ЗОВ.Три истории

Во-первых, еще будучи маленькой, она почему-то любила исподтишка задирать меня и даже несколько раз незаметно щипала, я, естественно, жаловалась. Но Оксана, а она уже тогда была великой актрисой, делала такое недоумевающее ангельское личико, что я, невольно, представала перед всеми, даже перед мамой моей, неким избалованным эгоистичными исчадием ада, затравившим бедную сиротку.

Во-вторых, Оксана любила, почему-то всегда играть больше с моими куклами и игрушками, хотя, папа покупал нам сразу по две одинаковых, ну сами понимаете, зачем смотреть, как детки между собой грызутся из-за одной куклы или пупсика. А так, купил сразу две, и нет проблем. Так вот, Оксана практически всегда, как бы заигрывалась и… нечаянно ломала именно мою игрушку, а не свою. Свою же она не трогала и мне не позволяла. Ну а когда я снова плакала и жаловалась, и мама, и папа меня успокаивали, говоря, что, мол, ничего страшного, ну с кем не бывает и в таком вот роде. Лишь бабушка моя почему-то мне верила. Она несколько раз наедине выговаривала маме, но та пропускала мимо ушей ее слова.

А теперь, я вынуждена вам рассказать и покаяться в своей глупости, ревности и.. – Злата отпила немного водички, любезно предложенной ей Виталием, который прекрасно понимал, насколько ей сейчас тяжело снова вспоминать прошлое, которые, судя по всему, и доставило ей много горя.

Солнце было в зените. Летняя жара висела над окопом густым малоподвижным маревом. Труп убитого украинского боевика, свесившийся вниз головой сбоку от них начал облепляться противными зелеными трупными мухами. Их омерзительное жужжание крыльев, это выворачивающее наизнанку звучание, было сопутствующим фоном войны. От него не скрыться, не убежать, даже если заткнуть уши и закрыть глаза, этот звук все равно будет звучать в голове и, отражаясь от стенок черепной коробки, многократным эхом мочалить душу. «Он сам виноват, – успокаивала себя она, глядя мельком на свисавшую руку убитого, – ну кто его просил? А кто нас просил… – промелькнула в ее голове какая-то шальная мысль, словно кто-то другой, таившийся где-то в самой потаенной глубине ее сознания, тихонько нашептывал. – Мы-то какого хрена здесь делаем?»

Злата знала, для чего, зачем и почему она здесь. Здесь, среди смерти, среди крови, среди боли и вселенского горя галактического масштаба. Это, если смотреть с человеческой точки зрения. Ну а для планеты это был всего лишь очередной вокруг своей оси и только. Для Златы фронт был ее искуплением, ее гекатомбой, ее дорогой снова к счастью через тернии крови, смертей и этой нескончаемой человеческой мясорубки. Она своими руками угробила свою счастье и она своими же руками вернет его назад, восстановит и снова… – Она улыбнулась, вспоминая ласки Сергея, вспоминая их безумные ночи и дни, когда она, понастроив себе планов на выходные, тупо их херили и, вместо всяких там движняков по магазинам и Москве, тупо не вылезали из постели, упиваясь и наслаждаясь друг другом..

– Ну а теперь о главном, ведь все это сущая безделица по сравнению с мировой революцией, – вдруг пошутила она. – В общем, пригласили мы и Оксанку. Она, какое-то время отказывалась, прибеднялась. Вполне понятно, ведь их семья жила бедно по сравнению с нашей, ну а мама ее, так и не устроив своей жизни, лишь родила еще двух детей от двух разных мужиков, да и спивалась потихоньку. В общем, полная задница там была. И отчасти, возможно, а почему нет? Возможно, именно отец мой и был виновником невольным всего этого. Ну не уехал бы он тогда на заработки, может, все и было тогда иначе. Короче, я цыкнула на нее и сказала, что обижусь, платье и все что надо будет, а она мне необходимо, потому что сестра, а других у меня нет, и еще что я вижу ее свидетельницей на свадьбе. А когда так, типа вскользь, обмолвилась, что один из сослуживцев моего жениха видел ее фотки и можно сказать без ума от нее, Оксана согласилась.

