Loe raamatut: «Команда «Вьюга» в гонке на «Урсе»», lehekülg 5

– Что теперь? – спросил я. На удивление, голос был тверд и ни разу не дрогнул, несмотря на то, что наша стая была практически уничтожена, и погибло несколько моих по-настоящему преданных и верных друзей.

– Тебе не кажется, что такой мерзкий поступок, как этот, – отец показал на тела собак, – нельзя оставлять без ответа?

– А ты сможешь продолжить гонку с двумя нашими старушками?

– Я хочу, чтобы ты продолжил гонку без меня. – Эти слова ввергли меня в шок, и я ужаснулся от одной мысли, что сам поведу собак и пройду такой, действительно опасный, путь, да и оставлю его посреди белого безмолвия на съедение ледяным троллям или еще кому-нибудь, кто мог бы существовать в этом холодном безумии.

– Нет, я не готов. Нужно уметь признавать поражение.

– Я и признаю поражение, – сказал он, поглаживая черную гриву Грома, – но я не признаю твоего поражения и хочу, чтобы ты показал всем этим безжалостным мерзким тварям, возомнившим себя достойными победы, кто здесь чемпион. И скажу тебе, что из окружающих нас уродцев я вижу только одного человека, достойного победы в межгалактической гонке. – Он ткнул пальцем в меня.

– Тогда я поведу упряжку, а ты будешь лежать в санях и наблюдать за моей победой.

– Нет. Я не смогу преодолеть и ста метров пути. Спасатели обязательно меня заберут, а ты – не задерживайся здесь. Мчи вперед! Я буду ждать тебя на финише и лично встречу, как победителя. Или ты хочешь меня мучать всю дорогу?

– Нет. Конечно, ты прав, лучше доберись до финиша с комфортом, да и сани будут идти быстрее, если собаки потащат меня одного. – На мои слова он показал знак, подняв большой палец вверх и, наверное, улыбнулся, но я этого не видел. Еще какое-то время я торопливо распутывал стропы и тросы упряжки, и когда все было готово – подошел к папе, чтобы попрощаться, но он рыкнул на меня за то, что я долго вожусь со шлейкой на холоде. И да. Температура ощутимо снижалась. Теперь контур обогрева костюма работал на полную мощность, но все равно в скафандре было зябко.

Двигаться через горы, частично скрытые в облаках так, что порой я не мог разглядеть землю с их вершин, было намного страшнее, чем я думал. В одном из многочисленных ущелий я заметил раскуроченную упряжку. Сани были искорежены, а рядом застыли, навечно крепко вмерзнув в снег, тела существ, тянувших упряжь. Погонщиков не было видно, но и так было ясно, что ледяная прорва стала могилой и для них тоже. Эта картина навела меня на мысли о команде «Виктори». Стиснув зубы, я дернул вожжи, и хаски продолжили взбираться, пусть и по пологой, но скользкой стене из камня и льда. Забравшись на верхушку очередной скалы, мы оказались на плато. Здесь безумствовал неутихающий ветер, дувший сплошным потоком, создавая страшный гул. На краю обрыва столпились бледнокожие мутанты. Они искали спуск с вершины и я, ведомый яростью, распаленный жаждой мести, решил помочь им спуститься со скалы.

– Вперед! – приказал я старушкам и хаски, будто хотели того же, что и я, яростно бросились вперед.

Мутанты заглядывали на дно пропасти. Часть из них, те, кто посмелее, пробовали спуститься по узкой, извилистой тропке, примыкающей тонкой линией к отвесной каменной стене. Другие же шли нехотя и опасливо, притормаживая спуск. Жаль, что я не видел глаз погонщика упряжки, когда он, не ожидая атаки, повернулся в нашу сторону. Герда на огромной скорости влетела в мутантов, разбросав их, как кегли, а я, развернув сани, пустив их юзом, врезался в повозку соперника, и вся команда «Виктори» загремела в пропасть. Когда я аккуратно спустился с хаски со скалы, то увидел искореженные тела соперников. Оставшийся путь – замерзшее озеро – мы преодолели на последнем дыхании. На пути мне встретился погонщик на пауках. Один из пауков нырнул в полынью и, выбравшись из нее, остекленел. Второй паук угодил лапой в трещину и вмерз в озерную твердь навсегда. Погонщика я обнаружил замерзшим чуть дальше, по пути к финишу. Его скафандр был надорван. Снова и снова я встречал погибших участников соревнований, угодивших в разломы или погруженных в полынью. От вида финишных огней, показавшихся на горизонте, я разрыдался, и когда пересек финишную черту – боялся, что отец увидит мое красное, зареванное лицо, но до финиша кроме меня больше никто не добрался.