово в слово, нота в ноту, знал каждый из 149 трупов и самого последнего голубя, мелькнувшего в кадре, знал все, но долго не мог выбрать между главными героями – Джамбо и Микки Маусом. Оба были ему симпатичны.

В конце концов Герман остановился на последнем и решил следовать ему во всем до конца. Интересно, что для мальчика Микки Маус был только наемным убийцей. Он понятия не имел о мультяшном прототипе любимого персонажа. Понятия о нем не имела и Валя, для которой уже вторая ночная поездка Германа перестала быть тайной. Она вышла вслед за ним, а после того, как он отплыл к большой земле, отправилась следом. К началу фильма она не успела, но незамысловатый сюжет позволил ей быстро понять, что к чему. Смотрела тайком через окно. Осталась незамеченной. Так ей показалось. На самом же деле Герман засек Валю еще на пристани, однако дал ей возможность присоединиться к его тайне. Об этом Валя узнала утром, едва лишь дети проснулись.

– Ну как тебе фильм? – спросил Герман без предисловий, явившись к ней в комнату.

Валя сжала губы, скрывая разочарование, что шпионки из нее не вышло. После чего покачала головой, мол, не понравилось.

– Это ты специально. Потому что я тебя засек.

Валя аж вскочила от возмущения.

– Нет! – выпалила она одним-единственным словом, разбудив всю округу.

Герман бросился на Валю и, закрыв ей рот ладонью, прошипел:

– С ума сошла! Перебудишь всех!

Валя и сама перепугалась, глазами дав понять, что больше не будет, а когда Герман убрал ладонь, объяснила уже шепотом.

– Стрельба одна… Голуби прикольные… И церковь жалко – разбили всю…

Герману такой анализ фильма не пришелся по душе, но спорить он не стал. Крик Вали действительно разбудил весь дом и население сараев. Взрослые зашевелились в спальне, Второй вскочил и подбежал к порогу, а овцы – самые чуткие из всех копытных – заблеяли в овине. Я тоже проснулся в этот момент и даже спросил потом Валю, что случилось. Она лишь пожала плечами.

– Так. Просто. Нота. Спросонья вырвалось…

В следующую ночь она смотрела фильм уже рядом с Германом, но мнение Вали не изменилось. Идею Германа стать как Микки Маус она восприняла спокойно, но скептически, причем выдвинула чисто практический аргумент: у Германа не было оружия. Когда же оно появилось – в феврале отец подарил сразу два пневмата, револьвер и беретту – у Вали уже был в рукаве «Голос», и мечта Германа волновала ее лишь в том отношении, что так же была осуществима только в большом городе. А иного города, кроме Москвы, они себе не представляли.

В тайных схронах на южном мысе стали накапливаться сушеное мясо, сыр, сухари. Детальный план побега был утвержден за три дня до ДР, а дата его исполнения была назначена через неделю. Детально прописывался каждый день пути, ночевки и дневки, количество необходимых продуктов и воды. План, составленный Германом, впечатлял своей обстоятельностью и при внимательном изучении напоминал записи его родителей, посвященные разводу. Предельно разные по смыслу, генетически и по духу, планы были одинаковы в своем стремлении уложить глубокий душевный порыв в холодные до ледяного ожога цифры.

В тот день Валя и Герман оставили в схроне очередную порцию продуктов. Что они вернутся сюда очень скоро, дети не предполагали. Никто не предполагал. Но пришлось, хотя поначалу поводов не было. Были странности, но не более того.

Пригнав стада в обычное время, дети будто застали родителей врасплох. Обычно ужин уже был на столе, а сейчас его пришлось собирать. И Герман, и Валя заметили какие-то густо исписанные листы бумаги, быстро спрятанные при их появлении. Завтра был день подарков. Может, что-то необычное? Раз пришлось столько писать. На ужине Герман уловил напряженность в лицах родителей, но понял ее по-своему. Когда после ужина взрослые вновь уединились у костра, Герман шепнул Вале:

– Мне кажется, они знают…

– Да ладно…

– Может, Мелкий что видел?

– И рассказал?

Герман понял, что ступил. Валя прыснула в собранные лодочкой ладошки, и Герману не осталось ничего, кроме как улыбнуться в ответ. Он успокоился. Успокоился настолько, что оставил попытки отнять у брата револьвер. Штуку действительно безопасную. Шарики летели метров на десять. При большем расстоянии клевали и даже не жалили, когда попадали в цель.

Другое дело беретта. Метров тридцать боя. На двадцати он бил из нее голубей и чаек. На человека слабовата, конечно. Но кто говорил, что сразу дадут боевой? Револьвер у Мелкого он все же отобрал, но только для того, чтобы зарядить и вернуть. Пожалел. В следующие десять минут ему пришлось делать это трижды. Мелкий палил куда ни попадя, бегая туда-сюда по веранде. Но делать было нечего. Сам виноват. Заряжай теперь.

Герман достал атлас дорог, в который раз изучая маршрут, даром что знал его с точностью до десяти километров. Мельче карты просто не было. Валя, сидя в кресле напротив, наводила красоту. Расчесывала свою роскошь деревянным выточенным ББ гребнем (еще одно ее ремесло). Порой Валя забывалась и выдавала отдельные нотки, которые улетали вдаль туда или сюда в зависимости от того, куда певица поворачивала голову. Слышала ли Валю в этот момент будущая жертва Мелкого и имела это пение какое-то влияние на принятие ею окончательного решения – ехать на Полигон – неизвестно. Бесспорно одно: Мелкий в последние пять минут перед происшествием преследовал бабочку. Белянку. Крупную. Одинокую.

Эту бабочку видел и я. Она села на читаемую мной в тот момент рукопись и, не дав дотронуться до себя, улетела в сторону острова. Я сидел на пороге дома. Проследив ее полет насколько возможно, я вернулся к своему занятию и увидел бабочку вновь лишь на следующий день при весьма скорбных обстоятельствах. Тогда же белянка пересекла озеро, и, сделав круг над Федей и Даней, – оба заметили ее и на секунду оторвались от расчетов – полетела к веранде, где села на рюкзак не то Германа, не то Вали. Здесь бабочку заметил Мелкий, который спугнул ее и погнался следом. Прежде чем настичь ее, он сделал несколько кругов, почти исчерпав пару заряженных Германом барабанов револьвера, а когда наконец догнал бабочку, то, наверное, остановился и, хорошо прицелившись, выстрелил…

Герман и Валя, услышав серию необычных, последовавших друг за другом с секундным интервалом звуков, вскочили с кресел и в несколько мгновений оказались на северной части веранды, чтобы спустя несколько минут предстать перед взрослыми, вновь спрятавшими от их глаз покрытые расчетами бумаги. По лицам детей было ясно, что случилось что-то выходящее за рамки обычного. Герман еще и руки за спину прятал. Не видя, что они густо испачканы кровью, Федя подкрутил листы в цилиндр и спросил:

– Тааак… Что вы там натворили?

Герман и Валя переглянулись. И Герман, поняв, что Вале в этой ситуации тем более нужно молчать, попытался объяснить.

– Там… Это…

– Не мямли, Гера, – Федя нетерпеливо постучал цилиндром по открытой ладони.

– Мелкий Ленина убил.

– Кого?? – Переспросила Даня, складывая сложенный пополам лист в четверть.

– Владимира Ильича… Так мы к нему обращаемся… Обращались…