– Это я сейчас уже понимаю, что Оксана всегда и во всех своих бедах подсознательно винила нашего общего отца, она его любила, но прятала это чувство под ненавистью и тем дефицитом общения в детстве, которое он был должен и обязан дать ей, но вместо этого все досталось мне. Ну а я просто была лишь тем самым символом ее невезения, символом несостоявшейся другой жизни, символом, уничтожив который, ну или хотя бы, навредив, изломав который она бы смогла отомстить своему отцу, которого и любила, и ненавидела больше всего на свете.

– Хренассе вираж, – вздохнул Олег.

– Мда, – согласился с ним Виталий.

– Я тогда еще всего этого не знала, да и не хотела даже думать о таком. Вся в делах прекрасных, вся в радужных мечтаниях, витаю себе в небесах, словно бабочка, и не замечаю реальность жизни вокруг. И вот, когда.. – Злата вдруг хлопнула себя по лбу, засмеялась, но наигранно и с какой-то неискренностью бросавшейся в глаза. – Ой, нет. Рано! Мы встретили Оксанку и, толком даже не дав ей отдохнуть с дороги, принять душ и привести себя в порядок, хотя, нет, лукавлю. Дали ей, конечно же и помыться, и покушать, что мы злыдни что ли какие. В общем, мы с ней были одного размера и роста, так что ряд платьев уже ожидали ее в одном из свадебных магазинов.

Небольшая веселая поездка на метро, с шутками, как всегда, с ее стороны. А она, замечу, была ну просто вулкан искрометности, всяких там шуточек, и вся такая постоянно на позитиве и на драйве, словно в ней был маленький атомный реактор. И вот мы в магазине. И вот мы обратно едем на такси, и еще по дороге заказываем в доставке нам несколько бутылок отличного шампанского, фруктов и еще всяких вкусностей.

Теперь нас, как я тогда думала, вернее моего безграничного счастья вместе с любимым, разделяют всего несколько дней.

Приехали мои подружки, Оксанка очень быстро со всеми ними перезнакомилась и, вот уже через час, наверное, была душой нашей девичьей компании и вела себя так, словно все были знакомы чуть ли не с горшков в детском садике.

Ее предложение совместной предсвадебной вечеринки накануне было, сначала, принято девочками в штыки, но, Оксана не была бы Оксаной, если бы не смогла уговорить их и всем нам внушить именно ее план, казавшийся тогда если не идеальным, то просто прикольным и, – Злата задумалась, видимо, подбирая синонимы и слова, – довольно-таки занятным-забавным.

– Девочки, ну не тупите, блин. – Сказала Оксана. – Всегда у нас, у славян, была такая традиция, ведь как еще девки знакомились в древности с парнями? А только вот на свадьбах и на вечерях, когда типа приносили «рубаху» жениху. А у него собирались ребята, ну а невеста приходила с подружками. Вот и знакомились так. Вот и мы, типа предложим такую вечеринку, будем все в масках и в одинаковых одеждах. (Я тогда и догадаться не могла о наличии у нее коварного плана, просто эта идея мне тоже запала в душу.)

– Сергей, воспринял идею на ура. Среди его товарищей и сослуживцев офицеров были неженатые ребята, так что, почему бы нет. Он снял в Малаховке огромный коттедж, был там даже крытый бассейн и баня. Коттедж был ну просто колоссальный – куча комнат, зимний сад, огромная кухня, переходящая в столовую и не менее просторное помещение, где было решено устроить танцульки.

И, главное, еще два дня до свадьбы. Так что, и ребята, и девочки, были довольны этой идеей приятно время, ну и, чем черт не шутит.

Мы приехали, Сергей и ребята заказали кейтеринг в одном из ресторанов, так что стол был уже накрыт и всего было вдоволь. Мы с девочками были, наверное, на седьмом небе и от счастья, ну и от приятных предвкушений от этой вечеринки. Тем более, что, как я поняла, одну из сослуживцев нравилась одна из моих близких подружек, Лёля, ну а на Оксанку положил глаз двоюродный брат жениха.

Быстро переодевшись в одинаковые топики и джинсы, мы стали практически неотличимы друг от друга, ну разве что цветом волос и прическами. А в масках, да еще и с приглушенным светом, вообще хрен отличишь, кто есть кто.

Вечер был в самом разгаре, было выпито много шампанского, было весело, мы все танцевали, пели караоке, дурачились, смеялись и целовались напропалую. Я была счастлива, ну а вдвойне еще и от того, что Сергей меня сразу же узнал, ни с кем не спутал, что еще раз убедило меня в его безграничной любви ко мне.

Господи! Как же я была счастлива тогда! Это настолько непередаваемое чувство, которое полностью охватывает тебя и растворяет в себе, лишая тебя границ и вообще телесной сущности и превращая в невесомое эфемерное, но безумно счастливое существо, которое светится любовью и готова была согреть ею весь мир вокруг.

Ну а если много вдруг счастья, то, согласно закону подлости, следом нагрянет непременно и горе, причем также в дичайшем количестве.

Мы танцевали и снова выпивали. Опять пели в караоке, выдумывали какие-то конкурсы и развлечения. Сергей был вокруг меня и одновременно где-то вдали. В какой-то момент у меня немного закружилась голова, видимо все-таки я переборщила с шампанским. Я отошла в туалетную комнату, где, как назло меня так сильно разморило, что, видимо, я даже чуть не уснула, но очень долго лила на лицо холодную воду из крана, пытаясь прийти в нормальное состояние.

И вот, когда я вернулась, вечеринка уже немного утихла и несколько ребят и девочек исчезли, видимо уединившись, кто где по своим интересам. Двоюродный брат с кем-то из офицеров и девчонками, я думала тогда, что Оксанка ушла с ними, отправились в баню и бассейн, что в принципе было очень даже неплохо, я и сама думала, там поплавать и освежиться.

Сергея нигде не было. Я решила что он, возможно, пошел в комнату, но, зайдя, его не обнаружила. Тогда я, прихватив с собой купальник и полотенце, немного шатающейся походкой пошла в бассейн. Но и там Сергея не было, ну а ребята снова выпивали с моими подружками, весело смеялись, снова чуть ли не силой заставили меня выпить рюмку кажется водки. Брр. Не люблю ее вкус.

Я, ощущая какое-то своеобразное неприятное (лично для меня) сладковатое послевкусие водки – услышала тихий приглушенный девичий смех и заглянула в зимний сад.

Лучше бы я сдохла тогда или заснула в том туалете!

В темноте оранжереи были видны две человеческие тени: парень и девушка. Парень прислонился к какому-то деревцу, ведь зимний сад был просто суперским, даже деревья, типа тропических там даже росли. Я не знаю их названий, наподобие больших таких фикусов или наподобие. Да и неважно это уже.

И так. Парень стоял, спиной прислонившись к дереву, а девушка, сидя перед ним на коленях… в общем..– Злата заплакала. – В общем, как мне тогда показалось, ну, в общем… – ее голос дрожал, готовясь сорваться на плач.

– Успокойся, малышка, – Виталий попытался как-то подобрать слова для утешения.

Злата разрыдалась и, прижавшись к его броннику, спрятала лицо. Были слышны лишь ее всхлипывания. Она дрожала всем телом. Было видно, насколько тяжело ей сейчас приходилось рассказывать об этом. Прошло несколько минут, плач ее постепенно стихал. Злата отняла голову от груди Виталия, вытерла слезы, и продолжила:

– Я решила, что увидела как… – она снова всплакнула, ее губа задрожали. – В общем, я закричала. Сергей… это был он, услышал мой крик, и, глянув вниз, резко оттолкнул от себя силуэт девушки, которая оказалась… Оксаной.

Это сейчас я поняла, что застала их еще до момента измены мне, в момент, когда Оксана пыталась расстегивать его джинсы, но тогда, тогда у меня все застилало красным, я была потрясена этой, как мне тогда казалось, жуткой изменой моего любимого мужчины! Я… я.. мир рухнул, Земля остановилась и… после секундной паузы, пошла в обратную сторону. Я упала и потеряла сознание.

Кто-то тряс меня и целовал, пытаясь привести скорее в чувство. Я открыла глаза – надо мной нависало лицо Сергея, он был бледен и ужасно напуган.

– Не смей ко мне прикасаться! – закричала я, он пытался что-то лепетать в свое оправдание, но я не слышала ничего, в моих ушах гулким набатом бил лишь пульс, а в голове уже сидела четкая мысль – нахрен отсюда! Нахрен отсюда и как можно быстрее!

Не помню уже, как я выбралась. Помню лишь отрывками, какими-то разорванными участками. Вот я выскакиваю на мороз, а ведь дело было в январе этого года, ближе к Татьяниному Дню, кажется. Я просто забыла, вернее, приказываю себе забыть обо всем. Но. Никак. Этот вечер настигает меня каждый раз, когда, казалось, я напрочь изгнала все воспоминания и перегрузила память.

Помню, как сижу в такси, кажется, Сергей бежит за машиной и что-то кричит, машет руками. Помню лишь глаза матери, которая открыла мне ночью дверь нашей квартиры. Ее глаза, полные ошеломляющего понимания того, что с ее единственным ребенком случилась какая-то страшная и непоправимая беда.

Потом приехала Оксана. Она как-то незаметной серой тенью проскочила в комнату, где лежали ее вещи, быстро их покидала в сумку и… лишь щелкнувший замок двери, когда она ушла, выдал ее быстрый приезд и поспешное бегство.

– Можно, ребята, я опущу лишние подробности того, как я отказалась от свадьбы, как мама долго плакала, а отец, почему-то, сидел с каким-то каменным и отрешенным лицом, весь превратившись в неподвижную фигуру. Он, судя по всему, только тогда, как мне кажется, осознал глубину кошмара, который совершала его родная дочь в отношении своей родной, как он считал все это время наивно и доверчиво, сестры.

– А что, Сергей? Неужели он не попытался как-то объясниться? Ну, что там надо…– я просто еще не сватался ни к кому, – тихо спросил Злату раненый Олег.

– Он что-то пытался говорить. Это сейчас уже и неважно. Главное, что я не услышала его слов правды, а он мне ее кричал, он стоял на коленях, клялся кем и чем только можно и нельзя. А я вот, глухая дурища, его не услышала. Я слушала лишь тогда в себе невесть откуда взявшийся голос, твердившей мне настолько ненавистные, сейчас, мысли, что я, ей богу, убиться готова.

Сергей написал какую-то бумагу у себя в части, его быстро отправили куда-то под Воронеж. Ну а скоро наступило 24 февраля.

Повисла тишина. Даже противные трупные мухи, казалось, притихли, приостановив свою суету, возню и жужжание.

– А где-то ближе к мартовским праздникам вдруг раздался звонок на моем телефоне. Номер был не определен. Я машинально ответила. Звонила Оксана.

– Она извинялась, да? – с робкой надеждой в голосе спросил ее Олег, Виталий в этом момент уже догадывался и отрицательно мотнул головой.

– Нет. Она поздоровалась и, с каким-то трудно понимаемым мною торжеством в голосе просто призналась. Призналась мне во всем. Что возненавидела и меня, и отца, и всю мою семью вместе с Россией лишь за то, что наш отец в детстве бросил, предал, обманул ее. Я лишь молча слушала, впитывая каждый звук ее голоса, каждое слово словно записывалось на носителях моей памяти.

Предал и обманул. Эти слова особенно врезались мне в голову. Отец, оказывается, долгое время врал и ей, и ее матери, о существовании у него другой семьи и рождении другого ребенка. Но, самым страшным было не это.

Самым страшным было то, что мой отец, видимо, как-то в пылу или по горячности, хотя такой черты в его характере я не знала и не замечала, где-то произнес кому-то и когда-то вслух, что, Оксана родилась, если можно так выразиться «по залёту и по юношеской глупости», мол, решил поиграть в благородство… ну и не настоял на… аборте.

Аборт. Вот, что, по все видимости и перечеркнуло всю жизнь и судьбу Оксане, уничтожив в мгновение ока обычную нормальную жизнь ребенка и превратив ее в жизнь, целью и дальнейшей задачей которой была лишь месть, мщение и наказание, наказание и кара всех, кто, так или иначе, был связаны с ее отцом, связаны с человеком, который не хотел ее рождения, требовал ее смерти в материнской утробе и… человеком, который подарил ей жизнь. Да любила она его! Она просто хотела заслужить и свою толику той теплоты родительской, которую она не получила в детстве.

– Прощения не прошу. Да и не нужно оно мне. Это твое прощение. – Сказала мне напоследок Оксана, перед тем как закончила свой монолог в трубке телефона. – Я, к слову, сейчас вот уже на фронт ухожу. Буду резать и убивать твою русню. Мы теперь вас всех зовем «рашисты». Может, свезет мне, и я до Сереженьки твоего сладкого доберусь. Почикаю, учти, его без всякого зазрения совести. Да, и на всякий случай. Не изменял он тебе. Да и не хотел.. упирался. Даже молнию резко дернул, что мне прядь волос зацепил. Вот ты и увидела тот момент, когда я пыталась высвободиться из цепких объятий молнии на его джинсах. Хотя, – она громко и так блин искренне засмеялась, – хотя наверняка со стороны тебе показалось совершенно другое..

Звонок прервался. Я стояла, как вкопанная..

На следующий день я написала в меде заявление на академку, но, когда там узнали истинную причину, а она была лишь в моем желании уехать на фронт и служить там медиком полевым, они просто «заморозили» мое обучение и.. перевели на бюджет, отказавшись больше брать деньги. А вы говорите, что вокруг все только деньги решают, особенно у нас в Москве. Нет. Хорошие люди и патриоты везде есть и это хорошо.

Без хороших людей ведь мир остановится. Ну нет такого, что мол, все хорошие только у нас, а там лишь все плохие.

И спасибо Оксанке за тот ее звонок. Я простила ведь ее, дурищу, молюсь лишь, чтобы те ее злые и жуткие слова оказались сказанными с горяча.

Здесь, на фронте, среди крови, смертей и боли, я отчетливо поняла это. В каждом человеке, каким бы гадким он не казался, где-то в глубине души живет тот робкий «гадкий утенок», способный вырасти и превратиться в прекрасного душой и поступками лебедя. Надеюсь..

Может я и ошибаюсь..

Олег.

Мы все живем в цифровом мире, и, как бы там не критиковали кто-то кого-то и за что-то, тем не менее, увы и ах, но именно так все и есть на самом деле. Мы все стали добровольными пленниками цифры и всех окружающих нас технологий. Спорить здесь бессмысленно – просто возьмите, да и попробуйте прожить хотя бы несколько дней этого, на первый взгляд, незаметного, но, увы, ставшего настолько незаменимым и заместившим практически все в наших жизнях, что человек начнет практически сразу испытывать мучительную тягу, близко сравнимую с ломкой наркозависимого, если даже не мощнее, ведь, что такое, по сути своей, наркотик – просто препарат, да и принимается этот сублиматор реальности по расписанию, установленному потребителем этого обмана.

А вот с цифрой все гораздо сложнее, да и сами посудите: утром нас будет будильник, будь то в часах, гаджетах, в общем, просто и незаметно вокруг нас. И вот мы, на автопилоте, так толком еще и не проснувшиеся, шлепаем в ванную, включаем воду, температуру которой опять-таки контролирует всемогущая цифра, кто-то бреется (а у многих и бритвы уже с электронными чипами), я уже молчу про стиральные машины, из которых, если верить словам одной полусумасшедшей и, но, словно в насмешку над здравым смыслом, наделенной властью немки, мы выковыриваем чипы и вставляем их в ракеты, обрекая себя на общение с атавизмом прошлого – стиральной доской.

– Можно, я дальше не станут проводить экскурс в цифровой мир? – грустно с неким подобием улыбки на бледном лице произнес Олег. – Цифра страшнее любого наркотика именно по причине ее кажущейся незначительности и обыденной незаметности.

Снова прозвучало несколько взрывов. Противник, по всей видимости, просто осуществлял заградительный огонь, не позволяя нашим приблизиться к позициям разрушенного уже вдрызг опорника, который отважные укровояки так бездарно потеряли в ходе короткого, но дерзкого нападения наших штурмовых подразделений, и теперь просто не дает возможности эвакуировать двух раненых и одну медицинскую сестру.

Рация снова деловито затрещала, но настолько все, кто был сейчас в окопе возле полуразрушенного бетонного дота, были счастливы услышать, что о них помнят, беспокоятся и скоро, все-таки, раненых постараются вынести в тыл.

– Я ведь дитя этого цифрового мира, а все, что происходило и произошло со мной, да и наверняка и в дальнейшем будет происходить, можно обозвать «цифровой дуэлью».

– Родился я в декабре 1994 года, не в Москве, а в Новосибирске. Папа был преотличнейшим математиком и физиком по образованию и, несмотря на это, ему удалось не бросить профессию, а продолжить жить и зарабатывать наукой. Итогом стало небольшое предприятие, в котором отец стал одним из учредителей. Несколько его патентов и авторских изобретений, которые он, каким-то чудом смог нормально зарегистрировать и даже акцептовать там, на западе, позволили нашей семье, в общем-то, не голодать, хотя и до олигархов нам было как до Австралии пешком. Мама была учителем английского. Обычная нормальная, слава богу, семья.

– Первый компьютер, я увидел, наверное, когда ещё и ходить толком не умел. Мне нравилось рассматривать разные веселые и яркие картинки, играть в разные развивашки и простейшие игры, а также, это видимо, было мамино условие, я осваивал английский и французский языки.

Виталий с некоторым уважением посмотрел на Олега – несколько субтильный такой очкарик, но, блин, общающийся на «ты» со всей техникой, когда как для него даже простейшее печатание в «Ворде» было хлеще пытки, он уже вспоминать боялся об исчадии ада под названием «Эксел», где составление таблиц напоминало ему черную магию, только без «Вуду».

– Мой личный комп, – Олег немного призадумался, его лицо озарила счастливая улыбка воспоминания о детстве, – мой комп, лично мой, и ничей больше, ни мамы, ни папы, мой, понимаете, появился у меня лет в шесть, где-то за год до первого класса. Я уже давно умел читать, не поверите, но я прочел «Трех мушкетеров» в этом возрасте и, естественно, ничегошеньки толком не понял из этой книги, разве что упивался описанием поединков и стычек. Лишь позднее, лет в четырнадцать, передо мной эта книга и раскрылась в своей непревзойденной красоте и многогранности.

– К школе я уже знал многое, так что, честно, первые классы для меня были форменной скукотищей. Я ждал последнего звонка, после чего ракетой вылетал из школы и, можно сказать, одеваясь и обуваясь на лету, спешил домой, где ждал меня мой новый друг – компьютер со своим галактическим цифровым миром. Я начинал потихоньку, почему-то думал, что папа будет ругаться, осваивать азы программирования. Первым блином оказался уничтоженный под ноль компьютер отца, на котором я решил испытать действие своей обновленной, как мне тогда казалось, программы. Почему не на своем, спросите вы меня? – Он засмеялся, но, ойкнул от боли, ведь его тяжелое ранение давало о себе знать. – Да потому что просто не хотел рисковать, ведь в моем компе были все мои программы, и вся моя жизнь к тому времени. Какая была программа? Да я уже и не помню. Помню лишь, бледное лицо папы, ведь я уничтожил все его работы и кучи важнейших данных. Я никогда не слышал, как папа ругался, но именно тогда я впервые обогатил свой словарный запас такими выражениями и словосочетаниями, что, даже сейчас, вспоминая эту историю с улыбкой, смущаюсь невольно от них.

– И что? Неужели даже по заднице ремнем не обработали? – пошутила Злата.

– Обработали. Карательной структурой у нас в семье была мама почему-то. Папа всегда заявлял, что противник насилия и воспитания детей путем наказания, приводя в пример какого-то профессора медицины, буквально цитируя его слова наизусть: «Только добротой и лаской, добротой и лаской.» Позднее я понял, о каком профессоре шла речь, когда, одним из зимних вечеров, переключая автоматически и машинально каналы, наткнулся на черно-белую экранизацию «Собачьего сердца». Гениальность экранизации и галактика таланта Булгакова покорили меня. Ну да ладно. Отошел я от сути.

Виталий подал знак, приказывая всем создать тишину. Он крайне осторожно приподнял и, взяв в руки автомат, выглянул между мешками, наполненными песком и щебнем, в сторону противника.

– Показалось. – Произнес он. – слава Богу. Вдруг мне почудилось какое-то шуршание.. Ложная тревога.

Злата, пользуясь минуткой, снова перезарядила капельницу раненому, после чего, сморщив расстроено переносицу, сказала.

– Не мешало бы нашим, все-таки, забрать Олега. Крайняя капельница пошла..

Виталий снова вышел на связь по рации. Там попросили еще немного потерпеть – судя по всему, наши ждали чего-то, возможно и удара по позициям противника из «Солнцепеков» – жутчайших творений человеческого гения, выжигавших и уничтожавших все на своем пути.

– Да в норме я, – Олег подмигнул Злате, – я в полном порядке.

– Так что дальше-то было? – Поинтересовался Виталий.

– Дальше.. – Олег прищурился, вспоминая, – ну а дальше было вот что. Часть инфы у папы была дисках вроде сохранена. А вот та, что на харде компа, там оказалось все гораздо сложнее и, как мне казалось, уничтожено безвозвратно. Папа тоже так думал, поэтому и решил звякнуть одному из своих старых приятелей. Тот озадачился проблемой отца, видимо, используя метод «пяти рукопожатий» нашел, в конце концов, какого-то знакомого гения, который…. Просто восстановил все, что я невольно стер с диска.

– Обалдеть.. – восхищенно произнесла Злата. – Не только, выходит, рукописи не горят. Но и..

– Да. – резюмировал Олег. – Ничто в цифровом мире не исчезает бесследно.

Так, – рассказы это, конечно, прекрасно, но не пора ли нам, дорогие товарищи, – Виталий голосом попытался изобразить Брежнева, ему это удалось, и все весело рассмеялись, – не пора ли нам, дорогие товарищи, откушать чем Бог послал.

Тушенка и водичка из фляг – что может быть лучше? Правильно. Ничего, если с голодухи, на свежем воздухе, ну и в хорошей компании. Или хотя бы, как сейчас: в разбитом опорном узле противника, неподалеку от обвалившихся бетонных перекрытий дота, ну и естественно, среди тел поверженных врагов. Первобытно чувство.. чувство, когда нормы этики или морали куда-то прячутся, видимо от страха, а у организма просыпаются ранее забытые звериные инстинкты, одним из которых является утоление голода. Да и плевать, что вокруг война, кровь и грязь. Как говорится: война войной, а обед по распорядку..

– А у меня еще и яблочко есть, – смущенно сказала Злата.

– Вот и скушай его на здоровье, – практически хором ответили ей Олег и Виталий.

Виталий осторожно отполз в сторону разрушенного блиндажа, порылся там и вернулся с галетами, печеньем и какими-то конфетами.

– Просто праздник какой-то.. – грустно произнес он. – Угощайтесь, шпанята. Он протянул конфету Олегу, – Кушай, тебе нужна глюкоза.

– А где-то в седьмом классе я первый раз влюбился.. – запив конфетку водой из фляги, продолжил рассказ Олег. – Светлана была гимнасткой и еще танцевала. В общем, как увидел, так и понял, насколько я далек от нее. Нет. Я тоже занимался спортом – ходил на морское пятиборье, гонял мяч с ребятами во дворе, зимой с удовольствием играли в хоккей. У меня даже шрамы на лбу от шайб есть! – Он с гордостью попытался продемонстрировать их. – В общем, вздыхал и сох по красавице Свете.

– Ну, неужели не подошел к ней ни разу и не попытался?? – Злата прониклась его историей.

– Попытался.. подошел к ней как-то в школе, у нас частенько в актовом зале или помещении столовой устраивались что-то типа тусовок с музыкой и тортами. – Покраснел, стал каким-то неуклюжим, неловким, словно в росте даже уменьшился..

– Ну и?

– Она фыркнула и.. – Олег с сожалением в голосе прибавил, – моя любовь исчезла в мгновение ока.. вот такая она эта сука ваша «селяви» и остался я один со своим верным другом компьютером и огромным цифровым миром вокруг меня. Жизнь не останавливалась, я, все также, учился, жил, играл, общался и влюблялся, даже несколько раз дрался из-за девочек. Да. – Он с гордостью произнес это. – Дрался из-за девочек. Наверное, это самый благородный из видов драки. Или наоборот, самый примитивный и животный..

Олег немного поморщился, видимо действие обезболивающих начали слабеть, на несколько секунда прикрыл глаза, собираясь снова с силами и мыслями, после чего продолжил:

– Но эта сказка детства не могла долго и бесконечно продолжаться. Дальше начинаются будни жизни. И они, поверьте мне, будут совершенно не радужными.

– Я пришел, вернее прибежал домой после школы, раньше положенного, просто смотался, слинял с последнего урока. Не могу сказать, ну я не знаю почему и причину, просто несколько дней у меня что-то висело на сердце. Какое-то неясное мне смутное предчувствие чего-то неизбежного, чего-то плохого…

Мама сидела на кухне. Я разулся и хотел, было, как можно незаметнее прошмыгнуть к себе, чтобы ускользнуть от ненужных расспросов и выдумывания причин, но, что-то, какая-то сила, внезапно заставила меня остановиться, развернуться и пройти на кухню. Мама просто сидела, упершись локтями в стол и как-то тихо, беззвучно плакала. Ее спина мелко тряслась от немного плача, голова была опущена вниз и волосы полностью закрывали ее лицо.

Я подошел и, положив ей руку на плечо, спросил:

– Мамуль, что с тобой?

Мама ничего мне не ответила, а лишь прижалась своим лицом в мою грудь и живот, продолжая тихо и уже бесслезно плакать.

Я опустился подле нее на колени, попытался заглянуть ей в глаза, попытался хотя бы как-то предугадать причину ее плача и теперешнего состояния. Веки были отекшими, глаза красными от слез, которых, увы, уже не было. Мертвенно-бледное лицо и обескровленные губы сотрясала мелкая дрожь.

– Папа ушел.. – едва слышно произнесла она. Увидев мое недоуменное выражение лица, она вдруг резко перешла на крик. – Понимаешь! Он ушел! Ушел! Он нас бросил! Просто ушел и все!

– Как.. куда? – это первое, что вырвалось у меня изо рта.

Мама выпрямила спину, провела рукой по волосам. Ноздри ее широко раздувались от волнения и возмущения.

– Он ушел к другой. Понимаешь. Просто ушел к другой. Более молодой и красивой..

Мир рассыпался у меня на глазах словно печенье, упавшее на плитки пола кухни со стола. Мир просто разламывался на несколько неравных частей: вот мы, вот нас нет, вот мама и я, вот…

Виталий вздохнул и попытался что-то сказать, но, слова как-то застряли в его горле, и он просто громко прокашлялся в кулак.

Златка каким-то виноватым взглядом собачки попыталась поймать взгляд Олега, но и это у нее не вышло. Олег просто снова прикрыл глаза.

– Отец пришел, вернее, приехал, в субботу. Видимо, они так решили с мамой, потому что она еще с раннего утра стала какой-то чрезмерно суетливой, немного нервной и наигранно веселой, что меня просто обескураживало. Она что-то пролепетала невнятно о какой-то внеаудиторной работе и надобности срочно и экстренно свалить из дома аж до вечера, торопливо стала надевать туфли, отчетливо помню, что правая упорно не желала, соскакивая с ее ноги. Мама не удержалась и, громко разрыдавшись, просто схватила ставшую ей ненавистной туфлю, и вышла из квартиры, тихо закрыв за собой дверь. Я почему-то думал, что она должна была громко хлопнуть ею, но..